БИБЛИОТЕКА ПО ЕВРЕЙСКОЙ ИСТОРИИ
БИБЛИОТЕКА ПО ЕВРЕЙСКОЙ ИСТОРИИ |
|
РАБИН: РОЖДЕНИЕ МИФА
Текст книги взят с сайта "Хроники Иерусалима"
Михаил Бронштейн. Предисловие переводчика.
Глава правительства и министр Обороны Ицхак Рабин пал жертвой террористического акта 4 ноября 1995 г. Многие в этой стране и за ее пределами считали и до сих пор считают его блестящим полководцем. Между тем подробное и объективное исследование фактов показало, что его военная карьера была полна провалами и неудачами, и можно сказать, что он “провалился на всех экзаменах”. Последний провал Рабина как военного специалиста стоил ему жизни - в качестве премьер-министра он нес прямую ответственность за службу Безопасности, которая доказала свою неэффективность в роковую ночь 4 ноября.
Такое развитие событий фактически было предсказано в книге известного военного историка Ури Мильштейна, которая вышла в свет в апреле 1995 г., за полгода до террористического акта. Анализируя историю ЦАХАЛа и его функционирование в последних 10 лет (когда Ицхак Рабин почти без перерыва стоял во главе министерства Обороны), Ури Мильштейн пришел к нелегкому выводу - Армия Обороны Израиля, равно как и служба Общей Безопасности готова отказать в любой момент, и по известному “закону Паркинсона” это будет самый неудобный момент.
Выводы Мильштейна были подтверждены правительственной комиссией, которая пришла к заключению, что служба охраны главы правительства руководствовалась догматической концепцией. Более того, концепция была в корне неверна. Ответственность за это положение полностью лежит на Ицхаке Рабине, который таким образом доказал свою профессиональную некомпетентность (этого комиссия, разумеется, не решилась сказать). Мильштейн снова и снова напоминает всем, кто готов его слушать, что армия Израиля руководствуется устаревшими догмами, а ее высший генералитет превратился в консервативную касту, более всего заинтересованную в собственном самосохранении. Опыт всех армий и всех войн показывает, что такое положение неизбежно приводит к провалам и поражениям - так это было в Войне Судного дня, и так это было на площади Царей Израиля. Перед нами, следовательно, давно известная парадигма военного мышления. Почему же ЦАХАЛ и Ицхак Рабин не заметили этого? Ури Мильштейн дает нелицеприятный ответ - потому что за все годы своего существования ЦАХАЛ не научился исследовать уроки своих войн и сражений. Исследование заменялось созданием эпоса и мифологии. И вот уже десять лет как во главе вооруженных сил страны стоит мифологический герой, мифологический полубог, наследник мифологических богов - Ицхак Рабин.
Книга подробно описывает сражения первых месяцев Войны за Независимость и роль Ицхака Рабина в них. Через поражение в битве за иерусалимское шоссе, автор приведет нас к “кровавому конвою” 20 апреля 1948 г., когда Рабин бежал с поля боя, оставив своих солдат под огнем. Сопоставляя официальные отчеты со свидетельствами очевидцев, Мильштейн показывает, как складывалась в ЦАХАЛе традиция мифологии и лживых отчетов, и как военные цели подчинялись соображениям партийной выгоды. До поры до времени энтузиазм и самоотверженность могли компенсировать эти опаснейшие тенденции, но постепенно в нашей армии восторжествовали разрушительные силы - таков печальный вывод Мильштейна.
Израильский читатель купил около 10000 экземпляров книги - факт почти беспрецедентный для нашей страны. Он показывает, что все больше и больше граждан Израиля начинают задумываться над тем, что они видят перед собой, - поэтому не потеряна еще надежда успеть исправить положение. Но существует и другая тенденция. Канцелярия бывшего главы правительства делала все возможное, чтобы создать “санитарную зону” вокруг автора и его книги. За ними поспешали и академические круги, и средства массовой информации, и прочая “передовая интеллигенция”. Официоз Израиля не был бы самим собой, если бы он не защищал “до последнего патрона” свои мифы и свои привилегии. Антиинтеллектуальность господствует ныне в правящих элитах Израиля - в этом состоит самая большая опасность для государства.
По мнению Мильштейна деградация армии Израиля стала фактом. Перед микрофонами генералы привычно повторяют “героические формулы”, но в час принятия решения, они открывают правительству грустную правду - тогда вдруг премьеры один за другим “сдают позиции” или “изменяют своим обещаниям”. Мильштейн открывает нам печальный секрет: “позиции” не защищают сами себя, за ними должен стоять сильный ЦАХАЛ. Нам остается только снова и снова отступать, потому что мы не можем решиться всерьез заняться проблемами нашей армии. В нормальной армии отступление используется для реорганизации и подготовки к новым боям. Но “мирный процесс” - это не отступление, а паническое бегство.
Государство Израиль нуждается в обновлении и интеллектуальной революции. Но “средний израильтянин” по-прежнему предпочитает питаться иллюзиями гипнотизировать самого себя мифами о собственном сверхгероическом прошлом. Во главе мифологического парада стоял и стоит Ицхак Рабин. Ныне он превращен в великомученика “шалома”, а соглашение с Арафатом в его завещание. Невозможно представить себе более догматическую, консервативную и антиинтеллектуальную систему. Завещание великомученика подлежит неукоснительному выполнению без всякой связи с бренной действительностью. Ури Мильштейн утверждает, что в этой схеме ныне заключена самая большая опасность для государства Израиль.
Несоответствие между фактами биографии Рабина и “легендой Рабина” столь разительно, что ему просто трудно поверить. Ури Мильштейн нашел “базис” необычайной карьеры Ицхака Рабина, она была обеспечена участием в расстреле “Альталены”. Рабин помог Бен-Гуриону - Бен-Гурион отплатил Рабину. Интересы государства стояли и стоят на втором плане (и это еще в самом лучшем случае). Остается только добавить, что книга снабжена значительным иллюстративным материалом (более 250 фотографий, карт и схем), которые помогут читателю ориентироваться в ее событиях.
Но, без сомнения, главным в книге Мильштейна остается ее интеллектуальный тонус - призыв к интеллектуальной революции в Израиле и к интеллектуализации его вооруженных сил.
Памяти Арье Теппера
4 марта 1996 г. скончался Арье Теппер (Амит). Мы наездили с ним тысячи километров и сотни часов. От одного места боя к другому и с лекции на лекцию. В этих поездках, в длинных часах на дорогах страны начала появляться новая научная дисциплина - семиотика (знаковая система) армии. В них появлялись, обсуждались, шлифовались и отбрасывались тезисы и положения. 4 марта мы тоже были в поездке. Рядом со мной вдруг стало как-то тихо, и я спросил у Арье: “Что с тобой?” И тогда я почувствовал его голову на своем плече. Я положил руку на гудок и поехал через все светофоры - удивленные полицейские появились позади. Через три минуты я был в больнице в Кфар-Сабе - врачи сказали: остановилось сердце. Арье умер как солдат - на поле интеллектуального боя.
Всего за несколько месяцев до этого в Отделе истории ЦАХАЛа начали искать самого храброго солдата в истории сионизма. Были три кандидата: Рафаэль Эйтан, Меир Хар-Цион и Арье Теппер - выбрали Теппера. “Видишь! - сказал я Арье - Ты, все же, победил!”. “Нет!” - ответил Арье. “Я - солдат. Солдату дают медаль!”. Он не получил медали в своей жизни.
Авигдор Кахалани спас Израиль в боях в Долине Скорби на Голанах в 1973г. Он - герой, в этом нет сомнения. Арье Теппер провел шесть решающих сражений, в которых он изменил ход войны. Это выше нормального человеческого понимания. Арье - как солдат - не укладывается в узкие рамки мышления израильских генералов и историков, поэтому о нем не принято говорить, его имя незнакомо общественности, его мнения не известны и не публикуются. А ему было что сказать!
Однажды ЦАХАЛ пытался купить его молчание. Ему предложили орден за бой, которого не было, против бедуинского племени, которого не существовало. Арье отказался. У него был кодекс чести, как у подлинных рыцарей, и орден за несовершенное деяние он считал оскорблением. Поэтому он презирал “официальных героев”, которые спокойно приписывали себе чужие успехи - или позволяли другим приписывать их себе. Мы оба - Арье Теппер и Ури Мильштейн - дали сами себе клятву: слово лжи не сойдет с наших уст. Поэтому мы обрекли себя на бойкот и насмешки. Все равно! - Арье сдержал свою клятву, и я не собираюсь нарушить ее.
Выйдя на пенсию, Арье вставал каждый день не позднее 5 часов утра и начинал читать. Не беллетристику - монографии и научные статьи, которые кажутся скучными большинству людей. Потом он садился за компьютер и начинал писать - тысячи файлов, которые он передавал мне - никто больше ими не интересовался. Арье был подлинным интеллектуалом в безинтеллектуальной атмосфере израильской интеллигенции. Поэтому академия, средства информации, ЦАХАЛ и широкая публика игнорировали его.
Арье Теппер назначил сам себя ответственным за безопасность Государства. Он исполнил свой рыцарский долг, делал единственное, что он мог: читал, думал и писал. Он умер 4 марта, ровно через четыре месяца после смерти Рабина. Пусть эта книга будет ему медалью.
Арье принадлежал к редкой породе рыцарей. Его поведение определял рыцарский кодекс чести - ответственность за товарищей по оружию и за массу, неспособную защитить себя. 20 апреля 1948 г. Рабин оставил своих солдат под арабскими пулями - он бежал с поля боя! Дважды - в 1974 и в 1992 гг. - он стал главой правительства Израиля. Грядущий обман избирателей, соглашения в Осло, пули Игаля Амира, беспомощность и бесполезность системы безопасности, возглавляемой Рабиным, можно было предсказать еще в 1948 г. - если бы общество Израиля умело и хотело наблюдать знаки своей армии и своей культуры.
КОНЕЦ ЖИЗНИ. Первое предисловие
ХХ век провел грань в истории человечества. Технологические возможности Человека развились чрезвычайно. Он способен уничтожить самого себя как биологический вид и даже всю планету как среду обитания Высшей жизни. Разрушение может быть произведено сознательно, нажатием кнопки ядерной, химической или биологической атаки. Оно происходит хаотически и бездумно: в ходе Прогресса Человек вырубает последние леса Амазонки, разлагает озон атмосферы, отравляет океан и почву химикалиями. Созидание неизбежно сопровождается разрушением. Раньше это понимали немногие провидцы, теперь это - проблема жизни и смерти всех и каждого.
Конец Жизни человечества стал вполне реален, и он придет, если мы не успеем проанализировать ситуацию и найти решение.
XX век увидел необычайный исторический эксперимент. Народ, разбросанный по лицу планеты, воссоздал свое государство в крошечной и проблематичной ее точке. Поколения были оторваны от земли и традиции государственности, возврат был болезненным и тяжелым. Кругом были враги, и не было времени. Так это было угодно Судьбе, или случаю, или Провидению. Гитлер доказал, что правы были те, кто торопился. За торопливость, за недостаток времени приходилось платить обезличиванием, идеологической дисциплиной, принятием нелепых теорий. Теперь приходится платить и за это.
К концу XX века Израиль приблизился к Концу Жизни; он придет, если мы не успеем проанализировать ситуацию и найти решение.
Силовое решение проблем называется войной. Во всей истории человечества войны являлись экстремальной формой деятельности человеческих обществ. Войны - это экзамен на превосходство общественных структур, но это и профессиональный экзамен сил безопасности и военных концепций. Сочетание этих факторов определит судьбу государств и цивилизаций. Войны - водоразделы эпох, и не случайно столь удобно делить историю на периоды: от одной войны до другой.
Страницы истории залиты кровью. Издавна человечество мечтает обойтись без войн; это мечта, обещание, но и конец истории. Пока что "цивилизованные" государства связали себя системой этических конвенций. Конвенции должны заменить недостаток интеллектуальной работы.
Но на Земле XX века есть и варварские государства. Они ведут себя точно так же, как все мы ведем себя по отношению к Планете. Они разрушают все вокруг себя, и самих себя тоже. В этом состоит высший парадокс Нынешней Цивилизации - во имя высших идеалов Гуманизма, Равенства, Прогресса и Стремления к счастью варвары получают шанс на уничтожение жизни.
Варвары могут быть обузданы только силой, то есть - войной. Поэтому мечта о планете без войн остается мечтой и в конце XX века. Мы не знаем, что будет потом, но пока что отказаться от силы - значит приблизить Конец Жизни. Когда-то войной занимались по наследству. Сын генерала рос генералом, сын лейтенанта - лейтенантом, сын стратиота - стратиотом. Так же были устроены и гражданские институты: сын короля становился королем, дети аристократов росли и воспитывались, чтобы управлять государством. Ситуация изменилась в последние 200 лет. На арену истории вышли массы. Государственные системы усложнились. Семейную преемственность профессий сменили образование и наука. Для устройства и функционирования гражданских структур были разработаны теории. По большей части они уже устарели, но все же есть хоть что-то. Есть хотя бы первый шаг для бесконечной лестницы интеллектуального познания. Но для войны - нет и этого. "Военная полка" библиотек пуста, или, что хуже того, она заполнена томами мифов. Войны и системы безопасности исследуются только с точки зрения этики. К часу экзамена государства приходят неподготовленными интеллектуально, их безопасность зависит от случайного личного опыта таких-то и таких-то генералов и - в редчайших случаях - от неумелых попыток хаотического обобщения. Безопасность государства и военное дело не развиты как научные дисциплины. Военное искусство деградирует.
Возрастает опасность Конца Жизни.
Израиль оказался уникальной военной лабораторией. В самый короткий срок он прошел все виды войн: от камней, к танковым сражениям, к ядерному паритету, к ракетам с лазерным наведением - и снова к камням интифады, на которые он не смог найти ответа. Поэтому ЦАХАЛ бежал из Газы и Иерихона, поэтому он бежит из Иудеи и Самарии. Можно придумывать любые этические и эстетические аргументы для соглашения в Осло. Истинной причиной является тактическое бессилие, профессиональная импотенция, отсутствие ответа на стратегию и тактику интифады. Поражение ЦАХАЛа было предрешено, потому что ни одна из войн Израиля не была изучена. Изучение заменяли созданием мифологии. Пришел час экзамена. При отсутствии традиции и техники интеллектуальной работы, решение не могло быть найдено. Осталось только признать поражение. Чтобы придать ему известную долю элегантности, Перес провозгласил: израильско-палестинский конфликт закончился! Арафат в мечети Иоганесбурга провозгласил: джихад продолжается!
Один из них прав, но только один. Или сто лет кровавой борьбы были простым "недоразумением", которое удалось благополучно устранить, или перед нами - новый этап все той же борьбы. Выбор одной их двух альтернатив определит решения и действия каждой из сторон. Ошибка в понимании действительности может стоить жизни тысячам граждан Израиля, возможно, и всему государству. Чтобы принять правильное решение, надо понять ситуацию. В конце XX века любое усилие государства будет обречено на провал, если оно не сумеет повести за собой массу или хотя бы добиться ее пассивного согласия. Это и есть подлинный смысл демократии. Применительно к нашей задаче это означает, что интеллектуальные выводы, их фактологическая база, техника и ход дискуссий, должны быть публичны, то есть открыты для всех, кто хочет их знать.
И тут мы наталкиваемся на первое препятствие. Наши знания о войне вообще и о войнах Израиля в частности ограничены, в основном, мифами. Мифы дают слишком общую картину, только конечный результат: как правило, победный. Их польза для интеллектуального анализа - минимальна. Требуется обратиться к эмпирическому материалу, причем в первую очередь нас будут интересовать собственные ошибки и неудачи как материал для изучения и обдумывания. Но и сами системы мышления должны быть подвергнуты критическому анализу, мы должны понять, как были созданы условия для неудач, какие ошибки в системе мышления, терминологии и идеологии предопределили их.
Научная дисциплина, дающая возможность такого анализа, называется семиотикой, то есть теорией знаковых систем. Семиотика государства устарела до невозможности. Семиотика Израиля стоит перед своей главной проблемой - катастрофическим недостатком времени. Но это не значит, что мы должны полностью отказаться от интеллектуальной работы. Сейчас, может быть, против своей воли, мы находимся в авангарде современного мира. Мы должны сделать максимум в почти невозможных условиях. Видимо, мы должны сделать и больше этого. Мы должны делать нашу работу в условиях недостатка времени и информации.
Начало работы
Мы должны найти интеллектуальное решение. Иначе неизбежен Конец Жизни.
Два человека, две судьбы столкнула военная лаборатория Израиля. Столкнувшись, они поняли, что взаимно дополняют друг друга, что вместе они способны на нечто большее, чем простая критика и восстановление исторических фактов, охраняемых мифологией. Первыми в мире мы начали разработку семиотики войны.
Арье Теппер вступил добровольцем в ПАЛЬМАХ в 1941 г. Он командовал многими сражениями, считался лучшим командиром взвода ПАЛЬМАХа. Взвод был самой большой тактической единицей. На бумаге существовали батальоны и даже бригады. Но на поле боя были взводы, редко - роты. Шесть раз действия Теппера оказывались судьбоносными для государства. Это много для одного командира взвода. Считалось, что Арье имеет редкий природный дар "читать местность", интуитивно находить тактическое решение. Сейчас мы бы сказали: производить интуитивный интеллектуальный анализ. В ПАЛЬМАХе не любили Теппера, потому что там не ставили задачу систематически развивать тактическую интуицию командиров. Узи Наркисс, впоследствии генерал и член руководства Сохнута, командовал ротой в Гуш-Эционе в январе 1948 г. 14 января арабы атаковали Гуш-Эцион. Это был самый большой бой с начала войны. Арабы имели абсолютное численное и позиционное преимущество, вели согласованные атаки при вполне грамотном командовании. Во главе трех отделений - по 10 человек в каждом - Теппер по собственной инициативе вышел в контратаку. Арабы были разбиты, они потеряли в этот день 200 человек убитыми, евреи потеряли трех. Инициатива Теппера и его военный интеллект изменили ход войны. Впоследствии Наркисс скажет, что Арье, несомненно, хороший командир и отличный боец, но он - тугодум, и с ним трудно беседовать на отвлеченные интеллектуальные темы. Мы не будем беседовать на отвлеченные темы, мы должны разобраться в военной тематике. Иначе Конец Жизни неизбежен.
Второй человек - это я, автор этой книги, Ури Мильштейн. Я добровольно пошел в парашютисты, в знаменитый 890-й батальон. Мои командиры - Эйтан, Заира, Давиди - угадали во мне будущего историка. На меня была возложена особая миссия - создать мифологию парашютных войск Израиля. Девятнадцатилетний солдат Ури Мильштейн справился с боевой задачей! Мне надо было работать в архивах, брать интервью у высших командиров. Мне повезло: парашютисты того времени были своего рода гусарами. Командиры выписали мне фальшивое удостоверение "военного журналиста". Они несколько ошиблись в общей оценке ситуации. Во мне развился интеллектуал, и притом интеллектуал патологический. Из тех, кто подобно Лютеру может сказать: здесь я стою и не могу иначе. Кодекс моего поведения определяется следующими императивами: подвергать все сомнению, искать факты, следовать фактам, игнорировать мифы, идти до конца в интеллектуальных выводах, публиковать результаты исследований.
Я исследовал взятие деревни Дир-Ясин в апреле 1948 г. Всем в Израиле и многим в мире известен этот грязный эпизод Войны за Независимость. Отряды ЭЦЕЛя и ЛЕХИ взяли штурмом арабскую деревню и убили 250 человек: пленных, женщин, детей, стариков. Я, как и все, знал этот рассказ и верил ему. Но техника моей работы требовала документов. К собственному удивлению, я обнаружил, что этот рассказ не подтверждается документами. То есть документы есть, но они рассказывают нечто совсем другое. "Дир-Ясин", как он известен в Израиле, обернулся мифом, и я сумел обнаружить его создателя. Им оказался Меир Паиль, популярный в Израиле военный историк и авторитетный эксперт, военный комментатор газеты "ha-Арец" и радиостанции РЭКА. Меир Паиль сказал, что меня следовало бы отправить в психушку, но он не опроверг ни одного факта, обнаруженного исследованием.
Аппарат
Наркисс и Паиль являются типичными представителями идеологического звена государственной системы; их задачей является превращать конкретные факты в мифы, исключающие возможность критики и исследования. Они успешно выполняют свою задачу. Созданная ими мифология столь совершенна, что даже политические противники верят в нее. Это крайне удобно аппарату. Аппарат защищает себя мифами. Он обязан быть всезнающим и непогрешимым, как секта пифагорейцев. Когда один из членов секты открыл непосвященным великую тайну иррациональности Ö2, его изгнали из академического рая. Масса должна быть уверена, что академия все знает и не способна ошибаться.
Аппарат подверг нас бойкоту: масса не должна знать факты, раскапываемые Мильштейном. Масса не должна знать, что думает Теппер о тактических способностях и военных успехах легендарных командиров ПАЛЬМАХа: Алона, Наркисса, Табенкина, Рабина. Мы должны были бороться не только с мифами, но и с аппаратом; многие годы мы пребывали в пустыне общественного безразличия. Нас обязывал кодекс поведения: интеллектуальная честность и рыцарская ответственность.
XX век породил аппарат. Масса вышла на арену истории, но аппарат манипулирует ею. Интеллектуализм и рыцарство мешают ему. Код поведения аппарата: абсолютная и безусловная верность системе. Эта верность будет определять продвижение по иерархической лестнице. Наркисс станет членом руководства Сохнута, Городиш - председателем концерна КУР, Рабин - главой правительства.
Власть - аппарату, послушание - массам, мифы - всем, знание - никому. Такова государственная формула XX века. Она торжествует в Израиле, перенасыщенном мифами. Она слишком напоминает идеологическую формулу средних веков, с заменой католической церкви на государственный аппарат. Возросла только технологическая мощь. Принципы остались теми же. XX век лишь усовершенствовал их.
Поэтому приближается Конец Жизни.
Церковь аппарата. Мильштейн и Теппер начинают рассказ
Если выражаться словами известной израильской песенки, то мы оба родились в одной деревне, не в центре, и не на границе, и не на палубе корабля нелегальной алии. Частный врач не обхаживал наших матерей, когда мы созревали в их чреве, им не были приготовлены отдельные комнаты, чтобы родить нас в идеальных условиях. Все это мы делаем сейчас для наших жен и дочерей. Нас не баловали на первых шагах нашей жизни. Наши матери были упрямы, наши отцы были "астронавты", головы их парили в высях утопий. Моему отцу сегодня 90. По взглядам своим он все еще якобинец троцкистского типа. В 1994 г. он голосовал за Хаберфельда "ради рабочего класса". Он не слышал о понятии церковь аппарата и не знает, что Бен-Гурион шел по пути Сталина, а не Троцкого.
Наши отцы любили быть трудящимися. Их заворожила риторика социал-сионизма. Их верность идеологии была выше, чем верность Земле Израиля или еврейскому народу. Потом они будут называть эту идеологию гуманизмом. Ни единого раза не совершили они гуманного действия. В биологическом виде Человек подвид гуманистический еще более редок, чем подвид интеллектуальный. Но подвид уничтожающий осуществил мимикрию: он усвоил их риторику.
Отец Арье совершил невозможное: в киббуце Ягур он стал руководить закупками, хотя его взяли, чтобы он был строителем. Если бы отцы-основатели могли предугадать, что он будет руководить закупками, его бы не приняли в киббуц. Отец Арье провел больше лет своей жизни в городе, чем в хозяйстве1. В конце концов, он нашел себе другую жену и окончательно переехал в Тель-Авив. От своего отца Арье получил урок: киббуцник мечтает исполнять общественную миссию - вне киббуца, лучше всего в Тель-Авиве, а еще лучше - за границей. Он понял этот закон, заметив, что лучшие силы поступают в точности, как его отец, и все вместе жалуются, как плохо им жить вне хозяйства. Но если - не приведи Бог! - у них отнимут их общественную миссию, и вернут работать в хозяйство, - тогда они поднимут крик и будут утверждать, что их режут по живому мясу, и оставят киббуц навсегда. Для Арье это был урок реализации ценностей, через несколько десятков лет этот урок выучила вся израильская публика на скандалах Ашера Ядлина и биржевых спекуляциях киббуцев.
Арье угрожал отцу, чтобы защитить мать. Не киббуц интересовал его - только семья. Отец для него был паразитом, в семье Арье видел высшую ценность. Для него было нестерпимо противоречие между провозглашаемыми принципами и фактическим поведением. Он требовал от отца достойного поведения. Отец ответил ему, что есть вещи, которых он еще не понимает. С тех пор прошло полсотни лет, и Арье все еще не понимает, хотя он сам прошел и развод, и вторую женитьбу. Простившись с Мирой, он постарался найти ей хорошего мужа и согласился, чтобы он усыновил его сына. Сын погиб в Войну Судного дня. Приемный отец, Арье Браун, участвовал в телевизионной программе, он представлял там осиротевшие семьи. Арье молчал и получил инфаркт. Это - кодекс рыцарского поведения.
Арье считает, что справедливость есть расположение вещей по их законным местам (так полагал и Аристотель). Арье действовал в нормативных кодах ответственности. Он не привел в исполнение смертный приговор отцу, но честный взгляд на реализацию системы ценностей не оставил места вере в мораль людей, обслуживающих аппарат. Халуцианское лицемерие, которое он наблюдал в зеркале своей семьи, вернуло его к первичному мышлению, свойственному эпохе до начала Нынешней цивилизации. Арье понял принцип: интеллектуальный анализ обстоятельств сообщает абсолютную тактическую способность.
Мой отец основал Фонд безработицы, он думал о безработных, пока аппарат строил себе дворцы. Аппарат отомстил ему, отвесив пенсию в $300 ежемесячно. Двадцать пять лет мой отец борется с этой несправедливостью. Контрольная комиссия отвергла его жалобу. Но он все еще ищет справедливости. Он отказывается взять адвоката, он верит в принцип единства трудящихся. Может быть, эта борьба поддерживает его жизнь. Мой отец не оставит наследства, он был и пребудет орудием аппарата - средством его борьбы за власть и выживание.
Беременность угнетала наших матерей. Рабы сионизма создавали тогда фундамент того, чему предстояло стать государством. Моисей2 вывел свой народ со строек египетских городов в пустыню, на свободу. Там он создал армию для завоевания Страны Израиля. Моисей понимал коды армии и войны лучше, чем кто либо другой в нашей цивилизации. Под его командованием вооруженный сброд вчерашних рабов уничтожил армию египетской империи и за сорок лет упражнений и маневров в пустыне стал профессиональной армией, маленькой и умной.
Военная доктрина Израиля развалилась после поражений Войны Судного дня. Теперь все высшие офицеры декларируют необходимость обновить армию и сделать ее маленькой и умной. Никто пока не сумел этого сделать, и меньше всего способны на это Дан Шомрон, Эhуд Барак и Амнон Шахак. ЦАХАЛ проиграл интифаду, он бежал из лагерей беженцев в секторе Газы. ЦАХАЛ сейчас - это армия большая, громоздкая и глупая.
Давид Бен-Гурион сковал своих подопечных наручниками, дабы не увернулись от строительства страны, от строительства партии, от строительства Гистадрута, от строительства аппарата. Он собрал евреев Восточной Европы, мечтавших быть якобинцами Франции или, на худой случай, пионерами Дикого Запада, он превратил их в сталинцев Палестины. Это один из величайших обманов, известных в истории.
Бен-Гурион был великим большевиком Святой Земли. Он хотел иметь в своем распоряжении силы и инструменты: Гистадрут, Банк hа-Поалим, киббуцы и ПАЛЬМАХ. Без них ему не удалось бы сломить ревизионистов и ЭЦЕЛЬ и создать хорошо смазанный аппарат. Главным в его глазах был аппарат - молитесь ему по утрам, служите ему днем и охраняйте его ночами. До сих пор Бен-Гурион считается неоспоримым авторитетом, его решения обязательны для нас. Смерть вождя не отменяет обязательности решений, она только усиливает авторитет, он перейдет теперь и на “продолжателей”. Рабин и Перес служили Бен-Гуриону в 1948 г., они "видели Ильича”, входили в его рабочий кабинет. Поэтому нам предназначено служить им - пожизненно и посмертно. Таково credo религии аппарата. Решения аппарата неоспоримы, гениальны и вечны. Жаботинский и Бегин осмелились не соглашаться с Бен-Гурионом - значит они недостойны стоять во главе государства. Всякий, кто думает иначе - предатель, он вонзает нож в спину, на крайний случай, его надо просто упрятать в психушку. Никто и не спорит: мы - сумасшедшие.
Наши родители были людской пылью в храмах аппарата. Религия аппарата победила в первой половине XX века. Наши родители плясали “хору” и клялись не критиковать аппарат до конца дней своих в знак благодарности за то, что им оказали честь быть людской пылью в храме. Церковь аппарата была основана в начале Нашей Цивилизации, 10 тысяч лет назад, за 6 тысяч лет до того, как Аврам бен-Терах3 основал религию Израиля. В XX веке религия аппарата сильна, как и прежде. Когда наши родители приехали в страну, они были принесены в жертву ее идолам. Сегодня аппарат есть необходимое зло, и его надо держать под контролем, чтобы оно не перешло границ.
Бен-Гурион поставил надсмотрщиков над своим народом: Леви Эшколь, Шрага Нецер, Пинхас Сапир, Голда Меир. Потом он понял, что ошибся, и восхотел сменить религию, из Высшего класса вернуться в народ, но было уже поздно. Высший класс уничтожил все лучшее в Земле Израиля. Для народа не осталось места, только для класса. Официоз изгнал своего основателя в политическую пустыню и спустя много лет вернул его - импотентом, чтобы использовать как символ. Символ - это тот же миф. Люди аппарата наклеивают на все этикетки символов, им необходимы мифы. Бен-Гурион-старик и Бен-Гурион-покойник - это изустный эпос, он полезен для воспитания сограждан. Ныне Бен-Гурион - легенда, которую он сам презирал в конце своей жизни. Мы тоже воспитывались на этом эпосе, но нам было известно и нечто другое. "Человек рожден свободным, но повсюду надеты на него кандалы" (Ж.Ж.Руссо). Кандалы интересовали нас больше, чем арестанты и стражники. Наши родители утверждали, что кандалы - это священная утварь храма. Мы говорим, что это мерзость, которую надо уничтожить. Мы догадались, что легенда - это сталь, из которой куют кандалы, что эпос - это великая ложь, рождающая рабство. Поэтому аппарат вынес нам приговор еще до нашего рождения.
Смерть Трумпельдора
От рождения мы были записаны в рабочий батальон (Гдуд авода), который Ицхак Садэ основал в память Иосифа Трумпельдора. Мы были рождены отчасти якобинцами, а отчасти и рабами аппарата, потому что нас учили любить Трумпельдора, а Бен-Гурион овладел его батальоном. Трумпельдор основал движение “hе-Халуц” под влиянием якобинцев, декабристов, эсеров и анархистов, идеи которых он усвоил в России. Троцкий был якобинцем. Трумпельдор был троцкистом. Два еврея верили, что индивидуум должен служить великому делу: революции или сионизму, служить в армии, на заводе, в поле. Эти принципы вдохнул Троцкий в Красную армию и на серебряном блюде преподнес Советскую Россию Ленину и Сталину. Трумпельдор мечтал создать армию народа. Ее солдаты поведут за собою народ, они будут следовать кодексу рыцарской ответственности, будут готовы умереть за свое дело. Аппарату не нужны рыцари, ему не нужна ответственность. Ему нужны слуги и корыстная верность. Аппарат готов нанимать слуг и оплачивать их верность. Трумпельдор презирал слуг аппарата. Не было большей опасности для Бен-Гуриона и для его большевистского аппарата. Поэтому Трумпельдор был для него врагом.
Трумпельдор предупреждал халуцев перед отъездом, чтобы они не присоединялись к партиям. Аппарат был ему омерзителен. Для политиков ишува уничтожение Трумпельдора был вопросом жизни. Он мог бы предотвратить создание аппарата. Поэтому они предпочли не посылать ему в Тель-Хай военной помощи, несмотря на все его просьбы. Не выходя из своего кабинета в городе Яффо, Бен-Гурион убил Трумпельдора.
Но и мертвый Трумпельдор был опасен аппарату. Он оставил после себя рыцарскую легенду, он якобы сказал: “Хорошо умереть за нашу страну”. Рабы аппарата, перевоспитанные евреи Восточной Европы, не должны были умирать “за страну”, они должны были умирать за аппарат. Убить Трумпельдора-легенду оказалось труднее, чем Трумпельдора-человека. Для этого нужна была культурная манипуляция. Берл Каценельсон служил Бен-Гуриону и произвел культурную манипуляцию. Он был главой идеологического отдела. Бен-Гурион служил Берлу, созданный им аппарат давал ему трибуну, авторитет и защиту: затыкал рот тем, кто думал иначе. Дуумвират Бен-Гуриона и Берла ковал нам кандалы. Он и сейчас еще правит Израилем.
Берл писал, что легко быть героем на мгновение, подняться в атаку, взойти на эшафот. Много труднее стоять без отдыха на страже интересов человека, такого, как сам Берл, Бен-Гурион и прочие гиганты сионизма. Они убедили наших родителей, что они приехали сюда, чтобы создать “нового человека”, который будет без отдыха стоять на страже интересов аппарата. По Берлу, рабы аппарата - истинные герои.
Но и этого было мало. История мешала аппарату. Войны и погромы не давали ему покоя, будили рыцарскую ответственность у почти прирученных слуг. Для полной победы нужно было добить Трумпельдора, и тогда послушные слуги пера начали развенчивать его “миф”. Так родилась новая легенда о том, что Трумпельдор не хотел умирать, что истинным лозунгом должно стать: “Хорошо жить за нашу страну”. Конечно, лучше жить, чем умереть, и Трумпельдор не был идиотом, он не искал смерти. Но он был готов умереть для того, чтобы еще одна гора осталась еврейскому народу4. Впервые за 2000 лет еврей был готов отдать свою жизнь за кусок земли. Это была новая парадигма поведения, она означала, что сионизм был создан не ради нового человека и не ради службы аппарату.
В бою за Тель-Хай был убит естественный лидер еврейских воинов Страны Израиля. Власть перешла к лидерам аппарата и манипуляций. Но Бен-Гурион не стал бы “развенчивать миф Трумпельдора”, он не был ни настолько низок, ни настолько глуп. Эту задачу взяли на себя его эпигоны, поколение детей гигантов. Они получили власть над государством на серебряном подносе и не отдадут власти никому. Ицхак Рабин должен был добить Трумпельдора и “развенчать его миф”, потому что он бежал с поля боя 20 апреля 1948 г. Рыцарская ответственность чужда ему, поэтому Меир Паиль похвалит его за этот поступок; поэтому нормальный израильтянин примет объяснения Паиля и не захочет слушать об этом бегстве даже 47 лет спустя. Рабин стал премьером, потому что Трумпельдор пал в бою за Тель-Хай.
Мы родились для рабочих батальонов, ведомых троцкистами и сталинистами, мы были рождены чтобы стать подмастерьями или мастерами, строителями или слесарями - воплотить антиэволюционистскую мечту сионизма: отслоиться от интеллекта. И не нашлось тогда никого, кто мог бы понять ситуацию и разъяснить руководителям рабочего движения, что на этом пути никогда не построить им избранного народа, нового общества, нового человека. Эта дорога может привести только в "Дом Берла" (семинар имени Берла Каценельсона), но на этом пути никогда не возвести Третий Храм. Большевики истребили остаток вымирающей ветви, чтобы не нашлось объясняющих. Они требовали от сионистов действовать, а не думать, не сомневаться и не задавать вопросов. Освобождение человечества и освобождение человека не интересовало и не интересует аппарат и его идеологов, их интересует власть в сталинском стиле, власть над массой разрушителей.
Святая земля была лишь бедной провинцией истинной родины - Советской России. Большевистско-аппаратный вирус истребил на ней все доброе, умертвил бóльшую часть вымирающего подвида интеллектуалов. Большевистско-сионистский аппарат взял умный еврейский народ и превратил его в глупое израильское общество. Структура и смысл еврейского народа изменились в государстве Израиль. Мы были вырваны из традиции Авраама и Моисея и отброшены назад в традицию Нимрода. В этом - влияние сионизма на историю.
Властитель истинной родины родился в Грузии, он был великим светочем наших родителей, они называли его “солнцем народов”. Когда он умер, наши родители поклялись: “По твоему пути мы будем идти, твое имя будет нам путеводной звездой в борьбе за дело социализма и коммунизма”5.
И таков был путь “солнца народов”: он разрушал свою собственную страну, вместе с Гитлером он начал мировую войну, вслед за ним он готовил уничтожение евреев. Мы услышали его имя прежде, чем услышали имя Гитлера, нам говорили, что он - “солнце народов”. Инстинктом мы чуяли в нем врага всего человеческого рода. На стенках чрева наших матерей мы вовремя разглядели надпись, но это чрево уже успели мобилизовать. Мы плакали - наш голос не был услышан. В среде, где мы были рождены, не прислушивались к голосу зародыша, не прислушивались к голосам беременных женщин. Даже матери не слушали голоса своих детей. В среде, где были мы рождены, не было отцов и матерей. Там были солдаты и солдатки рабочих батальонов.
Наши родители дышали в такт. Пыль шовинизма забила зеленые легкие земли, она поднялась к облакам и кислотным дождем возвращалась на землю, отравляя мир. В нашей маленькой стране этот дождь взрастил социалистический сионизм, в Германии - национал-социализм, в России - большевизм. У этой тройки был общий базис и общий знаменатель: единица - ноль, да здравствует масса! Если личные желания рвутся на волю, долг сознательного индивида - принести их в жертву. Так он докажет свое халуцианство и удостоится чести быть отмеченным в книге идеалистов. Индивидуум - всего лишь пылинка, он винтик гигантского завода. Да здравствует завод! Так набирали силу Гитлер, Сталин и Бен-Гурион. Так в первой половине XX века мы приблизились к Концу Жизни больше, чем за все четыре миллиарда лет биологии на земном шаре.
Наши родители были пушечным мясом, рядовыми солдатами Великого похода Мао-Цзедуна: из Восточной Европы в Святую Страну. Солдаты делились на лейб-гвардейцев и пушечное мясо. Гвардейцы были предназначены не для войны, а для защиты властителей от неизбежного когда-нибудь бунта пушечного мяса. Среди гвардейцев нашлись декабристы: они восстали первыми - воины групп "Бар-Гиора" и "hа-Шомер", чьим кодексом была ответственность. Это произошло в самом начале, когда великий сионист-большевик только начал набирать силу. Свое спасение они принесли в жертву ответственности. Бен-Гурион отверг их жертву. Он сказал: или я, или они. Кровавый счет заплатили евреи ишува в погромах 1920-1921 гг.
Затем восстали эсеры, собравшиеся в группу "hа-Киббуц", в среде рабочих батальонов под руководством Ицхака Садэ. Бен-Гурион подавил и их. После резни в Хевроне взбунтовались командиры Хаганы. В событиях 1929 г. они сумели разглядеть ошибки сионистского руководства - и Бен-Гурион выбросил их из организации. Они откололись и организовали ЭЦЕЛЬ, Бен-Гурион объявил им беспощадную войну. Арье входил в подразделение "Сезон", которое боролось с "сектантами", арестовывало их, держало в тюрьме в киббуце Алоним, избивало их в кровь. Бен-Гурион вбил идею вражды в голову своему стаду и своим грядущим последователям.
Потом началась война, и на линию огня было брошено пушечное мясо, вооруженный сброд - наши родители. Их послали вперед без обучения, без тренировки, без малейшего шанса дойти до вершины горы. Их задачей было - сражаться и пасть, впрясться нитью в красный ковер под ноги Единственному в поколении. Нас швыряло из стороны в сторону в рабочих батальонах, мы впитали знаковую систему армии прежде, чем родились. Знаковую систему антиинтеллектуальной системы. Об этой системе не полагалось говорить, ее не разрешалось изучать.
Правила игры
И это было правилом игры: солдат не рассуждает. При выполнении важных заданий, определяющих судьбу аппарата, нет места демократии. Мы родились в эпоху великих харизм, харизматических мастеров манипуляций. Лидеры манипулируют мифами, символами, идеалами и идеями, - и ведут за собой массу. Культурная манипуляция - главное новшество новой эпохи. Она - главное, террор лишь вспомогательное средство на переходный период: пока еще есть сомневающиеся.
Наши матери загнали свои сомнения в подсознание. Оттуда они проникали в наш мозг через общий круг тока крови. То были дикие женщины, но их укротили. Укротить - не значит уничтожить. Недикие женщины не приезжали в страну. Их родители хотели выдать их за йешиве-бохера, они обручились с сионизмом. Халуцы - это дикие лошади, обращенные в мулов. Они мечтали о вихре, о буре, о порыве, а получили аппарат и в придачу охмеляющий напиток. Пригубив от него, они начинали верить, что аппарат есть власть грядущего. До сегодняшнего дня Израиль с восторгом вздыхает о тех днях. Поэтому развалилась система воспитания в Израиле, поэтому Израиль стоит перед Концом Жизни.
И все же приручение в рабочем батальоне не было совершенным, ибо борьба шла и в самом батальоне, и потери были невосполнимы. Через свою кровь матери передали нам генетический код вымершей ветви интеллектуализма. Большевики не сумели расшифровать генетический код и не создали эффективной генетической защиты. Нам повезло: Лысенко спутал им карты! Наши матери брали по утрам немного критики в корзиночке с едой, когда шли мостить шоссе, строить единственному и непогрешимому дорогу на Олимп иерархии. Осколки их гнева запечатлелись в наших клетках, на них выросли наши тела. В своем чреве наши матери вынашивали тех, кому предстояло исследовать их слабости.
Наши родители искренне верили, что они будут строить и строиться. Днем будут строить, согласно указаниям руководителей, а по ночам используют время, отпущенное на отдых, и урвут себе по возможности. Это был их бунт против аппарата - фарисейский бунт. Хватай, сколько можешь втихаря - таковы были правила игры. У наших родителей не было настоящей жизни. У них была только игра.
Мы познали ее законы, еще будучи разделенными на яйцеклетки и сперматозоиды. Став плодом, мы начали пинаться. Наши матери были рады, они видели в этом признак жизни, они не поняли, что это был вызов на дуэль, на поединок, где уцелеет только один из двух. Еще не выйдя в мир, мы хотели сломать ограничения, уничтожить мафию “честных людей”. “Честные люди” не воровали, потому что все причиталось им по праву. Грабя, они воплощали идею. Они совершали преступления ради нашего будущего, и не отдавали себе в этом отчета. Мы - второе поколение шизофренической культуры. Но мы еще в утробе матерей отказались закрыть глаза на происходящее. Младенцами мы взялись за оружие.
Семиотика армии - это семиотика бунта. Аппарат современного государства запретил развивать семиотику армии, чтобы предотвратить бунт. Результат - семиотика армии не была развита, но хаотические восстания бушуют вокруг нас.
Бен-Гурион понимал все правила этой презренной игры. У него была гениальная интуиция. Он действовал, как будто до конца осознал ситуацию, и поэтому он был Единственным в своем поколении. Он установил порядок работы днем и мародерства ночами, условием была десятина, отдаваемая ему. Из нее он воздвиг Гистадрут и дал ему власть над нашими родителями, чтобы, по слову Каценельсона, они превращали себя в “нового человека”. Они работали ради будущего и верили, что будущее - это Бен-Гурион и Каценельсон. Эта вера проникла в молоко наших матерей, и, младенцами, мы сосали ее. Мы должны были передать ее нашим детям.
Бен-Гурион был величайшим манипулятором сионизма, поэтому он сумел построить большевистское государство аппарата: аппаратный театр, аппаратные университеты, аппаратную армию, аппаратное образование, аппаратный спорт, аппаратное здравоохранение. Никто не укроется от кислотного дождя, даже наша свободно-аппаратная пресса. Это первородный грех, без него ничего не было, и с ним не будет ничего.
Наши родители отказались от хорошей жизни в настоящем, ради спокойствия и счастья в недалеком будущем. Аппарат обещал им рай. Потом они действительно достигнут счастья и покоя, обрастут имуществом и средствами, и тогда они будут гордиться, что в прошлом были способны жертвовать своими личными интересами ради общества. Эту жертву они будут использовать, чтобы требовать все новых и новых льгот. У них есть право, они осушали болота.
Наши родители были более хитры и менее наивны, чем хотели бы выглядеть. Горе этой хитрости! Мы ни разу не попались на их уловки. Они были рабами, желавшими власти.
Энергия в воздухе
В Петах-Тикве мы сделали наш первый вздох. Воздух Земли Израиля того времени был чист и прозрачен. Аппарат еще не отравил его сажей нерентабельной индустрии, отходами обанкротившегося сельского хозяйства. В мгновение Великого Удара Рождения наши легкие втянули чистый воздух и вместе с ним массу энергии, замешанной в нем со времени Великого Удара Рождения Вселенной.
Человек рождается беспомощным: период младенчества и детства долог, чтобы он мог развить свой мозг, впитывая энергию, замешанную в воздухе. Воздух географического места несет в себе его историю, всю энергию, прошедшую через него, все электрические токи, все волны его магнитных полей. История места запечатлена в его камнях: знаковая система четырех миллиардов лет его существования во Вселенной.
В десятую долю секунды, выпрыгнув в мир, мы вдохнули жар авантюры. Йоэль Моше Саломон летом 1878 г. поехал из Яффо в Мелабес, жалкую деревню жалких феллахов, голодных и больных. Половина жителей деревни были слепыми. Йоэль Моше и два его товарища купили землю и основали родоначальницу всех еврейских поселений. Они создали новую парадигму поведения. Своей дерзостью Саломон вернул еврейскому народу потерянное 2000 лет назад. Он не был ни правым, ни левым, ни социалистом, ни капиталистом; он не искал богатства и не хотел славы. Для арабов и для всего мира евреи были “детьми смерти”. Саломон показал им, что можно иначе, что можно жить на Земле Израиля, а не только умирать на ней, можно овладеть пространством, а не толпиться в проулках святых городов, можно слушать пение птиц на равнинах Шарона вместо воплей арабских торговцев. И еще: он знал, что только так еврейский народ сохранит себя. Кодексом его поведения было рыцарство, и действиями его руководила ответственность.
Но Йоэль Моше Саломон не знал, что поля Мелабеса надо было обработать антиаппаратином. Кафка еще не написал "Процесса". То были дни надежды.
На нашем пути из чрева мы вдохнули кислород, который прошел через мозг Саломона. В наши легкие вошли кварки, протекшие сквозь его артерии; в нас вошла его энергия, заряды и желания. Этого нельзя доказать, но это факт. Многие будут утверждать, что эти обстоятельства не релевантны, не имеют отношения к делу. Пусть они не релевантны в глазах идеологов постидеологии из подвида уничтожителей - это не волнует нас.
Арье родился в Петах-Тикве в 1926 г., я - в 1940 г. В эти годы было предрешено, что в стране разразится война, и что арабы не дадут нам создать государство без пролития крови, что британские власти не будут помогать евреям в Земле Израиля, и что без их помощи, видимо, будет невозможно осуществить цели сионизма, и что Гитлер сделает все возможное, чтобы евреи не могли жить. Уже тогда можно было вдохнуть запах конца жизни, конца целей, конца мира.
Ядерные частицы войны висели тогда в воздухе, разбрасывались ветрами и клекотом орлов. По трубам они лились водою в дома, проникали в окна лучами света. У нас был только один выбор: победа на поле битвы - или Освенцим. Наши матери родили нас в мир, где не было места для непротивления злу насилием. В 1926 г. палестинцы точили ножи для резни в Хевроне, через три года там пролилась еврейская кровь. В 1940 г. Гитлер и его штаб планировали операцию "Взмах серпа": форсирование реки Маас, разгром Франции и завоевание Западной Европы. Прекрасный план! Отличное исполнение! - тактический успех на линии огня и крови вывел Окончательное Решение Еврейского Вопроса из-под матраца варварских снов на сцену мировой истории.
Сменились авторы, режиссеры, актеры и публика, но Освенцим еще стоит за кулисами, поэтому мы должны владеть военным искусством.
Все эти массы и энергии вошли в наши легкие в десятую долю секунды нашего явления в мир. Они не спрашивали нашего согласия, не интересовались нашими желаниями. Они тут же протекли в наш мозг, и они сидят там и по сей день. Без этой массы и энергии мы не отважились бы приступить к разработке военной семиотики.
Выполнение и послушание
Наши родители приехали в страну из Восточной Европы с 3-й волной алии. Эта алия готовила себя в халуцианских молодежных движениях к дисциплине выполнения и послушания, тренировала себя быть сознательным орудием аппарата. Дети орудий много лет спустя достигнут высших сфер государства и будут говорить о воспитании демократического сознания. Наша элита отравлена. У нас нет демократии. В церкви аппарата демократия - это риторическая фраза, манипуляционная формула, испытанное оружие идеологической войны.
Целью Бен-Гуриона и его поколения была власть. Не они основали сионизм, не они положили начало поселениям. Они принесли в сионизм организацию - так было построено Государство. Но вместе с организацией они принесли на Землю Израиля вирус большевизма. В халуцианских движениях еврейская молодежь Восточной Европы проходила программу промывания мозгов, курс молодого бойца, удачный во всех отношениях. Это было подражанием обучению в йешиве для тех, кто отверг йешиву. Молодежное движение давало веру, их Талмудом была Идеология Социалистического Сионизма. Это был великий успех сионизма, успех больший, чем ПАЛЬМАХ, который и сам есть успешный результат промывания мозгов поколению детей. Дети 2-й алии были превращены в средства борьбы за выживание отцов-основателей. Мы - дети детей, дети средств борьбы. Мы наблюдали отцов-основателей со дня нашего рождения. Мы видели, как наших товарищей запрягают в телегу, пытались спасти их - и не смогли.
Человек может учиться, может приспособиться к обстоятельствам, средство борьбы - никогда! Бен-Гурион запряг в свою телегу поколение детей и поколение внуков. Сейчас припрягают правнуков - Бен-Гуриона уже нет, но все вместе они тянули телегу Рабина, будут тянуть и телегу Переса.
Шимон Перес ведет правительство в сторону от стратегической линии Бен-Гуриона. Когда-то он был его помощником, он заходил в его кабинет. Авторитет отца-основателя поддерживает его, цитаты из Бен-Гуриона спасают его в трудные минуты, даже если они не имеют отношения к теме дискуссий. Меч полководца не уйдет в отставку, пока не источится без остатка. Государство Израиль размахивает мечом в эпоху сверхкомпьютеров и ракетно-лазерной войны.
В этом был секрет успехов в эпоху халуцианства, при сходных обстоятельствах это был секрет успеха Моисея после исхода из Египта. Почти тотальное разграничение между теми, кто принимает решения, и теми, кто будет их выполнять; вознесение руководителей на ступень богов, без права перечить им, ни при каких обстоятельствах, даже если они дойдут до старческого маразма, даже если они отойдут к праотцам. Дети Израиля приняли на себя долг быть рабами Господа, и это обязательство действительно и сейчас, спустя три тысяч лет, по крайней мере - для многих. Халуцы приняли на себя долг быть рабами идеологии, и это обязательство не отменено и 85 лет спустя. Секрет мощи основателей в их способности подчинить своей воле не только свое поколение, но и поколения потомков. Моисей приковал к себе уже 120 поколений, Бен-Гурион только четыре. В этом вся разница. Все остальное - миф.
Не то, чтобы лидеры не ошибались, но и когда было ясно, что они ошибаются, нельзя было оспаривать их авторитет, потому что этим оспаривалась бы прогрессивность системы. Лидеры учили, что лучше ошибаться, чем сомневаться. Моисей дал рабам, вышедшим из Египта, Тору (Пятикнижие), отцы-основатели социалистического сионизма дали им Идеологию. Идеология существует уже 85 лет. Советский Союз развалился, и вместе с ним рухнул коммунизм. Большевистское государство Израиль продолжает шагать вперед на деньги американского капитала. На большее нельзя было и рассчитывать, когда наши родители приехали в страну. Отцы-основатели жили идеями эсеров и эсдеков русской революции; поколение детей верило Сталину; внуки все еще тянут сталинскую телегу. Они горды выпавшей на их долю честью быть "людьми доброй воли" и бороться ”за мир во всем мире”.
В начале века группа "Кинерет", святая троица сионизма: Берл Каценельсон, А.Д. Гордон и Рахель Блувштейн - основали Идеологию. В конце века Хаберфельд был побежден на выборах в Гистадрут. За это время в мире произошли гигантские изменения, но идеологическая база правящей элиты израильского общества осталась неизменной. Элита хранила преемственность, идеология не изменялась - это вызывает одновременно и уважение и ужас. Общественное мышление в Израиле было заморожено на четыре поколения. Этот успех стал основой главного несчастья сионизма, он загнал его в кавычки. У наших родителей есть своя доля в этом процессе.
Рахель Блувштейн приходится тетей моей матери. Ее сестра Шошана была мне другом в юности. Моя мать ухаживала за поэтессой в последние пять лет ее жизни, физической и поэтической. Я знаю о ней больше, чем кто-либо другой. Я понимаю идеологию "Группы Кинерет", поэтому аппарат бойкотирует меня. В 1996 г. еще нет никого, кто бы принял эту версию.
Дети упрямых матерей
Леа и Яаков Теппер приехали из Бессарабии. Сара и Авраhам Мильштейн - из России. Как и многие другие, они прибились к идеологии "Группы Кинерет", которая превратилась в Партию рабочих Израиля, которая превратилась в МАПАЙ, которая превратилась в Маарах, который превратился в Рабочую Партию. Мы черные овцы этой цепочки, поэтому партийные агитаторы забрасывают нас камнями.
Наши родители не сомневались, что они приехали в страну, чтобы строить и строиться, создавать нового человека и формировать новое общество. Они действительно верили в эти лозунги. Эта вера - мощная политическая сила. Поколение Бен-Гуриона умело использовать ее, Поколение Рабина - тоже умеет. Во имя этих лозунгов наши родители принесли в жертву свою юность, свою личность, свою семью. Наши родители были солдатами рабочего батальона, работали в каменоломне, мостили дороги, строили дома. Четверо вдыхали пот товарищей, четверо мечтали родить рабочих, которые будут строить страну, четверо поженились во имя сионизма. Мы - дети родителей-халуцов, членов рабочего батальона. Наши родители ссорились, ссорились и ссорились - пока не расстались. Мы следили за ними и поняли: любовь не входила в планы сионизма.
Годы детства мы провели в Раанане. Арье запомнил шатры бедуинов, приходивших на север в засушливые годы. Я запомнил армейские заслоны, британских полицейских, которые искали людей ЛЕХИ и ЭЦЕЛя по апельсиновым плантациям. Матери были сильной частью наших семей. Мы - дети матерей. Наши матери были реалистами, отцы парили в воздухе. Наши матери были суровы и отталкивали мужчин. Наши отцы видели сны и любили всех вокруг, в особенности женщин. Отцы все время писали и читали. Мой отец читает до сегодняшнего дня, даже черновики этой книги. Мою мать посещали видения: беженцы приходят из пустыни; беженцы сидят по подвалам. Моя мать - Дельфийская Пифия.
Смелость наших матерей толкала нас вступить добровольцами в элитарные подразделения. В энтузиазме мужского авантюризма мы верили, что нет в мире задания, которое мы не могли бы исполнить. Интеллектуализм отцов заставил нас раскрыть глаза и увидеть фундамент. Служба в отборных подразделениях обучила нас военной семиотике. Элитарные подразделения - это не совсем армия, это еще и лаборатории.
В 1929 г. волна погромов прокатилась по стране. Киббуц Ягур похоронил трех товарищей, убитых группой Аз Ад-дин Эль-Касама. Идеология тех лет требовала занять место павших товарищей, к тому же начался хозяйственный кризис, вызванный плохим управлением. Исполняя идеологический императив, и послушные пропаганде лидеров наши родители вступили в киббуц. В то время многие начинали чувствовать, что цели сионизма не осуществимы без борьбы, и что Хагана, созданная секретарем Гистадрута, построена не для защиты евреев от арабов, но для защиты аппарата и идеологии от ревизионистов. Эту семиотику тогда никто не понимал, но многим не нравились результаты. Поэтому аппарат посылал своих солдат в киббуцы. Солдаты, расквартированные в городе, могли оставить ряды, могли видеть вокруг себя сомневающихся и общаться с ними. Киббуц огородил их монастырской стеной, надел на них оковы. Под угрозой стыда и позора до конца жизни киббуцник не посмеет пойти против устава монастыря. Поэтому издалека кажется, что общество в киббуце едино и достигло совершенства. Для многих этого достаточно, чтобы считать его идеалом и образцом. Аппарат может ошибиться, даже Первый в поколении может в чем то быть не прав. Но где-то есть идеал - киббуц - и поэтому идеология верна. Католической церкви необходим Франциск Ассизский. Киббуц - это францисканский орден католической церкви аппарата.
На истинной родине “лучший друг всех киббуцов” не ограничивался стыдом и позором. На истинной родине все молчали, ни слова сомнения не доносилось оттуда - верный признак, что там уже был достигнут идеал.
Многие от всего сердца верили этому рассуждению, многие и сейчас верят в киббуц. Родители Арье присоединились к идеалу по имени Ягур. Мои родители - к идеалу по имени Афиким. В юности молодежное движение промыло им мозги, теперь оно завлекало их в черную дыру хозяйства, где им предстояло потерять свою индивидуальную энергию и влиться в коллектив ради национальных целей.
Арье вырос в Ягуре, окончил сельскохозяйственную школу Микве-Исраэль и добровольно вступил в ПАЛЬМАХ. Я родился после того, как мои родители оставили Афиким, окончил 4-ю городскую школу Тель-Авива, добровольно пошел в парашютисты.
Киббуцное детство Арье и мое городское детство определили разницу. Арье не стал бы военным тактиком, если бы учился в городской школе; я не смог бы произвести интеллектуальный анализ боя, если бы рос в киббуце. Ядерное соединение привело нас к военной семиотике.
1 В подлиннике: мэшек - любовное самоназвание киббуцев. После победы Пруссии над Австрией в 1866 г. родилось крылатое выражение: "Победил прусский школьный учитель". Это с не меньшим основанием объясняет победы Германии над численно превосходящей Россией в Первой мировой войне: 99% грамотности населения Германии по сравнению с 21% в России.
Мировая война вывела на арену истории массу. Массовыми были армии, массовым было военное производство. Без напряжения всех сил нации победа была невозможна, нация и ее руководство должны были стремиться к одним и тем же целям. История Европы создала два пути для решения этой задачи. Англия и Америка показали образец демократии: правительство черпает силу и авторитет у народа, оно не может делать того, чего не желает народ. Второй путь проложили авторитарные режимы Ленина, Муссолини и Гитлера, когда партия и правительство диктовали народу, чего ему следует желать. Но и тогда условием успеха было согласие масс с правительством. Нет сомнения, что демократические режимы много "симпатичнее" авторитарных, но они требуют от своих граждан определенной жертвы, называемой политической активностью. Всякая попытка "внедрить" демократию в политически апатичный народ обречена на провал. Такая "демократия" вскоре выродится в олигархический режим, который соединит в себе всю гниль и все худшие черты и плебса, и аристократии. Сила демократии зависит от личности лидера, и демократия может быть не менее сильной, чем авторитарная диктатура. Клемансо во Франции и Черчилль в Англии подтверждают этот вывод. Но сила демократии в еще большей степени зависит от политической зрелости народа.
Политическая зрелость народа и руководства невозможна без знания. Это, разумеется, знания не технические, речь идет о знаниях политических. Необходимо, прежде всего, иметь представление о современной истории, психологии масс, дипломатии, военной стратегии и т.п. Уровень технических знаний в Израиле, в общем, удовлетворителен, хотя мог бы быть и выше. Но с политическими знаниями дело обстоит из рук вон плохо.
Обозреватели отмечали, что в наших школах историю XX века не знают не только ученики, но и учителя. История как дисциплина в Израиле вообще находится в полном пренебрежении. Еще не так давно израильские школьники учили историю XX века по учебнику Шмуэля Этингера, коммуниста и антисиониста, в наши дни министерство просвещения собирается исключить историю из списка обязательных предметов. Кажется, что будущее поколение сознательно воспитывают в политическом невежестве. По свидетельству известного профессора, у нас настолько снижен уровень гуманитарных факультетов, что их выпускникам невозможно поручать исследовательскую работу.
Сведения об этом доходили до нас из Израиля еще до репатриации, и все же невозможно было не удивляться, когда студентка Техниона, ровесница моей дочери, спросила у нее в 1977 г.: "Сколько лет тебе было во время революции в России?" Без политических знаний политическая зрелость невозможна. Не может быть должного кругозора и проницательности без знания своего и чужого опыта, обобщенного историей, литературой, психологией, философией. “Управлять - значит предвидеть" - утверждал Наполеон. В условиях демократии обязанность предвидеть ложится и на массу рядовых граждан. Но тут без соответствующих знаний граждане становятся беспомощными, выдвигаемые ими лидеры - тоже. Для государства, постоянно пребывающего в экстремальной ситуации, последствия этого очень опасны.
У нас весьма любят толковать о демократии. Но при этом обычно обсуждают только права, которые демократия дает, а не обязанности, которые она налагает. В чем-то это связано с подражанием Америке. И тут ученик-Израиль подчас обгоняет учителя-Америку: там от иммигрантов требуют сдать экзамен по истории Америки, здесь этого не требуется. Средний гражданин Израиля плохо подготовлен к обязанностям, налагаемым демократией.
Вспомним девиз Киплинга: "Ваша страна нуждается в Вас". Это относится к долгу русской алии перед страной - исправить существующее положение. Потенциал русской алии здесь особенно велик.
Публикация исторического исследования Ури Мильштейна на русском языке преследует не пропагандистскую цель: она должна восполнить огромные пробелы в знании исторических реалий страны, в которую мы приехали. Эти пробелы естественны, их невозможно было восполнить даже исторически грамотным и заинтересованным советским евреям. Но без знания и понимания истории Израиля, истории войн, через которые прошла страна, новые граждане не имеют возможности принимать политически зрелые решения и нести полную ответственность за политику, которая при их активном или пассивном участии проводится сегодня. В условиях Израиля от наших решений в той же мере, как и от решений "старожилов" страны, зависит уже не судьба тех или иных политических лидеров - от этих решений зависит само существование государства.
О военном интеллекте и генеральном штабе
Израиль не может содержать большую армию, его сила должна обеспечиваться превосходством интеллекта, технического и военного. Военный интеллект неотделим от общего политического интеллекта нации, как общий тонус армии и политической элиты неотделим от общего тонуса нации.
На поле сражения "дерутся" солдаты, отделения, взводы и роты. Но современная война не исчерпывается тактическими сражениями, она невозможна без стратегического руководства, без интеллектуального ядра, сосредоточенного в генеральном штабе. Исходя из этого постулата, создали свой генеральный штаб прусские короли и этим на 150 лет обеспечили качественное превосходство немецкой армии. Германский генеральный штаб долгие годы был загадкой для соперников Германии, они боялись его, не могли понять, в чем его сила. Суть же его успеха была в том, что германский генеральный штаб был одновременно институтом военным и интеллектуальным в самом высшем смысле этого слова. До сих пор он является непревзойденным образцом в этом редком "жанре", и поэтому его следует изучать.
Германский генеральный штаб был в высшей степени престижным институтом. Принимались в генеральный штаб только избранные, увольнялись же оттуда немедленно при первых признаках служебного несоответствия. Приказы об отставке рассылались в знаменитых "синих конвертах", используемых в больших количествах после каждых маневров и военных игр.
Офицер генерального штаба, помимо хорошего здоровья и анкетного благополучия (к которому немцы всегда проявляли бдительность), должен был быть способным и энергичным. Профессиональная одержимость разумелась как неотъемлемое качество.
Примечателен эпизод в биографии фон-Шлиффена, связанный с одной полевой поездкой. Когда один из сопровождавших офицеров указал ему на освещенную закатным солнцем реку Прегель ("Какой великолепный вид, hохэкселенц!"), фон-Шлиффен задумчиво произнес: "Незначительное препятствие".
Один из виднейших немецких штабистов Первой мировой войны генерал фон-Куль вспоминал, что, по мнению фон-Шлиффена, для офицера генерального штаба каникулы не существовали, была лишь каникулярная работа. В первый день Рождества к нему являлся адъютант фон-Шлиффена с первой частью служебного задания, на следующий день - со второй. Высокий профессионализм поддерживался постоянной напряженной самоподготовкой и активным интересом ко всем смежным знаниям, и все это в соединении с жестким воздержанием от всего отвлекающего ("Наше несравненное немецкое прилежание" - подчеркивал в своих воспоминаниях командующий флотом адмирал фон-Шеер).
Тогда немцы в целом воевали лучше, чем их противники. Соотношение потерь и числа выигранных сражений было в пользу Германии. Германский генеральный штаб и его деятельность были основой качественного превосходства немцев. Заботясь о своей безопасности, Антанта воспретила по Версальскому договору существование генштаба Германии и его академии.
Но ликвидировать профессионализм военных кадров Германии Антанта не смогла. Германии был разрешен 100-тысячный рейхсвер (в том числе 4 тыс. офицеров). Командовавший им генерал фон-Сект превратил его в кузницу офицерских кадров. Каждый офицер перед присвоением следующего звания проходил квалификационный экзамен в объеме академии, и принимал его лично фон-Сект. Так осуществлялся завет фон-Шлиффена: каждый обер-лейтенант должен быть в состоянии командовать армией. Деятельность фон-Секта (1920-1926 гг.) заложила фундамент будущего вермахта.
Авторитетность и оправданная самоуверенность обусловили особую степень независимости командования рейхсвера от политических инстанций Веймарской республики, а также особую роль в жизни государства. Когда в обстановке мятежей в сентябре 1923г, президент Фридрих Эберт в тревоге спросил фон-Секта: "Рейхсвер будет за нас?", командующий холодно ответил: "Рейхсвер будет за меня, господин президент". Вряд ли такое положение можно считать нормальным, но ненормальным было положение Веймарской республики, сочетавшей зрелую армию с незрелым и слабым политическим руководством.
Германский генеральный штаб вызывал интерес и стремление подражать. Советское военное руководство делало все возможное, чтобы перенять сильные стороны немецкой военной школы и подражало немцам. В перечень качеств офицера генерального штаба они включили скромность.
Энтузиасты военного дела в ишуве двадцатых-тридцатых годов хотели многому научиться у рейхсвера, им импонировала армия, создаваемая в условиях полуподполья, против воли Антанты. Они видели себя в сходном положении, и они знали, что только профессионализм и интеллект смогут обеспечить победу малочисленному ишуву. История сложилась иначе, военный интеллект был по догматическим соображениям изгнан из общественного сознания, в вооруженных силах ишува (Хагане и ПАЛЬМАХе) его заменили на энтузиазм и готовность жертвовать собой. До поры до времени удавалось одерживать победы и этими средствами. Но нельзя вечно строить на удаче и счастливых стеченьях обстоятельств, пришло время вернуть военному интеллекту его законное место. Этого требует безопасность Израиля.
ПРОЛОГ. Ишув готовится к войне
Управлять - значит предвидеть" "Все разговоры о войне в результате провозглашения Еврейского государства абсолютно лишены основания. Как только Еврейское государство будет создано, арабский мир примет его и установит с ним дружеские отношения" - писал Бен-Гурион. В 1947 г. комиссия ООН приехала в Палестину "проверить" возможность создания Еврейского Государства. Приведенные выше слова были предназначены для нее, чтобы призрак арабского сопротивления не испугал международную организацию. "Внутри себя" ишув в какой-то мере готовился к войне. Вопрос в том, какова была эта мера, и какой виделась грядущая война. Политическое руководство ишува было в нелегком положении, даже те, кто предвидели будущее, были вынуждены лгать, чтобы не пугать потенциальных союзников. Ложь, преподносимая в качестве официальной точки зрения, усиливала позиции "оптимистов" и "миролюбцев", которых и без того хватало в ишуве. В конце декабря начальник генштаба Хаганы Яаков Дори дал оптимистический прогноз: "До мая 1948 г. арабы будут вести борьбу партизанского типа силами местных банд". В общем и целом прогноз оправдался, но с одним "маленьким" уточнением: партизанская война местных арабов поставила ишув на грань поражения.
Идеологически и психологически политическое руководство ишува не было готово к Войне за Независимость. Собственно, трудно было ожидать чего-нибудь другого. Раз за разом его захватывал врасплох очередной тур вооруженной борьбы: с арабами, англичанами или нацистами. Идеология либерально-социалистического крыла в сионизме считала войны и национальные конфликты второстепенными факторами истории. Поэтому лидеры этого крыла были невежественны в военных проблемах и безразличны к ним, и это автоматически диктовало схему мышления на всех низших уровнях. Исключение составляли небольшие группы людей, "помешанных" на военном деле, на них держалась оборона ишува. Некоторые из них были способны подняться до открытого (или чуть замаскированного) бунта. Так откололась от Хаганы военная организация ЭЦЕЛЬ (1931). Сионистское руководство ишува с полным основанием видело в ней альтернативную силу и боролось с новой организацией. По внутренним законам политической борьбы, ЭЦЕЛЬ казался опаснее "внешних врагов". В 1944-45 гг. борьба достигла высшей точки. Людей ЭЦЕЛя похищали, избивали в тюрьмах, созданных в нескольких киббуцах, выдавали английским властям. В истории ишува этот период называется "Сезоном".
Мировая война на время изменила отношение к "милитаризму". На фоне войны, определявшей судьбу мира и само существование еврейского народа, было немыслимо закрывать глаза на действительность. Война была тотальной, ее интересам были подчинены все ресурсы наций. Не признать этой истины значило погибнуть, и примеры Франции, Норвегии и прочих "оплотов либерализма" были еще слишком свежи. В этих условиях вновь "всплыла" идея, вынашиваемая некогда Трумпельдором и Жаботинским: используя мировую войну, создать еврейскую армию.
Около 27.000 евреев подмандатной Палестины пошли добровольцами в английскую армию. Англичане видели в них первосортное пушечное мясо, но опасались, что ненароком будет создана еврейская армия. В конце концов, после напряженной политической борьбы была сформирована Еврейская Бригада, но "палестинские евреи" не допускались на должности выше командира роты. Все же эти добровольцы получили неоценимый армейский опыт. Ишув мог также рассчитывать на помощь евреев, служивших в армиях Польши, Южной Африки, Америки и Франции, даже из Красной Армии добирались "дезертиры", готовые ради своего народа проливать кровь в новой войне. Начинал создаваться промышленный базис армии: инженер Славин купил в Америке машины для производства оружия и боеприпасов, эмиссары Хаганы искали в Европе оружие и военные материалы.
Но в 1946 г. "атмосфера мира" вновь овладела сионистским руководством. Машины Славина остались лежать в ящиках до 1947 г., когда их в спешке собрали, чтобы спасти ишув от гибели. В течение двух решающих лет (1946-47 гг.) Хагана оставалась без командующего. Руководство не считало нужным всерьез относиться к возможности войны.
М.Шахам: "В 1945-47 гг. я командовал Хаганой в Верхней Галилее. Мы создали 12 поселений. Все время шла борьба за распределение денег. Когда руководству удавалось срезать бюджет на оружие, они радовались: "Спасли еще одного теленка для хозяйства". Такова была атмосфера. Не думали о войне".
В конце 1946 г. Бен-Гурион взял в свои руки "портфель безопасности" в неформальном правительстве ишува. Только в начале 1947 г. он начал изучать военное дело. Имея о предмете лишь самые общие представления, Бен-Гурион начал изучение с самых азов. Его "личный семинар" продолжался с 27 марта по 8 ноября, и все это время работа генерального штаба была наполовину парализована. Штаб был занят Бен-Гурионом, его планами, предстоящими перемещениями и назначениями, а не насущными вопросами.
В историографии сионизма порой можно найти уверения, что Бен-Гурион был своего рода гением стратегии. Это, безусловно, неверно. Свои военные знания Бен-Гурион приобрел слишком быстро, и поэтому они не были глубоки и достаточно усвоены. Тем не менее, на его стороне было важное преимущество: Бен-Гурион менее своих "специалистов" был скован общепринятыми концепциями. Поэтому иногда он приходил к более глубоким решениям, но ему не удалось установить разумного равновесия между политическим и военным (профессиональным) уровнями ведения войны. Однако в ходе "семинара" Бен-Гурион верно угадал главное. (1) Евреям предстоит борьба с регулярными арабскими армиями. (2) Для ведения этой борьбы необходимо создать регулярную армию и силой захватить территории помимо границ, отведенных Еврейскому Государству решением ООН. Эти выводы противоречили мнению, принятому в политическом руководстве ишува .
Бен-Гурион был прав в принципе, но он ошибся в оценке времени. По его расчетам война должна была начаться только через 5 лет (т.е. в 1952 г.). На самом деле в его распоряжении было всего 20 дней. Война началась 29 ноября 1947 г., и уже 15 мая к полурегулярным отрядам палестинских арабов присоединились регулярные арабские армии.
Весьма точно обрисовал тогдашнюю ситуацию член политического руководства ишува Давид Ремез: "Мы действуем как бы во сне. Если бы мы действительно понимали, что идет война, мы бы действовали иначе. Самое большое препятствие заключается в психологии. Мы все еще не живем войной".
ПАЛЬМАХ - "ударные роты"
ПАЛЬМАХ родился 15 мая 1941 г., ровно за семь лет до рождения государства. Это были дни первого наступления Роммеля в Ливии. Были серьезные опасения, что он займет Египет; англичане тогда отступят в Индию, и ишув будет отдан на милость нацистов и их арабских союзников. В этой обстановке генеральный штаб Хаганы принял решение о создании девяти ударных рот.
ПАЛЬМАХ мыслился, как "кадровая сила", мобилизованная и всегда готовая к бою, в отличие от Хаганы, которая была милицией, мобилизуемой в случае опасности. Первоначальная идея была в том, что 9 рот новобранцев, сильных не оружием (его не было), но духом, остановят Роммеля. Идея эта была наивна до умопомрачения. К счастью об этом не слишком много задумывались, иначе ПАЛЬМАХ никогда не был бы создан, равно как и не было бы создано государство Израиль.
ПАЛЬМАХу повезло. В английской армии было много романтиков, любителей "туземных" подразделений. Англичане финансировали и обучали ПАЛЬМАХ в 1941 г. Разумеется, они не строили иллюзий, что ПАЛЬМАХ "остановит Роммеля", еврейские отряды обучались для проведения диверсий в тылу противника после того, как будет потеряна Палестина. Английское командование также использовало ПАЛЬМАХ для диверсий против вишистских режимов Ливана и Сирии (Моше Даян потерял там свой глаз). В аналогичных действиях в Ираке англичане сотрудничали с ЭЦЕЛем, и там погиб его командир (Давид Разиэль).
Oсенью 1942 г. Роммель был окончательно разбит, и с точки зрения англичан надобность в ПАЛЬМАХе отпала. Сионистское руководство со своей стороны не взяло на себя заботу об его содержании. ПАЛЬМАХ "повис между небом и землей", казалось, он был обречен на смерть, но энтузиасты нашли уникальное решение: отделения ПАЛЬМАХа заключали "трудовые договоры" с киббуцами, пальмахники работали в поле, и на их зарплату содержался ПАЛЬМАХ. Это была самая дешевая армия в мире! Но зато солдаты работали вместо того, чтобы учиться военному делу . Так родился уникальный симбиоз ПАЛЬМАХа и киббуца.
Здесь необходимо сказать несколько слов о партиях и киббуцах. В 1947 г. существовали три социалистическо-сионистские партии, и у каждой из них было собственное киббуцианское движение. Бен-гурионовская партия называлась МАПАЙ, от нее откололась партия "Ахдут hа-Авода", она была более "левой" и более "активистской". Еще левее было движение "hа-Шомер hа-Цаир". ПАЛЬМАХ был связан с двумя "левыми" партиями (в январе 1948 г. они объединились и создали партию МАПАМ). Левые партии взяли на себя заботу о политическом воспитании ПАЛЬМАХа, они назначали его командиров и “политруков”. ПАЛЬМАХ был воспитан в духе идеологической дисциплины, он видел себя, прежде всего, в качестве боевого отряда социалистического сионизма и был готов действовать, как против арабов и англичан, так и против "непокорных" людей ЭЦЕЛя. Не случайно, именно ПАЛЬМАХ был ударной силой "Сезона".
С 1946 по 1947 г. ключевой пост начальника генштаба Хаганы остался вакантным, для ПАЛЬМАХа это был период полной независимости. Командовал им Игаль Алон. Он вынашивал далеко идущие планы. В будущем государстве министром обороны должен был стать Исраэль Галили (один из лидеров партии "Ахдут hа-Авода"), а он, Игаль Алон, - начальником генерального штаба. Для этого ПАЛЬМАХ должен был оставаться единственной военной силой страны.
Единственной альтернативой и конкурентом для ПАЛЬМАХа могли быть ветераны английской армии. Их боевой опыт был, правда, не слишком велик, а командные должности, занимаемые ими, не слишком высоки. Но пальмахники не имели и этого. Военное образование в ПАЛЬМАХе, как правило, ограничивалось курсами командиров отделений. Профессиональная подготовка сочеталась с интенсивной партийной пропагандой. Партии-патроны были просоветскими, поэтому, например, обязательной к чтению считалась книга А.Бека "Панфиловцы"; популярна была также книга "Далеко от Москвы" и прочая советская политическая беллетристика. Небезызвестный Меир Паиль, командуя Офицерскими Курсами ЦАХАЛя, пытался возродить практику политической пропаганды и включить "Панфиловцев" в систему подготовки израильских офицеров.
Политическим планам Алона и Галили мешал Бен-Гурион. "Свалить" Бен-Гуриона не было никаких надежд. Никто не посягал на его авторитет и место на вершине власти. Кроме того, Бен-Гурион опирался на почти всесильный Гистадрут и на партийный аппарат; Галили и Алон могли опереться только на ПАЛЬМАХ. Для этого ПАЛЬМАХ должен был быть не просто армией, но сплоченной когортой побратимов, гордых принадлежностью к избранной касте. Оружием Алона должны были стать грядущие боевые успехи ПАЛЬМАХа, но еще более того - густой туман легенд и мифов, которым предстояло их окутать. Не менее важным было "закрыть внутри" всю правдивую информацию .
Ареной теоретической борьбы между ПАЛЬМАХом и его профессиональными конкурентами был "семинар" Бен-Гуриона. Здесь Бен-Гурион сталкивал лбами концепции, взгляды и решения обеих школ. Методам регулярной армии идеологи ПАЛЬМАХа противопоставляли свои "оригинальные" тактические приемы и романтику революционных частей. Но Бен-Гуриона нелегко было "взять на испуг", он, безусловно, склонялся на сторону регулярной армии. По его инициативе был приглашен в качестве военного эксперта Давид Маркус, полковник американской армии. По предложению Бен-Гуриона он оценил вооруженные силы ишува и пришел к следующему заключению: "В ПАЛЬМАХе и Хагане нет ни одного батальона, который можно было бы собрать и послать в бой, и не только из-за недостатка снаряжения. Нет командиров, которые умели бы задействовать батальон или даже роту. В ПАЛЬМАХе имеется превосходный человеческий материал, отважные бойцы, но командиры могут командовать только отделением, в крайнем случае, взводом, они не в состоянии сдвинуть с места 250 человек".
Это заключение надо всегда иметь в виду. Дело было не только в отсутствии опыта командования. Большинство ПАЛЬМАХа составляли бойцы, которые боролись, погибали и спасли ишув в критический период до марта-апреля 1948 г. Вместе с тем имелся слой высших командиров, которые были ориентированы на политику, и так и не стали профессиональными военными.
ПАЛЬМАХ в мифологии Государства Израиль
Политическое положение Бен-Гуриона тоже было непростым. На "внутреннем фронте" главным его врагом были "правые" ревизионисты. Бен-Гурион понимал, что идея Алона-Галили несет в себе огромный потенциал: ПАЛЬМАХ в роли единственной военной силы ишува был бы полезен Бен-Гуриону не меньше, чем партии "Ахдут hа-Авода". В борьбе с ревизионистами Бен-Гуриону было мало одной только "грубой силы" (Гистадрута и партийного аппарата), ее следовало дополнить идеей и романтикой. Идею поставляла идеология киббуцианского "равенства", романтику поставлял миф ПАЛЬМАХа. Однако для исполнения этой роли ПАЛЬМАХ должен был ассоциироваться с бен-гурионовской партией МАПАЙ (ныне Авода) не меньше, чем с партиями левого крыла. В конечном итоге Бен-Гурион сумел добиться своего: Израиль долгие годы (а для многих и сейчас) воспринимается как государство киббуцев и ПАЛЬМАХа.
Однако к чести Бен-Гуриона следует сказать, что его горизонт не ограничивался внутренней политикой. Как никто другой в политической кухне ишува, Бен-Гурион видел, что надвигается война , и не забывал, что это - главное. Генеральный штаб был уже укомплектован - хорошо или плохо! - людьми Хаганы, Бен-Гурион меньше всего хотел резких потрясений в критический момент. Крупные реорганизации были отложены на будущее, на первом этапе войны ПАЛЬМАХ продолжал существовать, как отдельная армия внутри Хаганы (затем ЦАХАЛа). Только в июне 1948 г. было распущено особое командование ПАЛЬМАХа, что было равносильно его "роспуску". Одним ударом Бен-Гурион достиг нескольких целей. Во-первых, был устранен нелепый и вредный параллелизм в схеме командования, далее устранялась гегемония партии "Ахдут hа-Авода" в вооруженных силах и, наконец, ПАЛЬМАХ, "растворенный" в ЦАХАЛе, как бы "передавал ему по наследству" всю свою мифологию. Этим осуществлялось "приручение" ПАЛЬМАХа для партийных целей Бен-Гуриона.
Первые четыре месяца войны были потрачены на пробуждение от летаргического сна "оптимизма" и на создание массовой армии, о которой не думали, когда еще было время. Четыре месяца горстка пальмахников несла на своих плечах бремя боев, потому что больше некому было его нести. ПАЛЬМАХ начал войну, имея под ружьем 1400 бойцов, к концу марта около 900 уже выбыли из строя. Своими жизнями и своей кровью они спасли ишув и создали основу для следующей стадии войны. Они преодолели неимоверные трудности, но нельзя забывать, что в немалой части этих трудностей виновно политическое руководство ишува, недальновидность и просчеты командования Хаганы и самого ПАЛЬМАХа.
Такова, в общих чертах, была обстановка, в которой Ицхак Рабин начал свои первые шаги на военном и политическом поприще.
Дневник Бен-Гуриона (2.03.1948): "Давид (Маркус) кончил инспекционную поездку по всей стране. Есть части тела: рука, нога, глаз, голова - нет тела в целом. Нет ни одного батальона, который можно было бы собрать и послать в бой, и не только из-за недостатка снаряжения
Нет ни одного командира, который умел бы задействовать батальон или даже роту. Нет транспорта и связи. Короче: у нас есть командиры отделений и взводов, и нет командиров рот и батальонов. Наши люди очень хороши в статичной обороне, эту "специальность" они знают отлично. Хвалил Тель-Авив. В ПАЛЬМАХе имеется превосходный человеческий материал, отважные бойцы, но командиры могут командовать только отделением или взводом.
Он нашел противоречия во взглядах людей Бригады и Хаганы. Ветераны Бригады хотят порядка, правил, регулярного снабжения. Для людей Хаганы главное - смелость, бой. Эффективность армии определяется не только дисциплиной, но и организацией. Это была сильная сторона американской армии. Он предпочел бы командиров Хаганы, но им еще нужно серьезно учиться. Физическая подготовка наших людей плоха Только 5% прошли бы экзамен в Америке. Не готовы к тяжелым переходам, трудностям, не занимаются спортом, гимнастикой, бегом Нет чистоты, гигиены.
Командиры не знают своих солдат. Нет программы действий на месяц, на неделю, на день. Нет "рутины". В армии все надо делать автоматически. В каждом батальоне надо иметь трех человек, которые умели бы командовать батальоном, Итого, на 6 батальонов, нам надо иметь 18 командиров. Хорошо бы привести их из Америки. Нужны еще три командира бригад.
Выводы:
ЧАСТЬ I. ТРИ ОТСТАВКИ ЗА ОДИН ГОД (январь-май 1948г.)
ГЛАВА 1. ВТОРОЙ БАТАЛЬОН ПАЛЬМАХА
В 1947 г. мобилизованные вооруженные силы ишува состояли из одной бригады ПАЛЬМАХа (1400 бойцов), разделенной на четыре батальона. 2-й батальон отвечал за всю территорию от Тель-Авива до Эйлата, включая район Иерусалима, что, по современным понятиям, было равносильно фронту. В начале года командир батальона Зеэв Глазер был послан в Европу, Игаль Алон должен был найти ему замену. Он остановил свой выбор на Ицхаке Рабине. В октябре того же года, за полтора месяца до начала войны, Алон отстранил Рабина от командования и перевел его в свой штаб на должность оперативного офицера.
В "нормальной армии" такой перевод мог бы считаться повышением, но ПАЛЬМАХ меньше всего был "нормальной армией". Рабин командовал четвертой частью ПАЛЬМАХа, следующей ступенью для него должен был быть пост заместителя Алона или командующего отделом генштаба. Вместо этого он получил пост, который был лишен престижа, потому что в негласной иерархии ПАЛЬМАХа только боевые командиры "имели значение". Работники штабов считались людьми второго сорта. Должность оперативного офицера в штабе ПАЛЬМАХа и вовсе была лишена реального значения: планирование боевых операций и контроль за ними Алон осуществлял сам. Таким образом, перед нами типичный пример увольнения путем формального повышения, то что в бюрократической машине называется "пинком наверх".
Можно понять, за какие заслуги Алон включил Рабина в свой штаб. Рабин обладал важным качеством. Как объяснил Алон автору, "Рабин умел проводить линии на картах и составлять таблицы". Остальные не умели и этого. Менее понятно, почему Алон до этого назначил Рабина командиром батальона. Рабин не проявлял выдающихся военных способностей. Он был в ПАЛЬМАХе с 1941 г., прошел курс командиров отделений. Но в 1947 г. он числился в резерве, в соответствии с "духом времени" военная карьера его не интересовала. Рабин собирался поехать в университет Беркли (Калифорния), чтобы учиться на инженера-гидролога. Он хотел бы посвятить себя сельскому хозяйству, но Алон убедил его изменить планы и принять командование батальоном.
Если "военная линия" аргументов не дает нам убедительного ответа, то более серьезной представляется "линия политическая". Родителями Ицхака были знаменитая Роза Коhен, прозванная "Красной Розой", и скромный функционер партии "Ахдут-hа-Авода" Нехемия Рабин. Партийная лояльность Рабина представлялась несомненной, кроме того, он не имел собственных политических и военных амбиций. В "политической игре" Алона Рабин представлялся удобной фигурой.
Боевой опыт
Первой задачей нового командира должно было стать приобретение боевого опыта. "Ветераны боев" были на вес золота. Сплошь и рядом в операциях активную роль играли единицы (обычно командиры), тогда как прочим отводилась роль почти пассивных учеников. Слегка подучившись, ученики сами начинали командовать. Такая система - в принципе весьма вредная - была вызвана недостатком времени. Разумеется, в этих условиях оперативно и тактически могли действовать только самые маленькие соединения: расчет, отделение, самое большее - взвод. Даже рота была единицей административной, а не боевой. Низовые командиры принимали решения которые сейчас в пору принимать генеральному штабу, именно они накапливали боевой опыт в первых боях.
Арье Теппер (Амит) был командиром взвода во 2-м батальоне и считался одним из самых опытных командиров ПАЛЬМАХа. Теппер рассказывает: "Я командовал взводом в роте Амоса Хорева. В первой половине 1947 г. он поручил мне проводить операции возмездия против деревни Бейт-Джиз недалеко от Латруна. Я получил только самые общие инструкции: "вредить деревне и ее жителям". Помимо этого вся ответственность и все решения лежали на мне, равно как и планирование, и исполнение. Дополнительных приказов я не получал ни от комбата Рабина, ни от его заместителя, ни от Амоса. В течение двух недель мы подходили по ночам вплотную к домам и вслепую стреляли по окнам. Мы могли бы ранить или убить женщин и детей, никто не приказывал мне избегать ненужных жертв. Днем я и мои ребята стреляли по арабским пастухам и их стадам. Не было регулярных отчетов об этих действиях. Я возвращался на базу, бросал Амосу несколько общих фраз, и на этом кончалось дело. Амос ничего не смыслил в вопросах тактики, с ним не имело смысла разговаривать. Уже тогда я наедине с самим собой начал понимать, что так не командуют ротой, так не командуют батальоном. В юности я интересовался военными вопросами, и пустые объяснения командиров ПАЛЬМАХа и его политруков не удовлетворяли меня. За все это время я ни разу не встретился с Рабиным, и это может многому научить нас. Если командир взвода в течение месяцев боевых действий ни разу не встречается с командиром батальона, это может означать только, что комбат не умеет командовать. Это указывает на вполне определенное свойство в его личности".
Свойство это называется отсутствием "военной жилки". Рабин не имел "души" боевого командира; он не искал боевого опыта. Рабин в это время был как бы "един в двух лицах": с одной стороны он командовал фронтом, но вместе с тем он был всего лишь неопытным комбатом, которому еще надо было многому учиться у своих подчиненных.
Первый экзамен
20 мая 1947 г. 2-й батальон ПАЛЬМАХа провел акцию в Федже, это была одна из самых крупных операций до ноября 1947 г. В мае были убиты два еврея, следы убийц вели в Феджу: ныне один из кварталов Петах-Тиквы, а тогда - арабская деревня. Было решено ответить на это убийство "демонстрацией силы". Она должна была остановить волну террора в
Петах-Тикве, поднять моральный уровень ишува и доказать арабским руководителям, что и евреи могут мстить.
Петах-Тиква лежала в зоне ответственности 2-го батальона. План операции принадлежал Рабину и был утвержден Алоном. Шансы на успешное выполнение были невелики с самого начала. Командир операции во главе своих подчиненных должен был ворваться в арабское кафе, как гангстеры врываются в банк. Предполагалось, что, подобно служащим банка, посетители кафе застынут в ужасе. Далее следовало опознать убийц и тут же казнить их. Затем предполагалось взорвать кафе. В боковых улицах были выставлены заслоны, чтобы задержать подход арабских подкреплений или английской полиции. Заслоны свою функцию выполнили.
Слабой стороной плана было предположение, что при виде мстителей арабы оцепенеют. На самом деле это были смелые бойцы, и их боевой опыт не уступал опыту нападавших. Командиром операции был назначен летчик из резерва ПАЛЬМАХа (Шломо Милер), он не знал людей и не имел опыта наземных действий (ему также не случалось грабить банки). Когда в ночь на 20 мая группа Милера атаковала кафе, ее встретили огнем: арабы не исполнили своей части плана. Милер был убит, и атакующие остались без командира. Комбат (Рабин) не находился поблизости и не мог взять командование в свои руки, как это принято в армии. Разумеется, не могло быть и речи об опознании подозреваемых. Под градом пуль заложили взрывчатку, арабы отступили, и в момент взрыва кафе было пусто. По отчету Алона были убито четыре араба и трое ранено, утверждалось также, что все они были членами банды, что несколько сомнительно. Так или иначе, операция была представлена успешной, и без сомнения, ничего другого нельзя было и ожидать. Цель операции с самого начала была более психологической, чем военной; отчет мог быть сформулирован в оптимистичных тонах, и этого было достаточно для поднятия морали ишува.
Совершенно иное дело - тактические выводы. Не случайно Рабин не упоминает Феджу в своих воспоминаниях. Действительно, особо гордиться тут было нечем. План был в корне неверен. Операция только чудом не кончилась полной катастрофой и, может быть, самое главное - комбат не участвовал в бою и не принял командования в критический момент.
Акция в Федже имела дополнительную задачу: ПАЛЬМАХ должен был доказать Бен-Гуриону свою тактическую зрелость. Как назло, через пару месяцев подобная операция была организована и успешно проведена отделением тель-авивской Хаганы под командованием ветерана британской армии.
Сторожевые башни Негева
Среди прочих дел Рабин занимался в 1947 г. подготовкой киббуцев Негева к будущей войне. В ходе своего "семинара" Бен-Гурион решил проверить готовность Северного Негева к отражению наступления египетской армии. Инспекция была поручена Хаиму Ласкову, который раньше командовал ротой в составе Еврейской бригады. В ходе инспекционной поездки Рабин с гордостью указал на бетонные сторожевые башни, составлявшие основу обороны. Тактические достоинства башни Рабин видел в том, что она позволяла издалека обнаружить приближающуюся арабскую банду. Бетон ее стен должен был спасать защитников от ружейного огня. Ласков считал, что башни станут удобной целью для артиллерии и авиации противника и превратятся в братскую могилу для своих защитников. Он хотел бы видеть крытые бункеры и узкие траншеи, оправдавшие себя в мировой войне. Идея башен была заимствована из опыта 30-х годов, когда киббуцы, создаваемые по программе "Хома у-Мигдаль", обводились деревянными стенами, заполненными щебнем. Идея осталось той же с заменой щебня на бетон. Отсюда ясно, что тактическая мудрость и оригинальность ПАЛЬМАХа были не более чем опытом боев 10-летней давности, освоенным на фоне полной военной безграмотности. Разумеется, после первых же боев пришлось отказаться от башен, и Негев охватила "лихорадка окапывания". Все усилия, средства и время, вложенные в бетон, были растрачены впустую.
В конце 70-х гг. Рабин несколько раз обращался к истории ПАЛЬМАХа и Войны за Независимость. Мы приведем два фрагмента, демонстрирующие "глубину анализа", на которую был способен Ицхак Рабин.
"Неизбежен грустный вывод: мы не были готовы к тяжелым испытаниям и опасностям арабского вторжения. Слишком много времени было растрачено впустую, пока понимание необходимости создания самостоятельных еврейских сил не вышло за рамки навязчивой идеи командиров ПАЛЬМАХа и не стало общепринятым в руководстве ишува. Не было возможности наверстать потерянное время". ("Послужной список", 1977)
"Основной спор между нами и ветеранами английской армии составляла система обучения. Концепция ПАЛЬМАХа опиралась на самостоятельность бойца в рамках небольшой группы; это могло компенсировать численный недостаток. Ветераны Бригады стремились ввести систему конвейерного обучения солдат" (интервью автору).
Поразительно, но факт: даже спустя тридцать лет Рабин не был в состоянии понять концептуальную сторону разногласий, хотя за это время он набрал уже немалый опыт, был начальником генштаба и главой правительства.
Рабин не осознал, что основной проблемой ишува было неизбежное вторжение регулярных арабских армий. Командиры ПАЛЬМАХа не смогли выйти из рамок "малой войны" и диверсионных операций. По их мнению, силы обороны ишува могли состоять из полуобученной милиции и небольшого числа элитарных соединений, эта концепция обанкротилась в марте 1948 г. Действия одних только иррегулярных отрядов местных арабов поставили ишув перед бездной военного поражения, даже до начала боев с регулярными арабскими армиями, имевшими артиллерию, танки и самолеты. Качественное превосходство бойца ПАЛЬМАХа могло быть достаточным, только если бы арабы ограничились локальными и несогласованными нападениями на еврейские поселения, но не такова была реальность 1947-1948 гг. Единственное спасение состояло в создании массовой армии. Конвейерная система обучения была необходимостью, и она спасла страну. Более того, эта система принята во всех армиях мира, и она доказала свою эффективность, чего нельзя было сказать об "оригинальных" методах ПАЛЬМАХа.
Но вернемся в 1947 г. Перед всеми командирами ПАЛЬМАХа стояли следующие главные задачи: усвоить боевой опыт первых боев, приобрести навыки командования, впитать новые идеи, доказать превосходство ПАЛЬМАХа над ветеранами регулярных армий. Ни одной из этих задач Рабин не выполнил.
Снимая Рабина с должности командира батальона, Алон знал, что он не теряет ценного боевого командира. Вместе с тем он не испортил отношения с важными людьми в партийном аппарате и даже освободил должность командира батальона для представителя партии МАПАЙ, что было правильно в смысле отношений с Бен-Гурионом.
Была еще одна причина для того, чтобы перевести Рабина в штаб. Мы помним, что в "семинаре Бен-Гуриона" продолжался спор между "школой ПАЛЬМАХа" и "школой регулярной армии". Рабин, по крайней мере, "умел составлять таблицы и проводить линии на картах", он должен был быть представителем Алона на семинаре. Задачей Рабина было блокировать любое предложение, которое могло хоть как-то ущемить исключительное положение ПАЛЬМАХа и его командующего. Но истинный экзамен предстояло держать на поле боя: приближалась война.
ГЛАВА 2. ИЕРУСАЛИМСКОЕ ШОССЕ
Условной датой начала Войны за Независимость считается 29 ноября 1947 г., когда Генеральная Ассамблея ООН приняла решение о разделе Палестины на два государства. Общее военное положение еврейского ишува было очень тяжелым. Относительно благополучно было в районе Тель-Авива и Хайфы: там евреи имели численное превосходство. Алон предположил, что основная борьба развернется в Галилее и в Негеве, поэтому он взял на себя командование этими районами. Алон считал, что Иерусалим и шоссе, связывающее его с Тель-Авивом, останутся относительно спокойными, и командиром этой "непроблематичной иерусалимской линии" он назначил Рабина. Это была ошибка, и она едва не стала роковой для рождающегося государства.
Ключом к победе или поражению были дороги, и в первую очередь иерусалимское шоссе на горном участке от Баб эль-Вад (Шаар hа-Гай) до Иерусалима. Нормальное движение по шоссе прекратилось. Город находился в состоянии "полублокады", транспортные колонны ("конвои") должны были пробиваться с боем, оставляя за собой сгоревшие машины и убитых бойцов. Иерусалиму грозила голодная смерть, и его падение неминуемо привело бы к поражению ишува.
Командование Хаганы поняло это только в январе, и это опоздание имело тяжелые последствия. В борьбе за дороги арабы имели важные преимущества географического и тактического характера. Положение ухудшила стратегическая оценка, сделанная генеральным штабом: "Следует предположить, что арабы не изменят тактики нападений на еврейский транспорт". Арабы не послушались "совета сионских мудрецов", они быстро научились использовать естественные преимущества, и постоянно совершенствовали технику нападений. Напротив, ПАЛЬМАХ цеплялся за устаревшие тактические приемы 30-х гг. Охрана конвоев осуществлялась бойцами, размещенными на машинах конвоя и на броневиках. Большие конвои растягивались на несколько километров, и вместе с ними растягивались силы сопровождения. Даже прорвавшись через арабскую засаду, конвой не уничтожал сил противника и не наносил ему значительных потерь. Арабы могли "шлифовать" технику нападений. Остро стоял вопрос разрыва между "линией огня и крови" и "штабами". В течение первых месяцев конвоями командовали только низовые командиры. "Высший слой ПАЛЬМАХа" был оторван от них и от реальности, не получал навыков командования. В марте 1948 г. генштаб отдал новую директиву: командовать большими конвоями должны командиры рот и батальонов. Формально директива выглядела логичной, но на деле она привела к катастрофичным результатам. Большие конвои были поручены командирам, которые не имели боевого опыта, тогда как арабы уже вполне отработали тактику нападения на еврейский транспорт.
Проблематичной была и организация командования. Дорога на Иерусалим была поделена на два участка. В западном действовал 5-й батальон ПАЛЬМАХа (Шауль Яфе), а в восточном - 4-й батальон (Йосеф Табенкин). Эти батальоны составляли "как бы бригаду", которой "как бы командовал" Ицхак Рабин. В генштабе Хаганы был командир (Мишаэль Шахам), который отвечал за организацию конвоев. Шахам пришел к заключению, что Рабин только координировал действия Яфе и Табенкина, причем и с этой задачей он не мог справиться. Рабин утверждал спустя 20 лет, что он не получал указаний от Шахама, Алон пояснил, что Рабин уклонялся от выполнения указаний. Такова была негласная политика ПАЛЬМАХа, который прежде всего боролся за свою "независимость". По той же причине Алон не сместил Рабина, несмотря на явные неудачи на этом решающем фронте борьбы. Результаты не заставили себя долго ждать.
Поражения первых месяцев боев имели не только военное значение. Америка получала регулярные отчеты о ходе вооруженной борьбы, неудачи Хаганы неизбежно повлекли изменение позиции США. Собственно, Госдепартамент всегда был против создания Еврейского Государства, положительное голосование в 1947 г. было личным решением президента Трумэна, которое он принял вопреки мнению своих экспертов. Теперь Трумэну нечего было возразить им. Национальный Совет безопасности США предвидел два сценария возможного развития событий. (1) Арабы сгонят евреев на узкую прибрежную полосу, где будет невозможно создать государство. (2) Арабы начнут поголовное истребление евреев Палестины. В любом случае США будут вынуждены вмешаться и поставят под угрозу свои интересы в арабском мире. Анализ был представлен президенту 9 февраля 1948 г., 16 марта Трумэн решил снять свое согласие на создание Еврейского Государства. Официальное сообщение об этом было сделано 19 марта на заседании Совета Безопасности ООН.
Без поддержки или хотя бы нейтральной позиции США создание Израиля было невозможным. Политическая борьба стояла перед катастрофой, и причиной тому было банкротство военной стратегии ишува. Видимо, Бен-Гурион первым осознал, что необходимо отказаться от "традиционной" концепции. Несомненно, он был особенно чуток к политическому и дипломатическому аспектам борьбы. Тем не менее, он опоздал: заявление в Совете Безопасности уже было сделано, а самые тяжелые поражения еще были впереди: в конце марта один за другим был разгромлены конвои Атарот, Хар-Тов,
Нэбэ-Даниэль, Йехиам, и др. Последним в этом трагическом списке было поражение у деревни Хульда, после него прекратилось снабжение Иерусалима. Только тогда Бен-Гурион сумел преодолеть консерватизм командования ПАЛЬМАХа и Хаганы. Вооруженные силы ишува, наконец, перешли к активным действиям. Стратегия была изменена де-факто, однако на бумаге она осталась прежней. За это "раздвоение личности" ишув заплатил дорогую цену.
Бен-Гурион настоял на изменении стратегической линии, потому что понял, что тактические победы необходимы для ведения дипломатической борьбы, что дипломатия, не поддерживаемая военной силой, не способна решить своих задач. Этот вывод нелегко было "переварить" сионистскому руководству, воспитанному на традициях "закулисной дипломатии" и отрицательном отношении к "милитаризму". На первый взгляд может показаться, что Рабин тоже разделяет вывод Бен-Гуриона. В статье "Битва за Иерусалим" (1975г) он писал: "Месяц март (1948) был особо тяжелым периодом для наших сил. Не случайно, что именно в марте Соединенные Штаты отказались от идеи раздела Палестины и вернулись к идее мандата ООН. Это был первый, но не последний случай, когда военное положение (т.е. поражение) определило политику". Однако Рабин не упомянул, что именно он, а никто другой нес ответственность за поражения на иерусалимском шоссе.
Рабин отстранен от командования. Хульда и Кастель
Иначе оценил положение генеральный штаб Хаганы. Еще до катастроф конца марта было решено реорганизовать командование иерусалимским шоссе: Рабин отстраняется от должности, 4-й и 5-й батальоны объединяются в одну бригаду под командованием Шауля Яфе. Приказ о реорганизации был передан в штаб ПАЛЬМАХа, но дальнейшие события смешали все карты. Первой операцией новой бригады должно было быть сопровождение большого конвоя в Иерусалим, но конвой был разбит у Хульды: он даже не сумел выйти на главное шоссе. Шауль Яфе был ранен в этом бою. Еще не будучи сформированной, бригада осталась без командира. С арабской стороны бой у Хульды вело местное ополчение, при участии горсти иракских офицеров и нескольких броневиков (трофеев еврейского конвоя, разбитого у Нэбэ-Даниэль). ПАЛЬМАХ имел все шансы победить эту вооруженную толпу, но он проиграл бой из-за плохого, чтобы не сказать нелепого, командования. Чтобы спасти "честь" ПАЛЬМАХа и его политических патронов (партия МАПАМ), был составлен лживый отчет, в котором генеральному штабу и правительству докладывалось об арабских засадах, концентрации огромных арабских сил и т.п. Из страха перед этими силами (которые существовали только на бумаге отчета) было прекращено снабжение Иерусалима.
Таков был фон для изменения стратегической линии ишува. Бен-Гурион настоял на "сверхсрочном" прорыве блокады Иерусалима (операция "Нахшон", 6-10 апреля 1948 г. В ходе этой операции был проведен один конвой грузовиков (из трех запланированных), и впервые была захвачена и удержана арабская территория: деревня Кастель, которая контролировала шоссе на подходе к Иерусалиму. Операция "Нахшон" справедливо считается поворотным пунктом в истории Войны за Независимость. Вместе с тем реальный ход событий выглядел много сложнее.
Под влиянием лживого доклада о бое у Хульды операция была спланирована неверно. Большие силы выделялись для борьбы с несуществующими арабскими отрядами в районе Хульды. Предполагалось на время захватить "коридор" по обе стороны главного шоссе, "провести" конвой и затем оставить захваченную территорию. Меньше всего хотели посягнуть на "идеологическое табу" Хаганы: не занимать арабских деревень. Все-таки в ходе операции это правило пришлось нарушить: деревня Дир-Мухсейн была занята в ночном бою, выдержала несколько контратак и в итоге была передана под контроль английской армии. Но подлинный перелом в Войне за Независимость был связан с взятием и удержанием деревни Кастель. Обычно бои за Кастель считаются частью операции "Нахшон", но это есть не что иное, как искажение истории. Кастель первоначально даже не входил в зону операции, он был захвачен вопреки планам по "частной инициативе" коменданта Иерусалима Давида Шалтиэля. Лишь задним числом этот успех был как бы включен в планы. Между тем, как стало понятно в ходе операции, без захвата Кастеля шоссе на Иерусалим было бы перекрыто, и "Нахшон" окончился бы полным провалом. Таким образом, вся победа фактически была чудом.
Сражение за Кастель продолжалось 4 дня. Это было первое многодневное сражение 1948 г. В ходе боя был убит лучший арабский командир, и в конечном итоге деревня Кастель осталась в руках Хаганы. Таков был ход событий для всего ишува, но для Ицхака Рабина в нем были особые нюансы.
Рабин назначен командиром бригады. "Кровавый конвой"
Рабин не принимал участия ни в бою у Хульды, ни в операции "Нахшон". Как мы уже знаем, в Хульде был ранен комбриг Шауль Яфе. Для операции "Нахшон" была создана сводная бригада, под командованием Шимон Авидана, командира бригады Хаганы ("Гивати"). По окончании операции бригада была расформирована, и командование вернулось к прежней идее: 4-й и 5-й батальоны ПАЛЬМАХа были сведены в бригаду "Харэль". Предстояло еще найти ей нового командира взамен раненного Яфе. Алон дал Рабину "последний шанс" - он назначил его командиром новой бригады. Прежде всего, нужно было провести в Иерусалим конвои грузовиков, затем вместе с иерусалимской бригадой Хаганы ("Эциони") бригада "Харэль" должна была начать наступление в Иерусалиме. В середине апреля два конвоя прошли в Иерусалим, они были обстреляны в районе деревни Бейт-Махсир (к востоку от Баб эль-Вад), но никто не пострадал.
Двадцатого апреля вышел в путь третий конвой: 350 грузовых машин и броневиков. С этим конвоем в Иерусалим поднимались 5-й батальон и штаб бригады, всего 650 бойцов, включая и командира бригады Рабина. С самого начала на конвой легла тяжелая тень несчастья.
Конвой был в значительной мере импровизацией. 19 апреля пришел приказ Центрального командования срочно организовать новый конвой, "балаган" был увеличен следующим приказом, который обязал перебросить 5-й батальон в Иерусалим тем же конвоем.
Конвой вышел на рассвете. Во главе колонны в броневиках сопровождения двигалась рота 5-го батальона, за ней в бронированном автобусе ехали члены руководства Сохнута (включая Бен-Гуриона) и Ицхак Садэ, назначенный командиром всех сил в Иерусалиме. Далее следовали грузовики с самым необходимым снабжением, несколько джипов и небронированных машин; в них ехали командиры: Менахем Русак (командир 5-го батальона), Гарри Яфе (командир "гражданской" части конвоя), Бен Дункельман (доброволец из Канады, командир роты во Второй мировой войне), Маккаби Моцри (командир сил сопровождения), Цви Замир (командир 6-го батальона) и др. Силы сопровождения были сосредоточены в авангарде, считалось, что он в любом случае сможет прорваться в Иерусалим.
Дальше положение было много хуже. Бойцов 5-го батальона разбросали по грузовикам, подразделения были рассеяны, не было связи. Опасность была очевидна, но хотели до предела использовать грузовики. Русак: "С тяжелым сердцем мы выполнили приказ". Замыкали колонну несколько броневиков с ротой 54-го батальона "Гивати", там скопились машины без сопровождения, на них ехали девушки, не имевшие оружия. Колонна растянулась на 15-20 км. Даже в нормальной обстановке невозможно командовать батальоном на таком фронте. В последнюю минуту обнаружились дополнительные административные трудности, Рабин задержался в Хульде и догнал конвой, когда бой уже был в разгаре.
В 8 часов утра, в районе теснины Баб Эль-Вад арабы открыли огонь из хорошо замаскированных позиций по обе стороны шоссе. Как в страшном сне, были повторены все старые ошибки. Силы сопровождения (650 человек), казалось, были вполне достаточны для отражения атаки. В колонне находился сам комбриг, его заместитель, два командира батальонов и другие командиры. Но все это были только формальные расчеты. Авангард оторвался от колонны, он прорвался через первые арабские выстрелы. Остальные машины застряли в огневом мешке.
Пятый батальон не только был разбросан и лишен связи, но и вообще не был подготовлен к бою. Тяжелое оружие везли разобранным. Батальонный оружейник Цадок Гуль под огнем собрал станковый пулемет и вел огонь по атакующим арабам. Он был убит.
Командиры не сумели организовать солдат. Русак: "Бросалось в глаза отсутствие координации и неумелое распределение сил. Это парализовало одновременно и ударные силы, и силы обороны. Наши солдаты вели огонь без приказа и согласования, поэтому огонь не был эффективен". Командир роты Идэль Дракслер: "В колонне не было командования". Командир роты Оли Гивон: "Деморализация смела организацию". Каждый делал то, что считал нужным. Водители неслись вперед или оставляли машины и "залегали" в кюветах. Две трети всех машин сумели без потерь прорваться в Иерусалим, и вместе с ними авангардная рота Оли Гивона, остальные застряли в "огневом мешке". Только в Иерусалиме Оли Гивон узнал о положении дел на шоссе, он сел в броневик и вернулся на помощь товарищам.
Высшие офицеры и штабисты бригады не руководили боем. Из всего штаба один только Зерубавэль Арэль сражался с бойцами, пока не был ранен. "Низовые командиры" пытались взять инициативу в свои руки, но на этот раз счастье не улыбнулось еврейским бойцам.
Бен Дункельман: "Дорога снова перекрыта. Горят грузовики. Тела лежат на шоссе. Броневик толкает машину. Я вижу знакомую фигуру: Гарри Яфе. Он стоит посреди дороги - идеальная мишень для врага. Пули свистят вокруг, но Гарри стоит там и хладнокровно освобождает дорогу от поврежденных машин. И вот шоссе свободно".
Яков Стоцкий, командир роты, три недели тому назад участвовал в бою у Хульды. Сейчас он собрал группу из трех солдат и без огневого прикрытия атаковал арабскую позицию. Все четверо были убиты. Йосеф Симбол собрал несколько бойцов, они заняли холмик и остановили арабскую атаку; он тоже был убит.
В Маале hа-Хамиша, в нескольких километрах от места боя располагался 4-й батальон ПАЛЬМАХа; предполагалось, что в случае необходимости он придет на помощь конвою. Но действия батальона не были согласованы с такой возможностью. В ночь на 20 апреля батальон атаковал деревни Биду и Бейт-Сурик. Бойцы еще не вернулись на базу, комбат Иосиф Табенкин спал. В 8:30 радист доложил о положении на шоссе. Табенкин решил, что конвой сможет отразить атаку собственными силами. Он только переправил известие в генштаб: "Конвой атакован, пошлите самолет для разведки". Самолет прилетел в 9 утра. В Маале hа-Хамиша знали о бое, в Тель-Авиве знали о бое, но только в полдень была организована помощь. Еврейское командование было застигнуто врасплох.
Но что же делал все это время герой нашего рассказа, командир бригады Ицхак Рабин? В своей автобиографии он пишет: "Я не мог сосредоточить силы. 5-й батальон распылен по грузовикам". Это, разумеется, естественный результат движения в колонне, известный по практике четырех месяцев боев. Это могло быть новостью только для того, кто предпочитал вести войну, не выходя из штаба.
Рабин продолжает, и здесь мы доходим до критического места в его рассказе: "Я решил поехать в Кирьят-Анавим и приказать 4-му батальону собрать кулак с тем, чтобы спасти конвой и людей. На нашем джипе был сосредоточен весь огонь. Лишь чудом никто не пострадал".
В мировой военной истории это, наверное, первый и последний случай, когда командир бригады оставил своих солдат под огнем и уехал просить помощи у своего же командира батальона. Правильнее будет сказать, что джип, прорывавшийся под огнем в Кирьят-Анавим, увозил командира бригады, который не сумел взять в свои руки руководство боем и теперь оставлял своих солдат.
Но может быть, все же правильна версия Рабина? В конце концов, дисциплина не была "сильной стороной" ПАЛЬМАХа, может быть, действительно требовалось "уговаривать" Табенкина? Ответ на этот вопрос даст ход дальнейших событий. Рабин приехал в
Кирьят-Анавим, спустя некоторое время туда прибыл и Табенкин. Разговор между ними передается со слов Табенкина, как они были записаны в интервью автору.
Рабин: "Случилось ужасное. Конвой атакован. Машины разбросаны вдоль дороги. Кошмар. Есть убитые и раненые. Необходима срочная помощь".
Табенкин: "Ребята вернутся в Кирьят-Анавим через час. Тогда мы вышлем подмогу. Пока что ты можешь вернуться на шоссе на моих броневиках".
Рабин: "Что ты, Йоселе! Я устал и хочу спать. Я еду в Иерусалим".
Читателю рекомендуется запомнить "сонливость" Рабина, она еще повторится в следующем эпизоде. Табенкин продолжает: "Я услышал и содрогнулся. Не прибавил ни слова. У меня на языке вертелись слова: "Тот, кто не может выстоять в бою, не должен принимать командования". На верх командной лестницы пробрались неподходящие люди, если они заявляют о своей усталости и желании спать, это значит, что они сломлены. Я подумал тогда, что Алон назначил на высшую командную должность неподходящего человека".
Тем временем в Кирьят-Анавим приехал Оли Гивон. Мы помним, что он вернулся из Иерусалима, чтобы принять участие в бою. Сейчас он уже был ранен и тоже поехал просить помощи у Табенкина. Видимо, он не знал о том, куда уехал Рабин. Оли Гивон: "Рабин отругал меня и обвинил в дезертирстве с поля боя". После этого Рабин пошел спать, правда, все же в Кирьят Анавим, а не в Иерусалиме. Он не вернулся в Баб эль-Вад к своим бойцам.
Яаков Заhави из 4-го батальона рассказал автору: "Неудача конвоя и все, что случилось в тот день, считалось тайной. Табенкин и "политрук" Бени Маршак дали нам понять, что это позор, и об этом не следует распространяться. Только командир батальона решает, о чем можно рассказывать, что правда, а что - ложь". В бригаде колонну 20 апреля назвали "кровавым конвоем". Вне бригады не знали ничего.
"Честь" политических командиров ПАЛЬМАХа была спасена, и дорога в большую политику не была закрыта перед ними. Табенкин мог презирать Рабина, но только наедине с самим собой и не более того. Если бы он открыл правду о конвое 20 апреля, то могла бы всплыть и правда о неприглядном поведении самого Табенкина в бою у Хульды и в операции "Нахшон". Круговая порука молчания спасла Рабина.
ГЛАВА 3. БРИГАДА "ХАРЭЛЬ"
20 апреля Рабин бросил своих солдат на поле боя, но об этом было известно только узкому кругу посвященных. Рабин продолжал командовать бригадой "Харэль". Через три дня, 23 апреля, в канун праздника Песах, бригада действовала в районе к северу от Иерусалима (операция "Йевуси"). По плану следовало захватить стратегически важную территорию от Маале hа-Хамиша до радиостанции в Рамалле. Отсюда можно было бы впоследствии соединиться с блокированными поселениями Атарот и Нэвэ-Яаков, прорвать блокаду анклава на горе Скопус и отрезать Иерусалим от Рамаллы и Шхема.
Для проведения операции бригады "Эциони" и "Харэль" были сведены в "корпус" под командованием Ицхака Садэ. Объединение командования должно было обеспечить координацию действий двух бригад. Однако на практике координации не удалось добиться: бригада "Эциони" не получила боевых задач в рамках операции "Йевуси", вся операция должна была быть произведена силами одного ПАЛЬМАХа, который, естественно, получил бы и всю славу за успех.
Бригада "Харэль" состояла из двух батальонов; из них 5-й батальон после "кровавого конвоя" 20 апреля считался как бы "ненадежным". Ему была поручена более легкая часть операции (захват деревни Шоафат около Иерусалима), он выполнил свою задачу. Самая трудная часть операции была возложена на 4-й батальон. Три роты батальона при поддержке миномета "Давидка" и броневиков должны были захватить территорию от Маале hа-Хамиша до Рамаллы, включая высоту Нэбэ-Самуэль (Гиват-Шмуэль), господствующую над всем районом. Комбриг Ицхак Рабин вместе со своим заместителем находился в Иерусалиме, в пансионе Райх, командир 4-го батальона Иосиф Табенкин расположил свой штаб на главном шоссе в 4 километрах от поля боя. Эта дистанция была достаточной, если бы операция развивалась строго по плану. Однако этого не произошло, и в критический момент батальон остался без командования.
23 апреля. Нэбэ-Самуэль
Особенность операции "Йевуси" состояла в большой оперативной глубине, из-за чего операция не могла быть сведена к одному удару. Фактор внезапности мог быть использован только в начале операции, которая затем должна была развиваться как нормальное наступление регулярной армии. Первый удар должен был быть нанесен одновременно в Шоафате, деревне Бейт-Икса и Нэбэ-Даниэль в 2 часа ночи 23 апреля.
Шоафат и Бейт-Икса были атакованы и взяты согласно плану, но 1-я рота 4-го батальона сбилась с пути и опоздала на четыре часа. 1-я и 2-я роты должны были взять Нэбэ-Самуэль одновременной ночной атакой, но теперь атаковать приходилось при свете дня и без надежды застать противника врасплох. Командир 2-й роты решил атаковать. Он не получил тактической поддержки от 1-й роты. 2-я рота атаковала одна. Командир роты и командиры взводов шли во главе атаки. Они подошли почти вплотную к первым домам деревни, и были там убиты. Роту сопровождали два офицера-наблюдателя (от Хаганы), но они не взяли на себя командования. Без командиров рота превратилась в аморфную массу, она даже не сумела организовать ответный огонь, чтобы ослабить натиск противника. Атака захлебнулась.
Табенкин послал броневики с минометами. Они должны были подойти по грунтовой дороге через деревню Бейт-Икса, которая уже была занята 3-й ротой. Но оказалось, что дорога непроходима. Произвести предварительную рекогносцировку не догадались. Тогда Табенкин послал броневики в обход, через позицию британской армии (ныне поселение Гиват hа-Радар). Броневики прошли английский пост, но были затем атакованы арабами. Командиры бежали, 16 человек было убито, из 10 броневиков 4 были уничтожены, миномет "Давидка" достался арабам.
К середине дня картина была следующей: 2-я рота лежала под убийственным огнем на открытом склоне горы, 1-я рота вела оборонительный бой против превосходящих сил противника, атакующего ее с трех сторон, 3-я рота не покидала Бейт-Икса, и оставаясь бездеятельным наблюдателем. Рабин и Табенкин оставались каждый на своем месте: в пансионе Райх или на иерусалимском шоссе, но в любом случае вдали от линии огня и крови.
В современном бою в функции командира бригады не входит бежать со знаменем впереди атакующей цепи, но и находиться в полном отрыве от поля боя он тоже не должен. Интуиция, "чутье боя" остается и всегда останется важнейшим качеством тактического командира, но "чуять бой" на расстоянии невозможно. Рабин не понял этой элементарной истины, он пытался "командовать" операцией, не покидая иерусалимского пансиона.
Когда Рабин узнал о положении в 4-м батальоне, он отдал приказ прекратить бой и "очистить" всю захваченную территорию. Отступление велось при свете дня, под огнем противника. Раненых оставляли на поле боя, арабы добивали их ножами и уродовали трупы. ПАЛЬМАХ потерял в этот день 46 бойцов, и операции была провалена.
Рабин продолжал мыслить категориями диверсионной войны. До конца марта ПАЛЬМАХ только оборонял поселения и сопровождал конвои, его активные действия не выходили за рамки налетов. Только в ходе операции "Нахшон" Хагана перешла к захвату стратегически важных территорий. Опыта в таких операциях было накоплено немного, но и это немногое не было продумано и усвоено. Недостаток опыта можно было бы отчасти возместить предварительным анализом, но усвоение чужого опыта, точное понимание действительности и планирование были вне "интеллектуальной традиции" ПАЛЬМАХа.
Существует принципиальное различие в ведении "регулярной" и "диверсионной" войны. "Регулярная операция" может состоять из нескольких этапов и продолжаться несколько дней. Она требует способности менять планы в соответствии с ходом боя. "Регулярная армия" должна быть способна переходить от наступления к обороне и обратно, в то же время она должна стремиться выполнить поставленную задачу разумной ценой.
Диверсионная тактика строится по принципу налета, одноразового удара. Если не удается добиться неожиданности, диверсионная группа, скорее всего, предпочтет "исчезнуть", оторваться от противника. Рабин рассуждал как партизан. Не случайно даже 30 лет спустя он не осознал принципиального различия двух видов тактики.
С точки зрения "регулярной армии" сражение не было проиграно. Можно было закрепиться на захваченных позициях (Шоафат и Бейт-Икса), привести подкрепления и продолжить бой ночью или на следующий день. Но Рабин, видимо, знал только один вид тактики. Не имея военного образования, не интересуясь теорией, Рабин, скорее всего, просто не имел достаточного кругозора, и его интервью автору показало, что кругозор этот не расширился и 30 лет спустя. В спорах и контактах на "семинаре Бен-Гуриона" он, несомненно, сталкивался с альтернативными концепциями, но его приучили относиться с пренебрежением к любой идее, не утвержденной идеологами левого сионизма.
Для того чтобы перейти к иному типу военных действий, нужно было обладать военными знаниями, нужно было интересоваться военным делом, нужно было располагать достаточным интеллектуальным потенциалом. Рабин доказал, что он не обладает этими качествами.
Рабин спит в пансионате Райх
23 апреля Бен-Гурион находился в Иерусалиме. Узнав о провале наступления, он пошел в штаб Рабина и нашел комбрига спящим! Бен-Гурион не обладал достаточным опытом или интуицией, чтобы оценить ситуацию. Видимо, он решил, что Рабин всю ночь командовал войсками и сейчас "свалился с ног" от усталости. Бен-Гурион не позволил будить комбрига и покинул штаб бригады. В это время пальмахники гибли под огнем арабов, отступая по приказу Рабина. Во всяком случае, благодаря дневнику Бен-Гуриона мы узнали о втором случае "сонливости", которая нападала на Рабина, пока его бойцы вели бой.
Алон возвращает Рабина в штаб
Еще три недели командовал Рабин бригадой. Но на исходе трех недель подчиненные ему командиры не выдержали. Они приехали в Тель-Авив и в обход командира ПАЛЬМАХа Игаля Алона обратились непосредственно к Игаэлю Ядину, который фактически был начальником генштаба. Табенкин сказал Ядину, что командуя бригадой, Рабин подвергает опасности еврейский Иерусалим. Рабин был отстранен от командования - уже третий раз за один год. Командиром бригады был назначен Табенкин, а Рабина Алон вернул в свой штаб на прежнюю должность оперативного офицера. Игаль Алон: "В штабе ПАЛЬМАХа, равно как и в штабе Южного фронта, Рабин обрабатывал мои карты и планы. Моим приказам и идеям он умел придавать ясную формулировку. Он не нес никакой ответственности и не принимал никаких решений. Я не могу припомнить ни одной оперативной идеи, которая принадлежала бы ему. Работу штаба координировал я сам" (интервью автору).
"Бирманская дорога". Рабин спасает Иерусалим
Нельзя, однако, закончить эту главу без рассказа о том, как Рабин на самом деле спас Иерусалим. Это произошло в конце мая после кровопролитных боев за Латрун, откуда арабы блокировали огнем иерусалимское шоссе. Латрун не был взят, и дорога на Иерусалим была перерезана окончательно. Через несколько дней должно было вступить в силу перемирие, и блокированный Иерусалим был обречен на голод и капитуляцию. Рабин уже знал, что он уволен или вот-вот будет уволен.
И тут к нему пришел Арье Теппер и попросил отпуск в Тель-Авив по семейным делам. Брат Теппера погиб в бою у Нэбэ-Самуэль, и Арье хотел увидеть осиротевшую мать в киббуце Ягур. Гористая местность в районе Латруна считалась непроходимой, две единственные дороги, простреливались с арабами. По ночам Арабский Легион высылал патрули на броневиках. Так осуществлялась блокада Иерусалима.
Мы уже писали (гл.1), что в 1947 г. Теппер осуществлял нападения на деревню Бейт-Джиз. Во время этих операций он "понял" характер местности и был уверен, что сумеет найти "тропу". Рабин поверил Тепперу, утвердил отпуск и даже дал двух провожатых. Теппер пришел в Хульду к полному удивлению командиров Хаганы. Свой путь он нанес на карту, и по пути в Ягур, в Тель-Авиве, передал ее в штаб, а также связался с Рабиным. Рабин понял важность события и телеграфировал Ядину: "Теппер пришел в Тель-Авив".
С этого момента начинается история "бирманской дороги". Сначала по "тропе Теппера" прошло пешком подкрепление в Иерусалим, затем разведывательный джип спустился по ней в Тель-Авив. В конце концов, была проложена дорога, которая спасла Иерусалим и вместе с ним все Еврейское Государство.
Рабин упоминает этот эпизод в своей книге, но его описание лишено логики. Сначала, упоминается "дорога, о существовании которой нам было известно, и которую уже использовали арабы". Затем выясняется, что "18 мая еврейский броневик прошел в Иерусалим по какому-то окольному пути, который не простреливался с арабских позиций в Латруне". Затем "4 джипа сумели проехать по "трассе Теппера", откуда можно сделать вывод, что это не была дорога, по которой проехал броневик.
Похоже, что отсутствие логики в рассказе Рабина должно скрыть главный факт: его роль в нахождении бирманской дороги была пассивной. В рассказе Рабина отсутствует ключевое предложение: "Я приказал искать трассу альтернативной дороги". Рабин не послал разведчиков искать путь в Тель-Авив, он только понял, что можно использовать трассу, найденную Теппером. Так Рабин спас Иерусалим.
"Бирманская дорога" использовалась только до декабря 1948 г., когда была проложено новое шоссе через Хар-Тов. Новая дорога не простреливалась из Латруна и обходила контрольный пост ООН в Баб эль-Вад.
"Ицхак растерян, полон неуверенности, нервничает и отнюдь не рвется в бой".
ГЛАВА 4. ВЕЛИКАЯ ПОБЕДА: ПРАВДА И МИФ
В 1967 г. Израиль одержал величайшую военную победу в своей истории, и Ицхак Рабин был тогда начальником генерального штаба. Победа принесла ему славу полководца-победителя. Более того, он занимал этот пост начиная с 1964 г., поэтому было общепринято, что Рабин показал себя как блестящий полководец на всех возможных уровнях: от долгосрочного планирования до командования войсками во время войны. На этом общепринятом мнении построен весь политический и военный авторитет Рабина, без него он получил бы кресло директора какой-нибудь гистадрутовской фирмы, но отнюдь не пост главы правительства Израиля. Однако действительность была иной.
Война началась 5 июня ударом авиации по аэродромам Египта, Иордании, Сирии и Ирака. Самолеты Израиля уничтожили около 300 арабских самолетов, по большей части на аэродромах. Фактически этим была обеспечена не только победа в войне, но и относительно малая ее цена.
За действиями самолетов последовало общее наступление. На рассвете 5 июня танковые силы Израиля взломали оборону египетской армии в Северном Синае и 8 июня, продвигаясь по трем главным дорогам, вышли к Суэцкому каналу.
В Иерусалиме иорданские войска заняли часть нейтральной территории, в ответ израильские силы атаковали 5 июня Иерусалим и Латрун. Иорданская артиллерия открыла огонь по городам Израиля, тогда израильские войска начали общее наступление. Сначала на Восточном фронте действовали относительно небольшие силы, однако затем туда были переброшены подкрепления с Севера и Юга. К 8 июня была завоевана вся территория Самарии и Иудеи, включая Иерусалим.
Уже 7 июня начали перебрасывать войска на Северный фронт, но только к 9 июня были накоплены достаточные силы. За два дня боев (9-10 июня) была завоевана территория Голанских высот.
Перед войной командующий Южным фронтом генерал Габиш представил Даяну план войны. Даян сказал: "Это смелый план. Ты потеряешь несколько десятков тысяч человек, но выиграешь войну". 10 июня Шестидневная война была завершена. Израиль завоевал весь Синай, Иерусалим, Иудею, Самарию и Голаны, потеряв убитыми 700 солдат.
2 В подлиннике: Моше бен-Амрам, "гражданское имя" вождя.
3 Гражданское имя основателя нации.
4 "Хорошо умереть" - это цитата из Горация, приписанная Трумпельдору. Так был рожден миф, который ныне "разрушают" неумные историки и журналисты. Трумпельдор сказал перед смертью: "Ничего (по-русски). Стоило умереть за нашу страну (ивр)". В этой простоте - различие. В этой простоте правда, которой не дано понять "постсионистам".
5 Из телеграммы соболезнования по случаю смерти вождя. Составлена руководством партии МАПАМ (ныне часть движения МЕРЕЦ) в Кнессете.
Александр Богуславский. Гражданский долг: знать
О духовной культуре общества
"Мы получим огромное преимущество, если первыми совершим революцию интеллекта в политике. Мудрость состоит в том, чтобы совершить изменения в результате интеллектуальной работы, а не хаотически, под впечатлением очередной катастрофы".
(Ури Мильштейн, в интервью газете "Новости Недели")
РАЗДЕЛ I. РАБИН, ПАЛЬМАХ, ЦАХАЛ
(Наполеон)
1) организовать курсы командиров батальонов и штабов батальонов.
2) привести из Америки 23 командира не ниже командира батальона.
Маркус полагает, что мы не сможем превзойти арабов по численности или вооружению. Мы должны брать организацией и умением".
ЧАСТЬ II. "МАККАВЕЙ ШЕСТИДНЕВНОЙ ВОЙНЫ" (1967г.)
(М.Даян)
Этим событиям предшествовал "инкубационный период" нарастания напряженности, начиная с 15 мая 1967 г. Стратегические прогнозы Израиля исходили из отсутствия единства в арабском мире. Внезапно главные соперники в борьбе за гегемонию заключили между собой военные союзы; по требованию Египта силы ООН покинули Синай, демилитаризованный после войны 1956 г.; затем был закрыт Тиранский пролив, и наконец, Насер заявил, что цель арабов состоит в восстановлении положения до 1948 г. - т.е. в уничтожении Государства Израиль. 20 мая стало ясно, что война неминуема, Израиль начал мобилизацию резервов, генеральный штаб представил правительству планы действий в Северном Синае и в секторе Газы. Но правительство оттягивало принятие решения о фактическом начале войны.
23 мая у начальника генерального штаба Израиля генерала Ицхака Рабина сдали нервы. Эзер Вайцман (начальник оперативного отдела генштаба, ныне президент страны) и полковник д-р Гилон (командующий медицинской службой ЦАХАЛа) согласовали официальную версию: у Рабина якобы случилось отравление никотином, после короткого отдыха он оправится и вернется к исполнению своих обязанностей. Вайцман и Моше Даян (мин. обороны) совместно исполняли пока функции Рабина. На деле это "пока" продолжалось до конца войны. Конфиденциальным образом Гилон сообщил Вайцману подлинный диагноз: тревожно-депрессивное состояние. Рабин перестал функционировать.
Тогда, в мае 1967 г., Вайцман и Гилон скрыли от народа правду о Рабине. Кое-что впоследствии рассказал Вайцман в своей книге: "Уже 15 мая (!) можно было почувствовать, что стабильность личности Рабина начинает ослабевать. Это сказывалось в отмене принятых ранее решений, в высказываниях, полных тревоги перед грядущим, в неспособности принять новые решения. Рабин распространял вокруг себя атмосферу неуверенности. Это было заметно и на заседаниях правительства, и в генеральном штабе". Сходные воспоминания приводит и Даян: "Ицхак не просто устал - что вполне естественно - но растерян, полон неуверенности, нервничает и отнюдь не рвется в бой".
Между отравлением никотином и тревожной депрессией - дистанции огромного размера. Человек, подверженный депрессии, не должен занимать ответственных постов в армии или правительстве. Вайцман, Даян и Гилон должны были опубликовать правду, по крайней мере, немедленно после победы в войне, но они не исполнили своего прямого гражданского долга. Таков "стиль" политической жизни Израиля, основанной на партийных комбинациях и сделках, на охране корпоративных интересов в ущерб интересам государства. Может быть, формально Даян и Вайцман чисты: они опубликовали намеки на истинное положение дел; но это было сделано слишком поздно, через 10 лет после войны. Миф о великом полководце 1967 г. уже сложился и стал фактором "коллективной памяти" Израиля. Он открыл Рабину путь к вершине власти. Когда Вайцман и Даян опубликовали свои воспоминания, Рабин уже был премьер-министром.
Тем не менее, робко и по капелькам правда начала просачиваться в общественное сознание. "Временная усталость" Рабина уже известна израильской общественности. Впрочем, израильтяне были готовы "простить" ее своему национальному герою. Считается, что она длилась всего 2-3 дня, после чего Рабин успешно командовал операциями. Но самое главное: он якобы заранее подготовил ЦАХАЛ к войне и разработал планы, обеспечившие победу.О тревожно-депрессивном состоянииРабина Израиль до сих пор не знает. Но и прочие "знания" израильтян не выдерживают проверки фактами.
"Гениальные планы"
На самом деле война развивалась в полном противоречии с заранее разработанными планами. Только атака арабских аэродромов проходила по плану (подробнее об этом см. ниже). Израильские самолеты атаковали волна за волной и уничтожили массу самолетов, не дав им даже подняться в воздух. Арабские ВВС были столь многочисленны, что эта атака не уничтожила их физически, но моральный эффект был неоценим, атака израильских ВВС повергла арабское командование в состояние шока. За несколько дней шокового паралича была достигнута победа. Но паралич прошел достаточно быстро. Уже через месяц после "разгрома" египетская армия начала артиллерийские обстрелы израильских войск на Суэцком канале, которые переросли затем в Войну на истощение. Этим была открыта серия войн, в которых Израиль начал терпеть поражения: сначала только политические, а затем и военные. Дата начала Войны на истощение существенна для понимания Шестидневной войны. В Израиле "отодвигают" эту дату почти на год.
Так или иначе, в 1967 г. ход войны определили не планы генерального штаба, а экспромты командиров дивизий, бригад и даже батальонов. В Иерусалиме предполагалось воздерживаться от широких военных действий, хотели только "прорубить коридор" к горе Скопус, чтобы спасти этот израильский анклав от капитуляции. После кровопролитного боя в Гиват hа-Тахмошет командование не сумело удержать порыва парашютистов и бойцов Иерусалимской бригады. Они по собственной инициативе освободили Старый Город и Храмовую Гору. Затем война распространилась на всю Иудею и Самарию. Не случайно никто не знал, что делать с захваченными (или: освобожденными) арабскими городами. К их захвату (освобождению) не готовились всерьез.
Голаны тоже не входили в планы войны. По политическим соображениям Даян не хотел атаковать Сирию, но у киббуцев и мошавов Севера были свои интересы: они жаждали использовать историческую возможность, чтобы раз и навсегда прекратить артиллерийские и пулеметные обстрелы с Голан. Делегация северных поселений "переубедила" Даяна. Через голову Рабина он отдал приказ командующему Северным фронтом (Давид Эльазар), и Голаны были "отвоеваны". Рабина Даян поставил перед свершившимся фактом; Рабин не принимал участия ни в планировании операции, ни в ее проведении. Его репутация "освободителя Голан" основана на ассоциациях, домыслах и легендах (мифологии), а не на фактах.
Можно оспаривать целесообразность оккупации территорий или приветствовать ее. Политическая позиция читателя может быть любой, но вывод относительно фактов безусловен: генеральный штаб ЦАХАЛа не вел эффективного контроля за действиями наземных войск, события развивались стихийно. Анализ имеющихся документов доказывает, что и тот минимум оперативного командования, который имел место в 1967г, осуществляли другие. Следовательно, слава Рабина как командующего действующими войсками, не может быть подтверждена фактами, она является мифом.
Этот миф был подробно и убедительно "документирован". Вот как описывает Узи Наркисс (командующий Центральным фронтом) историю создания знаменитой фотографии, на которой он, Даян и Рабин в стальных касках входят в старый город. "Даян сведущ по части организации парадных церемоний и обладает редким даром увековечения исторических событий. Даян был готов к параду. С ним прибыли также начальник генштаба, офицеры и большая группа штатских лиц. Поехали к Львиным воротам. Впереди колонны военная полиция, а замыкают ее два бронетранспортера. Остановились у ворот. Первыми вошли под арку фотографы. За ними - Даян. Он оглядывается: кого-то не хватает. Подзывает начальника генерального штаба (Рабин). Снова задержка, и Даян зовет меня. Мы шагаем, фотографы щелкают. Так родилась знаменитая фотография официального вступления израильской армии в Старый город". Так "документирован" мифологический "факт": Даян и Рабин освободили Иерусалим.
Генеральный штаб не извлек уроков из войны 1967 г. Моше Даян даже утверждал, что ЦАХАЛ лучше всего действует именно в атмосфере "балагана". Цену этого безмятежного невежества народ Израиля заплатил в 1973г. в кровавом бардаке Войны Судного дня. Анализ войны 1982 г. в Ливане показывает, что и 10 лет спустя генеральный штаб не был в состоянии контролировать действия ЦАХАЛа и получать от командиров достоверную информацию. Традиция "благодатного балагана" продолжает отравлять нашу армию. Можно, конечно, утверждать, что в 1967 г. стихия действовала в пользу Израиля, но это не обязано повториться в будущем.
Политическое и военное руководство не поняло значения первых артиллерийских перестрелок на канале. В марте 1968 г. оно получило новое "предупреждение". Террористы Арафата обосновались в Иордании, и было решено провести операцию против городка Караме. Операция была задумана с большим размахом, в частности предполагалось навести мост через Иордан около Мертвого моря. Иорданцы встретили ЦАХАЛ огнем. Мост был наведен только несколько часов спустя в центральной части долины. Результаты операции были таковы: убиты 61 солдат иорданской армии, 4 взяты в плен, уничтожены танки и автомашины (31 единица). Террористы потеряли 128 человек убитыми и 150 пленными, командиры (включая Арафата) улизнули. ЦАХАЛ потерял 25 человек убитыми, 3 пропали без вести. ЦАХАЛ оставил на поле боя 4 танка и 7 бронетранспортеров, еще 7 танков и 3 грузовика были повреждены. Во время отступления в автомобильной катастрофе погибли еще 2 солдата. Арабы справедливо считали, что они победили, по улицам Аммана возили подбитые израильские танки, в один день 15.000 палестинцев вступили в боевые отряды Арафата. В январе 1968 г., за три месяца до операции Рабин оставил пост начальника генштаба, хорошо подготовленная армия не может деградировать за три месяца. Следовательно, неудача в Караме показала, что и раньше состояние армии Израиля было не из блестящих. Но об этом никто не задумался.
Командовал операцией Узи Наркисс, его отстранили от командования, и на этом "закрыли" историю. (Впрочем, партия не забыла Наркисса, он был назначен на видный пост в Сохнуте, и он "принимал" русскую алию в 70-х гг.). Нечто подобное произошло уже в 1951 г., в бою у Тель-Мутила, но тогда ЦАХАЛ еще был в состоянии признавать ошибки. После того боя была произведена серьезная модернизация тактического командного звена. В 1968 г. ограничились смещением Наркисса. За истекшие 17 лет ЦАХАЛ изменился, причем не в лучшую сторону. Операция Караме представляется микрокосмом, в котором уже можно было прочитать макрокосм Войны Судного дня
Если бы общественность и политическая элита Израиля были в состоянии заметить эти предупреждения и осознать их значение, то вероятно, умер бы миф о всемогуществе ЦАХАЛа и о гениальности его командиров (включая Рабина). Вполне возможно, что для них это было бы тяжелым ударом (Рабин, видимо, не стал бы премьером в 1974 г.), зато страна избежала бы ненужных потерь в Войне Судного дня.
Подготовка к войне
Мы вернемся к периоду до начала войны и посмотрим, как на деле функционировала военно-политическая машина Израиля, и какую роль играл в ней Ицхак Рабин. Вайцман и Даян упоминают, что у Рабина перед войной сдали нервы, но они не дают этому объяснения. Рассмотрение хода событий до начала войны может вскрыть причины, более глубокие, чем простое нервное перенапряжение. В скобках заметим, что в любом случае пост начальника генерального штаба нельзя поручать офицеру, который не в состоянии выдержать нервного напряжения перед началом "большой войны".
Ицхак Рабин занял пост начальника генштаба в 1964 г. Он несет полную ответственность за готовность армии к войне и за военное планирование во всех его аспектах. Ему причитается слава за успех и позор за поражение. Но историческая действительность 1967 г. оказалась сложнее простого деления на успех или поражение. Рабин удостоился славы, которой он не заслужил.
В период с начала кризиса (14 мая) и до первой победы (5 июня) Израиль был в полной изоляции. Его покинули - быстро и дружно - все друзья, и в первую очередь Америка. Дело дошло до грустного анекдота. В свое время Америка дала Израилю гарантии свободы судоходства в Тиранских проливах. В мае 1967 г. Египет закрыл проливы для израильских судов, и Госдепартамент заявил, что, к сожалению, не может найти в архиве точного текста американских обязательств. Причина такого поведения Америки будет вполне очевидной, если вспомнить аналогии 1948 г. Тогда президент США Трумэн тоже изменил свою позицию в вопросе создания Еврейского Государства, и причиной тому была слабость еврейских вооруженных сил. Не лучше было положение Израиля и в 1967 г. Американские эксперты хорошо знали расчет количества и качества солдат и оружия, уровень профессиональной подготовки и все прочие факторы. Они вынесли оценку деятельности Рабина с 1964 по 1967 гг., и оценка эта гласила: Израиль обречен. Америка не собиралась ставить на битую карту. Правда, как мы знаем, в итоге американские эксперты ошиблись.
Изоляция Израиля и нейтралитет США разрушили всю военно-политическую концепцию Израиля. Она, в сущности, не изменилась со времен мандата и до наших дней. Оборона поселений в подмандатной Палестине строилась по простой схеме: еврейские силы сдерживают атаку арабов, пока не появляется английская армия или полиция. В 1948 г. роль англичан предполагалось возложить на ПАЛЬМАХ, затем - на Америку и ООН. В любом случае не предполагалось, что ЦАХАЛ должен будет один на один разгромить все арабские армии при нейтралитете своих "союзников".
Банкротство стратегии и руководства
Современная армия не может развиваться вне определенных военных концепций и стратегических оценок будущего. В соответствии с ними распределяется бюджет государства и армии, закупается оружие, обучаются войска и т.д. Ошибка чревата катастрофой, и это доказала Война Судного дня. Тогда считали, что серьезной войны не будет приблизительно 20 лет. Новое ракетное оружие арабов просто игнорировалось. Когда началась война, многие командиры видели в ней "провокацию" местного характера и действовали в соответствии с этой оценкой.
Перед 1967 г. ответственным за планирование в ЦАХАЛе был Аhарон Ярив. Он пришел к выводу, что, по крайней мере, до 1968-1970 гг. не предстоит реальной опасности со стороны арабских соседей. Аргументы не стоит приводить: они были не глубже и не мельче аргументов Даяна перед Войной Судного дня или аргументов Переса, построенных на лозунгах кануна XXI века и Нового Ближнего Востока. Ярив был приближенным и личным другом Рабина, его оценка вполне укладывалась в общепринятую стратегию и идеологию, она была удобна генеральному штабу, Рабин и его заместитель Эзер Вайцман полностью приняли мнение Ярива и строили планы ЦАХАЛа в соответствии с ними.
До сих пор мы говорили, в основном, о военном руководстве Израиля, но несомненно, что решающая доля ответственности лежала на руководстве политическом. Еще в 1964 г. был заключен союз между Египтом и СССР, Хрущев одарил Насера званием Героя Советского Союза и начал переправлять в Египет астрономические массы вооружения. ЦК КПСС принял решение о стратегической линии на уничтожение Израиля. Обеспокоенное правительство Израиля обратилось к Америке и получило заверения: американский флот с вами. Правительство успокоилось, Насер продолжал вооружаться, в критический момент американцы "бросили" Израиль. Израиль пытался убедить советского посла, что он не является "слугой империализма", но посол "не убедился".
В мае 1967 г. Израиль внезапно оказался в стратегической ловушке. Границы 1949 г. можно было оборонять только при условии полной мобилизации резервов, но и тогда успех обороны отнюдь не был обеспечен. С другой стороны, Израиль не мог держать под ружьем все свое мужское население значительное время. Атаковать арабов первыми значило окончательно лишиться даже символической поддержки США и прочего "цивилизованного" мира. Собственно говоря, для уничтожения Израиля арабам даже не надо было начинать военных действий, следовательно, они даже не считались бы агрессорами. Эта дилемма является постоянным фактором военно-политического положения Израиля, в 1973 г. правительство Голды Меир предпочло пассивный вариант поведения и было застигнуто врасплох Войной Судного дня.
В 1967 г. во главе правительства стоял Леви Эшколь, слабый и серый партийный функционер. Хозяйство Израиля находилось в состоянии хронического кризиса, и Эшколь был занят экономикой. В военных вопросах он почти не разбирался, и с началом военной напряженности вся ответственность легла на генеральный штаб. 20 мая Рабин представил планы, заранее разработанные в генеральном штабе. Планы предусматривали возможность блокады Тиранского пролива, ответом должна была стать оккупация Северного Синая и сектора Газы. Предполагалось, что в обмен на эти территории Египет снимет блокаду. Этот план был ориентирован на локальный конфликт. Однако сейчас, когда арабы были готовы к тотальной войне, план потерял всякий смысл. Генералы, командовавшие войсками на решающем (Южном) фронте высмеяли его, как "минималистский". Они предложили альтернативный план, более широкий и агрессивный. В сложившейся обстановке мог быть только один ответ: решительным и быстрым ударом "переломить хребет" египетской армии. Правительство не знало, что решить. Министры обвиняли во всем Рабина, и не без основания.
Отношения между Рабиным и Эшколем были натянутыми после операции в деревне Самуа (в горах Хеврона). Эшколь хотел маленькой операции, он получил настоящее сражение с иорданской армией, названное впоследствии "Однодневной войной". Доверие к Рабину было подорвано. Теперь Рабина атаковали за пассивность "его" генералы. Одновременно его атаковали и за активность. Министр внутренних дел Шапира сказал Рабину на заседании правительства 22 мая: "Как ты посмел? Бен-Гурион не посмел. Окапываться надо, окапываться. Война поставит под угрозу существование Израиля". Он имел в виду 1956 г., когда Бен-Гурион начал войну, только заручившись поддержкой Англии и Франции. Идея, возможно, была и неплоха, но, к сожалению, неосуществима: в 1967 г. Израиль был одинок не потому, что хотел этого, а потому что все покинули его на произвол судьбы.
В условиях угрозы существованию государства "узкое" правительства Эшколя было полным безумием. Единодушным было требованиеправительства национального единства, и Эшколь уступил желанию народа. Самым кардинальным изменением было присоединение ревизионистской партии Херут, которая до этого подвергалась принципиальному бойкоту. Но лично для Рабина важнее было присоединение партии РАФИ, которая некогда откололась от МАПАЙ. Список РАФИ возглавлял Бен-Гурион, в него входили также Моше Даян и Шимон Перес. Военный авторитет Даяна был неизмеримо выше, чем у Рабина, и он был известен как крайний активистВключение РАФИ в коалицию возвращало Даяна в верхушку военного руководства и могло привести к самым серьезным последствиям для Рабина (вплоть до увольнения). В конце концов, Даян вошел в правительство в качестве министра обороны.
Сам Бен-Гурион успел состариться, он жил воспоминаниями о свершенном. Как и Шапира, Бен-Гурион требовал пассивности и союза с "западными гарантами" по образцу 1956 г. 22 мая он сказал Рабину в частной беседе: "Так не действуют в напряженные моменты... Вы довели страну до тяжелейшего состояния... вы несете за это ответственность". Итак, Рабин оказался под перекрестным огнем "активных генералов" и "пассивных политиков", он не знал, на что решиться. 23 мая у Рабина сдали нервы. Это было большой удачей для Еврейского Государства: бездействуя, Рабин не мог мешать наступлению ЦАХАЛа.
Решение кризиса
Политические изменения при всей их важности не могли решить военных проблем нации; в лучшем случае они только создавали условия для военного решения. Ключевым моментом войны был превентивный удар по арабским аэродромам. На предварительных обсуждениях в генштабе Рабин пытался возражать против этого плана, но после 23 мая с его мнением не считались. 5 июня план ВВС был приведен в действие и обеспечил победу в войне.
По всем законам, слава должна была достаться Вайцману и Даяну. Но для этого пришлось бы рассказать правду. Партийно-политическая логика диктовала молчание: правда не могла бы ограничиться только авторством Вайцмана. Она коснулась бы всего комплекса военно-политического руководства и, наконец, самого Вайцмана, который участвовал в разработке и утверждении обанкротившихся концепций.
Уроки войны 1967 г. и не были изучены. Вместо этого были созданы мифы, которые поделили почести между членами клана. Так и Рабин попал в герои. Тем не менее, кое-кто знал и помнил реальный ход событий. В конце 1967 г. Вайцман в гневе бросил Рабину: "Ты только нарядился в плащ маккавеев, ты - самый большой блеф государства".
ЧАСТЬ III. ЭТАПЫ БОЛЬШОГО ПУТИ НАВЕРХ (1968-1992)
"Сегодня счастье, завтра счастье. Помилуй Бог! - Когда же и уменье?"
(Суворов)
"Самый надежный способ быть обманутым - считать себя умнее других"
(Ларошфуко)
ГЛАВА 5. ОТ ПОБЕД К ПОРАЖЕНИЯМ
Военное и политическое руководство Израиля, равно как и его академические круги, не исполнили своего гражданского долга. Они не изучили хода Шестидневной войны и причин победы. За отсутствием рационального объяснения, победа стала считаться чудом. Но атеистическое руководство Израиля не могло принять чудо, как проявление Божественного Провидения, и победа была "объяснена" с помощью псевдоаргументов, которые якобы "доказывали" неизменное качественное превосходство ЦАХАЛа. Израиль убедил себя, что он всегда будет умнее своих соседей. Прошло совсем немного времени, и "принцип Ларошфуко" вновь доказал свою правоту. Набор пустых лозунгов и необоснованных мнений получил название концепции, с ней вступил ЦАХАЛ в Войну Судного дня.
Но до 1973 г. Израиль вел еще Войну на истощение (1968-1970). Она окончилась соглашением, которое запрещало Египту придвигать зенитные ракеты к зоне канала. Америка была посредником на переговорах и гарантировала выполнение условий перемирия. В ночь с 7 на 8 августа соглашение вступило в силу, на следующий день египтяне уже нарушили его. Сначала американцы отказывались признать этот факт, но 3 сентября они были вынуждены подтвердить, что израильские претензии справедливы. Америка заставила Израиль не реагировать на усиление ПВО Египта, зато "компенсировало" нас самолетами "Фантом" и "Скайhок". Разумеется, народу Израиля "объяснили", что самолеты важнее ракет, и что Израиль остался в выигрыше. "Объяснения" прошли проверку через три года в огне войны: в первые дни зенитные ракеты уничтожили треть израильских самолетов. Кроме самолетов, Америка предоставила Израилю кредит (не подарок!) в размере полмиллиарда долларов. Деньги были потрачены на гражданские цели.
Во время заключения соглашения Рабин был послом Израиля в Вашингтоне. Его послали туда, чтобы собрать "дивиденды" военной славы. Всего два года назад Рабин оставил пост начальника генштаба. Если бы он действительно разбирался в военных вопросах, он бы понял стратегическую важность ракетных систем ПВО. Если бы он был способным дипломатом, он бы сумел предотвратить опасный для Израиля ход событий. Если бы он был политиком высокого уровня, он бы нашел способ известить народ Израиля об ухудшении его военного положения. Ничего этого не произошло. Рабин был послушным (и не слишком талантливым) исполнителем воли своих начальников (Голды, Эвена, Даяна и др.) и одновременно учился у них "культуре власти". А эти начальники не понимали того, что происходило у них под носом, их, прежде всего, интересовали проблемы партийной и личной выгоды. Все эти лица несут ответственность за идиотский оптимизм печально знаменитой "концепции", за кровь и поражение в Войне Судного дня. Из всех них только Рабин остался на верхушке израильской политики.
Вместе с тем, события 1970 г. можно видеть и в более широком аспекте. Исход Войны на истощение утвердил схему войн Израиля и отношений с Америкой. Все войны кончались дипломатическим поражением, и Израиль шаг за шагом привыкал подчиняться диктату США. Эта привычка предопределил политическое мышление Ицхака Рабина и всей партии "Авода".
1973-1976. Война Судного дня и первое правительство Рабина
Война Судного дня (1973) была трагедией для Израиля и большой удачей лично для Рабина. В самое трудное время войны "великого полководца" оставили сидеть дома. Очевидно, в правительстве помнили, что на Рабина полагаться не следует. В этом и была его удача. Не участвуя в войне, он не нес ответственности за ошибки и неудачи.
До 1973 г. коллективное сознание считало военным гением Даяна. Рабин, безусловно, был вторым, а не первым в военной иерархии. Кроме того, Рабин оставил ЦАХАЛ, его сменил Хаим Бар-Лев, известный возведением одноименной линии укреплений вдоль Суэцкого канала. Концепция Бар-Лева была принята в Израиле с воодушевлением и обеспечила ее автору престиж очередного военного гения: Бар-Лев еще больше вытеснил Рабина из сознания израильтян. Ошибки и поражения войны 1973 г. изменили соотношение сил. Даян потерял ореол непогрешимого военного специалиста, действия Бар-Лева считались проблематичными, Голда Меир была вынуждена уйти в отставку, - но Рабин сохранил свой престиж!
Война 1973 г. вызвала "бунт пушечного мяса": впервые израильтяне осмелились подумать, что их руководство ошибалось и - даже! - обманывало своих граждан. Кое-какие факты просочились в прессу, и их оказалось достаточно, чтобы "смести" целое поколение правящей элиты (см. выше). Правительство социалистического блока стояло перед полным фиаско. Политики Партии Труда искали формулу спасения, они нашли ее в лице Ицхака Рабина.
После потерь и поражений 1973г, нужно было, прежде всего, реорганизовать ЦАХАЛ. Этим занимались Рабин (глава правительства) и Перес (министр обороны). Перес не имел военного опыта и образования, он только занимался некогда закупкой вооружения. Военные концепции Рабина застыли на уровне до 1967 г., если не раньше этого (см. выше). Ни министерство обороны, ни генеральный штаб - никто вообще в Израиле - не производил интеллектуального анализа уроков войны 1973 г. (равно, как и всех предыдущих войн). В результате "исправление ошибок 1973 г." пошло по простейшей линии арифметического наращивания массы и брони. Силы ЦАХАЛа были удвоены и утроены. В то же время проблемы "мозга армии": планирования, организации командования и эффективности структур - остались в стороне. ЦАХАЛ начал превращаться в малоповоротливое бронированное чудовище. Это обычный результат развития армии по линии гигантомании, которое неизбежно кончается превращением армии в "черную дыру", поглощающую без остатка и без пользы все ресурсы нации. Именно эта опасность грозит Израилю и его армии в 90-х годах.
Разумеется, все надо понимать в правильной пропорции. ЦАХАЛ остается маленькой армией - просто потому, что число солдат находится в известном отношении к численности населения. Но вместе с тем он давно уже перерос размеры крошечных соединений 1948 или 1956 гг. Уже в Войне Судного дня арабы задействовали тысячи танков, только на Синае их число не уступало танковым силам в решающих сражениях Второй мировой войны. Ясно, что противостоять им должна определенная масса, а не единицы. Однако уже в войнах 1967 и 1973 гг. оказалось, что ЦАХАЛ использует только малую часть своего потенциала. Недостаточно иметь хорошую материальную часть и превосходно обученные экипажи, основной проблемой ЦАХАЛа стало командование. Современное вооружение стоит настолько дорого, что и самые богатые страны стремятся, прежде всего, использовать до конца потенциал имеющегося оружия. Для этого нужен военный интеллект. Эта концепция кристаллизуется в формуле "армия маленькая, но умная и мобильная". Антиинтеллектуальная деятельность Рабина и Переса в середине 70-х гг. поставила ЦАХАЛ на противоположный путь, с которого его стало весьма трудно сдвинуть.
Сейчас, в 90-х гг., все время говорят о желательной трансформации ЦАХАЛа в "маленький и умный идеал". Но для этого надо произвести целый ряд кардинальных изменений, которые заодно убьют не мало "священных коров" идеологии и традиции, и оставят кое-кого из генералов за бортом нового ЦАХАЛа (маленького! - заметим). Структура ЦАХАЛа, прежде всего, стремится сохранить самое себя, как и все армейские структуры в мире, как и всякая вообще общественная структура. Было бы наивным полагать, что желательные изменения произойдут сами собой, внутри структуры. Они должны быть навязаны армейской верхушке извне, политическим руководством и, желательно, до очередного военного поражения, а не после. Для этого требуется концентрация интеллектуального усилия и политической воли. Ни того, ни другого пока не нашлось ни у ЦАХАЛа, ни у партийной элиты. Меньше всего этого можно ожидать от Ицхака Рабина и Шимона Переса, ориентированных на партийные интриги и парламентские комбинации.
Вернемся к 70-м гг. Рабин стал главой правительства (1974 г.) в результате игры сил и интересов внутри партии "Авода" (тогда: МААРАХ). Правительство раздиралось внутренними распрями, прежде всего, взаимной конкуренцией и обоюдной ненавистью Рабина и Переса. Началась "распродажа" успехов 1967 г, правительство Рабина шаг за шагом уступало нажиму США и арабским угрозам. Политика правительства распространяла атмосферу апатии и пессимизма. Лучом надежды мелькнула на несколько дней операция в Энтебе. Она вызвала всплеск народной энергии и показала, что "можно иначе". Когда после операции правительство вернулось на прежний путь "пошаговой капитуляции", его падение осталось "делом техники".
Немедленно после отставки Рабина возникла идея, что страну надо "спасать". Одним из кандидатов в "спасители" был Игаэль Ядин, его авторитет был основан на принадлежности к академическим кругам (что должно было обеспечить "интеллектуализм") и на военном опыте 1948 г. В этом было заключено неразрешимое противоречие, поскольку кодекс поведения интеллектуала обязывал Ядина раскрыть правду, скрытую в мифах о Войне за Независимость; открытие тайн нанесло бы сильный удар по военному авторитету самого Ядина.
Ядин введен в наш рассказ единственно, чтобы показать атмосферу тех дней. На предвыборных собраниях он под аплодисменты публики называл Рабина политическим импотентом. Ни в коем случае нельзя пройти мимо вульгарности Ядина, характерной для "стиля" израильского политического мышления, но не менее важно, что эта оценка Рабина "принималась на ура", она была самоочевидной в те дни.
Даже внутри собственной партии Рабин потерпел поражение: ее лидером (вплоть до 1992 г.) стал Шимон Перес. На выборах 1977 г. победил Ликуд, и Рабин на долгих пять лет ушел из первых рядов политики Израиля.
ГЛАВА 6. РАБИН ВОЗВРАЩАЕТСЯ
В 1982 г. началась Ливанская война. В течение двух лет ЦАХАЛ контролировал около трети территории Ливана, военные силы ООП оставили Ливан, в Бейруте был избран новый президент, который почти подписал мирный договор с Иерусалимом. Однако затем президент был убит, а идея договора была "похоронена". Правительство Израиля подверглось сильному политическому давлению извне и изнутри, шииты Южного Ливана вели эффективные партизанские действия; в 1984 г. ЦАХАЛ отступил к международной границе и оставил за собой только узкую "полосу безопасности" под марионеточным управлением "Армии Южного Ливана" (ЦАДАЛ), всю остальную территорию Ливана фактически контролирует Сирия.
Таково конспективное описание событий. Необходимо, однако более подробно рассмотреть политическую и военную историю этой войны, потому что она определила развитие Израиля, по крайней мере, на следующие десять лет. Кроме того, не исключено, что война 1982 г. изменила положение во всем мире.
Начало войны и ее политические цели
С начала 70-х гг. вооруженные отряд ООП обосновались в Южном Ливане и вели оттуда пограничную войну против Израиля. Эта война включала вылазки через границу, обстрелы из орудий и "катюш", а также морские десанты террористических групп. ЦАХАЛ отвечал бомбардировками, артобстрелами и вторжениями на ливанскую территорию. Велась своего рода "война-на-равных", которая могла продолжаться до бесконечности, что было выгодно арабам. Поэтому в 1978 г. Израиль "сломал правила игры": ЦАХАЛ оккупировал Южный Ливан до реки Литани. В обмен на отступление в Южный Ливан были введены силы ООН, которые, по идее, должны были предотвратить возобновление "пограничной войны". Этого не произошло. "Голубые каски" продемонстрировали свое бессилие, а время от времени и открыто помогали боевикам ООП.
Война 1982 г. началась как повторение операции "Литани" в более широком масштабе. Как мы уже знаем, политический результат операции 1978 г. был ничтожен. Правительство Израиля учло этот урок, и на этот раз планы были много шире и глубже. Речь шла о полном изменении политического курса Ливана путем создания в Бейруте сильного правительства, дружественного Израилю. Это привело бы к решению проблемы безопасности северной границы, а, возможно, и к кардинальному изменению обстановки на Ближнем Востоке.
Эти планы не были пустой фантазией ввиду совершенно особой обстановки, сложившейся в Ливане. Ливан является конгломератом религиозных общин, между которыми все время идет явная или подспудная борьба за власть. Присутствие палестинских боевиков нарушило хрупкое равновесие сил. Началась гражданская война (со всеми ее ужасами), в которой палестинцы поддерживали мусульман-суннитов, а отчасти также и шиитов. Сирия имела особые интересы в Ливане, в стратегическом плане она рассматривала Иорданию, Палестину (т.е. Израиль) и Ливан в качестве провинций "Большой Сирии". Президент Асад действовал, как всегда, осторожно и эффективно (см. гл.5, прим.1). Пока на юге (от Бейрута до границы с Израилем) бушевала война всех-против-всех, Сирия шаг за шагом подчинила себе весь север. Подходила очередь Бейрута и юга Ливана, для Израиля появление сирийской армии на северной границе считалось слишком опасным. Поэтому, начиная войну, Израиль имел "тайную цель" поддержать антисирийские силы в Ливане и предотвратить превращение этой страны в вассала Сирии.
Израиль полагал, что ему необходимо было иметь союзников внутри Ливана: в 1982 г. эти союзники были. Христиане-марониты выступали как патриотические ливанские силы. Христианские милиции (называемые на Западе "фалангами") вели борьбу с сунитами, с палестинцами, а иногда даже с сирийцами. Военный союз между фалангами и ЦАХАЛем был бы только естественен, и он действительно оформился еще в период первого правительства Рабина (1974-1977). Поэтому в Израиле полагали, что будет достаточно изменить соотношение сил в пользу "фаланг", разбив палестинцев и сирийцев. По конституции Ливана, президентом страны должен был быть христианин-маронит, в тот момент, когда им становится командир "фаланг", можно считать, что цель Израиля достигнута. История отношений с маронитами должна была обеспечить хотя бы пассивную поддержку партии Авода (внутри), публикация кровавых фактов о гражданской войне в Ливане должна была нейтрализовать давление на Израиль извне. Казалось, все было предусмотрено, в военном отношении не предполагалось больших неожиданностей: впервые в своей истории Израиль выбирал удобное ему время для начала войны и бросал в бой превосходящие силы. На деле события развернулись иначе.
Военный аспект
Для осуществления политических планов войны решающим был фактор времени. В течение 24 часов ЦАХАЛ должен был перерезать шоссе между Дамаском и Бейрутом, но судя по всему, эту идею не удалось "внедрить" в сознание командования боевых частей. Наступление проходило медленно, более того, были отданы приказы, которые психологически противоречили главной задаче и сдерживали темп продвижения. Например, следовало всемерно избегать жертв среди мирного населения. Идея была хороша и гуманна, но ради нее пожертвовали ночными атаками, населению давалось время покинуть зону боев и т.д. Решающий факт заключается в том, что авангардная танковая дивизия ЦАХАЛа вышла к дамасскому шоссе только на шестые сутки, причем в бою у Эйн-Зхалта ее остановили два батальона сирийской армии. Дивизия не выполнила боевой задачи, и шоссе было перерезано только несколько дней спустя. Это был тяжелый удар по престижу ЦАХАЛа, и он не мог быть компенсирован успехами в других секторах. Война 1982 г. показала, что в командовании ЦАХАЛа имеются серьезные недостатки, значительная их часть не исправлена и по сей день.
Приятным исключением были действия ВВС Израиля. В воздушных боях они сбили 100 сирийских самолетов с "сухим счетом" 100:0; кроме того, удалось "расколоть" систему ПВО, построенную на советских ракетах. Некоторые самые современные и секретные системы даже не были еще переданы в страны Варшавского Договора, теперь стало ясно, что они уже устарели. Таким образом, ПВО Восточной Европы и самой России предстояло строить заново, на что уже трудно было выделять средства. Считается, что действия ВВС Израиля вместе с программой "Звездных войн" США начали цепную реакцию событий, которые привели в итоге к внутренним изменениям в бывшем СССР.
Борьба за общественное мнение
Нельзя сказать, что правительство Израиля игнорировало "телевизионный" аспект войны, но оно потерпело полное поражение на этом "фронте". Было известно, что Арафат установил превосходные связи с западными журналистами, но, видимо, считалось, что положение изменится после публикации правды о насилиях над христианским населением Ливана, об атмосфере террора и вмешательстве в гражданскую войну. Ничего этого не произошло, судьба "ливанских единоверцев" не волновала христианский Запад, европейская и американская пресса продолжали сотрудничать с ООП, более того - к ним присоединились и некоторые израильские журналисты. Деятельность групп информации, подготовленных Министерством иностранных дел, оказалась неэффективной.
Для арабов мировая пресса была фактически единственным "фронтом", где они могли добиться успеха, и действовали они, надо сказать, вполне грамотно и эффективно. Во время боев в Бейруте палестинцы специально устанавливали артиллерийские орудия в жилых кварталах или поблизости от западных посольств. Израиль производил точечные бомбардировки этих орудий, но в панических докладах посольств и в "сенсационных" корреспонденциях они были превращены в массированные бомбардировки города. Между тем ВВС Израиля не только не производили массированных бомбардировок, но даже не имели для этого достаточных сил. Этой подробностью, разумеется, никто не интересовался, "факт" массированных бомбардировок был записан в коллективном сознании, что и было важно ООП.
Но самую крупную победу одержали арабы в лагерях беженцев Сабра и Шатила. Там были блокированы значительные силы боевиков ООП, и было необходимо "очистить" лагеря. На этот раз ЦАХАЛ решил, прежде всего, беречь жизни еврейских солдат, "чистка" была поручена фалангистам. Фалангисты рвались в бой, они горели чувством мести, за все, что претерпело от палестинцев христианское население Ливана. Было известно, что фалангисты не стесняли себя высокой моралью. Они провели "чистку" основательно, убив заодно женщин, стариков, детей и т.д. Вся ответственность была возложена на Израиль, как будто солдаты ЦАХАЛа убивали в Сабре и Шатиле, волна протеста захлестнула и левые круги Израиля, включая прессу. Чтобы уменьшить давление изнутри и извне, был уволен из правительства министр обороны Ариэль Шарон.
На "телевизионном фронте" арабы действовали в основном "подкупательно". Огромные суммы денег были переправлены из богатых арабских стран в редакции западных газет и "ключевым" журналистам, определявшим общую линию, "неугодных" корреспондентов убивали, похищали или запугивали. Были журналисты, которые хотели рассказать об этом и готовили для себя "бегство в Израиль", но в итоге все осталось "закрытым" для широкой публики. Справедливо будет сказать, что на этом пришел к концу период классического западного либерализма, потому что без свободной прессы не может быть либерализма, не может быть и демократии.
Мог ли Израиль противостоять этой "телевизионной атаке"? Трудно ответить на этот вопрос однозначно. Возможно, картина была бы иной, если бы Израиль приготовил заранее свое "телевизионное наступление", потому что в пропагандистской войне первое впечатление часто бывает решающим. Но этого не было сделано. Существовали планы создания отдельного управления информации (наподобие министерств информации, принятых в арабских государствах), но из-за борьбы за влияние планы остались на бумаге. Пропаганду и информационную войну оставили в руках людей не профессиональных или даже откровенно враждебных правительству.
"Левые" Израиля
Но самое большое разочарование было уготовано правительству Израиля на "внутреннем фронте". Реакция левых кругов была необычайно резкой, к экстремистским левым течениям вскоре присоединились и левоцентристские круги, на борьбу с Ливанской войной "мобилизовались" почти все израильские публицисты и даже многие юристы. Такое широкое явление нельзя объяснить одной только борьбой за власть, причины много глубже.
Ливанская война затронула глубокий слой израильского сознания, она поколебала одну из идеологических основ либерального и социалистического сионизма. Его стратегическая концепция была сформирована в начале века так называемой группой Кинерет. Интеллектуальным лидером группы была поэтесса Рахель Блувштейн (лучший лирик Израиля до наших дней), которая находилась под сильным влиянием идей Л.Толстого. Речь идет, прежде всего, об идеологии принципиального отказа от насилия, поэтому, согласно воззрениям группы Кинерет, применение военной силы допускалось исключительно для самообороны и то лишь в самый последний момент. Предполагалось, что высокая этика еврейского ишува "перевоспитает" окружающих арабов, конфликт сионизма с арабским миром рассматривался как результат "невежества" арабов, которых следует "просветить". Берл Каценельсон добавил специфический "марксистский штрих": еврейский ишув должен построить себя как социалистическое общество, этим автоматически будут решены все проблемы, включая и отношения с арабами. Влияние Каценельсона на социалистический сионизм неоспоримо, влияние поэтессы Рахель менее известно, но возможно, даже более глубоко.
Военное сознание ишува развивалось в круге этих идей. Проблема самозащиты всегда остро стояла перед сионистскими поселенцами, разбросанными небольшими островками в море арабского населения. В начале века оборону ишува осуществляла организация
"hа-Шомер", основанная выходцами из России, где они участвовали в еврейской самообороне. Идеологически они были сродни эсерам, не боялись употреблять оружие и верили в историческую роль личности. Вместе с тем, они не собирались оставаться замкнутой вооруженной кастой ишува, мечтали о создании военных отрядов в каждом поселении и даже об основании в Палестине военной академии. Но политическое руководство пошло по линии догматического "антимилитаризма", оно настояло на самороспуске организации "hа-Шомер" и других родственных групп. Результатом явился непрофессионализм Хаганы и катастрофические результаты арабских погромов в 1921, 1929 и 1936-39 гг. По счастью, благородные идеи Льва Толстого не овладели ишувом до конца, на практике евреи отвечали насилием на насилие, но в области идеологии концепция сохранила этически-лирическую и социально-справедливую девственность.
Можно сказать, что ишув до некоторой степени пребывал в состоянии "раздвоения личности", исповедуя одно, а на практике делая нечто совсем иное. Это состояние известно в социологии как когнитивный диссонанс, до поры до времени оно не особенно мешало ишуву ввиду его общей антиинтеллектуальной атмосферы. Что касается "правых" (например, ревизионистов), то они не были обязаны вассальной верностью идеологии Каценельсона и Рахели, они, например, считали возможным использовать армию, оружие и военные победы в политических целях. По-видимому, "правые круги" не заметили, что левая интеллигенция Израиля начала тяготиться когнитивным диссонансом и в решении проблемы склоняется в пользу пацифистской теории. Между тем "первые ласточки" появились уже давно. Аба Эвен заявлял, что территориальный компромисс является для него интеллектуальным принципом, И.Лейбович - любитель парадоксов - учил, что война 1967 г. была справедливой до момента победы и стала несправедливой немедленно после победы и т.п.
Ливанская война отрицала всю доктрину "прогрессивной" израильской интеллигенции. Она была начата после обстрелов Кирьят-Шмона, но эти "катюши" не угрожали жизни страны (только ее чaсти), поэтому реакция правительства считалась "неуравновешенной"; арабские жертвы (слеза ребенка!) были непереносимы в отличие от еврейских жертв, которые следовало переносить с достоинством и сдержанностью, благо они имели место где-то на севере, а не в Тель-Авиве. И самое главное: мир был заключен в результате применения силы, хотя было "известно" и общепринято, что мир полагается "покупать" уступками арабам, это был "интеллектуальный принцип", важный для левой интеллигенции Израиля. Короче говоря, Ливанская война угрожала разрушить внутренний мир левых. В истории XX века известны подобные явления. Например, в 1933 г. в Оксфорде (Англия) был проведен "плебисцит" среди студентов. Большинство поклялось никогда больше не воевать за Короля и Отечество. Прошло всего шесть лет, и стало ясно, насколько были оторваны от действительности эти "интеллектуалы". Уинстон Черчилль писал о них: "Бедные мальчики! Своим мужеством на войне они смыли с себя позор "плебисцита". Но чего стоят их организаторы и вдохновители?!"
В начале войны Рабин поддерживал политику правительства Бегина, противоположную позицию занимал Перес, тогда лидер партии Авода. В первые дни войны в Южном Ливане был арестован Набиль Бэри, командир шиитской милиции "Амаль", боевики которой участвовали в войне против Израиля. Кроме того, Бэри был лидером партии, которая даже входила в Социалистический Интернационал, поэтому Перес взял на себя миссию добиться его освобождения. Ради национального единства Бэри был отпущен и немедленно начал организовывать партизанскую войну против ЦАХАЛа. Вряд ли следует предполагать, что Перес хотел гибели израильских солдат. Скорее всего, он исходил, может быть подсознательно, из смеси "доктрины группы Кинерет" с распространенным сюжетом дешевых "вестернов": благородный шериф спасает главаря банды от смерти (в реке, от укуса змеи, пожара и т.п.), далее следует суровая мужская слеза, и бандит превращается в поборника закона. В дальнейшем Рабин изменил точку зрения, и усвоил позицию Переса. "Мы научились работать вместе", - так сформулировал Рабин новую ситуацию.
Паралич политических структур
Тем временем события в Ливане продолжали развиваться. Командир "фаланг" Башир Джумаэль был избран президентом и подписал мир с Израилем. Вскоре он был убит, и президентом стал его брат - марионетка Сирии. Израильское присутствие в Ливане потеряло всякий смысл, но правительство Бегина было потрясено неудачами и неожиданностями, которые валились на него со всех сторон, оно не могло решиться на какой-либо "драматический" шаг. Правительство "загнало себя в угол", разрешить ситуацию могло только политическое потрясение. Оно пришло в 1984 г., когда в результате "ничейного" результата выборов было создано правительство национального единства. Рабин стал министром обороны, он "вывел" ЦАХАЛ из Ливана.
Ливанская война была попыткой комбинации военной и политической стратегии в духе классических концепций. Для Израиля это был первый опыт такого рода, и первый блин вышел комом. Можно было бы многому научиться на уроках Ливанской войны, если бы только они изучались. Вместо этого политическая элита Израиля "похоронила" идею сочетания "хитрости" (дипломатии) с "силой" (армией). Политическая структура Израиля погрузилась в состояние паралича, самым опасным стал разрыв между армией и правительством. Правительство боялось руководить армией, оно оставило ее на произвол судьбы (т.е. на волю генералов). Под руководством Ицхака Шамира пассивность стала определяющим фактором израильской политики. Этим было предрешено грядущее поражение Ликуда, реализованное на выборах 1992 г. Однако не следует строить иллюзий: опасный разрыв продолжался и в правительстве Рабина, хотя и в несколько ином ракурсе. Рабин единолично решал вопросы военной политики, даже в вопросе о соглашениях с ООП мнения армии попросту не спрашивали.
ГЛАВА 7. "ГОСПОДИН БЕЗОПАСНОСТЬ"
В течение десяти лет, почти без перерыва, стоял Ицхак Рабин во главе Министерства обороны Израиля. Израильское общество видело в нем высший авторитет в вопросах безопасности страны. Он определял лицо ЦАХАЛа в течение этих десяти лет, подобно тому, как Моше Даян определял лицо ЦАХАЛа от Шестидневной войны до Войны Судного дня. Это положение дало Рабину шанс вернуться к власти. Ему надо было не только победить Ликуд, но и "обойти" своего старого соперника Шимона Переса. Оружием Рабина был абсолютный и непререкаемый авторитет ЦАХАЛа, для победы Рабин должен был,
во-первых, укрепить этот авторитет, и, во-вторых, перенести его с безличного аппарата (армии) на конкретную политическую личность (Рабина).
Прежде всего, следовало решить первую задачу, и это было не очень просто. Военные неудачи 1976-1983 гг. грозили поколебать профессиональный авторитет командования ЦАХАЛа и выявить неполадки в его механизме. Поэтому первой реакцией Рабина стало "закрытие критики" в любом ее виде. В ЦАХАЛе установлен официальный порядок анализа каждой операции или войны. Результаты анализа, как правило, не принимаются в расчет, но порядок остается порядком, анализ производится. После Ливанской войны исследование было поручено полковнику Эммануэлю Вальду. Его отчет упоминал о многих принципиальных и технических недостатках в армии Израиля, включая ошибки и неэффективность структур высшего командования; отчет содержал также предложения реорганизации и исправления ошибок. Ответ ЦАХАЛа и Министерства обороны был категоричен: отчет отвергли, а Вальда уволили из армии.
Впоследствии (1994) Рабин скажет, что он ошибся, но для армии и страны важно не это запоздалое признание, а реакция высшего командования в 1984 г., именно она определила моральную атмосферу в армии.
Характерно, что отчет Вальда касался периода, за который министериальную ответственность нес Ликуд, а не Рабин. Казалось, было бы удобно использовать отчет для межпартийной борьбы, но стратегически гораздо важнее было сохранить в предельной чистоте "авторитет" системы. Он неизбежно будет спроецирован на того, кто ею руководит. Этому уроку Рабин научился у Алона, а традиции умолчания и лживых докладов были знакомы ему еще по ПАЛЬМАХу. Личный интерес Рабина совпал с корпоративным интересом генералитета и не натолкнулся на активное сопротивление общественного мнения. Этот интерес состоял в уничтожении всякой возможности критики ЦАХАЛа извне и, тем более, изнутри.
"Самокритика" (т.е. самоосознание) крайне редко встречается в социальных структурах. Она возможна только, если там имеется "интеллектуальное ядро". В системе, которая направляет свою энергию на самосохранение и саморекламу, нет места для "интеллектуального отдела", к сожалению, именно в этом направлении эволюционировал ЦАХАЛ под руководством Рабина.
ЦАХАЛ потерял способность к "интеллектуальному маневру", и результаты не заставили себя ждать. За период с 1984 по 1992 гг. арабы навязали Израилю три войны. Все три велись методами, к которым ЦАХАЛ не был готов, во всех трех он не сумел приспособиться к тактике противника и перехватить инициативу: сказалось отсутствие "интеллектуального ядра". Все три войны закончились фактическим поражением армии Израиля и его политического руководства. Результаты поражения сказались в последующие годы.
1987-1992. Интифада
Интифада началась в 1987 г. во время визита Рабина в Соединенные Штаты. Она застала врасплох командование ЦАХАЛа и правительство Израиля, хотя все признаки указывали на приближение взрыва. Но признаки игнорировались, а когда взрыв произошел, решили, что лучше всего будет дать арабам "перебеситься и выпустить пар". Рабин не счел нужным "возвращаться из-за пустяков", Шамир не понял, что происходит у него под носом, не понял этого и генеральный штаб. Вернувшись, Рабин получил лживые отчеты, которые имели целью "прикрыть" просчеты командования. Рабин не сумел разобраться в ситуации - спустя несколько лет он даже признался в этом - но, как и в случае с отчетом Вальда, было уже поздно. Первые проявления интифады переросли в настоящую войну.
Очевидная оплошность потребовала оправдания, и армейская система нашла манипулятивный аргумент: предвидеть интифаду было в принципе невозможно, коль скоро она застигла врасплох "самого Арафата". Это идиотское "объяснение" было "куплено" политическим руководством, которое искало возможности убежать от ответственности, и - что еще хуже - израильским обществом, которое еще не было готово поставить под сомнение авторитет своих генералов.
Надо заметить, что Арафат действительно не ожидал начала интифады, но он сумел быстро сориентироваться и извлечь из нее максимальную выгоду. Командование ЦАХАЛа оказалось менее гибким. Неожиданно для себя оно было вовлечено в войну совершенно особого типа, к которой оно не готовилось, и которую оно не изучало. Самолеты, танки и пушки были бесполезны в этой войне, а ЦАХАЛ, превращенный уже в бронированного гиганта, умел мыслить только этими категориями. Поражение армии было предрешено, потому что она не сумела приспособиться к новым условиям.
Арабы на первом этапе применяли тактику "народной" борьбы, их оружием были массы людей и камни. Арабский "борец за свободу" легко превращался в "мирного жителя" и обратно, "мирное население" оказывало активную поддержку "метателям камней". Все это создало обстановку, к которой ЦАХАЛ принципиально не был готов. "Нормальное" военное мышление предполагало деление на "вооруженного противника" и "мирных жителей", но сейчас эти понятия перемешались. "Противником" были дети или "ни в чем не повинные мирные граждане". Действия против них противоречили "моральному кодексу" (знаменитая слеза ребенка!), и все это происходило под "дулами" телевизионных камер, потому что "телевизионная война" не прекращалась ни на минуту и была для арабов еще важнее, чем в 1982 г.
Армия могла бы многому научиться у полиции, но для этого нужно было думать, нужно было менять привычные рамки - ЦАХАЛ, лишенный интеллектуального ядра не был способен к этому. Рабин отдал приказ переломать арабам кости, и солдатам раздали дубинки. Полицейских учений не проводилось, и солдаты поняли Рабина буквально. Когда сцены избиений были показаны телевещательными станциями, Рабин сказал, что им были спущены "разъясняющие указания". Солдаты были отданы под суд - Рабин остался в министерском кресле. Эта схема повторялась раз за разом, пока солдаты и низовые командиры не усвоили "намек" высшего командования: предпочтительнее не проявлять инициативы, важно точно выполнять инструкции. Успех не так уж важен, а порой может быть и опасен.
Так сложило с себя ответственность низовое звено армии. Политическая верхушка старалась избегать ответственности уже со времени Ливанской войны, оставалось только командование ЦАХАЛа. Но и оно нашло спасительную формулу: для интифады возможно только политическое решение. Что называется, на нет и суда нет!
Самое удивительное, что при всем этом, ЦАХАЛ чуть-чуть было не победил в этой войне. Удалось найти эффективную форму борьбы с активистами террора, со своей стороны политическое руководство ООП тоже понаделало ошибок, изолировало себя от богатых арабских стран, и организация стояла на грани банкротства. "Электоральный переворот в Израиле" спас ООП: Рабин не мог идти против принципов. Принципы говорили, что проблема интифады может быть решена только политическим путем - под руководством Рабина ЦАХАЛ счел себя обязанным отказаться от возможности военной победы.
1991 г. Ракетный обстрел Израиля
В 1991 г. во время кувейтского кризиса Израиль подвергся обстрелу баллистическими ракетами. Политическое и военное руководство было в полной растерянности и не подготовило плана действий. Населению передавали противоречивую информацию: говорили, что обстрел маловероятен и, без сомнения, совершенно не эффективен, с другой стороны раздавали противогазы. Все произошло с точностью до наоборот: противогазы оказались ненужными, зато обстрел был весьма точным и болезненным.
Это была классическая "война нервов", направленная против мирного населения с целью подавить его мораль и волю к борьбе. Солдатами в этой войне были старики, женщины и дети, их оружием были терпение и выдержка, проявляемые в "комнатах безопасности" под нелепые "успокоительные песни", вещаемые по радио. Больше ничем не мог помочь "доблестный ЦАХАЛ" гражданскому населению, он был парализован политическими обстоятельствами (участием Сирии и Египта в коалиции против Ирака). Цену этой войны Израиль заплатил трижды. Прежде всего, был нанесен серьезный удар военному престижу: впервые Израиль не защищал себя сам, а полностью доверил свою безопасность "друзьям". Далее, Израиль понес значительные материальные потери, компенсировать их обязали Ирак, но без указания точного времени - т.е. никогда. В-третьих Америка поняла, что с Израилем можно не церемониться, символическое участие Сирии в антииракской коалиции было куплено обещанием отобрать у Израиля Голаны. Израилю вновь был преподан урок, забытый им после 1948 г.: без военной силы невозможны политические победы.
Военное и политическое поражение было очевидно. Ирак поставил Израиль перед двойной угрозой: обстрелом баллистическими ракетами и химической атакой. Обе угрозы должны быть рассмотрены отдельно.
Суть угрозы оружия массового уничтожения состоит в том, что даже одна единственная бомба может причинить гигантский вред, в специфических условиях Израиля она может стать роковой для существования государства. В 1990 г. наиболее реальной была химическая угроза, и было точно известно, что Ирак располагает запасом химических авиабомб, но одновременно считалось маловероятным, что иракские СКАДы будут иметь химические боеголовки. Итак, химическая угроза сводилась к возможности прорыва
одного-единственного самолета, возможно, пилотируемого летчиком-самоубийцей. Возможности перехвата такого самолета ограничены, поскольку время полета от Иордана до Тель-Авива составляет четыре минуты (!), и самолет, даже подбитый над горами Самарии (две минуты полета), может все же донести свой "груз" до Тель-Авива, Хайфы или Иерусалима, т.е. он выполнит свою боевую задачу. Поэтому на протяжении всего кризиса в воздухе круглосуточно дежурили перехватчики, и, кроме того, все средства ПВО Израиля были выдвинуты в долину Иордана.
Таким образом, в час испытания было доказано, что безопасность Израиля невозможно обеспечить без долины Иордана. В демократическом государстве это основополагающая информация должна быть известна широкой публике, иначе демократия из власти народа превращается в
Баллистические ракеты, снабженные "обычными" фугасными боеголовками, составили вторую угрозу Израилю. Было доказано на практике, что это оружие наносит серьезные удары по тылу, способно разрушить экономику и сорвать мобилизацию резервов, в то же время практически не существует эффективной защиты от этих ракет. Не вдаваясь в подробности, скажем, что предлагаемые системы противоракетной защиты ("Патриот" и "Хец") не дают полной гарантии уничтожения баллистической ракеты, неизмеримо превосходя ее по стоимости. Предлагаемая программа противоракетной обороны угрожает поглотить без остатка весь военный бюджет страны, который будет вложен в чисто оборонительное оружие, не способное нанести противнику какой-либо вред (кроме, может быть, легкого огорчения). Психология, стоящая за этой программой, является смесью технологического энтузиазма военной промышленности с пассивно-оборонительной концепцией командования. В конце 30-х гг. подобная комбинация привела к созданию бесполезной и дорогой Линии Мажино, которая в 1940 г. без единого выстрела сдалась динамичной армии нацистской Германии.
Ответ на ракетную угрозу может быть найден в комбинации пассивной обороны и концепции ответного удара. Пассивная оборона предполагает, прежде всего, рассредоточение населения перенаселенного центра страны. Экономические географические и экологические условия Израиля определяют, что решение может быть найдено только в виде расселения еврейского населения на западных склонах гор Самарии, на центральном горном плато Иудеи и Самарии и на юге гор Хеврона. Это, разумеется, означает аннексию территории Самарии и Иудеи.
Концепция ответного удара предполагает соответствующие изменения в структуре ЦАХАЛа, вооружении и общей моральной атмосфере в стране. Эти изменения несовместимы с существующей военной концепцией, если вообще допустить, что в Израиле имеется военная концепция. Эти изменения не могут быть осуществлены без твердого политического руководства, скоординированного с военным командованием. Ничего этого не было в правительстве Шамира, не было этого и в правительстве Рабина.
После войны 1990 г. Рабин вполголоса начал говорить о том, что в будущей войне Израиль ждет поражение, потом эти разговоры утихли, но вся политика Рабина в вопросах безопасности показывает, что он не верил в возможность военной победы в серьезной войне. Судя по всему, он и не готовился к ней. В 1993 г. Рабин получил от Америки 15 самолетов, имеющих особо большой радиус действия, это было представлено общественности как большое достижение, якобы меняющее стратегический баланс в регионе. На самом же деле, этих самолетов может хватить только на несколько вылазок в тыл противника (Иран или Ливию), они не способны изменить ход серьезной войны с противником, если он будет готов к жертвам и длительной борьбе. Более эффективным могло бы быть использование ракет типа "Йерихо", но ракетные программы Израиля еще в 80-е годы были поставлены под контроль Америки. Взамен была получена ограниченная политическая и финансовая помощь, что тоже было преподнесено, как большой успех израильской дипломатии.
1984-1994. Война в Южном Ливане
Создание "полосы безопасности" в Южном Ливане облегчило положение израильских поселений, но породило новые проблемы. Место палестинских боевиков и милиции "Амаль", связанной с "социалистом" Бэри, заняли мусульманские фанатики шиитской партии Хизбала. Они возобновили пограничную войну против ЦАХАЛа и Армии Южного Ливана. Со своей стороны ЦАХАЛ вел войну вяло, без инициативы и неожиданностей, что само по себе равносильно поражению в такого рода войнах.
Вялость ЦАХАЛа может шокировать читателя, она противоречит имиджу, который существует, по крайней мере, со времени Синайской кампании (1956). Однако тот, кто изучал или помнит военную историю Израиля, вовсе не будет удивлен. В истории ЦАХАЛа уже был "период пассивности", приходящийся на начало 50-х гг. Тогда армия Израиля была бессильна перед действиями палестинских террористов ("федаинов"), возможный ответ состоял в "операциях возмездия": вылазках через границу и ударах по арабским деревням с возможными жертвами среди "мирного" населения. Израиль весьма неохотно и нерешительно перешел к этой тактике, глава правительства Моше Шарет говорил, что он стыдится этих действий. Нерешительность, естественно, вела к неудачам. В конце концов, после ряда болезненных и позорных поражений было создано "подразделение 101", которое изменило лицо ЦАХАЛа и превратило его в боевую динамичную силу, выражаемую журналистской формулой "маленькая, но умная армия".Отсюда начинается новый период в военном мышлении Израиля, поколение "командиров 1948 г." сменилось командирами парашютистов и подразделения 101. Однако изменение внизу не сопровождалось изменением наверху: базисные концепции не были осознаны и изменены, потому что ЦАХАЛ продолжил антиинтеллектуальную тенденцию в сионизме.
Долгие годы сионистским идеалом считался физический труд, желательно в сельском хозяйстве. Интеллектуальность ассоциировалась с "перевернутой пирамидой" еврейского народа в диаспоре. Молодое поколение "сабр" было воспитано как дисциплинированная армия сионистского руководства, это дало хорошие результаты в тяжелых испытаниях Войны за Независимость, но это же привело к постепенной интеллектуальной деградации Израиля в последующие годы. В историческом аспекте деинтеллектуализация первого поколения израильтян может быть понятна, в "мистическом смысле" она, возможно, даже была необходима. В невероятных условиях 1948 г. Израиль нуждался в дисциплинированных солдатах и поселенцах. Военное и политическое руководство не имело опыта, по необходимости оно совершало массу ошибок, которые вели к материальным и людским потерям. Трудно представить себе, чтобы этого можно было избежать в той единственной исторической точке, когда было возможно создать Государство Израиль. Этой высшей цели были подчинены все силы и стремления, и нужно было поколение, способное "слепо" идти за своими руководителями. Но с созданием государства, положение изменилось. Старые качества "слепого послушания" изжили себя, они стали сначала вредными, а затем и опасными для Государства. Теперь в 90-х гг. требуется радикальное изменение атмосферы, сионизм поднялся на новый этап и он не может уже удовлетвориться идеями предыдущих периодов своего развития.
Антиинтеллектуальные тенденции в ЦАХАЛе только усилились под руководством Рабина после 1984 г., равно как и "дух пассивности". Кроме того, ситуация принципиально отличается от той, которая была в начале 50-х гг. Тогда во главе правительства стоял "активист" Бен-Гурион. В наши годы "атмосфера пассивности" насаждается сверху, из канцелярии главы правительства, и ею уже охвачена военная верхушка страны. Поэтому возврат к "принципам активизма" безусловно, будет более сложным, более болезненным и вместе с тем более глубоким, чем в 50-х гг.
Эпоха Голды
Израиль не сумел вовремя выйти из состояния эйфории победы. А в этой атмосфере было невозможно исследовать уроки войны и даже использовать ее результаты.
Период 1967-73 гг. справедливо назвать "эпохой Голды". Она была сильной личностью, но вместе с тем отличалась догматизмом и недостаточным пониманием окружающего мира. Голда была искренней патриоткой, но государство для нее было чем-то вроде партийной ячейки, а партия была членом великого мирового содружества Социалистического Интернационала. Больше всего она была озабочена возможностью, что партия потеряет гегемонию в стране. Голда считается последним лидером "исторической МАПАЙ", в частности, она "традиционным образом" не разбиралась в военных вопросах.
ЧАСТЬ IV. КОРОЛЬ РАЗДЕВАЕТСЯ ДОГОЛА
(второе правительство Рабина 1992-1995)
"Порой мне приходилось напоминать Рабину, что столица Италии это Рим, а не Милан. Мне казалось, что я схожу с ума: передо мной сидит глава правительства, в прошлом начальник генштаба. Следует предположить, что прав он, а не я. И вот я уже сама начинаю сомневаться: может я не права, и Рим уже не столица Италии?"
(Лили Галили, "Что он имеет в виду, говоря "гм-м-м", Ха-Арец, 30.06.94 г.)
ГЛАВА 8. НА ФИНИШНОЙ ПРЯМОЙ
В 1977 г. Рабин опубликовал книгу воспоминаний, в которой он среди прочего возвращается к выборам декабря 1973 г., когда партия "Авода" одержала победу, несмотря на поражения Войны Судного Дня. "Усталый народ, оплакивающий своих мертвых, затрудняющийся принять действительность и понять ее значение, оказал милость Партии Труда. Не потому, что был готов простить ей или ее лидерам ошибки и просчеты, но потому, что он был очарован идеей Женевской конференции и в энтузиазме последней надежды ухватился за шанс, что она принесет долгожданный мир" (И. Рабин "Послужной список", 1977). Анализ нес в себе зерно несколько неожиданной идеи: электоральная победа не всегда определяется достижениями партии, она может быть результатом усталости народа, разочарования и иллюзий. Этот вывод полностью отвечал личному опыту Рабина, карьера которого определялась партийными махинациями и манипуляторскими превращениями реальности фактов в виртуальную действительность мифов. Эта идея стала руководящей для "Аводы" в предвыборном спринте 1992 г.
Усталости и разочарования хватало, и военная политика Рабина на протяжении целых десяти лет внесла в них немаловажную лепту. Иллюзии следовало дать предвыборными обещаниями. Но это еще не могло гарантировать победу партии. Проблема была в личности лидера.
С 1977 г. Шимон Перес стоял во главе партии, но ему ни разу не удалось победить Ликуд. Выборы неизменно кончались ничейным результатом с небольшим преимуществом "правого лагеря". Перес был слишком "левым" для Израиля. Никто не отрицал его талантов в области администрации, но он имел имидж "махера", живущего партийными махинациями. Рабин представлялся более "аттрактивной" фигурой. Считалось, что он находится на "правом фланге Аводы", что "безопасность Израиля у него в крови", и самое главное: он имел репутацию честного солдата. В преддверии выборов партия "Авода" произвела "замену лошадей": лидером был выбран Рабин, Перес "отошел в тень". Трюк заключался в том, что Рабин был готов идти курсом левого крыла своей партии в союзе с ультралевым (постсионистским) движением МЕРЕЦ, но об этом не было сообщено избирателям. Таков был первый шаг партии на пути к победе. "Авода" решила вернуть власть любой ценой, конкретно это значило применить продуманный механизм тотального обмана граждан своей страны.
Президенту США Рабин обещал, что "вернет" Голаны Сирии, и слух об этом прошел по стране. Тогда за 10 дней до выборов, на митинге в Кацрине ("столица" Голанских высот) Рабин патетически воскликнул: "Тот, кто воображает, что можно оставить Голаны, пускает по ветру безопасность Израиля!". Поселенцы Голан входили по большей части в круг традиционных избирателей "Аводы", они были рады поверить лидеру своей партии и еще сильнее стали презирать "правых", которые столь злобно оклеветали "освободителя Голан". Прошло всего несколько месяцев, и потрясенные жители Голан спросили у Рабина, куда девались его обещания. В ответ Рабин "уважительно" назвал их пропеллерами ("по мне, вы можете вертеться, как пропеллеры") и сказал, что его обязывают не обещания, а партийная программа.
Не поленимся привести отрывок из этого документа: "В Голанском плато Израиль видит район, имеющий первостепенное значение для безопасности и целостности Израиля, а также для сохранения его водных ресурсов. Это относится и к эпохе мира. В любом мирном соглашении с Сирией будет обеспечено израильское присутствие и израильский контроль силами армии и поселений. Правительство, руководимое партией "Авода", будет поддерживать поселенцев долины Иордана и Голан. Оно будет крепить заселение всего Голанского плато и Иорданской долины".
Возможно, Рабин был не в состоянии понять, где кончается программа партии, а где начинаются его личные взгляды; возможно, он имел в виду не реальную программу партии, а проект, предлагаемый ее левым крылом. Так или иначе, очевидно, что новая позиция Рабина противоречила программе его собственной партии, не говоря уже о предвыборных обещаниях.
Не менее "изящно" обошлась партия "Авода" с проблемой Самарии и Иудеи. Сначала Рабин произвел интеллектуальный анализ и разделил все поселения на две категории: поселения "политические" и поселения "оборонные". Затем, за два дня до выборов, Авигдор Кахалани сделал от имени партии важное заявление. Телевидение показало его стоящим на скалистом склоне безымянного холма в Самарии; перед ним, как на ладони, лежал аэропорт Бен-Гурион во всех топографических деталях. Обводя местность рукой, Кахалани почти дословно повторил формулу своего вождя: "Невозможно вообразить, что мы отдадим это место, откуда просматривается аэропорт". Он однако забыл указать, что под этот критерий подходит процентов семьдесят территории Самарии и Иудеи. Только два часа спустя после победы Рабин разъяснил народу, что он имел в виду под "оборонными поселениями". Он перечислил Иерусалим, долину Иордана и, "может быть, Гуш-Эцион". Только из Гуш-Эциона виден аэропорт, но Кахалани стоял не там.
Такова была техника обмана. Она была бы недейственной без абсолютного и непоколебимого авторитета Рабина в качестве живого "Залога Безопасности Израиля". Атмосфера была благоприятной для Рабина. Народ еще верил в гарантированное превосходство ЦАХАЛа над арабскими армиями, взятыми поодиночке или всеми вместе. Но одновременно нарастало подсознательное недовольство слишком долгим периодом поражений и "не-побед". До поры до времени оно компенсировалось ностальгией по былым славным дням. С каждым успехом ХАМАСа или Хизбалы коллективное сознание Израиля все больше погружалось в сны-воспоминания о шести днях победы 1967 г., с каждой неудачей ЦАХАЛа росла ностальгия по тем дням, тем победам, тем командирам. Рос ностальгический авторитет Рабина-мифа, полководца "той войны", который заслонил собой реального неудачника 1992 г. Интуитивно Рабин уловил эту тенденцию и, возможно, именно поэтому он поддерживал интифаду и пограничную войну в Ливане в состоянии ни победы, ни поражения.
Самообман
Пока что мы говорили о том, как обманывали избирателей. Но иногда Рабин обманывал и самого себя. Он обещал, что покончит с террором, и видимо, действительно верил, что вслед за победой на выборах он поведет ЦАХАЛ к победе над ХАМАСом. Он считал, что электоральная победа развяжет ему руки, и он сможет воевать "по-настоящему", в полную силу. Рабин не понял, что он будет скован по рукам и ногам своими левыми союзниками. Возможно, Рабин наивно надеялся, что заключив соглашение с Арафатом, он сможет дать ему "испытательный срок" и, если Арафат "провалится на экзамене", можно будет все "переиграть заново". Действительность, разумеется, продиктовала совершенно иную схему.
Рабин поставил свою политическую судьбу в зависимость от успеха авантюры в Осло. Теперь партия "Авода" зависит от Арафата больше, чем Арафат зависит от нее. Понятно, что правительство "Аводы" сделает все возможное и невозможное, чтобы его протеже "успешно прошел экзамен", и любые нарушения соглашений в Осло игнорировались, игнорируются и будут игнорироваться правительством.
Но что же делал "правый лагерь" в 1992 г.? Он не делал ничего, по крайней мере, ничего существенного. Рабин сумел загнать его в ловушку, хотя правильнее было бы сказать, что "правый лагерь" сам эту ловушку построил и даже сам добровольно в нее заполз. В 1984 г. Ликуд в панике устранился от руководства армией и передал ее в руки Рабина. Тем самым он признал его высшим военным авторитетом страны, теперь ему нечем было возразить на манипуляции под прикрытием рабинской славы. "Молодая смена Ликуда" пыталась поколебать авторитет конкурента, планировалась даже публикация рассказа о том, как Рабин бежал с поля боя (см. гл.4), но на молодых "шикнули" и в Ликуде, и в МАФДАЛе, и в партии "Моледет". Удар по Рабину воспринимался, как удар по авторитету армии. ЦАХАЛ оставался "табу", его не решались критиковать, им можно было только восхищаться.
ГЛАВА 9. ЧЕРНЫЙ ДЕНЬ ИЦХАКА РАБИНА
Может быть, здесь сработала и политическая интуиция. Народ Израиля еще не был готов к работе по осознанию действительности, он предпочитал жить иллюзиями. Возможно, именно такова историческая перспектива "возвращения Рабина": это экзамен, который история уготовила народу Израиля и его государству. Рабин пришел к победе в результате планомерного обмана избирателей. Отказ от данных обещаний и лживые сообщения в парламенте стали нормой поведения его правительства. По сути дела Рабин выхолостил израильскую демократию. Опасность заключается в том, что антидемократическое поведение Рабина и партии "Авода" может вызвать тотальное разочарование в демократии как таковой со всем, что из этого вытекает. Разумеется, имеется и другая альтернатива: народ Израиля во имя демократии тем или иным способом свергнет Рабина или "прокатит" его партию на следующих выборах (написано до убийства Рабина).
Когда летом 1992 г. Рабин победил на выборах, он назначил сам себя министром обороны и начал активно вмешиваться в руководство армией. Видимо, в начале Рабин искренне верил, что сумеет если не победить интифаду, то, по крайней мере, удержать ее на медленном огне. Действительность в щепки разбила эту надежду. В декабре 1992 г. интифаде исполнялось пять лет. Было ясно, что ФАТАХ, ХАМАС и Исламский Джихад обязаны "отметить юбилей", следовало ожидать волны террористических действий. Можно было бы ожидать, что армия и полиция Израиля будут готовы. Но террористы снова застали нас врасплох и снова победили израильские силы безопасности. В Газе боевики ХАМАСа обстреляли патрульный джип, обгоняя его на легковой машине. Они убили троих солдат. Та же схема нападения была повторена затем в Хевроне. Но самый дерзкий удар был нанесен в Лоде, в пределах "суверенного Израиля", как любил выражаться Ицхак Рабин. Там был похищен и убит солдат Нисим Толедано.
Для Рабина это было слишком. Его нервы не вынесли напряженного темпа событий, как это уже случалось с ним в 1948 и 1967 гг. Для того чтобы противостоять террористической войне, нужны "длинное дыхание" и твердая воля. Пять лет интифады уже доказали, что этих качеств у Рабина нет. Не появились они и за первые шесть месяцев пребывания на посту премьера. По-прежнему Рабин был способен только на "драматические акты", совершенно бесполезные в войне с террором. Однако на этот раз реакция была даже не драматической, а просто истерической. Рабин решил "ударить" по политическому руководству: он приказал выслать из страны 400 активистов ХАМАСа. В течение пяти лет политическое руководство ООП и ХАМАСа было своего рода "табу" для сил безопасности Израиля. Солдат посылали гоняться за мальчишками, бросавшими камни и бутылки, но политическая и организационная структура интифады находилась "вне сферы борьбы", более того, левые активисты Израиля имели обыкновение встречаться с лидерами террористов, устраивать совместные симпозиумы, пресс-конференции и т.п. Изгнание 400 хамасников показало, что эта концепция обанкротилась, но никакой новой концепции не было создано. Просто второпях, непродуманно и истерично, было произведено нечто, чтобы не стало ясно, что правительство не знает, что делать. В числе 400 были случайные лица, а также те, кто находился под следствием. Они унесли с собой ценную информацию, которая, возможно, могла бы спасти несколько жизней. Вскоре, под давлением США, палестинской делегации на переговорах в Мадриде и израильских левых кругов, Рабин начал сокращать сроки изгнания, и возвращать изгнанных - сначала выборочно, а в конце концов, всех оптом. Разумеется, вернувшись, они остались на свободе, обещание вернуть их в тюрьмы не было выполнено, что уже никого в Израиле не удивило.
Понятно, что истерические и непоследовательные действия сил безопасности под руководством Ицхака Рабина не остановили волны террора. В марте 1993г погибли сержанты Йоси Шабтай (в секторе Газы) и Авиталь Гейтани (в Самарии). Последовала серия "ножевых нападений" в городах суверенного Израиля. В мае арабские подростки ранили двух десантников, которые несли еду своим товарищам на наблюдательном пункте в Шхеме. Арабы забрали оружие раненых и скрылись. ХАМАС победил Рабина.
Рабин должен был обвинить самого себя, но он обвинил во всем ЦАХАЛ. Министр обороны и бывший начальник Генштаба потерял веру в свою армию. Рабин пришел к выводу, что еврейская армия не в состоянии победить террористов Самарии, Иудеи и Газы.
Не затихала и пограничная война в Южном Ливане. На северной границе концепции Рабина тоже привели к военным поражениям, на этот раз ЦАХАЛ был побежден отрядами Хизбалы. В мае погибли четыре десантника (от огня своих же товарищей). В июне погибло пятеро и было ранено восемь.
Рабин еще пытался спасти "честь ЦАХАЛа", и в июле была проведена операция "Суд и возмездие". На этот раз Рабин не решился ввести в дело наземные силы. К границе были придвинуты артиллерийские батареи, и они вели массированный огонь по ливанским деревням. Операция окончилась без значительных успехов.
"Черный день" Рабина наступил в четверг, 19-го августа. Восемь солдат погибло в Южном Ливане, и девятый скончался позднее от ран. Израиль был потрясен. Гнев граждан выразил Рафаэль Эйтан, сам в прошлом начальник генштаба: "Начальника генштаба (Эhуд Барак) следует сместить, командующий Северным округом (Ицхак Мордехай) должен уйти в отставку". Рабин почувствовал, что приближается развязка.
Соглашения в Осло
В тот же день 19 августа в столице Норвегии состоялась двадцатая по счету встреча представителей Переса-Бейлина с представителями ООП. До сих пор Рабин держал эту "опцию" про запас. Но теперь обстоятельства изменились. Рабин увидел, что ЦАХАЛ, который он "строил" в течение десяти лет, не в состоянии обеспечить даже самые минимальные политические потребности государства. Военная карьера Рабина пришла к концу, и в конце ее было разбитое корыто. Все концепции Рабина обанкротились, все его обещания потеряли смысл. Он даже не осмелился признаться себе, что он и только он несет ответственность за плачевное состояние ЦАХАЛа и за неверное определение политической линии. Что он и назначенные им генералы не умеют вести войну и мешают низовым командирам проявлять инициативу. Эти признания требовали интеллектуальной и гражданской смелости. Это было превыше его сил.
Может быть, Рабин предпочел бы пойти поспать, как в 1948 г., или "отравиться никотином", как в 1967 г., но на этот раз это было равносильно отставке. Отставки Рабин не хотел, он искал другого способа увернуться от ответственности. Он нашел его: Рабин уступил нажиму Переса и дал "зеленый свет" соглашениям в Осло.
В течение без малого десяти лет стоял Рабин во главе сил безопасности Израиля. К концу десятилетия обычными явлениями стали в ЦАХАЛе несчастные случаи на учениях, разгильдяйство охраны в пещере Махпела в Хевроне, успехи ХАМАСа и победы Хизбалы. Это не "единичные оплошности", это норма ЦАХАЛа 90-х гг., и это результат руководства Рабина. Ныне Израиль не в состоянии защитить себя в той войне, которую ведут против него арабы. Рабин признал этот факт в качестве непреодолимого "закона природы", поэтому он вступил на спираль распада: отказа от всех принципов и идеалов, передачи стратегических районов в руки потенциального противника, ликвидации сионистского базиса государства.
В политических спорах с оппозицией Рабин использует гуманистическую риторику, но не гуманизм руководит им в его политической деятельности. Решения Рабина определяются банкротством концепций и неспособностью принять ответственность за ошибки и неудачи. В мае 1967 г. Рабин еще был в состоянии признаться Вайцману: "Государство страдает из-за моих ошибок. Тот, кто делает такие ошибки, должен уйти". Но с тех пор прошло 27 лет: в 1994 г. не было шансов, что стареющий Рабин решится на такое признание.
Кое-кто в Израиле был рад распаду личности Рабина. Рабин-кукла, Рабин-марионетка позволял им осуществлять свои цели. Возможно, они считали, что приносят этим благо Государству Израиль. Но есть и другие. Те, для кого принципы демократии не являются простой манипуляцией. Кто полагает, что во главе государства должен стоять человек, который разбирается в военных вопросах, понимает систему международных отношений и психологию Ближнего Востока. Те, кто считает, что глава правительства должен обладать твердой волей и должен быть в состоянии идти к цели, которую он поставил перед собой, и которую приняли граждане страны. У них есть все основания испытывать тревогу за будущее Государства Израиль.
Эта книга в ее русской версии окончена уже после трагической смерти Ицхака Рабина. Как всегда, мы сосредоточимся в основном на военном аспекте события. Правительственная комиссия еще не закончила своей работы, но уже сейчас ясно, что имел место полный провал всей Службы безопасности. На "пятачке", который должен был быть чист от посторонних, царил полный балаган и анархия. Может показаться, что какой-то "злой дух" преследовал Рабина в последние годы его жизни. Любая военная структура, которой он управлял, начинала деградировать и разваливаться. В продолжении исследования будет показано, что это - не злой дух, и не дурной глаз, и этот эффект мог бы быть однозначно предсказан на основе теории и исследования истории ЦАХАЛа и карьеры Рабина. Но теория и ее выводы могут быть поняты только на основе "деталей", изложенных в последующих главах настоящего тома. "Бог пребывает в деталях" - афоризм Эйнштейна верен для истории Израиля не менее чем для теоретической физики.
РАЗДЕЛ II. СТАНОВЛЕНИЕ ЛИЧНОСТИ
Биографии исторических деятелей принято начинать с истории их семьи, с детских и юношеских лет. Это не случайно. Поступки человека диктуются как историческими обстоятельствами, в которых он действует, так и его внутренней психологией. Между тем именно в детские годы, в семьеи в школе закладываются основы личности человека. Правда, сильные люди способны изменить свою личность, или развиваться не стандартным путем. Впрочем, относительно Ицхака Рабина, эта "опасность" невелика, ибо он свидетельствует о себе самом: "Мой жизненный путь самым решительным образом сформирован моими родителями, влиянием родительского дома и школой, где я учился". А также: "В общем и целом можно сказать, что я остался таким же каким и был (в раннем возрасте)". Оба аспекта - и родительский дом и школа - будут изучены нами.
В биографиях такого рода существует определенная опасность: их герои могут быть неправильно поняты, без знания общего фона. Может сложиться впечатление, что рассказываемые истории являются типичными для эпохи, или наоборот, чем-то совершенно исключительным. Поэтому мы проводим "параллельную биографию" человека, почти неизвестного в Израиле - Арье Теппера. Читатель должен при этом помнить, что, при всем их различии, оба они принадлежат к "социалистическому потоку" в сионизме. Израильское общество было и остается плюралистическими, и не следует проводить слишком широких обобщений.
Источники
Естественным образом, наши материалы базируются в основном на воспоминаниях разных людей о самом Рабине и о его родителях. Четыре источника используются особенно часто. (1) Элиэзер Смоли, биограф матери Рабина, (2) Роберт Слайтер, биограф Ицхака Рабина, (3) книга Рабина "Отцовский дом", (4) книга Рабина "Послужной список". Мы будем обозначать их как "См", "Сл", "От.д" и "П.сп" с указанием страниц.
ГЛАВА 10. РОДИТЕЛИ
1. Материнская линия: Роза Коhен
Роза Коhен, мать будущего начальника генерального штаба , министра обороны и главы правительства Государства Израиль, родилась в 1890 г. в Могилеве в зажиточной и многодетной семье Ицхака Коhена. Вскоре семья переехала в Белосток, а затем, после смерти матери, в Гомель. Этот город был знаменит в истории евреев Российской империи: там была создана самая эффективная организация еврейской самообороны. В сентябре 1903 г. в Гомеле начался погром. Первыми против евреев выступили железнодорожные рабочие. К ним примкнул и прочий сброд. Громил встретили еврейские дружины, численностью в несколько сот человек, вооруженные палками и даже револьверами. "Боем" руководил Йеhуда Ханкин. Вмешались войска. Первый же залп уложил трех еврейских боевиков. Тем не менее, борьба продолжалась, и не раз удавалось рассеивать погромщиков. Среди евреев было 12 убитых и тяжело раненых, среди христиан - восемь. Самопожертвование еврейских юношей спасло еврейскую массу Гомеля"Страх напал на громил",и этого страха хватило на несколько последующих лет. Впоследствии Ханкин со своими друзьями уехал в Эрец Исраэль и основал там военные организации самозащиты: "Бар-Гиора" и "hа-Шомер". Сионизм не был редкостью в Гомеле. Дядя Розы, Мордехай Бен-Хилель-hа-Коhен тоже уехал в Палестину. Мы еще встретим его в нашем рассказе.
Но интеллектуальная атмосфера евреев России (и Гомеля) не исчерпывалась сионизмом. На "еврейской улице" действовали также социалисты самых разных течений: социал-демократы, эсеры, социалисты-сионисты (Поалей Цион) и, наконец, антисионистский Бунд. Социализм не миновал семью Розы Коhен. Один из ее братьев был в числе основателей Бунда, другой брат примкнул к эсдекам. В доме Коhенов происходили горячие идеологические дискуссии, которые повлияли на юную Розу. Больше всего увлекала ее анархо-народническая идеология Михаила Бакунина. Он звал революционеров "идти в народ" и бороться с правительством методами "индивидуального террора".
Глава семьи Ицхак Коhен занимался торговлей лесом и больше бывал в Петербурге, чем в Гомеле. Вместе с тем, он оставался религиозным евреем, и взгляды его детей не были ему по нраву. В тайне от отца Роза начала учиться в гимназии (вероятно экстерном). Деньги за учебу она зарабатывала частными уроками. Когда это стало известно отцу, в семье начались тяжелые конфликты. Теплой семейной атмосферы Роза не получила в родительском доме. Не дала она ее и своим будущим детям.
Под влиянием своего брата Роза присоединилась к Бунду. Она вошла в партийную работу, пополнив ряды партийных функционеров. После революции 1905 г. социалисты уже не были вне закона, деятельность в Бунде не означала обязательного ареста. Окончив гимназию, Роза работала в фирме своего отца. Возможно, он думал втянуть ее в "семейное дело", но для нее это было осуществлением принципа "общения с народом".
Правда, "народ" этот был русский, а не еврейский. Отношения еврейских социалистов с национальной идеей были сложны и противоречивы. С точки зрения теории социализма "национального вопроса" не существовало, вместо него существовал "Интернационал" - всемирное братство трудящихся всей земли. Реальное положение было сложнее. На окраинах Российской империи национальные движения были главным фактором общественной жизни, но они имели шанс на успех только при условии разрушения Российской Империи. Социализм был идеальным орудием разрушения. Поэтому национальные движения очень часто сливались с социализмом. Еще более запутанным было положение народа "избранного и разбросанного", ненавидимого всеми, включая и братьев по классу и идеологии. Сам Маркс не забыл упомянуть, что "освобождение человечества от власти денег, есть освобождение от власти еврея". Маркс крестился в детстве. Так же поступил и Гейне, и дед Ленина - это был один из путей "личного решения еврейского вопроса". Но еврейско-социалистическая голова не ограничилась одним решением, она изобрела целый спектр позиций, от растворения в общемировом движении до построения "нового общества" в отдельно взятой Палестине. Где-то посередине находился Бунд. Он оставался движением евреев, но он был враждебен идее сионизма. Роза Коhен тоже была антисионисткой.
Следующее достоверное свидетельство застает Розу Коhен в Петербурге, после февральской революции. Ей уже 27 лет, она все еще не замужем, живет партийной работой. Мировая война резко ухудшила положение евреев России. Империя терпела позорные поражения, которые в итоге привели ее к развалу. Поражения объясняли "предательством и шпионажем" евреев западных губерний. Русская армия изгоняла еврейское население из прифронтовой полосы, которая все время откатывалась на Восток. Тысячи, если не десятки тысяч евреев были убиты по приговорам полевых судов или вовсе без суда. Все знали, что это только цветочкиягодки придут, когда распадется центральная власть, и было ясно, что этот день приближается неотвратимо. Не удивительно, что в еврейской среде росли сионистские настроения. Их подогревали два обстоятельства. Во-первых, английская армия начала бои за Палестину, во-вторых, "февральские свободы" открыли широкие возможности для национальной активности. Обе тенденции соединил воедино Иосиф Трумпельдор. Он предложил создать в России стотысячную еврейскую армию и отправить ее в Палестину. Това Хаскина пишет об атмосфере тех дней: "Бодрость и перемены в еврейской среде: Бунд, сионизм, Поалей Цион и Цеирей-Цион. Новые веяния в среде сионистских студентов в Петербурге, и у всех одна мечта: создать коллективы на Земле Израиля. Ося Трумпельдор впереди всех. Новый дух овладел и теми, кто до сих пор стоял в стороне. Даже брат Розы приблизился к сионистской идее, но не Роза. Она была и осталась бундовкой". Отрицательное отношение Розы к сионизму было очевидно. Ее биограф подводит итог тем дням: "Ни декларация Бальфура, ни деятельность Трумпельдора не поколебали Розу, и нисколько не повлияли на нее". Антисионизм был неотъемлемой частью ее личности.
2 ноября 1917 г. была опубликована Декларация Бальфура:Британская империя признала право еврейского народа на "национальный дом в Палестине". Это была величайшая победа политического сионизма, но радость русских сионистов продолжалась не долго. Через 5 дней большевики совершили переворот. Начался кровавый водоворот гражданской войны, ворота страны были закрыты. Что делала Роза в эти годы? Известно, что многие бундовцы присоединились к революции. Они вошли в РКП(б), им даже засчитали партийный стаж, использовали для дела революции и пересажали в годы чисток. Но Роза пошла иным путем.
Известно, что какое-то время Роза руководила кирпичным заводом. Она вошла в конфликт с большевистскими властями. Розу собирались уволить, но рабочие отстояли ее. Они организовали стачку и победили. Впоследствии Роза начала изучать химию, от нее потребовали вступить в партию, она отказалась, и ей пришлось оставить учебу. Эти два эпизода указывают на индивидуализм и стойкость характера Розы. Можно только сожалеть, что она не передала эти черты своему сыну. Роза поняла, что ей не ужиться в новой России. У нее были друзья в Швеции, она собиралась поехать к ним. Но уже тогда было не так-то просто уехать в Европу. Зато ей подвернулась уникальная возможность уехать "на юг". В 1919 г. она оказалась в Одессе, и как раз тогда отплывал оттуда в Палестину пароход "Руслан": первый корабль в Палестину после начала войны, и на долгие годы - последний. По свидетельству очевидцев "Руслан" прибыл в Яффо под двумя флагами: бело-голубым (флагом сионизма) и красным (флагом социалистов). "Руслан" увозил знаменитых евреев, таких как Хаим Нахман Бялик и Рахель Блувштейн, а также социалистов организации "hе-Халуц", которые ехали в Палестину, чтобы стать там "пролетариями". Среди прочих пассажиров, "Руслан" вез в Палестину и Розу Коhен. Ей было тогда 29 лет. Через 3 года она родит своего первенца и назовет его: Ицхак.
2. Отцовская линия
Мы оставим пока Розу плыть из Одессы в Яффо и обратимся к будущему отцу Ицхака. Здесь перед нами предстанет иной жизненный путь. Нехемия Рубинев (Рабин) родился в 1886 г. в местечке Бесидрович под Киевом в очень бедной семье. Отец умер, когда ему было 10 лет. Нехемия должен был начать работать, чтобы прокормить семью, что не является редкостью в бедных семьях. Нехемия работал на мельнице и отдавал заработок семье. Но это продолжалось не слишком долго. Вскоре он оставил семью и местечко, перебрался в другой город и порвал связи с семьей, даже с матерью. На новом месте он снова работал на мельнице, но на теперь все заработанные деньги оставались при нем. Когда Нехемия подрос, он втянулся в революционную деятельность. В 1904 г. он попал под подозрение властей и встал перед выбором, который должен сделать каждый начинающий революционер: пройти через арест, ссылку, эмиграцию, или оставить "тропу революции". Нехемия выбрал второй путь. Он эмигрировал в Америку.
Как и все иммигранты, Нехемия сначала прибыл в Нью-Йорк, потом он переехал в Сан-Луис и, наконец, обосновался в Чикаго, где работал на швейной фабрике. Он не сделал блестящей карьеры в стране неограниченных возможностей, но каким-то образом он все же обосновался там. Тысячи эмигрантов в положении не лучше, чем Нехемия, высылали деньги своим семьям, "вытягивали" их за собой из проклятия "черты оседлости", бедности и опасности погрома. Тысячи, но не Нехемия. Он не восстановил связей с семьей.
Нехемия продолжал вращаться в социалистических кругах и присоединился к социалистическо-сионистской партии "Поалей Цион". Систематического образования он не получил ни до, ни после этих лет. Свое мировоззрение и свои знания он почерпнул из социалистической агитации в России и в Америке. Ни там, ни здесь они не отличались глубиной.
В 1914 г. началась мировая война. Для еврейского народа она стала воплощением "бундовской" идеи (помимо ее социалистической компоненты). Евреев разделили границы военных союзов; граждане или подданные "Моисеева закона", мобилизованные во враждебные армии, воевали за чужие интересы. Еврейские общины шли в этой войне разными путями, но не прерывалась их связь с Эрец Исраэль.
В Турции в 1915 г. власти осуществили геноцид армянского населения империи. Горы трупов остались после резни и насильственной депортации в никуда. Следующими на очереди были евреи, но вмешательство сионистов Германии и Австро-Венгрии (а также президента США Вудроу Вильсона) спасло их. Еврейская солидарность была сильнее и эффективнее солидарности христианской. Произошло нечто необычайное: турки депортировали евреев, подданных стран Антанты, но депортировали не в никуда, а в Египет, который находился под властью враждебной Англии.
Америка была нейтральной почти до конца войны. Нейтральность предоставила еврейской общине Америки совершено особые возможности. Еврейские благотворительные организации помогали евреям России и остаткам еврейского населения Палестины. Эта благотворительность осуществлялась на деньги еврейской буржуазии, "час" еврейских социалистов пришел только в конце войны.
В Англии глава сионистов, д-р Хаим Вайцман, имел обширные личные связи в правящих кругах Англии. В аристократической Англии личные связи значили много. Кроме того, Вайцман был ученым-химиком, и он разработал технологию, крайне важную для военной промышленности. Этот научный успех вместе с личными связями породили самое важное достижение политического сионизма: Декларацию Бальфура.
В самой Палестине положение еврейской общины было очень шатким. "Новые эмигранты" были в основном поданными стран Антанты (прежде всего, России), однако среди них имелось и "турецкое течение"; в частности "протурками" были Бен-Йеhуда, а также Бен-Цви и Бен-Гурион. Последний пытался организовать еврейские части в составе турецкой армии, но турецкие власти "похоронили" эту инициативу.
Аналогичную идею развивали также (применительно к британской армии) Трумпельдор и Жаботинский. Им удалось (не без помощи Вайцмана) добиться создания еврейских батальонов, которые в составе армии генерала Алленби приняли участие в боях за Палестину (1917-1918). В конце 1917 г. Бен-Цви и Бен-Гурион, находясь в Америке, организовали американский еврейский батальон. В четырех местах создавались еврейские батальоны: в Александрии (из депортированных "палестинцев"), в Англии, в Америке и в Палестине (в той ее части, которая была завоевана англичанами). Но, собственно говоря, они почти целиком состояли из "русских евреев". Все другие должны были служить в "национальных" армиях "своих" государств.
В американском батальоне было много членов партии Поалей-Цион. Бен-Гурион был солдатом батальона, и Нехемия Рабин - тоже. Батальон прибыл в Палестину уже после того, как Алленби завоевал ее. После окончания войны Нехемия остался в стране. Он прошел курс техников телефонной связи и получил должность ответственного за телефонную сеть Севера, однако его контора находилась в Иерусалиме. Здесь в 1921 г. он впервые встретил Розу Коhен.
3. С палубы "Руслана" в Старый Город через "группу Кинерет"
Мы оставили Розу Коhен на палубе парохода "Руслан". Ее племянница Роза Гинзбург вспоминает: "Если говорить честно, Роза Коhен приехала в Страну Израиля случайно. Она села на пароход "Руслан" просто потому, что в те дни у нее не было другой возможности оставить Россию. И на корабле, и в Палестине она всегда подчеркивала, что она остается антисионисткой, что она не "сделала алию", но всего лишь приехала навестить родственников: "фанатиков-сионистов", которые уже много лет тому назад приехали в пустынную Палестину и говорят на "лошен койдеш" (иврите)".
Мы уже говорили, что на "Руслане" ехала и поэтесса Рахель Блувштейн. Ее сестра Шошана рассказывает, что Рахель провела немало часов в беседах с Розой. Обе женщины родились в 1890 г., обе были одиноки (Рахель умерла бездетной), обе выросли в семьях, где "отец-тиран" пытался навязать всем свою волю, обе были исполнены гордыни. На этом сходство кончается. Рахель обладала даром общения, она впитывала чужие идеи и дарила другим свои, Роза (как и ее сын) не умела контактировать с людьми. Рахель мечтала о создании нового общества и нового человека, Роза была запрограммирована на разрушение старого мира. Она была и осталась разрушительницей. Рахель была полна идей пацифизма, Роза выросла в атмосфере еврейской самозащиты и революционной борьбы. По прибытии в страну их пути разошлись, хотя обе женщины жили неподалеку: Рахель в Дгании Алеф, Роза в "группе Кинерет". Там она попала в водоворот дискуссий и в атмосферу физического труда.
Мы начнем с дискуссий. Политическая жизнь страны была полна споров и словесных сражений. Партии создавались, объединялись и распадались. Пролетарская революция" в России выделила из "левых Поалей-Цион" ядро будущей Компартии Палестины. Набирал силу новый лидер социалистического сионизма Бен-Гурион. Жаботинский формировал круг ревизионистских идей. Особо близким сердцу Розы был спор о самообороне ишува. Исраэль Шохат, лидер организации hа-Шомер, добивался независимого положения, он хотел превратить свою организацию в профессиональную армию. Для Бен-Гуриона самостоятельность военной организации была неприемлема, он требовал, чтобы силы самообороны были полностью подчинены политическому руководству. Организация "hа-Шомер" была социалистической, она подчинилась "требованиям идеологии", не понимая, что на самом деле это были требования аппарата. Ишув остался без военной организации.
Как раз в конце 1919 г. началось восстание бедуинов на севере Галилеи. После раздела Турецкой Империи эта территория была передана Франции. Два еврейских поселения: Тель-Хай и Кфар-Гилади оказались в самом центре боев. Йосеф Трумпельдор с группой товарищей решили отстоять поселения, чтобы Северная Галилея была включена в "еврейский национальный дом". Четыре месяца поселенцы удерживали позиции, тщетно взывая о помощи. Жаботинский предлагал эвакуацию, Бен-Гурион медлил. В конце концов, Элияhу Голомб, человек Бен-Гуриона, вышел на помощь из Тель-Авива. Он опоздал. Как в дешевом фильме, отряд Голомба встретил обоз, который увозил поселенцев в Метуллу. Трумпельдор уже был убит. С его смертью ишув лишился своего естественного военного руководителя.
Тем временем Роза продолжала жить в "группе Кинерет". Она и там считала необходимым оправдываться перед друзьями за свое пребывание в Палестине. Она говорила им, что приехала всего лишь с коротким визитом, что она против сионизма и против строительства страны. По крайней мере, еще год, после того как оставила "Кинерет", она продолжала быть антисионисткой.
Полтора года провела Роза в "группе Кинерет". Она осталась бундовкой: не только антисионисткой, но и социалисткой. "Группа Кинерет" была социалистическим коллективом, все были равны в физическом труде. Это соответствовало идеалам Розы. Роза хотела доказать своим товарищам-сионистам, что она способна превзойти их на трудовом фронте. Зимой 1920 г. Роза работала на посадках эвкалиптовых деревьев и подхватила малярию. Она очень ослабла, сказалась болезненность, унаследованная от матери. В этих обстоятельствах она вспомнила о своих зажиточных иерусалимских родственниках и наконец-то нанесла им визит, ради которого она якобы и приехала в Палестину. В апреле 1920 г. Роза находится в Иерусалиме. Здесь она встречает Нехемию Рабина и решает остаться в Палестине. Эта встреча происходит на фоне трагических событий.
4. 1920г. Праздник Наби-Муса. Погром в Иерусалиме
В 1920 г. еврейский Песах и христианская Пасха пришлись на одни и те же дни. С ними совпал и мусульманский праздник "Наби-Муса". Было очевидно, что арабы используют эти дни для разжигания страстей. В стране еще не было гражданской власти, военная администрация, начиная с самого Алленби, относилась враждебно к сионизму и откладывала выполнение Декларации Бальфура. Надеждой ишува были еврейские батальоны. Были созданы и советы самообороны. Во главе совета в Иерусалиме стоял Зеев (Владимир) Жаботинский, который после гибели Трумпельдора считался высшим военным авторитетом ишува. Совет был составлен на партийной основе: Рахель Янаит и Цви Надав ("hа-Шомер"), Авиэзер Йелин ("Маккаби") и два представителя демобилизованных солдат (Ицхак Чижик и Нехемия Рабин). Считалось, что Рабин прошел военную подготовку (как мы знаем, он не участвовал в боях), поэтому он был назначен ответственным за хранение оружия и за инструктаж.
Состав совета обороны во многом определил судьбу ишува, и его влияние сказывается до наших дней. В нем были представлены две основные концепции. С одной стороны была концепция силы, "железной стены", разработанная Жаботинским. С другой стороны была идея социалистического пацифизма, восходившая к идеям круга поэтессы Рахели. Жаботинский не понял ситуацию. Он не оценил важность силовых постов в общественных структурах. В совете обороны большинство принадлежало социалистам разных течений. Движение "hа-Шомер" разрывалось между здоровыми военными инстинктами (и опытом) и обязательной для социалистов идеологической дисциплиной. Уже было доказано, что дисциплина превзойдет инстинкты, недовольные оставят Хагану и образуют ЭЦЕЛЬ, но будет уже поздно. Лирически-пацифистские концепции станут основой "военной идеологии" ишува. Родину можно будет только выкупать деньгами и трудом, силу можно будет использовать только в безвыходных ситуациях и притом исключительно в ограниченных масштабах. Завоеванное в бою не будет принадлежать евреям, его предпочтут "вернуть" арабам. Победа этой идеологии была утверждена ошибкой Жаботинского; она будет воспроизведена его "последователями" в 90-х гг., когда они возведут Ицхака Рабина на постамент непререкаемого военного авторитета и не удосужатся разработать альтернативные подходы.
Но вернемся к событиям 1920 г. Жаботинский приготовил в Новом городе 36 оборонительных позиций, он обратился к лидерам Еврейского квартала Старого города, предлагая организовать самооборону и прислать людей. Предложение было отвергнуто. Евреи Старого города гордились своей непричастностью к сионизму и хорошими отношениями с арабскими соседями. Им не были известны уроки погромов Восточной Европы. Аналогичный ход мысли был типичен и для немецких евреев в 20-х гг., когда они полагали, что немецкий антисемитизм ограничится "некультурными Ostjuden" и обойдет их стороной. Такое же непонимание истории определяет и идеологию современных "левых Израиля.
Начались праздники. Первые два дня были использованы для антиеврейской агитации. Английская военная администрация почти открыто демонстрировала пренебрежение к евреям и ненависть к сионизму. Ободренные бездействием властей прибыли в Иерусалим около 500 погромщиков из Хеврона. К ним присоединились сотни арабов Иерусалима во главе с Амином Хусейни.
Напасть на еврейские кварталы Нового города они не решились. Разграбив магазины на улице Яффо и убив несколько евреев, погромщики двинулись в переулки Еврейского квартала. Они кричали: "прольем еврейскую кровь! Не бойтесь, правительство с нами!" Произошел типичный погром с убийствами, грабежами, изнасилованием и т.д. Большинство жертв было в смешанных кварталах. В Еврейском квартале все же сумели защититься.
Боевики еврейской обороны вышли к Яффским и Шхемским воротам Старого города, но их остановили заслоны индийских войск, которые угрожали открыть пулеметный огонь. Только после полудня власти разрешили санитарным машинам больницы "Хадаса" прийти и позаботиться о раненых. С этими машинами проникли в Старый город и несколько вооруженных активистов. Среди них был и Нехемия Рабин.
Роза Коhен тоже пришла в Еврейский квартал. Погромы были ей знакомы еще с детских лет в Гомеле, еврейская самооборона была у нее в крови. Она переоделась санитаркой индийских частей и пробралась в Старый Город. Нехемия заметил странную фигуру в белом и остановил Розу. Между ними разгорелся спор, оба кричали друг на друга на идиш. В разгаре "дискуссии" Роза выхватила револьвер из рук солдата Еврейского Легиона. Такой была первая встреча Розы и Нехемии.
Роза оставалась в Квартале в течение 9 дней, помогая раненым. Биограф Розы утверждает (и этому можно поверить), что события иерусалимского погрома определили ее судьбу. "Душа Розы жаждала деятельности, еврейская самооборона была знакома ей. Она предпочла борьбу в Палестине спокойной жизни в Швеции. Роза не стала сионисткой, но один из многих аспектов национального возрождения был близок ей. В ней жила искренняя потребность действовать, оказывать помощь, защищать и спасать. Я не сомневаюсь, что если бы Роза застала в стране идиллию первых поселенцев, она вскоре покинула бы страну. Но перед ней была совсем иная действительность: нищета, болезни, разруха и опасность. Здесь были нужны ее деятельные руки. Широкое поле деятельности лежало перед ней, оно тянуло ее и приковало к себе до последнего дня ее жизни".
После событий в Иерусалиме Нехемия был арестован на три дня. Жаботинский был отдан под суд за самовольные действия (он все еще носил мундир офицера английской армии). В его отсутствие власть в Совете обороны окончательно перешла к социалистам. По их версии Жаботинский принципиально не хотел посылать бойцов в Старый город. "Вы хотите повторить авантюру Трумпельдора? Старый город невозможно защитить!" - так, по их словам, говорил Жаботинский. Трудно сказать, верна ли эта версия, но с тех пор за Жаботинским и его последователями утвердилась кличка "болтунов", которые только провозглашают лозунги, а дело делается социалистами.
В 1921 г. по стране снова прошла волна погромов. На этот раз их центр был в Яффо и в пограничных кварталах Тель-Авива. Был убит писатель Йосеф-Хаим Бренер: кумир "халуцов-социалистов". Хагана не была готова к этим событиям. Еврейский батальон вышел на защиту жертв погрома и его командир был снова отдан под суд.
5. Встреча в Хайфе
После погрома 1920 г. Роза переехала в Хайфу и начала работать бухгалтером в торговом доме "Хирам", который принадлежал ее родственникам. Разумеется, она не оставила общественной деятельности. Она участвовала в деятельности Рабочего совета Хайфы и в местной Хагане. Ее деятельность описывает Смоли со слов Нехемии Рабина: "Когда в мае 1921 г. начались "события" (т.е. погромы) в Яффо, в Хайфе не было никого, кто бы мог противостоять убийцам, замышлявшим уничтожить еврейское население, рассеянное по арабским кварталам. И тут появилась Роза. Она вынула из кармана 10 лир (значительная сумма по тем временам), заказала сотни дубинок, вооружила ими молодых ребят и расставила их по городу: быть на страже. Отнюдь не легко было формировать единые и дисциплинированные отряды из сефардов и людей 3-й алии. >Не легко было заставить эти смешанные группы патрулировать в переулках Старого города (Хайфы) или около арабских кофеен, и вместе с тем держать их в рамках дисциплины и самообладания. Но достаточно было одного взгляда Розы, чтобы установить дистанцию, уладить конфликты, сгладить различия в воспитании и темпераменте. А если было нужно, если какой-нибудь легкомысленный парень начинал действовать по собственному разумению - она отнюдь не чуждалась применить силу. На глазах у всех отвешивала пощечину зачинщику, отнимала у него "оружие" и устраняла его из рядов защитников - на страх остальным". Этот фрагмент интересен не только описанием событий, он рисует и тиранический характер Розы, и характерные черты "стиля" ее лидерства. Впрочем, Смоли полагал, что он рисует вполне положительный образ.
"Когда распространилось известие о том, что конференция в Сан-Ремо приняла к выполнению Декларацию Бальфура, вновь возросло напряжение между арабами и евреями. Роза приказала занять позиции. После полудня прошел слух, что прервана связь с еврейским поселением Тира, и возможно нападение из соседней арабской деревни. Роза села на коня, поскакала в Тиру и лично убедилась, что нападения нет. Возвращалась она уже ночью. На склонах горы Кармель она различила какие-то палатки, которых не было раньше. Она направилась к ним разузнать, в чем дело. На обратном пути конь "взыграл" и налетел на телеграфный столб. Роза упала на землю и вернулась пешком вся в ранах и ссадинах".
Удивительно отношение Ицхака Рабина к этой стороне деятельности его матери. Можно было бы ожидать законной сыновней гордости ее смелостью. Но он не упоминает о ней ни полслова. О "военных традициях" своей семьи Рабин пишет лишь вскользь. Можно лишь гадать о причинах этого "умолчания". Возможно, "героизм" Розы и Нехемии ставит в невыгодное положение Ицхака, у которого личная храбрость не была сильной чертой характера (см. ниже). Но возможно и другое объяснение. В личности Розы заметны следы "тиранизма", присущие и ее отцу. Семейный дом четы Рабин не был теплым. Жизнь родителей была посвящена общественной деятельности, дети были на втором плане. Вполне возможно, что Ицхак остро нуждался в материнской ласке, но не получал ее. Он мог инстинктивно чувствовать, что причиной его душевных страданий является "гиперактивность" его матери на общественном поприще. Тогда "умолчание" можно объяснить как запоздалую фрейдистскую месть.
Рабин не унаследовал сильный характер своей матери, но, к сожалению, унаследовал ее "тиранизм, причем совершенно не важно, идет ли речь о наследии генетическом, или культурном. Рабин был холоден с людьми, неспособен к дружбе и личным контактам. Он был груб с сотрудниками, не говоря уже о подчиненных. Он открыто презирал свой народ и даже своих избирателей. Ицхак Рабин говорил о себе: "Верно, что я человек, в известной мере замкнутый. Я не знаю чем отличается человек общительный от необщительного. Есть люди, которым легко выражать себя, и есть люди, которые меньше способны на это. Мне кажется, что я отношусь ко второму типу".(Сл., 32).
Вернемся к 1921 г. Нехемия получил перевод в Хайфу. Роза и Нехемия вновь встретились и на этот раз решили покончить с холостяцкой жизнью и жить вместе. Нет никаких известий об их свадьбе, что свидетельствует об их прочной приверженности к марксистской идее отмирания семьи, частной собственности и государства.
Роза, как и ее мать, была болезненна, беременность была нелегка для нее, и она снова на время перебралась в Иерусалим. Так оказалось, что Ицхак Рабин родился в Иерусалиме (1922), место рождения является совершенно случайным в его биографии, тем не менее, оно вошло составной частью в "миф о Рабине". Это характерно для мифологических культур: в них нет интеллектуальной традиции анализа истории, анализ заменяется "выхватыванием" отдельных, иногда совершенно случайных и второстепенных фактов, обычно даже не фактов, а легенд.
6. "Красная Роза" в Тель-Авиве.
Через некоторое время после рождения Ицхака семья переехала в Тель-Авив. Роза и здесь была в центре общественной деятельности. Она была членом Рабочего совета, Совета Хаганы, Родительского совета, занималась социальной помощью и т.д. Она никогда не входила в официальное руководство ишува, и на то была простая причина: она демонстративно не присоединялась ни к одной из сионистских партий. Тем не менее, нельзя преуменьшать ее значение и влияние. Роза была доминантной личностью, она умела и хотела подчинять других своему влиянию. "Независимое положение" могло даже в каком-то смысле помогать ей в этом, создавая вокруг нее "романтический ореол" сильной личности, непреклонно стоящей на своих принципах. И так оно, в сущности, и было. Однако важно было помнить, о каких принципах идет речь.
Благодаря своему "революционному прошлому" в России и деятельности в Иерусалиме и Хайфе, Роза считалась "военным авторитетом". Однако она никогда не занималась теорией военного дела, военное мышление было чуждо ей. Все заменял случайный личный опыт и задатки естественного вождя. На таком базисе можно было при удачном стечении обстоятельств защититься от неорганизованной банды погромщиков, но на нем нельзя было построить серьезную вооруженную силу. Влияние Розы на военный интеллект ишува можно считать разрушительным. Сам факт, что она находилась в Совете Хаганы, лучше всего свидетельствует об уровне военной мысли, не случайно Хагана, раз за разом оказывалась неспособной заранее предвидеть развитие событий, и всегда ограничивалась опытом предыдущего этапа борьбы.
Не менее разрушительным был и "вклад" Розы в области идеологии. Роза оставалась ортодоксальной марксисткой, в ишуве ей не хватало классовой борьбы (которая по Марксу является основой основ всех общественных процессов). За неимением реального классового врага его пришлось изобрести. Классовыми врагами были объявлены представители "буржуазии": предприниматели и владельцы цитрусовых плантаций, и затем все вообще, кто не был согласен с социалистической идеологией. В 30-х гг. марксисты делили общество на пролетариат (положительный элемент), буржуазию(отрицательный элемент, которого не боялись) и фашистов(отрицательный элемент, которого боялись смертельно). Фашистов тоже следовало найти в ишуве, потому что ортодоксальное мышление требовало заполнить все "квадратики". Фашистами были объявлены ревизионисты. Борьба с ревизионистами стала одним из важнейших мифов ишува 30-х гг., она заслонила собой "нормальную классовую борьбу с буржуазией", в частности потому, что "буржуазия" была необходима ишуву.
Идеология социалистического сионизма никогда не отличалась последовательностью и логичностью, поэтому в ней достаточно легко уживались элементы не вполне сионистские и даже несионистские. "Бундистские идеи" Розы это лишь один из примеров. "Группа Кинерет" принесла идеи лирического утопизма, профессора "Союза мира" принесли идеи пацифизма, МАПАМ - идею почитания Советской России и лично товарища Сталина". Но вклад Розы был не только идейным, но и генетическим: Красная Роза "подарила" ишуву своего "розового сына". В конце 80-х гг. несионистские течения Израиля созрели и объединились в некий конгломерат, называемый "постсионизмом". Не следует искать четкого определения этого понятия, он создан специально ради неопределенности и романтического звучания.
Политическая мысль ишува отличалась крайней эклектичностью и беспорядочностью, организационные рамки были очень подвижны и не имели серьезного значения. Глубоких и оригинальных теорий не было создано внутри социалистического сионизма, его идеологи занимались тем, что пытались реализовать чужие идеи в условиях Палестины. В числе прочего, это породило традицию рабского преклонения перед чужими идеями. До сих пор наиболее сильным "аргументом" в идеологических спорах в Израиле считается не доказательство истины, а ссылка на то "как думает все прогрессивное человечество. В атмосфере низкого интеллектуального тонуса решающим фактором было личное влияние. Роза Коhен, вне всякого сомнения, была доминантной личностью, способной увлекать за собой других. Поэтому в свое время она была очень известной личностью, ее влияние (по большей части разрушительное) сказывалось и в Хагане и в Гистадруте.
Но важнее всего (и разрушительнее всего) был ее вклад в систему образования. Об этом пойдет речь в следующей главе.
ГЛАВА 11. ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ
1. Дом воспитания для пролетарской аристократии
Социалисты еврейского ишува были уверены, что они участвуют в создании нового мира. На Земле Израиля они строили новое общество (социалистическое) и нового человека (сознательного пролетария). Почти все они вышли из среды "буржуазии", и, став социалистами, порвали со своим прошлым и со своим "классом" (самые последовательные порывали и со своим народом). Потом они повзрослели, переженились, у них появились дети. Дети росли, и возник вопрос, как их воспитывать. В сознании пролетарских революционеров мир делился на "старый" и "новый", на "пролетарский" и "прочий". Вся старая система воспитания и обучения считалась порочной ("устарелой", "буржуазной" и т.п.). Своим детям революционеры хотели дать "пролетарское воспитание", но его еще предстояло "изобрести", пока что были известны только самые общие принципы, главным из которых был физический труд. Некогда он превратил обезьяну в человека, теперь он обеспечит превращение человека в пролетария.
В 1924 г. в Тель-Авиве был основан "Дом воспитания для детей пролетариата". Этим было положено начало "пролетарскому течению" в израильской педагогике. Много лет "пролетарское течение" ковало кадры для руководящих элит Израиля. Только в 50-х гг. оно было отменено Бен-Гурионом, который одним из первых увидел опасности, сопряженные с догматическим увлечением марксизмом.
Роза Коhен была в числе основателей "Дома воспитания". Она была председателем Родительского совета и не пропускала ни одного заседания. Революционный пыл отнюдь не погас в Розе, она жаждала создать нечто революционное, небывалое. Как и большинство революционеров, она безоговорочно верила в непогрешимость исповедуемой идеологии и в свое право навязать ее всему остальному человечеству. "Революционный дух" разделялся всем педагогическим коллективам "Дома воспитания".
"Педагоги "Дома воспитания" были исполнены сомнения. Их не удовлетворяли существующие системы образования. Они жаждали произвести революцию в педагогике, привести ее в соответствие с новым типом жизни, который начинал формироваться в стране. Дорога к новому не была известна, и цель не была ясна. Все приходилось начинать сначала. Старое уже оставили, а нового еще не нашли. Ответственность была огромна, и учителя порой не знали, что делать. Но энтузиазм их был велик, и велико было желание создать нечто новое". (Реувен Леви, один из родителей).
Без сомнения, перед нами типичная картина "революционного строительства", начинающегося с разрушения старого мира и переходящего к строительству нового в соответствии с идеологическими догмами. В этот революционно-идеологический эксперимент было брошено целое поколение детей. Не дожидаясь результатов, система "пролетарского образования" была расширена. Абсолютная гегемония социалистического крыла в сионизме привела к тому, что на долгие годы все видные посты в государстве и почти во всех общественных структурах были заняты выпускниками "пролетарского школ". Поэтому культуру политической жизни Израиля нельзя понять, не зная, как и для чего воспитывались "пролетарские дети".
Слайтер следующим образом резюмирует цели пролетарского воспитания: "Дать ишуву рабочих. Не интеллектуалов, не торговцев, но мужчин и женщин, которые окончив обучение, пойдут в киббуцы, создаваемые на просторах страны. Они станут киббуцниками, они будут обрабатывать землю и обеспечивать еврейское присутствие на возможно большей территории. Так будут достигнуты цели лейбористского движения и сионизма (т.е. социалистического сионизма). Школа давала не только основы знания, но и внедряла идеологию, направление и примеры для дальнейшей жизни".
Два основных момента просматриваются в этом описании: идеология и антиинтеллектуализм. В 1935 г. Отдел образования тель-авивского муниципалитета критиковал "Дом воспитания" за низкий уровень обучения. Отделом образования заведовали "правые". Роза Коhен защищала "Дом воспитания" с точки зрения "классовых" позиций. "У рабочих есть право воспитывать детей так, как они этого хотят. Все, что здесь построено и сделано - во всем этом участвовала рука рабочего. Вы не заставите нас посылать наших детей в ваши школы. Мы искали особые пути в педагогике и нашли их. И теперь наши методы будут внедрять во все школы".
Пятьдесят девять лет спустя, в 1994 г., во время церемонии подписания мира с Иорданией Леа Рабин супруга Ицхака Рабина, сына "Красной Розы", обронила заколку. Несколько десятков солдат ЦАХАЛа получили задание "искать заколку", как будто речь шла о "солдатах Его (Ее?) Величества". Искренняя бундовка, социалистка и революционерка Роза Коhен, вероятно, переворачивается в могиле от успеха воспитания, которое она дала своему сыну.
"Особые пути", упоминаемые Розой, были в сущности достаточно просты: в соответствии с представлениями вульгарного марксизма и учением Льва Толстого (который не напрасно был назван зеркалом русской революции) основу воспитания составлял физический труд. Товарищ и ровесник Рабина Ицхак Катин вспоминает, что один из учителей написал гимн школы:
Мы все друзья-рабочие,
Мы трудимся без устали,
Кипит работа в наших руках
C утра и до утра.
В поте лица будем есть свой хлеб.
С песней и весельем начнем работать.
Пойдем слесарничать, пойдем сапожничать,
Пойдем работать в саду".
Зоник Шахам один из учеников Дома воспитания пишет: "Наши родители полагали, что Дом воспитания приготовит нас стать будущим поколением социалистического сионизма. Наш первый выпуск несет на своих плечах весь народ. Мула Коhен, Моше Нецер, Бен-Ами Фахтер, Хаим Гури, Ицхак Рабин, Мука Лимон, Миха Пери. Кажый из них, без сомнения, несет с собой духовные ценности, полученные в школе. Учителя подчеркивали, что, прежде всего, важно быть трудящимся человеком. Два раза в неделю полдня посвящались труду. Один раз в поле или в слесарной мастерской, другой - на кухне".
В создании Дома Воспитания Роза Коhен участвовала и как общественный деятель, и как мать, отрядив своего сына быть подопытным кроликом исторического эксперимента.
2. Ицхак Рабин в начальной школе
В 1928 г., в возрасте шести лет Ицхак Рабин пошел в первый класс. Занятия продолжались долго, даже в первом классе ученики возвращались домой только в четыре часа. Для семьи партийных функционеров это было удобно: у них оставалось больше времени на построение нового мира.
Рассказывает Ицхак Катин: "Дом Рабиных был пуст. Моя мать рассказывала, что Рабин приходил к нам есть. Розу я встречал несколько раз в Тель-Авиве и в киббуце Тель-Йосеф, где мы жили. Они обычно гостили у нас. Роза воздвигала стену между собой и прочими людьми. В ней не было ни капли теплоты, даже по отношению к маленьким детям. Она держалась как сверхчеловек".
Нимало не считаясь с душевными потребностями своего шестилетнего сына, Роза бросила его в "холодную воду" экспериментальной школы. "Я нашел убогий барак в виде буквы "П" посреди пустыря. Вдали возвышались деревья, и арабы проводили верблюдов. У моей матери не было досуга подготовить мне "мягкую посадку", а, может быть, она полагала, что я справлюсь собственными силами. Так или иначе, я стоял потерянный, вместе с еще одним мальчиком, и нам хотелось плакать. Но мы стеснялись" (П.сп, 15).
Учителем Рабина был Шмуэль Навон. На родительском собрании он изложил принципы своей новой "методы" (Амос Барзилай, hа-Арец, 2.09.1994): "У нас в школе пролетарское образование, мы не будем учить детей читать. Мы применяем другую систему. Прежде всего, я хочу приучить их работать, чтобы были настоящими людьми. Мы обращаемся к вам, родителям: не учите детей читать. Все придет само собой. Я полагаю, что через два-три месяца мы снова встретимся, и дети уже будут читать". Родители преисполнились энтузиазма. Люди третьей алии, они были идеалистами и мечтали о построении нового общества. Им импонировало участие в педагогическом эксперименте, им нравилось, что их маленькие дети внесут свой вклад в "халуцианство". Прошло несколько месяцев, подходил праздник Песах. У Навона были добрые вести. "Система оправдала себя!" Дети научились читать сами, собственными силами. Тут робко поднялась родительская рука - Роза Коhен! "Мне не ловко признаться, но за несколько недель я поняла, что твоя система не очень работает, и тогда я сама научила ребенка читать". Оторопевший учитель еще искал ответа, как вдруг поднялась еще одна рука: Двора Нецер. "Честно говоря, я тоже... На Хануку я увидела, что Моше не умеет читать, и начала учить его дома". Еще и еще руки... Нет сомнения, педагогический эксперимент провалился".
Как кажется, действительная картина была еще менее приятна. До конца 3-го класса Ицхак Рабин не научился читать и писать. Только летом 1931 г., когда ему было уже девять лет, Роза научила его этому искусству (От.д, 43). При этом Роза сама не отличалась блестящим знанием иврита. Может быть, этим отчасти объясняется бедность и примитивность лексики премьер-министра 1992 г. Все эти годы учитель Навон продолжал "воспитывать" детей, несмотря на провал его нелепого эксперимента.
Право на эксперименты, риск и ошибки революционер-преобразователь считает своей естественной привилегией. "Тварь я смердящая, или право имею?" О жертвах они не задумываются. Так оправдывал Ленин политику "военного коммунизма", так оправдывали эксперимент учителя Навона. Соглашения Осло являются таким же экспериментом для Рабина и прочих наследников социалистов. Они убеждены в своем праве на эксперимент и в заранее гарантированном успехе. Бодрая комсомольская песня 30-х гг. прекрасно отражает эту атмосферу: "Нам ли стоять на месте?! В своих дерзаниях всегда мы правы!" (вставка переводчика).
Возраст 6-10 лет является решающим для формирования интеллекта ребенка. Потерянное часто уже невозможно наверстать. Рахель, сестра Ицхака, вспоминает: "В первые школьные годы Ицхак проявлял лишь ограниченные способности к формальному (т.е. теоретическому) учению. Зато он интересовался спортом, особенно футболом. Он любил работать в саду и ухаживать за ослицей в живом уголке".
Моше Нецер, одноклассник Рабина, рассказывает: "Мы сходили с ума по футболу. Мы удирали на стадион смотреть на легендарных футболистов. Рабин никогда не убегал один, но за компанию - был готов". В 1994 г. состоялся "Мондиаль" (мировой чемпионат по футболу). Сообщалось, что Рабин до поздней ночи не отрывался от экрана телевизора. "Последние игры "Мондиаля" он не пропустил" - писала о нем журналистка Аснат Пелед (Едиот Ахронот, 01.09.94г). Пока глава правительства Израиля и министр обороны (а также министр по делам религии, министр внутренних дел и пр.) до поздней ночи смотрел телевизор, его арабские противники планировали дипломатическую войну против Израиля.
Рабин говорит, что дом его двоюродного деда в Иерусалиме оказал на него большое влияние. Там была богатая библиотека, и Рабин вместе с троюродным братом занимались ею. Рабин говорит, что он нашел там массу документов о сионизме в Гомеле, истории страны и прочее. Это может быть и правдой, а может быть и поздним домыслом. Более правдоподобным (и более существенным) является следующее свидетельство (От.д, 41-47): "Я читал в основном Жюль Верна, Майн-Рида, Сенкевича - приключенческую литературу - и вместе с ними романтическую книгу Дизраэли "Воспоминания дома Давидова" из истории еврейского народа. Позднее я потребовал (и получил) у родителей в подарок на день рождения книги историка Греца, и я прочел их с удовольствием. Почему-то именно его версия истории еврейского народа запомнилась мне больше всего". Покупку книг Греца Рабин относит к десятилетнему возрасту - возможно, это ошибка, если учесть, что он научился читать только в девять с половиной лет. При этом он еще находил время на чтение Жюль Верна и Майн-Рида после работы в саду, ослицы, футбола и пр. Впрочем, эти воспоминания были написаны в возрасте 45 лет, и могут иметь целью дополнить определенный имидж. Это может объяснить многочисленные неточности и несоответствия.
3. Неуверенность в сердце
Уже в 1928 г. в "Палестине" была интифада. Ицхак учился тогда в первом классе, и однажды, когда он возвращался из школы с товарищами, арабские дети забросали их камнями. Сначала они пытались защищаться, но затем убежали (Сл.,30). В 1929 г. события приняли более серьезный оборот "Родителей обычно не было дома. Мать была занята своими делами, а отец командовал какой-то позицией. Неделями мы не видели родителей. В элементарных вещах мы полагались на помощь соседей. В эти дни нам трудно было помыться, потому что ванная комната превратилась в склад оружия. Мы мылись во дворе под краном. Так я прошел эти "события". Ты ребенок, ты дома, родителей нет, и ты не знаешь, что происходит". (От.д., 29).
Скрытый страх и одиночество отчетливо слышны в словах уже взрослого Рабина, поэтому можно с полным доверием отнестись к выводу Слайтера (стр.30): "Ребенок был потрясен, и в сердце его навсегда поселилась неуверенность в себе". Эта неуверенность даст себя знать в бою 20 апреля 1948 г., когда Рабин убежит с поля боя, и в очевидном стремлении "командовать издалека", держась подальше от линии огня и крови ("места, где убивают и погибают", по определению Моше Даяна). Но эта же неуверенность присутствовала и в драках - обычных, неизбежных и необходимых в детском возрасте. Ицхак Катин вспоминает, что в 4-м классе его начали задирать Рабин и его приятель Шем-Тов. "Я взял палку и пошел на них. Они убежали, как от огня. На лице Рабина можно был прочесть страх. Я удивился, почему двое убегают от одного. Я это хорошо запомнил.
Итак, Рабин в детстве не осмеливался драться со своими сверстниками - арабами или евреями. Зато он был "герой" со слабыми. Его одноклассница рассказывает (Сл.,30): "Он бил нас. В то время присутствие девочек стесняло его". Мальчики в этом возрасте часто досаждают девочкам, это нормально: так они стараются обратить на себя внимание. Бить девочек - это поведение более редкое и менее естественное, оно указывает на какие-то скрытые комплексы. Это может быть реакцией на тиранизм матери и отсутствие материнской ласки и защиты. Аффект, вызванный матерью, переноситься на девочек, "виноватых" принадлежностью к тому же полу. Но и в этом случае должен присутствовать элемент скрытой агрессивности и трусости, направляющий насилие на физически более слабый объект (Оценка клинического психолога, Нета Дор-Шав, университет Бар-Илан).
Отсутствие родителей, одиночество объяснялось не только экстремальными ситуациями, оно было нормой дома Рабиных. "Вечер за вечером мы проводили дома одни, без родителей. Бывали дни, когда единственная наша встреча была за завтраком. Часто мы вообще не видели родителей. Мы жили в одиночестве (От.д, 31). В 1976 г. Рабин сказал Слайтеру, что он не любил родительский дом: "Каждый из нас жил своей жизнью, вращался в своих кругах, в одиночестве". Когда Роза и/или Нехемия приходили домой, "дом превращался в центр общественной деятельности родителей. Проводились "открытые" заседания (партийные) и "закрытые" (Хагана). Заседания сопровождались спорами и криками, временами приходили соседи и спрашивали, как дети могут жить в таком шуме" (От.д., 37-38).
К концу третьего класса учитель Навон оставил школу, и его место занял Элиэзер Смоли, который был воспитателем Рабина до середины 7-го класса. (Это тот самый Смоли, который составил биографию Розы Коhен, кроме того, он писал рассказы). Рабин писал, что Смоли сильно повлиял на него и привил ему "понимание пейзажа страны, природы, сельского хозяйства и общественной жизни. Он добился этого, как хороший воспитатель: не беседами и лекциями, но в ходе прогулок, создававших незабываемые впечатления. Я помню, как он вечерами читал нам свой рассказ "Люди первых дней". Он учил нас не так, как учат сегодня "сионизму", но на примерах живых людей и реальных действий" (От.д., 39).
Как это подчас бывает, Рабин сообщил нам важную информацию, не понимая ее значения. В начале своего развития человеческий мозг способен усваивать только конкретные образы, только постепенно в нем развивается способность к абстрактному мышлению. Современная система образования следует ходу естественного развития, стимулируя по мере возможности развитие абстрактного мышления. Если верить свидетельству Рабина, его до 7-го класса учили по схеме конкретного мышления; вне всякого сомнения, это должно было приостановить или, по крайней мере, затруднить развитие интеллекта. Сейчас такая система преподавания применяется только в школах для детей с ограниченными умственными способностями. "Революционеры пролетарской педагогики", видимо, считали эту систему идеальной. Невозможно оценить вред, нанесенный их "подопечным", но еще больший вред они нанесли всему еврейскому народу, потому что их ученики по идеологическим соображениям считались "пролетарской элитой". Они были своего рода аристократией и впоследствии составили правящий слой Израиля - согласно догмам идеологии и семейным связям, часто безотносительно к их реальным способностям.
Одноклассница Рабина, Ада Тамир, пришла в "Дом воспитания", проучившись несколько лет в начальной школе при гимназии "Герцлия". Она рассказывает: "В мой первый школьный день я обнаружила, что школа - это несколько бараков с облупившейся штукатуркой. Не было звонка, зовущего на уроки, и продолжительность перемены определялась желанием учителя. Когда ему хотелось начать урок, он выходил во двор и криками собирал своих учеников. Классная комната тоже была совсем иной, чем я привыкла видеть в гимназии. Класс был полон чучелами всяких животных, дети слонялись по бараку, кто стоял, кто сидел, кое-кто лежал на столах. Посередине комнаты стоял человек - это был Элиэзер Смоли - с всклокоченными волосами, и с метлой в руке. В потолке была дыра, оттуда капала вода. Смоли "работал метлой" и заодно учил нас второй главе пророка Исайи. В первые минуты я не вполне понимала, где я нахожусь: в школе или в сумасшедшем доме. Человек с метлой посмотрел на меня, провел рукой по волосам и сказал: "Дети! Это - Ада. Организуйте ей место".
Нерия Цизлин вспоминает: "В четвертом классе нас учили читать с помощью игр. Рядом со школой был парк (Ган Меир), и мы любили забираться на деревья. Смоли водил нас туда играть. По ходу игры мы сидели на деревьях, а Смоли стоял внизу и задавал нам вопросы. Мы отвечали, не слезая с ветвей".
Рабин и его сверстники при всякой возможности вспоминают педагогический образ Смоли. Они до сих пор не понимают, что он был орудием в руках идеологов ишува, ему было предназначено произвести промывку мозгов будущих "аристократов", чтобы навсегда лишить их возможности критиковать "основоположников". Идеология побеждала естественные человеческие чувства. В 1933 г. Рабин был в 6-м классе, в этом году был убит Хаим Арлозоров, "восходящая звезда" социалистического сионизма. Вожди МАПАЙ обвинили в убийстве сторонников Жаботинского. Отец Нерии, был ревизионистом. Он сказал своим домашним: "Берл Каценельсон и вся его кампания стряпают кровавый навет". Нерия разрывалась между атмосферой школы и дома. По наивности она искала помощи у "чуткого воспитателя". Смоли сухо ответил ей: "Я весьма сожалею, что тебе тяжело... Ты можешь оставить школу". Смоли почитал Каценельсона.
В 1934 г. начали сгущаться тучи над евреями Германии, начиналась волна "немецкой алии". Социалистические партии были озабочены. До сих пор масса "олим" шла из Восточной Европы, в основном это была молодежь, прошедшая через руки левых партий. Из Германии начал прибывать совершенно иной "человеческий материал": среди "немцев" было много правых. Социалистические лидеры сионизма стремились срочно "исправить" положение". Смоли был послан в Германию - обучать молодежь социалистической версии сионизма, "иначе (как говорили тогда) они сразу же становятся ревизионистами". Дети не хотели отпускать любимого учителя. Смоли объяснил им: "Меня просил Каценельсон. Разве я могу отказать ему?"
Ицхак Рабин много раз отмечал, что он многим обязан Элиэзеру Смоли, с ним связаны приятные воспоминания о школьных годах, и он сформировал личность Рабина-подростка. Впоследствии их пути снова пересеклись в довольно своеобразной ситуации. Это было в 70-х годах, когда Рабин был главой правительства. Смоли жил тогда в Тель-Авиве на ул. Арлозорова. Ицхак Катин (о котором мы уже упоминали) навещал его. Он заметил, что Смоли очень нужен телефон. Катин попросил Рабина об этой услуге; просьба была передана через супругу премьер-министра. Через некоторое время состоялась встреча выпускников. Леа Рабин передала ответ своего мужа: в этом районе нет свободных линий.
Этот не очень приятный эпизод можно, конечно, отнести на счет общеизвестной душевной черствости Рабина. Но, возможно, вопрос глубже. Смоли воспитывал детей в социалистических принципах честности и равенства. Сейчас он попросил "личной услуги", привилегии. Рабин "поставил его на место". Однако вся карьера Рабина покоилась на лжи и использовании личных связей, без них он не стал бы главой правительства. В ответе Рабина старому учителю можно увидеть замаскированное признание: "Все проповедуемые тобой идеалы были лицемерием".
Вернемся в 1934 год. Подходил к концу последний учебный год в Доме воспитания. Надо было думать о продолжении учебы. Кое-кто из учеников хотел перейти в престижную школу, это было нелегко. Вспоминает Амнон Барзилай: "Социальное развитие (учеников) было на высоком уровне, но в гимназии требовали успехов в учебе. Некоторые прошли приемные экзамены, другим пришлось остаться на второй год".
Но Рабин не пошел в гимназию. Роза решила, что он должен продолжить путь "пролетарского образования" (так же поступили и многие другие "сознательные социалисты"). Элиэзер Смоли: "Перед Розой стояла очень серьезная проблема, особенно трудная для члена Гистадрута трудящихся, проживающего в городе. В деревне вопрос решался относительно легко и естественно: окончив 7-й класс, ребенок начинает работать вместе с родителями. Но что делать горожанам? Начать подготовку к созданию киббуца они еще не могут по физическим причинам. Оставалось послать их в гимназию. Но это означало бы выкорчевать все, что было посажено в их душе Домом воспитания, превратить их в книжных червей, снова воспитывать их в безвоздушном пространстве слов. Неужто и в Стране Израиля мы будем растить оторванных интеллигентов в добавление к тем, кого присылает нам Галут в немалом числе? Если так, то чего мы добились рабочим воспитанием? Чем мы будем отличаться от наших собственных родителей? Неужели мы дадим нашим детям то, от чего мы сами убегали? Неужели мы остановим революцию уже во втором поколении? К тому же мы уже видим, как наши братья в Америке вступили на путь депролетаризации, и эта весть вопиет до небес".
Мы прервем здесь монолог Смоли, исполненный в традициях высокого риторского искусства. Нам кажется, что он очень хорошо передает духовную атмосферу тех лет; разумеется, речь идет о людях "третьей алии", которые считали своей обязанностью быть всегда и во всем революционерами (т.е. непременно ломать старое). Родители-революционеры натолкнулись на некоторую проблему (позже мы увидим, как решила ее Роза для себя и для других). Необходимо было найти место подросшим детям. В деревне они могли бы включиться в работу семейной фермы, в городе - войти в семейное "дело" отца, стать рабочими или служащими. Но что делать сыну партийных функционеров? Родители хотели бы, чтобы он пошел по их стопам, но количество "стульев" в партийных органах ограничено, и все они уже заняты. Куда пристроить ребенка? Родителям конца 30-х гг. "повезло". Открылись новые вакансии: дети пошли в ПАЛЬМАХ. Там они не конкурировали (до поры до времени) с поколением родителей и одновременно обеспечивали идеологическую надежность вооруженной силы ишува. Разумеется, это соображение не было осознанно, но оно, может быть, объясняет огромную концентрацию идальгос в высшем командном составе ПАЛЬМАХа.
4. "Черная дыра": школа в киббуце "Гиват hа-Шлоша"
Как мы уже говорили, Роза нашла выход из положения: она основала новую школу, специально для своего сына и его однокашников. Смоли продолжает: "Роза была членом "Педагогического совета Гистадрута", она предложила основополагающие идеи нового учебного учреждения. Это будет школа в деревне, построенная на полеводстве и ремесле, общественной жизни и продолжении занятий (последний момент в списке!). Сначала это будет школа на два года, потом еще на два. Там дети закончат свое образование, приобретут профессию и выйдут в трудовую жизнь - цельные и талантливые личности (заметим: все пролетарии талантливы!), для которых труд представляет положительную ценность, а не тягостную необходимость. В труде они обретут свое счастье. Школа будет построена в киббуце "Гиват hа-Шлоша" (около Петах-Тиквы). Дети будут вдыхать воздух обновленной страны и будут жить среди людей, которые день за днем превращают в действительность учение о трудовой жизни. Так они научатся идти по их стопам" (См., 62-63).
Ицхак Рабин провел в "Гиват hа-Шлоша" только два года из четырех, запланированных Розой. На эти два года приходится критический возраст развития личности (13-15 лет) - тем более интересно, что и как пишет Рабин об этих годах. В поздней книге "Офицерский билет" этому периоду посвящено лаконичное сообщение, будто взятое из анкеты: "Два года в районной школе Гиват hа-Шлоша".
Более ранняя книга не столь суха, в ней можно уловить интереснейшие нотки, которые могут пролить свет и на личность автора, и на его отношение к родителям. "Создание новой школы вдали от города доставило огромное удовлетворение моей матери. "Квуцат hа-Кинерет" она оставила по необходимости и мечтала вернуться, если не сама, то, по крайней мере, чтобы вернулись ее дети. Я и сестра будем жить в деревне, так она хотела".
Сестра Рабина действительно живет в киббуце Манара (на границе с Ливаном); Рабин предпочел военную карьеру, до этого он хотел быть инженером. Видимо, догматический идеал его матери - быть ПРОСТЫМ РАБОЧИМ - не слишком привлекал его. В новой школе Рабин жил в интернате, это "доставляло удовлетворение матери", но вряд ли нравилось ему. Мы уже видели, что и раньше Рабину не хватало семейного тепла и чувства спокойствия среди родных. Теперь тираническая рука его матери и вовсе оторвала его от дома. Догматически мыслящая Роза, вероятно, видела перед собой абстрактную "пролетарскую молодежь", ей некогда было заниматься "конкретным" сыном с его индивидуальными и не типичными (как ей казалось) потребностями. Для Розы общий эксперимент был важнее собственного сына. Можно считать это явление воплощением высшей степени идеализма или полной безответственностью, противоречащей материнскому инстинкту - во всяком случае, нет сомнения, что тиранизм и догматизм Розы Коhен сформировали характер будущего начальника генерального штаба и главы государства.
О жизни Рабина в Гиват hа-Шлоша известно мало. Можно предположить, что условия жизни были тяжелыми. Вряд ли он мог часто приезжать домой - тем более, что с 1936 г. началось "арабское восстание", и дороги стали опасны. Слайтер пишет (стр. 37), что в Гиват hа-Шлоша Рабин научился стрелять из револьвера и получил какое-то военное обучение. Это вполне вероятно. Рабин не передает нам никаких военных впечатлений или переживаний об этом периоде. Его описание сухо и следует по избитой колее перечисления социалистических идеалов: "Районная школа воспитывала в духе труда и коллективизма и, само собой разумеется, дала дополнительное образование". (От.д.,17). Как мы немедленно увидим, образование это было не слишком глубоким.
5. Средняя школа "Кадури"
Смоли поведал нам, что в "Гиват hа-Шлоша" Ицхак Рабин должен был учиться два раза по два года. Но в 1937 г. что-то "испортилось" в этой программе. Может быть, причиной стала болезнь Розы (рак и сердечная недостаточность). Дни ее были уже сочтены, возможно, у нее уже не было сил "курировать" пролетарскую школу, а может быть, она на этот раз сжалилась над своим сыном и начала относиться к нему, как полагается матери, для которой ребенок - это плод ее чрева, а не объект воплощения в жизнь высоких идей.
Так или иначе, последние два года своей школьной жизни Ицхак Рабин провел в сельскохозяйственной школе "Кадури" (около горы Тавор). "Внутренний режим" в "Кадури" не был похож на разгильдяйскую анархию Навона и Смоли (о Гиват hа-Шлоша нет достоверных сведений). Можно представить себе, что образцом для него послужили интернаты английских "публичных школ". (Так по традиции назывались школы для детей аристократов, где выращивалось следующее поколение правящей элиты). В течение года ученикам давали три отпуска, в остальное время у них почти не было связи с родителями. Рабин рассказывает (Агнат Пелед, Едиот Ахронот, 02.09.94): "Там был установлен режим, какой, я надеюсь, существует сегодня в ЦАХАЛе (в 1994 г. Рабин занимал пост министра обороны, он мог бы знать, каков режим в ЦАХАЛе). Летом нас будили в четверть шестого, криками и ударами молотка в дверь. Зимой побудка откладывалась на полчаса. За 40 минут мы были обязаны умыться, уложить вещи и заправить постели. В 6 часов полагалось явиться в класс или на работу. До 8 работали или учились, в 8 завтракали. Через полчаса возвращались к учению или работе. В 11:30 умывались и шли обедать. В 13 часов вновь учились или работали до 5 часов вечера. В 5 часов умывались и отдыхали. В 6 ужинали. С 7 до 9 готовили уроки. Затем вновь умывались и готовили постели ко сну. В 9:30 гасили свет".
Жесткий распорядок дня не оставлял подросткам времени для постороннего чтения или развития личных увлечений. Физический труд был обязательной частью обучения, но все же не был самоцелью. "Кадури" готовил не к работе в поле, а к "интеллигентным" профессиям: агрономии, механике, ведению отчетности и т.п. Вот список предметов, которые изучались в школе: почвоведение, ботаника, возделывание злаков, плодовые деревья, выращивание овощей, полив, декоративные растения, скот, птица, сельскохозяйственные машины, бухгалтерия. Это было, конечно, больше, чем требовалось "простому" крестьянину, но много меньше, чем давали гимназии или городские школы. Обучение имело четко выраженную прикладную направленность.
Школа "Кадури" считалась престижной. На 25 мест было 350 кандидатов. Четверо пришли из "Гиват hа-Шлоша": Йоханан Гольберг-Нидон в последствии работал в области рекламы; Шауль Бибер, полковник в отставке, заведовал отделом развлечений в ЦАХАЛе; Моше Нецер, командир батальона ПАЛЬМАХ, командующий НАХАЛем, ныне член киббуца Рамат-Йоханан; и - как мы знаем - Ицхак Рабин. Один только Нецер хоть как-то связан с сельским хозяйством, и это достаточно типично для выпускников "Кадури". Игаль Алон тоже окончил "Кадури" за четыре выпуска до Рабина.
На вступительных экзаменах Ицхака ждал неприятный сюрприз. Он "провалился" на математике. При колоссальном конкурсе провал означал немедленный отсев, но Роза сумела организовать для своего сына повторный экзамен. Директор школы Натан Пиат преклонялся перед Розой (см. ниже), а Роза, в свою очередь, решила поступиться "принципами равенства". Она пошла еще дальше и, несмотря на все правила пролетарского образования, взяла для Ицхака репетитора.
Отступление от догмы дало неплохие результаты: Ицхак прошел экзамен и был принят в школу. Безвестный репетитор сыграл большую роль в становлении личности юноши: он привил ему "любовь к занятиям" (Сл.,37). Это, конечно, весьма отрадно, но несколько поздно. В 1937 г. было доказано, что стиль преподавания в "Доме воспитания" и Гиват hа-Шлоша не был удачным для Ицхака, но драгоценные годы были уже безвозвратно потеряны.
Впрочем, и в "Кадури" Рабин не был "блестящим учеником". Он не был "звездой" общества. Шизоидная замкнутость уже начала сказываться в его характере, и она не оставит его до 90-х годов. Рабин был усердным учеником, и его отметки колебались от "почти хорошо" до "очень хорошо". Здесь необходимо дать кое-какие разъяснения. Школа "Кадури" считалась престижной, но "все познается в сравнении". Высокий уровень теоретического преподавания поддерживался в городских школах (гимназиях и др.), в сельскохозяйственных школах уровень был посредственным, их высокий престиж определялся, прежде всего, соображениями идеологии. Следовательно, "Кадури" можно считать "высшим среди средних". Обучение не имело теоретической и интеллектуальной направленности, поэтому и ученик средних способностей при известном прилежании мог быть там среди лучших. Представляется вероятным, что Ицхак Рабин имел все же способности выше средних. Они, безусловно, были заторможены "революционными методами преподавания" и тиранией Розы, но, с другой стороны, безвестный репетитор сумел пробудить в подростке жажду учения (до известных пределов). Однако мышление Рабина навсегда осталось догматическим: этого наследия Розы и Смоли Ицхак Рабин так и не сумел преодолеть. Для того чтобы "прорвать" рамки догматов необходим ум, но в еще большей степени требуется сильный и самостоятельный характер, его же никогда не было у Рабина. Таким останется Рабин до середины 90-х гг.: догматик, который в пределах своих догм рассуждает "выше среднего" и благодаря этому производит сильное впечатление на окружающих его "середнячков".
Моше Нецер вспоминает: "Голова у него работала последовательно, поэтому мы прозвали его "аналитическим мозгом". Это прозвище "прилипло" к Рабину и немало помогло ему в будущей военной и политической карьере. Не следует однако забывать, что те, кто придумал это прозвище, по всей видимости, просто не знали, что такое "анализ" и "аналитический мозг". Все остальные просто повторяли услышанный штамп. Здесь мы видим, как может родиться миф.
6. Атмосфера в школе
Но, как известно, школа это не только занятия (и не только работа). Школа, а тем более школа-интернат, это, прежде всего, коллектив, общество детей и учителей, со своей внутренней атмосферой и логикой поведения. Атмосфера в школе формирует личность человека, очень часто - навсегда.
Атмосфера в "Кадури" не была товарищеской. Старшие издевались над новичками. Обычными в те годы были "церемонии присяги". Старшеклассники вытащили весь класс Рабина на гору Тавор, уложили их на землю, лицом вниз, головой на восток. Им было приказано молиться солнцу, чтобы оно взошло, а пока что старшеклассники бегали по их спинам. С восходом солнца "веселье" прекратилось. Новички были обязаны отвесить поклон взошедшему светилу и поблагодарить его. После чего все спустились на футбольную площадку и провели матч, который, как всегда, закончился победой "ветеранов". В заключение церемонии все участники спели "гимн Кадури":
Новичок, новичок - ты пустышка
Новичок, новичок - пузырь надутый
Новичок, новичок - ты осел
Новичок, новичок - дыра в мешке.
Вся церемония сознательно, или бессознательно, возрождает языческую культуру, против которой восстал основатель нации Авраhам сын Тераха 4000 лет тому назад. На следующую ночь старшеклассники избили новичков жгутами, скрученными из синих интернатских простыней.
Через три месяца, после начала занятий, скончалась Роза Коhен. Рабин поехал на похороны в сопровождении Моше Нецера. Натан Пиат написал Ицхаку письмо: "Твоя мать входила в число великих женщин Израиля, чьи имена связаны с высокими целями нации... Постарайся найти утешение в занятиях, в профессии, которую ты выбрал, как ради себя самого, так и для общества, которое так любила твоя мать, и которому она посвятила столько дней своей недолгой жизни" ("Сл.", 38). Нелегко представить себе, какие чувства пробудило в Ицхаке это письмо. Разумеется, похвальное слово умершей матери было приятно, с другой стороны, "уход матери" предоставил ему долгожданную (и может быть, уже запоздалую) свободу от ее тирании. В конце концов, профессию, в которой должен был найти утешение осиротевший Ицхак, выбрал не он, она была навязана ему его матерью, равно как и Дом воспитания, и "Гиват hа-Шлоша" и школа "Кадури".
Первый год Рабина в "Кадури" пришелся на второй год "арабского восстания". Несколько раз арабы обстреливали школу. В "Кадури" был послан сержант вспомогательной еврейской полиции Игаль Алон. Он провел военные занятия с учениками. Рабин вспоминает: С военными проблемами я впервые столкнулся в "Кадури".
Один из однокашников Рабина рассказал следующий эпизод: "Цви Крагус, один из инструкторов школы, решил проверить боеготовность учеников. Он нарядился арабом и напал на группу учеников. Ученики обратились в бегство. Одного из них Крагус сумел поймать. Это был Рабин. Крагус раздел его. Одежду он передал Пиату, и весь класс получил порицание за недостаточную бдительность".
В 1938 г. усилилось арабское восстание. Британские власти закрыли "Кадури" за три недели до конца учебного года. Большинство учеников вернулось в свои мошавы, где была горячая пора работы. Рабину некуда было возвращаться - мать скончалась, а отец работал с утра до вечера и заботился о младшей сестре. Рабин последовал совету Алона и поехал в киббуц Геносар: работать и сторожить. Моше Нецер присоединился к Рабину.
Там оба прошли краткий курс военной подготовки. Их обучили стрелять (из ружья и из револьвера) и бросать гранаты. В киббуце они провели полгода. Там сформировались отношения Рабина и Алона, который взял Рабина под свое крыло. Алон был для Рабина учителем и командиром. Возможно, он подсознательно заменял ему родителей, которых не хватало Ицхаку в детские годы. Но, прежде всего, обоих связывала дружба, товарищество (Алон был, естественно, старшим товарищем). Спустя несколько лет крепким чувством товарищества будет пронизана вся верхушка ПАЛЬМАХа. Командные кадры ПАЛЬМАХа выбирались почти исключительно из молодежи, прошедшей "пролетарское воспитание", их воспитывали в элитарном чувстве превосходства над "всеми прочими". В этом узком кругу чувство товарищества и элитарности очень быстро превратилось в мироощущение избранной касты. У них появились все характерные признаки аристократии (кроме развиваемого веками военных и государственных традиций и чувства ответственности). Узкая каста "аристократии" опиралась на более широкий фундамент: "простых пальмахников". Кастовое мироощущение ПАЛЬМАХа имело трагические последствия для ишува, прежде всего, для самих пальмахников, которые заплатили немалой кровью за невежество своих командиров. Но "кастовая спайка" не была разрушена этим - "поколение ПАЛЬМАХа"осталась сплоченной социальной группой, которая до сих пор пользуется огромным влиянием в Израиле (прежде всего, потому, что истинные факты о ПАЛЬМАХе почти не известны).
Летом 1939 г. англичане безжалостно подавили "арабское восстание". (Армия бомбардировала деревни; в городе Шхеме была устроена резня и т.п.). В сентябре началась Вторая мировая война. Алон и Рабин были в это время в киббуце Рамат-Давид. Затем Рабин вернулся в "Кадури" и в 1940 г. окончил школу с отличием. Английский губернатор "Палестины" дал ему премию. Обсуждалась возможность продолжить обучение в университете Беркли (Калифорния).
ГЛАВА 12. АРЬЕ ТЕППЕР: ШКОЛА И КИББУЦ
Роза Коhен и вся ее семья принадлежали к элите социалистического сионизма. Мы не сможем понять "духа эпохи", если не узнаем, как жили “рядовые социалисты”. Здесь мы начинаем "параллельный рассказ" Арье Теппера. Его родители приехали из Бессарабии и вступили к киббуц Ягур.
1. В кармане у Хумы
Власть в Ягуре находилась в руках элиты. Элита состояла из выходцев из Польши (поляков) и из людей “фракции Бет” Ицхака Табенкина. У моих родителей и у их товарищей из Бессарабии не было права голоса,только право соглашаться. Между ними и поляками не было равенства. Бессарабцам было дано только одно право: говорить элите "да!". Бессарабцы были из “фракции Гимель” Бен-Гуриона. Бен-Гурион не сумел овладеть киббуцами объединения “hа-Киббуц hа-Меухад”, потому он расколол их и создал параллельное киббуцианское движение. Но мои родители остались в Ягуре, они были в оппозиции. Если бы я родился в семье поляков, я бы стал начальником генерального штаба и министром в каком-нибудь правительстве.
Все счета в хозяйстве киббуца вела незамужняя женщина по имени Хума. Она была любовницей Табенкина. Быть любовницей Табенкина - это все равно что быть любовницей Мао-Дзедуна или наложницей царя Давида: это значит служить социалистическому сионизму. Хума была музой Табенкина. Тот, кто прочтет писания Табенкина, поймет кем была Хума.
Ягур находился в кармане у Хумы и в кармане у Табенкина. Никто из товарищей киббуца не знал, что происходит на самом деле. Даже поляки не знали. Хуму охранял сам Господь Бог, Мария из Назарета не находилась на одной ступени с Хумой. Это была сильная женщина, одинокая и суровая. Только сильная, одинокая и суровая женщина считалась женственной в то время. Табенкин рассказал Мильштейну, что он любил Рахель. Рахель любили все. Хуму любил только Табенкин.
Хума не перемолвилась словом с кем-либо в киббуце. Она только раздавала указания. Речь ее была бедна, указания отличались лаконичной краткостью. Товарищи киббуца Ягур их не понимали, но выполняли. Семья Табенкина жила в киббуце Эйн Харод. В киббуце Ягур у него была любовница и глупые адепты. Только Хума знала, что стоит за экономической деятельностью: прибыли или убытки. За 30 лет до этого только чиновники барона Ротшильда знали, что происходит в поселениях Галилеи. Даже сам барон не знал. Табенкин не знал, что происходит в его киббуцах. Табенкин - это отец Зосима из "Бесов" Достоевского. Табенкин был святым, был Богом-Киббуцианского-Движения.
Хума жила долго. После ее смерти открылись тайны Ягура. Люди начали понимать, что у них не хватало смелости понимать. Смелость понимать находится на самой высокой ступени человеческой смелости. Мои родители были в оппозиции к полякам, к Хуме и Табенкину.
Ягур и сегодня невероятно консервативен. В годы моей юности, до мобилизации, большинство членов киббуца были простые люди, они без колебаний принимали законы господ из семей основателей. “Масса” должна была работать на полях и поднятием руки на общем собрании в конце недели, утверждать решения господ. Пятьсот человек прошло через Ягур. Многие из них уехали заграницу. Они работают таксистами и грузчиками в Нью-Йорке. Не для этого был создан киббуц. Можно было удержать детей. Я спросил секретаря хозяйства: “Что они предпочли бы, возвращение детей или присоединение новых товарищей?" Ответ был: "Новых товарищей". Господа не хотят детей; дети слишком хитры, сомневаются, требуют ответов на трудные вопросы и могут устроить переворот, как устроил его в Гистадруте Хаим Рамон. Господа выталкивают детей вон, оставляют послушных, принимают безропотных или новых олим для работы и для поднятия руки раз в неделю: "Кто за, кто против?" Они рекламируют лозунг: "Присоединись к киббуцу, и тебе будет хорошо".
Детство и юность я провел в Ягуре и не знал там человека, которому было бы хорошо. Я не могу вспомнить счастливого киббуцника. В Израиле эти слова считаются ересью. Поэтому разваливается Израиль.
Основатели посчитали, что мои родители будут работать, что они будут принимать решения руководства, что они не попросят для себя должностей - и поэтому их приняли в киббуц. Основатели не искали лидеров и руководителей. Руководителей, директоров и ответственных лиц выбирали Хума и Табенкин, остальные должны были вставать по утрам и работать. И не важно приносит работа прибыль или убытки. Большинство рабочих в киббуце ненавидят свою работу и секретарей. Поэтому киббуцное хозяйство не эффективно. Поэтому большинство киббуцев сегодня - банкроты и требуют милостыню у правительства.
2. Извозчики и кузнецы
Вшколе мы мало чему научились. Будущие извозчики и кузнецы не должны слишком много знать, даже если они пробьются в секретари хозяйства, члены управления Банка Рабочих, министры правительства. Я смотрю на министра сельского хозяйства по имени Яаков Цур. Я вижу члена киббуца в прошлом, извозчика рабинской телеги в настоящем; кузнеца, обученного подковать кобылу, запряженную в эту телегу. Яаков Цур не обязан думать, потому что Табенкин уже думал за него. Когда Исраэль Галили был представителем Табенкина на грешной земле - Яаков Цур стоял за Неделимую Землю Израиля. Когда Ицхак Рабин перенял эстафету из рук Табенкина и принял таблетку допинга по имени Йоси Сарид, Яаков Цур стал поддерживать отступление с территорий. Всегда найдется кто-нибудь, кто укажет извозчикам и кузнецам, как надо думать. Исполнители воли Табенкина верили, что если мы будем образованы - мы неизбежно оставим религию партии. Если будем извозчиками и кузнецами - мы распространим эту религию по всей стране.
Школьные годы в Ягуре тянулись однообразной и скучной чередой. Во втором классе снизошел некий хаотический проблеск: каждое утро мы выходили с учительницей Ципорой Хэфец смотреть на природу. Ципора была уроженка Иерусалима, десятое поколение в стране. Она учила меня философии пространства. Так я стал разведчиком, так я приобрел потенциал понять тактику боя. На курсах командиров отделения и взвода в ПАЛЬМАХе, на курсах командиров батальона в ЦАХАЛе я получил неизмеримо меньше, чем получил от Ципоры Хэфец в возрасте восьми лет.
Курсом комбатов командовал Ласков. Мои товарищи по курсу стали генералами ЦАХАЛа, начальниками генерального штаба. Их тактические действия были ошибочны. Они не понимали знаков пространства, не умели читать карту, не видели за картой местности. Поле боя оставалось для них серией чисел с добавлением сторон света. Они не учились у Ципоры Хэфец. Для меня местность была холмом, скатами, долиной, мертвым пространством, ключами воды, непроходимыми участками.
Однажды я, Ури Мильштейн и генерал Исраэль Таль поехали искать место, где стояла когда-то деревня Дир-Мухсейн. Талик (Исраэль Таль) был в роте, которая заняла деревню в 1948 г. Мы собирались восстановить ход боя для Ури, который писал историю войны. Ури вел джип, Талик сидел рядом с ним и указывал дорогу, а я сидел на заднем сидении и молчал. Поездка затянулась до чрезвычайности, и мы никуда не приехали. Талик путался в дорогах, взбирался на холмы, спускался в балки. Я знал дорогу, но молчал. Талик был заместителем начальником генштаба, сейчас он попросил меня показать ему, где был Дир-Мухсейн. Генерал, который не может найти места, где он сражался, не достоинсвоих погон.
Когда Талик командовал 7-й бригадой, я командовал у него танковой ротой. Из его приказов мне было ясно, что он не понимает местности и не умеет руководить силами, находящимися под его командованием. На одном из учений я использовал условия местности и захватил цель в начале учения. Если бы он действовал, как настоящий солдат, ему пришлось бы окончить учение и на разборе сказать, что он плохо спланировал упражнение. Он был очень зол на меня за то, что я не следовал его схематическим указаниям,отказался от моего успеха и продолжал учение как ни в чем не бывало. На разборе он безжалостно "пропесочил" меня перед всеми командирами.
На другом учении я послал пехотное подразделение очистить вади от сил противника прежде, чем пустить по нему танки. Талик рассердился, он утверждал, что я действую в разрез с теорией действий танковых войск. Теорию разработал он сам. За это учение меня вышвырнули из ЦАХАЛа. Согласно теории Талика танковые войска должны были действовать и побеждать без тесного взаимодействия с пехотой и артиллерией. Теория потерпела полный крах в Войне Судного дня. ЦАХАЛ понес тяжелейшие потери и упустил возможность победы.
В четвертом классе у нас был учитель, “оле хадаш” из Вильно. Он преподавал нам историю рабочего движения в сионизме и во всем мире. Он читал нам лекции об утопиях и о коммунах, сравнивал Карла Маркса с Боруховым, находил в Библии оправдания и основания для идеи киббуца, как общественной единицы, где будет воплощена социальная справедливость. На ломаном иврите он излагал нам религию труда, составленную Гордоном, как высшее выражение человеческой души, а мы запускали бумажных голубей. Учитель грустно улыбался. Он понимал печальный юмор ситуации, в которую он влип, но он знал, что Хума вышвырнет его из киббуца, если он не будет воспитывать нас в духе Табенкина. Тогда на его чело возложат каинову печать, и ему не будет места в Стране Израиля. Спустя много лет наш учитель стал видным профессором в Еврейском университете в Иерусалиме. Тогда я понял, что в Израиле и профессора назначаются Хумой.
Члены киббуца видят в своих детях извозчиков и кузнецов следующего поколения. Так киббуцу удается обеспечить преемственность - навсегда. Так создается новая ивритская нация. Извозчики и кузнецы создадут государство Табенкина и станут в нем образцом для подражания.
3. В киббуце нет кровных уз
В киббуце у детей нет отцов. Киббуц это своего рода детский дом, где только по случаю воспитатели могут оказаться биологическими родителями. Это самая худшая альтернатива воспитания детей. Предпочтительнее отдать ребенка в монастырь. Отец проверяется день за днем способностью обучать своего сына. В доисторические времена отец учил сына быть охотником. Теперь он учит его воевать или работать. Когда отец доволен сыном, он поощряет его. Сын был подмастерьем отца. Сына короля учили быть королем, сына генерала - генералом, сына кузнеца - кузнецом. Сегодня отец дает сыну деньги. В киббуце отец не может дать сыну ни гроша, если только он не действует в разрез с нормами поведения в киббуце. Это - принципиальный вопрос в отношениях отцов и детей. Это принципиальная ошибка в структуре киббуца, и это изначально определяет его самоликвидацию, потому что передача материального дара из рук в руки определяет преемственность, семейную и общественную.
Говорят, что отец в киббуце передает сыну общественные и духовные ценности. Это семантическая манипуляция, лишенная смысла. Мой отец передал мне обычай носить длинные штаны по праздникам. И это все. И это не определяет связь или преемственность.
Мой отец ни разу не дал мне карманных денег. Когда мне было 14 лет, я встретил его в Тель-Авиве. Он дал мне 10 грошей (лира делилась на 1000 грошей) и сказал: пойди в кино. Мне нужно было больше, он не дал мне. Я не мог этого вынести.
Когда мне нужны были деньги, я обращался к секретарю киббуца. Этот странный человек в комнате с телефоном, исследовал меня вдоль и поперек, как будто он отдавал мне из семейного наследства. Сейчас я знаю, что деньги, которые он давал мне, лишали его возможности поразвлечься в городе. Встречи с секретарем были постыдны. Я предпочитал отказывать себя в необходимом. От отца я не получил ничего, у нас и не было отношений, пока он не решил развестись с матерью и взять себе другую жену. Я полностью встал на сторону матери. В течение многих лет я не разговаривал с отцом, почти до самой его смерти. Когда я оставил киббуц, он не помог мне купить квартиру, достать машканту. Помощь в приобретении квартиры определяет связь родителей и детей на всю жизнь. В киббуце этого нет. Поэтому киббуцники, по большей части,оторваны, лишены корней, не имеют друзей и никому не доверяют.
Чтобы общество людей могло вести уравновешенное существование, в нем должна быть известная доля братства, которая сможет компенсировать естественный эгоизм индивидуального выживания. Биологи Мильтон и Вильсон объясняют этот секрет теорией "отбора родных". Живые существа вырабатывают практику опасного для себя поведения или даже самопожертвования, если эти альтруистические действия увеличивают их генетический потенциал, принося пользу их кровным родственникам. В основе альтруизма лежат кровные узы.
Жизнь в киббуце отменяет семью и лишает узы крови общественной и культурной значимости. Поэтому члены киббуца не хотят рисковать ради своего киббуца. Может быть, из-за этого киббуцники ищут себе "родственников" в ЦАХАЛе, и там они проявляют храбрость, достойную восхищения.
4. Храбрецы киббуца
В киббуце Ягур я знал только одного храброго человека. Мой отец в свое время был командиром позиции, но он был трус, потому что в этом обществе у него не было причины быть храбрым. Моя мать была очень смелой и была готова идти на риск. Я сын моей матери. Она не давала мне денег, но для меня она была мужчиной в доме. Это сформировало мою личность. Опасные задания, которые я выполнял в ПАЛЬМАХе и ЦАХАЛе, и готовность рисковать собой, объяснялись не патриотической мотивацией, но статусом, который был установлен моей матерью. Женщины определяют характер мужчин. В древние времена германские женщины палками убивали мужчин, бежавших с поля боя. В пещерный век десять охотников повстречали медведя. Девять застыли от ужаса. Десятый пересилил страх и повел за собой остальных; вместе они одолели зверя. Десятый тоже боялся медведя, но еще больше он боялся своей жены.
Много лет я провел в ПАЛЬМАХе и ЦАХАЛе и не встретил храброго мужчину - их храбрость не сравнима с храбростью женщины, защищающей плод своего чрева. Только немногие мужчины преодолевают страх, способны анализировать обстоятельства и действовать в условиях опасности. Не под влиянием отца, а под влиянием матери, я взорвал мост Алленби в 1946 г. и отбросил арабскую атаку на Гуш-Эцион в 1948 г.
Товарищи из Ягура служили в Ночных Ротах Вингейта. Я их хорошо знал и следил за их поведением. Все они попали в обстоятельства, которые были им не по плечу. Йеhошуа Глуберман из Ягура был одним из высших командиров Хаганы. Он работал в каменоломне и специализировался на взрывах. Поэтому его послали в Хагану. В 1946 г. по окончании курсов командиров отделения, он экзаменовал меня. Мне было ясно, что он не понимает и полслова в военном деле. Он спрашивал меня о морских десантах и о форсировании рек, как будто мне предстояло командовать дивизией в Европе. В Войне за Независимость он не понял, как обеспечить движение от Тель-Авива до Иерусалима, он не понял тактического значения холмов Баб эль-Вад. Но ему было поручено разработать тактику войны за дороги, и он создал систему конвоев. Он и погиб на иерусалимском шоссе, одним из первых. Вместе с ним в машине были Меир Паиль и Биньямин Джибли. Арабы открыли огонь, эти двое выскочили из машины и убежали. Глуберман остался и был убит. Глуберман был представителем Табенкина в штабе Хаганы так же, как Хума была его представителем в Ягуре. С высшими командирами такого типа невозможно было построить настоящую военную силу и всерьез готовиться к Войне за Независимость. Их интересовала только власть и борьба с влиянием Бен-Гуриона.
Одного храбреца я все же встретил в детстве. Это был Гершон Коплер, в прошлом сержант физической подготовки в австрийской армии. Он привез с собой технику рукопашного боя, которая была усвоена потом Хаганой.
В детстве я научился метать камни из пращи, я был способен ссадить всадника с коня. Коплер не понимал к чему все это, в австрийской армии не бросали камней. Хотя я был молод, он "усыновил" меня и брал на операции. В возрасте 14 лет я вышел с ним на пахотные земли киббуца Эйн hа-Шофет в горах Эфраим. У них был спор с арабами за эти поля. Мы отправились в путь: Коплер, десять парней, которых он обучил технике рукопашного боя, и я. Мне он дал следующие указания: "Киббуцники Эйн hа-Шофет начнут пахать. Арабы начнут бросать камни. Ты отвечай им. Постарайся в кого-нибудь попасть. Если кто-нибудь умрет - это хорошо, он навсегда перестанет мешать. Отвлеки их на себя, а я с моим десятком обойду с тыла, и мы их крепко побьем".
Когда мы приехали на место, нас уже ждали британские полицейские. Они приехали наблюдать, чтобы не применялось огнестрельное оружие. Начали пахать. Десятки арабов сократили дистанцию и начали бросать камни. Я вышел им навстречу и задержал атаку точными попаданиями моей пращи. Их командир упал с коня, потерял сознание, и его вынесли его с поля боя. Коплер приказал своим парням начать маневр. Ни один из них не поднялся. С чего бы это было им подняться? Они были трусы. Некоторые из них стали командирами в Хагане и затем "строили" ЦАХАЛ. На линии огня их охватил смертельный страх. Мужчина боится на линии огня, но еще больше он боится, что его жена узнает об этом.
Коплер обошел с тыла в одиночку, избил несколько арабов и прогнал остальных. Коплер и я, мы вдвоем, обеспечивали охрану пахоты в Эйн hа-Шофет. Когда мы ехали назад в Ягур, он сказал мне: "Расскажи своей маме, отцу не говори ничего". Мать знала, куда я ходил, и гордилась мной. На горах Эфраим я понял что такое бой, лучше чем на всех армейских курсах, пройденных мною потом.
В период арабского восстания 1936-39гг. арабы обстреливали хозяйство. Когда арабы ушли, я пошел осматривать их позиции и принес оттуда гильзы. Члены киббуца были против этого. Лица, ответственные за безопасность были против, они угрожали мне наказаниями, если я снова пойду туда. Моя мать знала и не запретила мне ходить.
5. Год в школе Микве-Исраэль
В 1941 г. мне было 15 лет. Мои родители постоянно ссорились, а начальство киббуца хотело избавиться от меня. Так я попал в школу "Микве-Исраэль". Это была сельскохозяйственная школа, как и "Кадури", и не менее престижная. Среди ее выпускников были не менее знаменитые люди, например, Хаим Бар-Лев был на два класса старше меня. К нему я еще вернусь в моем рассказе.
Учеба в школе меня не интересовала, я провел в ней только один год (1941 -1942) и помню, в основном, церемонии унижения, которые заставляли нас проходить старшеклассники. Однажды они схватили моего одноклассника и устроили ему "зубур": покрасили его половой орган стойкой и едкой красной краской. Такие церемонии стали частью негласной израильской культуры, и я, как командир роты в бригаде "Голани", возлагаю на них долю ответственности за низкую боеспособность этой бригады. Старшеклассники имели обыкновение нападать на нас в столовой и забирать еду. Мы оставались голодными. Руководство школы пыталось бороться с этой атмосферой, но оказалось бессильным. Так сформировался тип израильского сабры. В начале 1942 г. к нам приехал Элиэзар Лиф. Он "вербовал" добровольцев в 4-ю роту...
ГЛАВА 13. ПЕРВЫЕ ГОДЫ В ПАЛЬМАХЕ
Тяжелые и опасные походы широко практиковались в ПАЛЬМАХе. Они развивали людей физически, придавали им выносливость и уверенность в своих силах. Кроме того, они сплачивали ПАЛЬМАХ как коллектив и давали определенные практические навыки командования, ориентации на местности и пр. Но эти походы не могли заменить военного обучения необходимого регулярной армии.
1. Самый отважный поступок в его жизни
В 1940 г. Рабин окончил школу "Кадури" и присоединился к группе товарищей, которые собирались основать киббуц Рамат-Йоханан. В то же время его отец, Нехемия Рабин, оформлял его студентом в университет Беркли (Калифорния) на специальность
инженера-гидролога. Уже год как мировая война бушевала в Европе и Африке. Франция капитулировала, немецкие самолеты действовали с вишистской территории Сирии и Ливана. В марте 1941 г. Роммель начал наступление из Ливии в долину Нила. Молодежь ишува записывалась добровольцами в английскую армию, они хотели принять личное участие в борьбе с нацистами. Рабину было 18 лет; он и его отец думали об учебе в Калифорнии. Возможно, оба Рабина: отец и сын - не понимали значения исторических событий, которые разворачивались перед ними, возможно, они не чувствовали личной ответственности за судьбу своего народа. Точного ответа мы не узнаем никогда.
Несколько месяцев Рабин провел в рутинной работе в поле, но затем местный командир Хаганы вызвал его к себе, рассказал ему о военном положении в мире и на Ближнем Востоке. Он предложил ему вступить в части особого назначения. Рабин: "Я согласился без колебаний. Попросил уточнить цели подразделения и мою будущую роль, но мне в этом было отказано. Командир намекнул на тренировки, особые задания - все в тумане. Я с волнением поблагодарил за то, что он остановил свой выбор на мне. Командир сказал, что мне предстоят дополнительные беседы с разными лицами, от их результатов зависит, возьмут ли меня. Он не назвал имен этих людей. Таинственность усилила мое волнение" (П.сп.). Романтическая атмосфера конспирации импонировала инфантильной натуре Рабина, местный командир, скорее всего, не знал более того, что сказал, но он тоже участвовал в игре в конспирацию и напустил на себя важность.
"Разными лицами" было одно лицо, точнее говоря, Моше Даян, который искал добровольцев во 2-ю роту ПАЛЬМАХа. Даян: "Умеешь стрелять из ружья?". Рабин: "Да!" - "Случалось тебе бросать гранату? - Да! - Умеешь стрелять из пулемета? - Нет. - Умеешь водить машину? - Нет. - Ездить на мотоцикле? - Нет". "Хорошо! Ты подходишь нам" - резюмировал Даян (Сл.,42).
Многие парни 18 лет подходили под "критерий Даяна", т.е. умели бросать гранату и не умели водить машину. В крайнем случае, бросать гранату и стрелять из ружья можно научиться за считанные дни. Какие еще качества были важны Даяну? Слегка поинтересовавшись прошлым кандидата, он мог бы узнать, что Рабин не отличался отвагой и не проявлял интереса к военному делу. Видимо, выбор был сделан на основе совсем других критериев. Матерью Рабина была "Красная Роза", вокруг имени которой уже сложились посмертные легенды, его отцом был партийный функционер "правильной партии", и, наконец, сам Рабин был в группе подготовки к жизни в киббуце. Согласно этим "данным", Рабин был "халуц" (пролетарий-сионист) и относился к "пролетарской элите" ишува. Предполагалось, что храбрость и способности во всех областях автоматически присущи всякому "пролетарию". С этого догматического рассуждения началась военная карьера Ицхака Рабина. В 1992 г., та же схоластика, помноженная на десятки тысяч избирательных бюллетеней, даст ему пост главы правительства Государства Израиль.
Даян искал добровольцев, потому что по соглашению с англичанами начал создаваться ПАЛЬМАХ. Молодые новобранцы еще не успели пройти самой элементарной военной подготовки, а английское командование уже потребовало от ПАЛЬМАХа участия в операциях против Ливана и Сирии. В начале июня 1941 г. две австралийские бригады должны были занять вишистские территории. Каждой их них придали одно "палестинское соединение". "Палестинцы" должны были: (1) служить проводниками для авангардных австралийских частей; (2) производить диверсии в тылу противника. Главный штаб Хаганы выделил для этой цели роты Алона и Даяна, в роте Даяна был Ицхак Рабин.
Даян уточняет ситуацию: "Мои солдаты были, в основном, "зелеными" новобранцами. Только один прилично знал арабский язык. Между тем, для совершения диверсий в Сирии они должны были не только говорить по-арабски, но и выглядеть, как арабы. Только один из всех умел водить машину, хотя им предстояло определить проходимость дорог. Лишь очень немногие были знакомы с пулеметом, большинство не имело опыта "живой" стрельбы из винтовки. Пришлось присоединить к ним обученных людей из северных поселений. Стало понятно, что надо обучать людей обращению с ружьем и пулеметом и прикладным военным специальностям, ведь предполагалось, что проводники умеют читать карту, составлять схемы и ориентироваться на местности".
Из сказанного ясно, что ни ПАЛЬМАХ, ни Хагана не были готовы к выполнению своей задачи. Знало ли об этом английское командование? Это нам не известно, но следует иметь в виду, что Хагана находилась в "подполье", англичане не знали ее действительного потенциала; можно предположить, что командование Хаганы ввело их в заблуждение. Так или иначе, отделения ПАЛЬМАХа участвовали в походе австралийских войск, и так родился миф о вкладе ПАЛЬМАХа в борьбу с нацизмом.
Довольно точно известно, что делала группа, куда входил Рабин. В ночь перед началом общего наступления 22 австралийских солдата должны были пересечь ливанскую границу и перерезать телефонные провода. Им было придана группа из четырех "палестинцев". Командиром был Рехавия Берман из киббуца Алоним, вторым солдатом был некий Йоське из того же киббуца. Читатель помнит, конечно, что Даян предлагал "мобилизовать" людей из северных поселений в надежде, что они хоть немного знакомы с тропинками Ливана, но читатель, по всей вероятности, не знает, что киббуц Алоним находится в Изреэльской долине, а не на Ливанской границе. Поэтому киббуцники из Алоним не решали проблемы знания местности. Ее "решил" четвертый палестинец - араб-контрабандист, освобожденный по такому случаю из тюрьмы. Собственно говоря, только он один и был нужен австралийцам, все остальные были излишни; тем не менее, мы увидим, что на долю Рабина выпала все же некоторая боевая задача. Но всему свой черед.
Прежде чем выйти в путь, "палестинцы" получили следующее разъяснение: "Вы не являетесь солдатами. Если вы попадете в плен, Женевская конвенция на вас не распространяется. Впрочем, это не имеет значения. В вашем секторе действуют сенегальцы, они не берут пленных. На обратном пути постарайтесь не встречаться с нашими солдатами. Австралийцы, прежде всего, стреляют, и только потом интересуются, кто там был".
Дальнейший ход операции изложен по автобиографии Рабина. "Нам предстояло пройти 45 километров до цели и обратно - разумеется, пешком. Холод пронизывал до костей. Мы дошли до телефонной линии. Я был самым молодым, и мне поручили взобраться на столб. Я не успел потренироваться на базе. Я снял ботинки, так мы обычно карабкались на столбы. Обрезал первый провод, и тут, к моему удивлению, обнаружил, что провод, кроме всего прочего, поддерживал столб. Столб закачался, и я оказался на земле. Снова залез на столб, обрезал второй провод. Потом залез на второй столб, обрезал провода, и мы закопали их в землю. Отходили мы по более короткому маршруту и очень быстро. Подметки на ботинках были из пробки, они порвались, и только толстые носки защищали мои ноги. На рассвете мы вернулись". Впоследствии Рабин в интервью Слайтеру снова обратился к операции в Ливане. "Никто не принуждал меня. Я вызвался добровольцем и получил большое удовольствие. Должен признать, что мой вклад в военные действия был невелик: много ходьбы, без всякой "войны". Впрочем, залезать на столб было нелегко". (стр. 42).
Оба описания вызывают некоторые вопросы. Пройти за одну ночь 45 километров по горным тропам Ливана (да еще с изорванными подошвами!) - это тяжелое испытание, оно вряд ли доставило бы "удовольствие". В феврале 1948 г. рота ПАЛЬМАХа совершила налет на деревню Саса. За одну ночь она прошла около 40 км, после чего бойцы спали 12 часов подряд. Правда, шли они под дождем и в холод. Это тоже деталь, которая вызывает удивление в рассказе Рабина: в июне в Южном Ливане не слишком холодно, особенно, если нужно быстро идти. Но самое удивительное: расстояние от границы до "объекта" группы Рабина составляет 4 км (!), т.е. 8 км туда и обратно. При марше на местности следует увеличить это расстояние вдвое - итак, мы получим 16-20 км, т.е. около 5 часов ходьбы по горам при достаточно быстром темпе. Это можно считать логичным, и от этого можно было "получить удовольствие" и еще запомнить трудности карабканья на столбы. Судя по всему, уже в первой операции Рабина ложь начинает переплетаться с правдой.
2. "Как будто" командир
После "участия в боях в Ливане" Рабин тренировался около киббуца Бейт-Орен (Кармель). Затем закончил первый в ПАЛЬМАХе курс командиров отделения в киббуце Алоним, курсом командовал его будущий патрон Игаль Алон. Рабин получил направление командиром взвода и обучал "арабское отделение" умению ориентироваться на местности и владеть пистолетом. Командовал отделением все тот же Игаль Алон.
Затем Рабин "демобилизовался" и вернулся к физической работе в составе группы подготовки киббуца. Летом 1942 г. Рабин вновь был "призван". В учебном лагере возле киббуца Мишмар hа-Эмек английские инструкторы учили "палестинцев" тактике "малой войны". Англичане готовились к возможному отступлению, и им желательно было иметь партизанские группы в тылу немцев.
Затем Рабин был назначен командиром разведывательного взвода 3-й роты. Он и его подчиненные патрулировали вдоль границы с Ливаном и выбирали объекты для будущих диверсий. Они также помогали группам нелегальных еврейских иммигрантов из Сирии и Ирака перейти границу.
Взводом разведчиков Рабин командовал недолго, но достаточно, чтобы получить очередную "галочку" в папке личного дела. Затем он был откомандирован на курсы командиров взвода в Кфар-Виткин. Однако Рабин дважды болел тифом, его жизнь была в опасности, и все время он провел на больничной койке. Выздоровев, он получил очередную галочку, "как будто" он окончил программу, и даже был послан на курсы повышения квалификации. В марте 1943 г. Рабин уже командовал взводом ротного оружия. Взвод состоял из расчетов 3-х дюймового миномета и станкового пулемета Шварцлуза, он считался элитарным подразделением.
За первые 20 месяцев в ПАЛЬМАХе Рабин совершил стремительное восхождение по иерархической лестнице, несмотря на то, что его знания и практический опыт оставались ничтожными - однако считалось, что он их "как бы" имел. Традиция быть "как будто" специалистом весьма характерна для Израиля, она может объяснить почти непостижимую политическую и военную карьеру Ицхака Рабина.
3. Арье Теппер: продолжение рассказа
Я вызвался добровольцем. В марте-апреле мы начали обучение. В течение трех недель нас учили обращаться с несколькими видами оружия и действовать самостоятельно, а также в составе расчета и отделения. Потом я участвовал в ротных учениях в роще Бен-Шемен. Англичане поставляли нам взрывчатку, британский майор командовал учениями. Почти открыто мы использовали оружие, украденное в австралийских частях. Полиция не знала всех "тонкостей" и однажды окружила наш лагерь. Мы спрятали оружие в грузовике с овощами и поехали в Мишмар hа-Эмек. Машина застряла на грунтовой дороге и британские полицейские, ничего не подозревая, помогли нам.
В Мишмар hа-Эмек мы немного тренировались в диверсиях и в прикладном спорте. Уровень обучения был низок, тренировки не готовили к боям. Мне помог личный опыт в Ягуре. Без подобного опыта нельзя было стать бойцом. Большую часть времени мы проводили в тени деревьев в рассуждениях о будущем ПАЛЬМАХа. Интеллектуальный уровень этих бесед был равен нулю, но они сформировали роту. Корпоративная спайка была для ПАЛЬМАХа важнее военной подготовки.
Потом "наверху" связали ПАЛЬМАХ с киббуцами. Я мог вернуться в дикие джунгли Микве-Исраэль, или работать на полях киббуца Эйн-Харод. В последнем случае я бы удостоился счастья быть неподалеку от самого Бога (т.е. Ицхака Табенкина). Обе возможности не улыбались мне. Я вернулся в Ягур. Там всем заведовала Хума Хайот, любовница Табенкина. Я начал работать в киббуце.
В Ягуре я до некоторой степени присоединился к группе, охранявшей поля. Члены этой группы были старше меня. Атаманом был Асаф Кац. Компания жила отдельно, коммуной внутри коммуны. У них были ружья и револьверы (нелегальные), они скакали на конях, дрались с арабами, состязались с ними в борьбе и стрельбе в цель, охраняли поля и исполняли самые трудные работы: косили клевер, стоговали солому и т.д. Только отличное выполнение тяжелых работ давало право принадлежать к этой группе.
В этом смысле Кац и его команда были замкнутой сектой. Кац был смел до безумия, знал наизусть ТАНАХ, знал русскую поэзию, играл на аккордеоне и губной гармошке, ловил змей руками. Он был "первым парнем" и имел необычайный успех у девушек. Кац был сыном легендарного "шомера", все остальные были потомками галутных евреев Восточной Европы. Кац был для них воплощением ницшеанского "сверхчеловека", жизненная сила била в нем ключом. Культ силы расцветал параллельно в еврейском ишуве и в нацистской Германии. Почему-то исследователи еще не обратили на это внимание. Одним из членов команды был пальмахник из 1-й роты поэт Хаим Гури.
Отцы моего поколения были халуцами. Они приехали, чтобы создать в стране новый тип человека и общества. В действительности создавалось нечто совсем иное, но отцы делали вид, что не замечают этого. Внутренняя идеология поколения детей диктовалась реакцией на манипулятивную идеологию родителей. Для Каца и его товарищей важен был не трудовой день, воспетый некогда Гордоном, но сила: сила в работе, сила в сексе, сила в отношениях с арабами. Каждое утро в коммуне соревновались в подвешивании итальянского карабина на эректированный член. Тогда я не понимал этих символов. Сегодня мне ясно, что я видел, как культура отцов переплавляется в культуру детей. Дети ненавидели лицемерие родителей и усвоили культ силы, прикрытый идеологией социализма и риторикой сионистского патриотизма. Я полагаю, что суть ПАЛЬМАХа и "израильского сабры" невозможно понять, не осознав этого перехода.
Идеал трудящегося человека был заменен идеалом мужской силы. С годами все больше увеличивался разрыв между официальной идеологией и нормами действительного поведения. Уже можно было увидеть огненные буквы предостережения, говорившие о будущем ПАЛЬМАХа и всех политических и культурных элит Израиля. Но никто не читал этих букв. Киббуц не признал этой эволюции, Израиль не признал этой эволюции. Культура (т.е. бескультурье) ПАЛЬМАХа стала нормой в Израиле. Даже профессора считают своим долгом пресмыкаться перед неучами с пальмаховским прошлым (наподобие Рабина).
Уже тогда мне начала претить атмосфера коллективизма и культа силы. Я предпочитал пасти овец. Порой по три недели я не уходил с пастбища и не возвращался домой. У меня было много времени, и я пытался проникнуть в корни того,
что я видел перед собой. Тогда мне это было еще не по силам, и только спустя много лет я созрел для понимания этого исторического процесса.
Я тогда был членом другой группы, в которой были парни из разных киббуцев. Группа была менее сплоченной, чем компания Каца. Во главе ее стоял Шломо Милер. В мае 1947 г. он погиб при налете на арабскую деревню Феджа (гл.1). Этой операцией командовал Ицхак Рабин - как всегда, на достаточном расстоянии от поля боя. Мы исходили всю страну. Ребята искали приключений. Мы заходили в арабские деревни, затевали ссоры с арабами. Заодно Милер собирал кое-какие сведения и передавал их в разведслужбу, так начали собирать "досье" на арабские деревни. Может быть, из-за этого опыта Милера поставили командовать налетом в Федже, но нападение на вооруженную банду не было похоже на визит в арабские деревни, да и время уже было не то.
Среди нас выделялся Йонатан Гилади из киббуца Рамат-Рахель. В 50-х гг. он был офицером в ЦАХАЛе. Однажды он сбился с пути и по ошибке пересек иорданскую границу. С ним в джипе были Алекс Бная и Одед Месер, который командовал тогда Южным округом. Иорданские легионеры открыли огонь. Бная был ранен и выпал из джипа. Йонатан вышел, поднял его и уложил на джип. В этот момент он был ранен. Месер дал газ и уехал, оставив раненного Йонатана. Через некоторое время легионеры подбросили его расчлененный труп на израильскую территорию. Йонатан оставил после себя вдову. После его смерти она родила ему сына. Я женат на сестре Йонатана.
Я всегда говорил его вдове и сестре, что нельзя молчать. Но они хранили верность круговой поруке и мифам ПАЛЬМАХа, они предпочли молчать. У меня есть "счет крови" с Месером, и он еще не закрыт. Я говорил об этой истории с простыми командирами и с самым высоким начальством. Никто не отрицал факта, но все убегали от него, как от огня. Так я понял: если ты занял высокую позицию в иерархии ПАЛЬМАХа, тебе уже ничто не грозит, даже если ты настоящая мразь.
НАЧАЛО МИРОВОЙ ВОЙНЫ И БЛИЦКРИГ
У. Черчилль: "Правительство Англии стояло перед выбором: позор или война. Оно выбрало позор, а получило и позор, и войну".
МЮНХЕН: ради мира в Европе Франция и Англия предали Чехословакию. Самоубийственное решение в строгом соответствии с нормами демократии.
Мюнхенское соглашение нарушило систему баланса сил в Европе и проложило дорогу к сближению советской России и нацистской Германии. Договор Молотова-Риббентроппа. Сталин думал опередить Гитлера. Он просчитался.
ГЛАВА 14. ПАЛЬМАХ НАЧИНАЕТ ДЕЙСТВОВАТЬ
1. (Рабин) Послужной список до 1945 г.
В 1945 г. Рабин был назначен заместителем командира 1-го батальона. Отметим основные моменты его послужного списка, начиная с 1941 г.:
Еще один эпизод этого периода описывает Рабин в своей автобиографии. "Моя рота должна была демонстрировать ведение минометного огня перед высшими командирами Хаганы. Одна мина "откатилась" и не пошла в дело. Я решил, что эту мину я обязан "утащить". В моей роте были минометы, но не было мин. Я был обязан (?) исправить это упущение. От места стрельбы до Хайфы мы шли пешком, мина лежала у меня в ранце, обернутая личными вещами. Из Хайфы рота поехала поездом, а я поехал автобусом с моей "частной миной". Я и мина добрались с миром, англичане нас не застукали, и я сиял от счастья. Через неделю комроты спросил меня: "Взял мину?" Дома и в молодежном движении меня воспитывали в честности, я признался: "Взял ", и объяснил ему свои резоны. "Плохо, очень плохо", - пробормотал он. Через несколько дней я предстал перед военным судом в Хайфе. Получил порицание и наказание: не получу повышения, по крайней мере, в течение года. Я был готов к худшему. А мина? Про нее все забыли. В 1947 г. когда я уже был оперативным офицером ПАЛЬМАХа, мы провели инвентаризацию и оказалось, что "моя" мина составляет весь боезапас всех минометов ишува".
Действительно, целый год Рабин не получал повышения, но затем он одним прыжком перескочил через две ступеньки и стал заместителем командира батальона. У кого-то была короткая память или "особые причины". Рабин был назначен командовать курсом командиров отделений в Джуаре. Тут перед ним встала определенная проблема. Мы уже знаем, что ему не довелось пройти курс офицерского обучения, и военной теорией он тоже не слишком интересовался. Перед началом курса инструкторы и Рабин собрались вместе и "сформировали боевые принципы ПАЛЬМАХа" - так пишет Рабин в своей автобиографии (стр. 26). Он уточняет: "Поощрялась самостоятельная военная мысль, находчивость, оригинальность, экспромт в соответствии с условиями боя". Эти красивые слова драпируют простую истину, которую без труда различит читатель: инструктора курса не имели концепции, которую они могли бы передать курсантам. Импровизации начинающих командиров могут быть эффективны только против еще менее опытного противника. Рабин, благодаря своему невежеству и невежеству своих патронов, начал строить ПАЛЬМАХ на шатком фундаменте непрофессиональности в надежде на "вечное везение". Балаган, отсутствие планирования и профессиональных знаний были унаследованы ЦАХАЛем и, подобно раковой болезни, распространились через него на все израильское общество.
В 1944-45 гг. ПАЛЬМАХ сотрудничал с британскими властями в борьбе с ЭЦЕЛем, который был его конкурентом ("Сезон"). Первой фазой "Сезона" командовал Игаль Алон. Можно предположить, что и Ицхак Рабин так или иначе принимал в нем участие, что-то о нем знал, или хотя бы что-то о нем думал. Но об этом нет ничего в автобиографии Рабина, и его американский биограф тоже умудрился "обойти" этот период. Зато Рабин подробно излагает эпизод бегства заключенных из лагеря в Атлите. Речь идет о нелегальных иммигрантах, задержанных англичанами. 10 октября 1945 г. ПАЛЬМАХ организовал массовый побег интернированных иммигрантов.
Прежде всего, под видом учителей в лагерь были посланы инструктора "боевого спорта". В ночь на 10 октября они напали на арабских полицейских в лагере и связали их. Отряд ПАЛЬМАХа под командованием Нахума Сарига подошел к лагерю. Заместитель Сарига - Ицхак Рабин командовал разрезанием проволочного забора. В лагере были и полицейские-англичане, но они бездействовали. В течение получаса пальмахники "хозяйничали" в лагере, не вызвав никакой тревоги. Часть заключенных вывезли на грузовиках в Ягур, остальные пошли пешком в Бейт-Орен. Рабин охранял колонну. Он сообщает нам романтические подробности: "Я посадил на плечи ребенка. Странное чувство: я несу еврейского ребенка, ошеломленного, подавленного, парализованного страхом. Ребенок, спасенный от уничтожения. Итак, я несу на плечах надежду народа Израиля и вдруг - теплая струйка пробегает по моей спине".
Более сухие, но и более существенные подробности об этой операции сообщил Нахум Сариг. По его словам, при планировании операции ему сказали, что "можно предположить, что английская армия не примет участия в поисках беглецов". Здесь приоткрывается завеса над тайной полной апатии английской охраны. Английская администрация находилась в двойственном положении. Общественное мнение Запада было против арестов евреев, только что спасенных из рук нацистских убийц, но с другой стороны, арабы требовали не допустить их приезда в "Палестину". "Побег" мог бы быть весьма удачным выходом из этой затруднительной ситуации, и, возможно, операция была заранее согласована с англичанами.
Было соглашение, или его не было - побег из Атлита не был настоящей военной операцией, но все же Рабин играл в ней определенную роль. Если учесть, что это единственная операция в его жизни, когда он командовал людьми на месте действия, не испугался и не убежал, то можно легко понять, почему он с такой любовью описывает ее в своей книге. Вместе с тем, страшно думать, что "весь славный боевой опыт" Великого Военноначальника и Залога Безопасности Израиля составляет залезание на телеграфный столб и операция в Атлите (см. гл.13, прим.3).
Игаль Алон возглавил ПАЛЬМАХ незадолго до этих событий. Налет на Атлит была первой операцией под его командованием. Поэтому неудивительно, что он превозносил ее до небес. "Власти были потрясены, их честь была растоптана. Эффективность операции встревожила их. Она доказала всем сомневающимся нашу силу. Мы продемонстрировали, какие сложные операции способен выполнить ПАЛЬМАХ". Эти слова написаны в 1957 г., они возвели очередной этаж в небоскребе мифа ПАЛЬМАХа. Между тем, они ни коим образом не подтверждаются документально. Публикация английских документов показала, что именно террористическая деятельность ЭЦЕЛя и ЛЕХИ оказали давление на политику властей мандата. До этого времени еще предстояло пройти два года тяжелой борьбы. Несомненно, что операция в Атлите не выдерживает сравнения, например, с формально схожей операцией в тюрьме Акко, которую произвел ЭЦЕЛЬ для спасения арестованных товарищей (прорыв в тюрьму сопровождался боем с убитыми и ранеными).
Для Рабина операция в Атлите имела и чисто личный аспект. Слух о ней дошел до киббуца Эйн-Харод, где жила Леа, подруга Ицхака. "Наутро пришел местный командир и пожал мне руку. Я была счастлива, потому что моя связь с Ицхаком была признана" (Сл, 51).
Месяц спустя Рабину было поручено подготовить план диверсии на базе английской полиции в Дженине. Отец, Нехемия Рабин, включил сына в бригаду электриков, работавшую на базе. По словам Рабина, он провел в здании полиции три с половиной часа и изучил его досконально. Он вернулся в Афулу, сел на мотоцикл и поехал с докладом к Алону. Опыт вождения у Рабина был небольшой, водительских прав у него не было. Около Хайфы он налетел на грузовик с цементом и оказался в больнице. Рабину сделали операцию, после которой одна нога стала короче на несколько сантиметров.
Казалось бы, физическое ограничение должно было исключить Рабина из списка кандидатов на должность боевого командования, не говоря уже о кражах миномета и мины, которые должны были продемонстрировать его инфантильность. Но у Игаля Алона были свои интересы. Он назначил Рабина командиром 2-го батальона. Шел уже 1947 г., приближалась Война за Независимость. Четверть кадровой армии ишува Алон отдал под командование безответственного человека не имевшего ни теоретической подготовки, ни личного боевого опыта. Алон всегда протежировал Рабину. Кровавую цену его безответственности заплатили другие.
2. Арье Теппер (продолжение). Рабы для киббуцев
В 1944 г. Элиэзер Лиф приехал в Ягур и уговорил меня вернуться в ряды ПАЛЬМАХа. Он рассказал мне, что в окрестностях Иерусалима создана новая 8-я рота, и что предстоит активная деятельность. Мне было тогда 18 лет, и я уже накопил большой опыт партизанских действий. В ПАЛЬМАХе я надеялся реализовать жажду приключений. Очень скоро я понял, что Лиф обманул меня. Новая рота была создана не для того, чтобы повысить боеспособность ПАЛЬМАХа, а для того, чтобы обеспечить рабочей силой киббуцы Рамат-Рахель и Бейт
hа-Арава, которые находились в аховом положении. Я оказался во "взводе Бейт hа-Арава". Мы работали грузчиками на их заводе, чтобы облегчить финансовое благополучие киббуца. Там я снова увидел как идеал трудового дня заменяется на идеал силы, и понял, что Асаф Кац не является случайным явлением в жизни киббуцев.
Сначала я хотел оставить ПАЛЬМАХ, но потом решил остаться, потому что альтернатива в Ягуре не была привлекательнее. Тем не менее, я отказался быть рабом киббуца. Мое бунтарство сделало меня объектом общественной критики. Еще будучи рядовым, я начал "выбиваться" в сторону.
Ротой командовал Сасон Новик. Это был совершенно уникальный тип. Один из самых интересных людей, которых мне довелось встретить. Он был очень скромен, очень смел и нетривиален. Он знал арабов и их обычаи лучше них самих. У него была уникальная способность к лидерству. Однажды мы совершили переход из Мецады в Эйн-Геди, 20 км по пустыне с тяжелым грузом на плечах. Около Эйн-Геди мы пришли к арыку. Все в этом месте снимали выкладку и набрасывались на воду. Но Новик продолжал шагать, и все шли за ним усталые и страдающие от жажды. Только у родника он позволил нам пить. Лишь немногие командиры имеют такое влияние на подчиненных.
У Новика вышел "ляп" на ротном стрельбище около монастыря Хогла - он не смог организовать "слик" (тайник) для оружия. Полицейские в Йерихоне услышали нашу стрельбу, и пять конных арабов-полицейских нагрянули к нам на всем скаку. Таким образом, Новик внезапно оказался перед проблемой. У него была рота ПАЛЬМАХа: 150 человек, и на всех 5 ружей. Против них были 5 верховых полицейских, вооруженных и подвижных. Они превосходили нас по военной мощи. Новик не растерялся. Он собрал всю роту в плотную колонну, и мы вышли маршем на базу. Полицейские не осмелились приблизиться и конфисковать наше оружие. Но затем полицейские арестовали пять человек с мишенями и отстрелянными гильзами. Состоялся суд, и они сидели в тюрьме до конца мандата. Это были первые арестанты ПАЛЬМАХа. Командир батальона Пинхас Вайнштейн не уволил Новика, но на нем "поставили галочку". Никто не интересовался фактами, ведь высшие офицеры ПАЛЬМАХа знали все теоретически и не интересовались низменной действительностью.
Спустя некоторое время произошло следующий инцидент. Группа молодежи движения "Гордония" совершила поход в Мецаду. На них напали два арабских грабителя, они убили девушку по имени Циля Коhен, и ранили еще одного парня. Командовал походом Бен-Ами Фахтер (в последствии командир 21-го батальона Хаганы). У него был револьвер, единственное оружие всей группы. Ребята забились в пещеру, а Фахтер вел переговоры с грабителями. Собрали деньги и положили их на бугорок на "нейтральной полосе". Арабы забрали добычу и ушли восвояси. Было проведено расследование, и поведение Фахтера признали безукоризненным. Тем не менее, было ощущение промаха и было решено уничтожить этих грабителей и еще кое-кого из этой банды. Из состава 2-го батальона была выбрана отборная группа из пяти человек. Командовать группой должен был Новик, но Вайнштейн отстранил его и взял командование на себя. Я был пятым в группе. До Эйн-Геди нас сопровождало подразделение из 16 человек под командованием Одеда Месера. Дальше мы пошли одни. У нас было два автомата (томиган), револьвер, ножи и гранаты, по две фляги на каждого и сухой паек. Нам было приказано убить шесть арабов и не трогать женщин и детей. Для связи у нас было 4 почтовых голубя. Грабителей нам не удалось найти, зато мы сумели уцелеть в тяжелейших условиях. Случилось внезапное наводнение, и только в самый последний момент нам повезло найти пещеру, где мы укрылись. Одед и все остальные были уверены, что мы погибнем. Но мы вернулись дикарями из пустыни - раненые и ободранные. Мы получили "бонус": обед в гостинице киббуца "Калия", где обычно отдыхал Бен-Гурион. После этой операции Новик навсегда оставил ПАЛЬМАХ. Я полагаю, что это было большая потеря для всех нас.
Меня послали на курс командиров отделения. Командовал этим курсом Йоселе Табенкин. Мое отделение было размещено в киббуце Шамир, командовал нами некий Хитрон, омерзительный тип. Он вел нас ночами по арабским полям. Мы заметили ему, что крестьяне не топчут посевы, на что он нагло ответил, что арабы сами виноваты, что мы портим им поля. Мы прошли курс одиночного бойца, расчета и технику ночного налета. Уровень учебы был очень низкий. Потом я прошел курс разведки и сбора тактической информации. Учил нас Зерубавэль Арбэль, который основал "школу" разведчиков ПАЛЬМАХа. Нас учили проводить наблюдения, составлять "досье" на деревни и фотографировать объекты. После этого я некоторое время был инструктором фотографии в ПАЛЬМАХе. Позже я окончил курс подрывников в каменоломнях Биньяминии. Мы взрывали там массу динамита. По окончании курса, я был инструктором подрывного дела в Наане и Кфар-Менахем. После всех этих курсов я овладел всей тактической премудростью ПАЛЬМАХа, накопленной к началу Еврейского Сопротивления (т.е. к совместным действиям с ЭЦЕЛем и ЛЕХИ против англичан). Как я сейчас понимаю, премудрость эта была мизерной.
Будучи командиром отделения разведчиков, я участвовал во многих походах. Расскажу об одном из них. Взвод, которым командовал Шайка Габиш (в последствии генерал), вышел в пятидневной поход из Гуш-Эцион в Маале hа-Хамиша и оттуда в Наан. Шли только ночами. По этому маршруту в январе 1948 г. могла бы идти "группа 35" (Ламед-hей, гл.17) в
Гуш-Эцион. Вместо этого они выбрали кружной маршрут от Хар-Тов и погибли, не дойдя до цели несколько километров (гл.17). На вторую ночь, около арабской деревни Нахалин мы наткнулись на арабов. Послышались выстрелы. Шайка перепугался и приказал залечь. Мы переждали какое-то время, Шайка, видимо, был в состоянии шока и не мог встать на ноги. Я шепнул ему, что надо встать и идти, иначе мы до рассвета не придем в Кирьят-Анавим, и тогда действительно станет опасно. Габиш дрожащим голосом приказал мне оставить идею. Я почувствовал, что он не функционирует, и что оставаться на месте становится опасно.
Я был только командиром отделения, тем не менее, я взял на себя командование. Я встал и приказал всем встать. Все исполнили приказ, Габиш тоже встал. Я без приключений привел группу в Кирьят-Анавим. На третью ночь мы вернулись в Наан. Через несколько дней Габиш пришел в себя и отдал меня под суд за невыполнение приказа. Судил меня комбат Ури Бренер. (Сын писателя Йосефа-Хаима Бренера, "светилы" социалистического сионизма. Убит арабами в Яффо в 1921г). Он прочел мне мораль в духе своего отца с добавками из идей Ицхака Табенкина. Из его слов было понятно, что комбат не имеет представления о том, что такое боевой поход. Бренер грозил изгнать меня из ПАЛЬМАХа. Я понял, что его интересует только верность иерархии идеологического командования и более ничего. Я решил не возражать. Бренер осудил меня на полгода работы на консервном заводе в киббуце Гиват-Бренер (по имени его отца). Я отработал один день и решил, что это не для меня. Я собирался вернуться в Ягур, но тут приехал связной с просьбой вернуться в Наан к исполнению обязанностей. Все было забыто. Этот случай показал мне, что представляет собой ПАЛЬМАХ, и на что он будет способен в час настоящего экзамена боем.
"Сезон"
В период "Сезона" я, как и все, участвовал в действиях против ЭЦЕЛя. У нас никто не отказался, и даже не было сомнений - настолько хорошо промыли нам мозги. Мы сторожили двух членов ЭЦЕЛя в лесу, в сторожевой башне около киббуца "Алоним". Днем их допрашивали в киббуце "Мишмар hа-Эмек", а ночью доставляли к нам, и мы их держали порознь в сторожевой башне. Мы, охрана, жили в жестяном бараке у башни. Один из нас все время прятался в кустах с револьвером в руках. Наш командир, как правило, отсутствовал. Со мной в расчете был Янкеле Заhави и Эзра Авгин (во время Войны за Независимость его послали отравить воду в Газе; арабы поймали его и убили). Еще у нас была повариха. Я был там за старшего. Двое сидели в одиночках наверху, а мы внизу играли в "монополь". Пока мы торговались за отели и плантации, один из них перепилил решетку, потихоньку спустился по лестнице и исчез. Меня долгие часы допрашивали в Службе информации. Видимо, они подозревали, что я дал ему бежать из идеологических соображений или за деньги. С тех пор прошло уже 50 лет, и я полагаю сейчас, что действительно имело место "предательство", что один из нас "подбросил" ему пилочку. Но это был не я, и я не знаю, кто это сделал. Может быть, мы это узнаем, когда откроют секретные документы "Сезона". После этого случая мне уже не доверяли операций против "сектантов" и сегодня я только рад этому.
3. Первые операции
В день побега заключенных из Атлита я был на курсах в Биньяминие. Мы сидели, готовые к действию, если будет нужно. Но ничего не произошло. Восторги командиров ПАЛЬМАХа по поводу этой операции, казались мне смешными. Через две недели мы вышли взрывать железную дорогу в Иерусалим. Хаим Бар-Лев командовал операцией. Я был командиром отделения подрывников. Мы вышли ночью из Кирьят-Анавим. Переход был очень тяжелым, мы шли по крутым горным тропам с взрывчаткой на спине. Мы должны были взорвать дорогу в 24 местах. На мою долю было отведено 12. Заряды мы ставили с интервалом в полкилометра. Успели взорвать два, тут появился грузовой состав их Тель-Авива. Прошел мимо нас и остановился у места второго взрыва. Охрана палила во все стороны. Подрывники забились под мостик. Убедившись, что охрана не заметила нас и не собирается организовать поиск, я попросту игнорировал стрельбу. Мы вышли из нашего убежища, пошли на восток и продолжили "работу". Еще 10 взрывов на протяжении 5 километров. Потом мы вернулись и проверили результаты. Во всех местах мы причинили серьезные повреждения. Все время охранники стреляли из поезда. На условленном месте сбора оказалось, что не хватает девушки по имени Гила Друкер. У Бар-Лева не было выхода, он начал отход без нее.
Мы оторвались от противника. Марш-бросок был и длинный и тяжелый. Почти не было надежды дойти до рассвета. Мы шли ускоренным темпом, время от времени переходили на бег. Гила пришла в Кирьят-Анавим одна на следующий день. До сих пор я не знаю, почему она не пришла на место встречи. В 5-й роте было несколько боевых девиц: Гила Друкер, Рахель Савурай, Тамар Маршак, Авива Рабинович и Браха Полад. Это были смелые девушки, они ходили в походы одни, без ребят, участвовали в операциях. Когда я нашел "Бирманскую дорогу", Рабин послал в Иерусалим пешком роту подкрепления. Их вели разведчицы Гила и Авива.
Когда Рабин проектировал взорвать полицейскую станцию в Дженине (и в результате взорвал собственную ногу), я должен был взорвать полицейскую школу в восточном Иерусалиме. Меня вместе с Гилой послали на разведку. На случай, если англичане "накроют" нас, был заготовлен рассказ, что мы якобы ждем грузовика "Тнувы", чтобы ехать домой. Мы уселись неподалеку от цели и начали наблюдение. Пришли полицейские, задержали нас и повели в полицию в Иерусалиме. Целый день нас допрашивали поодиночке. Они искали противоречий, но мы не "раскололись". Ночью нас посадили на машину и высадили у железнодорожной станции. Пешком мы пришли в киббуц Рамат-Рахель.
Это был первый случай, когда англичане задерживали членов Хаганы. Наш опыт "обобщили", составили инструкции, как вести себя на допросах и как заготовлять "легенды". Мы были "моделью". Без ложной скромности, я берусь предположить, что при всем желании вы не нашли бы у Рабина чего-нибудь, что могло бы быть "моделью для командира".
Диверсией в полицейской школе должен был командовать Бар-Лев. Я опять был командиром подрывников. Бар-Лев пришел к выводу, что операции потребует много жертв, и под его нажимом Алон отменил диверсию. Я не думаю, что для этого были серьезные основания, ЭЦЕЛЬ и ЛЕХИ производили более опасные операции. Я не видел, почему мы должны были рисковать меньше их.
27 марта 1946 г. корабль "Орд Вингейт" с 243 иммигрантами на борту должен был прибыть в Тель-Авив. Предполагалось провести операцию по молниеносной высадке нелегальных олим. Хагана заняла позиции в Тель-Авиве. В эту ночь погибла Браха Полад. Ее превратили в национальную героиню и миф. Я расскажу здесь подлинную историю ее гибели. Что касается самой операции, то в итоге британский эсминец задержал корабль, и высадка не состоялась.
Браха прошла вместе со мной курс командиров отделения и служила в 8-й роте. Она была смела, красива и глупа. В ту ночь мы командовали соседними позициями: я на улице Хашмонаим, Браха - на улице Марморек. Связь между позициями поддерживали мальчишки на велосипедах. Я заранее перебил фонари на улице, чтобы не было света. Мы поймали нескольких английских сыщиков, которые крутились в районе.
В нашем секторе патрулировал британский броневик: он проезжал, крутил направо-налево прожектор, и офицер кричал: "Руки вверх, открываю огонь". Я и мои ребята уже прошли через это упражнение. Когда свет падал на нас, мы прижимались к земле, броневик не замечал нас и проходил мимо. Браха, услышав приказ офицера, инстинктивно поднялась. В руке она держала автомат стэн. В ослепляющем свете прожектора могло показаться, что она собирается стрелять. Офицер выстрелил первым и убил ее. Связной-велосипедист видел все это и тут же рассказал мне все подробности.
Несколько дней спустя штаб ПАЛЬМАХа опубликовал бюллетень по поводу "ночи Вингейта". Последний абзац гласил: "В этой операции пала Браха Полад. В нашей борьбе пролилась ее кровь. В нашей борьбе мы отомстим за нее. Не в трауре сохраним мы память о ней, но в боевых деяниях. Мы продолжим дело, за которое боролась и пала Браха". Командиры ПАЛЬМАХа были великолепны в риторике. Что же касается боевых деяний, то предпочтительнее соответствующая подготовка. Ее не получила Браха. В самом большом "боевом деянии" этого периода ПАЛЬМАХ "провалился" и снова спас положение "риторическими деяниями". Я имею в виду взрыв моста Алленби, о чем пойдет речь ниже.
4. Мост Алленби
В ночь на 17 июля 1946 г. в рамках Еврейского Сопротивления ПАЛЬМАХ взорвал несколько мостов. Самым важным был мост Алленби через Иордан около Иерихона. Его охраняли английские и иорданские солдаты, и операция была проведена под огнем. Военный советник Бен-Гуриона Шалом Эшет сказал, что это единственная операция ПАЛЬМАХа, которая заслуживала бы названия "боя" (Эшет был офицером в британской армии во время Второй мировой войны). Считалось, что у моста Алленби ПАЛЬМАХ доказал свою тактическую зрелость. На этом основании он потребовал права поставлять командиров будущей армией Израиля и строить систему безопасности государства. Со спокойной совестью я могу сказать, что мне принадлежит центральная роль в этой операции, и она оправдала бы мою жизнь, даже если бы я не сделал ничего больше.
В рамках подготовки к операции мы исходили вдоль и поперек маршрут от Рамат-Рахель до Бейт hа-Арава, чтобы изучить возможные пути отхода. Невозможно было совершить этот переход за ночь, поэтому днем надо было или прятаться, или идти на большой риск. В одну из ночей я вел группу из пяти бойцов по вади Хинди. Мы должны были пройти около полицейской станции Нэбэ-Муса. Там служили полицейские-бедуины, чрезвычайно хитрые и смелые. У нас было оружие: разобранные пистолеты, спрятанные во флягах. Я обошел станцию с севера, полицейские не заметили нас. На рассвете мы дошли до перекрестка Йерихо, нам оставалось идти еще 11 километров. Я не сомневался, что часовой на вышке станции Нэбэ-Муса увидит нас, и что полицейские по следам обнаружат наш маршрут. С нами была Тамар, будущая жена (ныне вдова) Хаима Бар-Лева. Бар-Лев командовал взводом в Бейт hа-Арава и должен был командовать взрывом моста Алленби.
В киббуце я доложил Хаиму о нашем походе и посоветовал ему не посылать людей в Иерусалим по тому же маршруту, потому что полицейские наверняка устроят засаду. Я предложил ему послать расчет ночью или сделать очень глубокий обход, чтобы не использовать старый маршрут. Бар-Лев не понял, о чем я говорю. Он, правда, был одним из лучших командиров ПАЛЬМАХа, но и он не чувствовал военных аспектов местности. Это подтвердилось позже, когда он уже стал начальником генштаба и возвел "линию Бар-Лева". Наша подлинная трагедия была в том, что остальные командиры были еще хуже. Тогда, в киббуце Бейт hа-Арава, он не обратил внимание на мое предупреждение и послал расчет в Иерусалим в тот же день, до заката солнца.
Расчет вышел в четыре часа пополудни. Из Нэбэ-Муса просматривался весь киббуц, и полицейские видели группу. Они устроили засаду в точности, как я предполагал: в том самом месте, где я прошел ночью. Они арестовали наших бойцов и послали их на допрос вместе с флягами. Там нашли оружие, и все пятеро были осуждены на длительные сроки. Это был второй случай, когда пальмахники оказались в заключении. Но смотрите, какая разница! Новик действовал правильно, тем не менее, командиры ПАЛЬМАХа блокировали его карьеру, и он оставил ПАЛЬМАХ. Вина Бар-Лева была очевидна, тем не менее, он продолжал подниматься по служебной лестнице и дошел до поста начальника генштаба и министра (и посла в СССР).
Несколько лет тому назад состоялась встреча ветеранов 8-й роты. Тамар Бар-Лев вдруг открыла рот и начала ругать своего мужа. Слушатели были поражены, а она рассказывала во всех подробностях эту историю. Рассказала, что я предупредил Бар-Лева, и что он пренебрег предупреждением. Присутствующие сидели с открытыми ртами. Большинство даже не поняло, о чем она говорит, потому что в ПАЛЬМАХе никогда не упоминали об этом эпизоде. На собраниях пальмахников еще не случалось, чтобы кто-нибудь вдруг встал и рассказал правду. Я полагаю, что она чувствовала потребность закрыть со мной какой-то личный счет. Для меня ее слова были лишним доказательством, что ПАЛЬМАХ, в конечном счете, был не более чем идеологической милицией.
Но вернемся к мосту Алленби. Он представлял собой стальную ферму на четырех опорах из камня и железобетона, толщиной в 1,2 метра. Ширина его была 6 метров, длина - 35 метров, при ширине реки в 25 метров. С обеих сторон были полицейские станции. На мосту всегда находились двое часовых. Еще два полицейских наблюдали с крыши полицейской станции. Весь гарнизон насчитывал 25 человек, хорошо вооруженных и обученных. Имелись также две сторожевые собаки. В случае необходимости из Иерихона могло очень быстро прибыть подкрепление. Взрыв был возложен на 8-ю роту. В операции принимали участие 5 офицеров. Они не делились информацией с теми, кто не имел офицерских званий. Все пятеро "провалились" на экзамене реальной операции, но, тем не менее, каждый получил свою "пайку славы", и все сделали неплохую карьеру. Один стал начальником генштаба, два - генералами, и два занимают видные посты в гражданской сфере. Поэтому "мост Алленби" - это микрокосм Государства Израиля и огненная надпись на стене. Ее не прочли вовремя, но и сейчас не поздно прочесть ее тем, кто ищет ответа на вопрос: где мы ошиблись?
Командир роты Менахем Русак должен был, по логике вещей, подготовить людей и командовать операцией. Он "командовал" ею с крыши одного из домов киббуца Рамат-Рахель к югу от Иерусалима. Оттуда можно было в лучшем случае увидеть вспышку взрыва. В Войне за Независимость Русак был заместителем командира батальона, затем командиром
5-го батальона и заместителем командира бригады. Он всегда командовал "из далека". Он внес свой "вклад" в поражение на иерусалимском шоссе. В бою у Нэбэ-Даниэль он командовал отрядом броневиков в Рамат-Рахель и не пришел на помощь колонне (гл.18). В день "кровавого конвоя", Русак командовал 5-м батальоном. Не исключено, что его "доблестное командование" стало причиной поражения и бегства Рабина с поля боя (гл.28). Русак продвигался по служебной лестнице ПАЛЬМАХа не по своим военным способностям, а потому что он был представителем партии и киббуцного движения "hа-Киббуц hа-Меухад". Для партии он был важен, для армии - бесполезен.
Хаим Бар-Лев, был непосредственным командиром операции. После того как он отменил диверсию против полицейской школы и отправил в лапы полиции пять бойцов, было нелепо поручать ему командование боевой операцией. В настоящей армии он не получил бы командования. О его роли в "нашей" операции я расскажу ниже. В 1949 г. он из рук вон плохо командовал батальоном ПАЛЬМАХа в Негеве. Во время операции "Хорев" попал в трудное положение "Французский батальон". Бар-Лев не сумел спасти их, и египетские солдаты вырезали много раненных бойцов батальона.
Но самый большой вред Бар-Лев сумел нанести Израилю во время Войны на истощение, когда он создал "линию Бар-Лева", вытянутую в нитку вдоль канала. Все же Бар-Лев - это еще не Рабин, но и он пробрался в самый верхний эшелон армии и тоже принес нам невосполнимый вред. Бар-Лев подтверждает мой тезис, что Рабин - не случайное явление. К сожалению, он есть парадигма нашей культуры, в том числе и культуры военной.
Третий офицер, Узи Наркисс, командовал атакующей группой. Он должен был обеспечить подрывникам свободу действия на определенное время. В его группу входили самые отважные бойцы: Ури Бен-Рацон, Бен-Арье (погиб в 1948 г. в боях за Латрун) и "Яркона" (Элияhу Шиндровский). Это была самая боевая часть всей операции. Наркисса я встретил потом в бою за Гуш-Эцион 14 января 1948 г. Он должен был командовать этим боем, но он не был в состоянии функционировать. В 1967 г. он командовал Центральным фронтом, и снова из рук вон плохо. В числе прочего, он сумел спланировать бой за Гиват hа-Тахмошет настолько "удачно", что иорданские солдаты получили возможность обстреливать наших парашютистов с соседнего холма. Он был отстранен от командования только после тотального провала в Караме (гл.4).
Четвертый офицер, Давид Кляйн, в дальнейшем стал артистом, а в 1946 г. он был моим непосредственным командиром. В ПАЛЬМАХе все знали, что он трус. В бою у моста Алленби он полностью подтвердил эту оценку.
Пятый офицер - Гиди Эйлат. Официально его должность называлась "офицер культуры", фактически он был политрук. В военном отношении он не значил ничего, но неплохо подвигался в ПАЛЬМАХе под покровительством Бар-Лева. У моста Алленби он не делал абсолютно ничего. Может быть, предполагалось, что присутствие политрука будет вдохновлять бойцов.
В операции действовали 35 бойцов, разделенные на восемь боевых групп, в том числе две группы подрывников, по семь человек в каждой. Я должен был командовать одной из них. На деле я командовал всеми подрывниками. Вопреки элементарной логике, только указанные пять офицеров-импотентов были посвящены в тайны планирования операции. В киббуце Бейт hа-Арава мы построили макет из тюков прессованной соломы и тренировались на нем. Производилось разведка путей подхода и отступления. Исраэль Коhен (Срулна) пять раз ходил в разведку в окрестностях моста. В 1948 г. Срулна считался одним из самых отважных бойцов бригады "hа-Негев".
В ночь операции мы выехали на грузовике "Компании Мертвого моря", и он довез нас до исходной точки в трех километрах от моста. Вместе с водителем ехала девушка из ПАЛЬМАХа; мы связали их, чтобы в случае необходимости дать им "алиби". Расчет из двух человек охранял их из засады. К мосту отправились пешком остальные семь расчетов. Ударный расчет Наркисса должен был прорваться к мостовым опорам и огнем обеспечить работу подрывников. Подрывники и носильщики шли под командованием Кляйна. Остальные расчеты должны были блокировать дороги и прикрывать нас огнем. Бар-Лев распределил позиции. Свое собственное место он выбрал в очень странном пункте, из которого не было возможности видеть бой и командовать им. Место командира в бою есть его первый и самый главный экзамен, здесь проверяется его смелость и тактическая пригодность. Бар-Лев выбрал себе место вне "радиуса влияния" на "сердце боя". Это означает одно из двух: или он струсил, или он ошибся в понимании боя. В обоих случаях это должно было остановить военную карьеру Бар-Лева, если бы командиры ПАЛЬМАХа разбирались в тактике. Но этого не случилось: командование ПАЛЬМАХа не имело представления о том, как должен функционировать командир. Заметим, мы говорим сейчас только о географии КП, она является определяющим фактором, даже помимо действий командира во время боя. Впрочем, и о ходе боя командование ПАЛЬМАХа было осведомлено только со слов самого Бар-Лева.
5. Подрыв моста
Мы быстрым шагом продвигались к цели. Расчеты заслонов и прикрытия начали занимать позиции. Часовой заметил подозрительное движение и закричал по-английски: "Кто там?". Бар-Лев выстрелил в него из пистолета. Попасть в него на таком расстоянии он, разумеется, не мог, зато выстрел разбудил всех. Таким образом, мы потеряли несколько драгоценных минут спокойной работы. Со всех сторон по нам стреляли из винтовок и пулеметов. Выстрел Бар-Лева был нелепой ошибкой, причиной ее мог быть страх или нервное напряжение. Я полагаю, что если бы операцией командовал Меир Хар-Цион, он бы не стал стрелять. Он бы прижался к земле и заставил часового гадать: может быть, ему все только почудилось? Или пробежал шакал? Он мог бы выиграть 1-2 минуты, но и это было бы важно. Потому что тем временем мы, подрывники, уже "работали" внизу, а вся наша работа продолжалась считанные минуты.
Расчет прикрытия открыл огонь. Срулна был у пулемета, снайпер Яаков Левинер стрелял из винтовки, кто-то бросил гранату в позицию, защищенную поясом из мешков с песком. Огонь с позиции прекратился. Впоследствии Бар-Лев сфабриковал отчет, и в нем говорилось, что в подрывников были брошены три гранаты. Это вранье и полная бессмыслица. Любой осколок, задев наши рюкзаки, вызвал бы немедленный взрыв. Спасти нас от трех гранат могло только прямое Божественное Вмешательство. К счастью для нас Вмешательства не потребовалось, потому что не было гранат. Но в ту же ночь пальмахники атаковали мост А-Зив. Там пуля или осколок взорвали груз взрывчатки, 13 пальмахников погибли, и задание не было выполнено.
Как только началась стрельба, носильщики бросились к реке и спрятались в воде метрах в 50 от моста. Это были люди резерва ПАЛЬМАХа, по большей части студенты. Теперь некоторые из них стали уважаемыми профессорами, и они учат народ морали и достойному поведению. А я вспоминаю, как они струсили под огнем. Давид Кляйн закричал: "Я ранен", - и исчез вместе с взрывателем замедленного действия, который он нес в качестве командира. Больше я от него ничего не слышал, да и не рассчитывал услышать, потому что его трусливую натуру я раскусил давно. Что касается его "раны", то она отнюдь не мешала ему в нашем тяжелом отходе. Я думал, что Бар-Лев даст мне указания. От него я тоже ничего не слышал. Однако в отчете сказано: "Командир (т.е. Бар-Лев) полностью владел боем и давал четкие и ясные приказы всем расчетам на протяжении всей операции". Бар-Лев сидел среди заслонов поддержки и не знал, что происходит на главном тактическом участке. Соответственно, он не "владел боем" и не "давал приказов". Наркисс залег после первых выстрелов, он не встал, не атаковал и не захватил мост.
После первых выстрелов из всего расчета подрывников только двое сохранили способность к действию: рядовой Гершон Довенбойм (прозванный "Дамбам", погиб в 1948 г.) и я. Вокруг свистели пули. Я подумал про себя: "Букашки ПАЛЬМАХа играют в партизан. Хотят выглядеть героями, иметь самочек. Каковы они под огнем? Да и огонь-то неприцельный!" Может быть через много-много лет так же подумала Тамар Бар-Лев на встрече героев 8-й роты? Тогда я только чувствовал, понять я тогда еще не мог. Культ силы поколения детей вовсе не исключает трусости, он может даже вытекать из нее. Но тогда нам было не до философии. Дамбам был парень рыжий и смелый, родом из Реховота, полон спортивного духа. Я считался патологическим авантюристом. Он спросил: "Теппер, что дальше? - Взрываем мост! - Мы, вдвоем? - Почему нет?" Дамбам: "Вперед!" Я: "Вперед!"
Ни я, ни он не знали плана операции, не знали, что предполагалось делать в нашей ситуации. Сегодня, 48 лет спустя, я почти уверен, что Бар-Лев предполагал прекратить операцию, если мы будем обнаружены, хотя формально шли разговоры о действиях под огнем. Это называется "круговая атака": исполнить приказ, не выполнив задания. В Войне за Независимость было много "круговых атак". Только продумав множество боев, я понял это явление.
Государство Израиль было бы создано и без подрыва моста Алленби, однако вряд ли ПАЛЬМАХ смог бы тогда занять то место, которое он занял в ишуве и в аппарате безопасности. От нас зависело тогда не будущее государства, но будущее ПАЛЬМАХа. Я не думал тогда о еврейском народе, о сионизме и даже не о ПАЛЬМАХе. Мои действия определялись духом авантюризма. У меня была задача, и были препятствия. Нет на свете такого препятствия, которое я не смог бы одолеть! Это норма рыцарского кодекса поведения, норма ответственности. Если бы я заколебался на полминуты, мы бы не взорвали мост.
Нам предстояло уложить 360 кг желатина, разделенного по 25 кг на рюкзак. Работать надо было быстро. Дамбам и я бегали под огнем взад-вперед с рюкзаками и складывали их около двух центральных столбов. Кое-кто из носильщиков вылез из Иордана и помогал нам, остальные продолжали дрожать в воде. Когда груз был уложен, оказалось, что при планировании операции толщина столбов была определена неверно. У нас было 10м подрывного шнура. Нам не хватило 4м, чтобы провести взрыв согласно плану. На размышление у меня был лишь миг. Я решил разобрать наши заряды и сложить их заново в центре. Дамбам и я выполнили это изменение за полторы минуты. У нас был бикфордов шнур, длиной в 60 см. Это давало нам 60 секунд времени. Взрыватель замедленного действия унес с собой Клейн. Я приказал носильщикам вылезти из воды и спасаться. Поджег шнур спичкой, закричал: Взрыв!" - и мы пустились бежать через кусты малины. На бегу мы услышали взрыв.
Во время отхода Бар-Лев пришел в себя и действовал нормально. Мы вернулись к грузовику у Мертвого моря. Нас ждала лодка, и мы должны были переправиться в оазис Эйн-Фешха. Английский патрульный катер не заметил нас. По ходу дела Бар-Лев решил пристать в оазис Руэйр. Это было очень удачное решение, потому что, как выяснилось потом, в Эйн-Фешхе нас ожидали англичане. Весь день мы прятались под деревьями в оазисе, а ночью сделали марш-бросок в Рамат-Рахель. Вел группу я. В конце пути я слегка заблудился. Рассвело, и последние километры мы прошли вместе с арабскими рабочими, которые направлялись в Иерусалим. Все окончилось благополучно. Мы пришли в Рамат-Рахель, и нас развезли по базам.
6. Отчеты и последствия
Бар-Лев составил отчет об операции. "В заключение следует отметить, что все шло в точности по плану. Дух людей высок". По крайней мере, его дух был высок. Несмотря на то, что вся операция прошла не по плану, он считался "героем" этой ночи, и перед ним открылась дорога наверх к посту начальника генерального штаба и в политическую элиту. У его карьеры была своя цена. Мы заплатили за нее созданием армии, которая не будет в состоянии выполнить заданий, поставленных политической реальностью. Мы создавали армию, в которой не будет места здоровой критике, зато расцветет традиция лживых отчетов, армию, которая не будет способна учиться на своих неудачах и исправлять свои недостатки.
Через два дня после операции Алон составил бюллетень, распространяемый в частях ПАЛЬМАХа. "Наше подразделение достигло цели. Пока подрывники занимались своим делом, охрана открыла огонь. Под огневым прикрытием подрывники окончили приготовления и взорвали мост. Был достигнут высокий уровень командования и координации". Шесть лет спустя Алон снова вернулся к описанию боя, и снова его рассказ не соответствовал действительности.
Бой за мост Алленби послужил материалом для весьма "оригинальных" тактических выводов. Начальник центрального командования Хаганы Исраэль Галили утверждал, что ишуву не нужна артиллерия, потому что диверсионные группы ПАЛЬМАХа будут "партизанской артиллерией". Они смогут поразить цели более эффективно, чем артиллерия "консервативных армий". За эту "мудрость" Галили мы заплатили дорогой ценой крови во время Войны за Независимость. Этот вывод свидетельствует, что Галили не был знаком с основами тактики боя. Впоследствии Галили вместе с Алоном стал одним из главных источников военной мудрости Леви Эшколя и Голды Меир. По его совету Рабин был назначен начальником генерального штаба. После Войны Судного дня Галили очень кратко (и честно!) подвел итог своей деятельности: "Фиаско"!
РАЗДЕЛ III
РАБИН КООРДИНИРУЕТ ДЕЙСТВИЯ НА ИЕРУСАЛИМСКОМ ШОССЕ (12.1947-03.1948)
В декабре 1947 г. Ицхак Рабин был назначен командующим так называемой "иерусалимской линией" (иерусалимским шоссе). Это был решающий сектор боев первых четырех месяцев войны, там решался вопрос жизни и смерти будущего государства. И, тем не менее, в этом разделе нашего исследования мы почти не встретимся с Рабиным. Это не случайно, ибо на деле он ограничивался административными функциями. Но мы не могли позволить себе "проскочить" этот период. Во-первых, не зная истории этих первых месяцев войны, невозможно понять дальнейших событий, а во многом и всей истории Израиля. Во-вторых, миф (авторитет) Рабина многослоен. Кроме "личного слоя" в нем присутствует "слой коллективный". Ицхак Рабин как бы впитал в себя и олицетворил в себе славу ПАЛЬМАХа. Поэтому мы должны знать, как на самом деле воевал ПАЛЬМАХ.
"Иерусалимская линия" и бои, описанные в разделе III
ГЛАВА 15. ПЕРВЫЙ МЕСЯЦ ВОЙНЫ (12.47-01.48)
1. Планы войны
Ишув не был готов к войне. Лишь в середине ноября Бен-Гурион окончил свой "семинар" (раздел I, пролог), и только тогда можно было начать разрабатывать планы войны и строить вооруженные силы будущего государства. Бен-Гурион понял, что 15 мая (когда официально истечет срок британского мандата) регулярные армии арабских стран вторгнутся в "Палестину", следовательно, к этому времени необходимо создать армию и подготовить ее к будущим боям. Для создания армии (практически "из ничего") требуется относительно спокойная обстановка, поэтому до 15 мая предполагалось по мере возможности избегать эскалации конфликта с местными арабами.
В декабре 1947 г. ишув имел "под ружьем" примерно 3000 пальмахников. Около половины из них были девушки, включенные в состав боевых частей, потому что "боевые части" на самом деле были группами для подготовки новых киббуцев. Первые же действия показали, что девушек (за немногими исключениями) предпочтительнее оставлять в тылу, таким образом, число бойцов сразу же сократилось вдвое. Кроме ПАЛЬМАХа, ишув мог рассчитывать на вспомогательную еврейскую полицию, но ее возможности были ограничены, поскольку она подчинялась английскому командованию. Во всяком случае, ни наличный ПАЛЬМАХ, ни наличная вспомогательная полиция не могли обеспечить необходимого числа бойцов.
В качестве первой меры начали мобилизацию резерва ПАЛЬМАХа (гл.13, прим.5). Но и это не решало проблемы. Тогда начали мобилизацию и ускоренное обучение боеспособного контингента ишува, который, собственно, и составил будущий ЦАХАЛ. Особенно важны были ветераны еврейской бригады, не только потому, что они имели опыт регулярной войны, но и потому, что ПАЛЬМАХ готовил только кадры "полевых бойцов". Инженерные, транспортные, артиллерийские и т.п. части не могли бы быть созданы на базе ПАЛЬМАХа. Ишув не ограничился наличным людским резервом: он искал (и находил) евреев-добровольцев, служивших во время Второй мировой войны в армиях западных стран: США, Канады, Южной Африки, Франции и др. Их звали в "Палестину" участвовать в новой войне, и сотни откликнулись на призыв. Среди них были незаменимые специалисты, в частности, боевые летчики. Этот "резерв" ишува назывался МАХАЛ - "иностранные добровольцы". Кроме того, была "иностранная мобилизация" (ГАХАЛ), так называли евреев, приезжавших из стран Восточной и Центральной Европы. Их число было неизмеримо больше, и предполагалось, что после войны они останутся в Израиле. Непрерывный поток ГАХАЛа шел из лагерей Кипра: англичане освобождали интернированных ранее "незаконных эмигрантов" по 1200 человек в месяц. Проблема была в том, что они, как правило, не знали иврита и не имели военной подготовки. Впрочем, среди них имелось определенное количество "ветеранов" Красной Армии и армии Польши.
Если евреи не были готовы к войне, то арабы были готовы к ней и того меньше (что в итоге и спасло ишув). За три дня до начала войны Лига арабских стран получила доклад своей военной комиссии. Доклад определил основные стратегические линии борьбы и содержал достаточно правильный анализ наличных арабских сил. Смертельный удар евреям должны были нанести регулярные армии после 15 мая. До этого времени следовало помешать ишуву создать "линию обороны", по мере возможности удержать стратегически важные районы, блокировать или даже уничтожить изолированные еврейские поселения и т.п. Борьбу должны были начать местные арабы. Но они не были организованы и не всегда горели желанием воевать. Атмосферу тотальной войны предполагалось разжечь локальными нападениями на евреев, которые вызовут ответные действия, последовательно расширяя круги эскалации и мести. Застрельщиками этого процесса могли быть и просто уголовные элементы - это не меняло конечного результата. При этом комиссия понимала, что местные арабы слабы и не в состоянии противостоять Хагане (арабы, как правило, не выделяли ПАЛЬМАХ отдельно). Более серьезной силой считались "племенные отряды" бедуинов и друзов. Но считалось, что и их не будет достаточно.
Поэтому предполагалось рекрутировать, обучить и внедрить в Палестину полурегулярные соединения добровольцев. Эти три силы должны были вести вооруженную борьбу вплоть до окончания мандата. Только тогда могла вступить в бой ударная арабская сила: регулярные армии Египта, Иордании, Сирии, Ливана и Ирака. Однако при удачном стечении обстоятельств и три первые силы могли бы изменить политическую атмосферу и добиться отмены решения о разделе Палестины.
Добровольцы из Иордании, Сирии и Ирака были сведены в бригаду, называемую "Армией спасения Палестины. Командовал ею Каукджи, один из лучших командиров арабского восстания 1936-39 гг. Тренировалась "Армия спасения" в лагере "Катана" около Дамаска, она получала от Арабской Лиги деньги и оружие, в том числе, и пушки. В январе-апреле "Армия спасения" воевала в Галилее, только в начале мая подразделения Каукджи пришли в окрестности Иерусалима (гл.35).
В районе Иерусалима действовали с января по март силы клана эль-Хусейни, усиленные добровольцами Сирии, Ирака и Иордании (последние включали целые соединения Арабского Легиона), командовал ими Абд эль-Кадер эль-Хусейни, самый талантливый из арабских командиров 1948 г. Как и Каукджи, он имел опыт командования арабскими отрядами в 30-х гг.
План раздела Палестины передавал Иудею арабам. Ишув принял этот план, и этим (официально) оставил Иерусалим на произвол судьбы. Аналогичное положение было и в Галилее. Там, как и в Иерусалиме, решение ООН от 29 ноября было принято со смешанными чувствами. Но было и существенное различие: в Галилее Хагана и руководство готовились к вооруженной борьбе. В Иерусалиме - нет. Это может показаться парадоксом, потому что во всех мыслимых отношениях - историческом, политическом, моральном, стратегическом и демографическом - Иерусалим был важнее Галилеи. Но сионистское руководство исходило из предпосылки, что христианский Запад не согласится на установление еврейского суверенитета над "святыми местами". Из страха перед возможным конфликтом официальные круги ишува не хотели предъявлять "претензий" на Иерусалим. Вместе с тем они полагали (тешили себя надеждой), что арабы рассуждают так же, поэтому Иерусалим якобы останется мирным островом в бурном море конфликта, по крайней море, до полного вывода английских войск.
Но вопреки этим предположениям Война за Независимость началась как раз в Иерусалиме. Сразу же после решения ООН о разделе страны (29 ноября) арабы разгромили торговый центр в конце улицы Яффо в Иерусалиме. В районе Петах-Тиквы (Феджа) арабы напали на автобусы, следовавшие в Иерусалим, и убили несколько пассажиров. Такое быстрое развитие событий застало еврейское командование врасплох, что было уже почти "традицией", хорошо известной по двадцатым и тридцатым годам.
2. Система конвоев
В начале декабря в Иерусалим был послан Йеhошуа Глуберман, один из высших офицеров ишува. Он должен был разобраться в причинах бездействия Хаганы во время погрома в торговом центре и наладить обеспечение еврейского транспорта. По его инициативе на базе тель-авивского резерва был создан 6-й батальон ПАЛЬМАХа (командир Цви Замир). Батальон принял ответственность за дорогу от Баб эль-Вад до города и из города в блокированные поселения периферии. Кроме того, было создано подразделение "фурманов" ("извозчиков"), они должны были патрулировать шоссе. Вначале их было четверо - двое мужчин и две девушки. Патрулировали попарно в такси на участке от Иерусалима до Баб эль-Вад. Оружие - револьвер и гранату - девушки прятали на себе: их не обыскивали английские солдаты. Потом соединение разрослось, к "фурманам" присоединились "заhавим", оба подразделения специализировались на сопровождении конвоев.
7 декабря Глуберман был убит арабами на обратном пути в Тель-Авив (гл.13). Гибель товарища потрясла Центральное командование Хаганы, но не заставила его задуматься, что разработанная Глуберманом система обеспечения транспорта может оказаться неверной. "Система" заключалась в том, что грузовые и легковые машины будут охраняться силами сопровождения. Одиночное движение вскоре было прекращено, по шоссе двигались только колонны, охраняемые пальмахниками (так называемые "конвои"). Каждый такой конвой представлял собой как бы "движущуюся крепость", которая должна была (по идее) отразить нападение арабов. Основу сил сопровождения составляли самодельные броневики. Их "броня" состояла из деревянных досок, обшитых с двух сторон четырехмиллиметровой жестью. Эта "броня" пробивалась даже обыкновенной винтовочной пулей со средней дистанции. В то же время броневики были очень тяжелы и неповоротливы. На подъемах горных дорог их скорость не превышала 15 км/час. С такой же скоростью ехал и весь охраняемый ими конвой, превращаясь в удобную мишень для нападающих. В официальной истории эти броневики именуются "сэндвичами", но бойцы 48-го года давали им менее лестные названия: "смертельная ловушка", "моторизованная могила" и т.п.
Нападения на еврейский транспорт почти идеально отвечали характеру палестинского бойца. Уже в 1925 г. француз Гранкур составил исследование "Война на Ближнем Востоке", где отмечал, что сирийские (и палестинские) арабы, в отличие, например, от марокканских, не любят ходить в атаку, зато они упорны в перестрелках и ведут точную стрельбу с дальних дистанций. Этот вывод полностью подтвердился в 1948 г. Вооружение арабов лучше отвечало тактическим требованиям. Они были вооружены в основном винтовками и ручными пулеметами брэн, тогда как сопровождение конвоев поначалу было вооружено автоматами стэн с очень малой эффективной дальностью. Автоматы считались гордостью ишува, в них видели чуть ли не магическое "оружие будущего", с этим связан полуофициальный "символ войны" - пальмахник со стэном в руке.
Сопровождение конвоев налагало тяжелое моральное бремя на бойцов, не давая им ощущения реальной победы. Конвой за конвоем требовал "налога кровью", и бойцы постепенно начинали видеть себя, в качестве "смертников". Им не часто удавалось увидеть убитого врага, естественная жажда мести за убитых товарищей оставалась неудовлетворенной. Совершенно иным было положение на арабской стороне. Даже прорываясь через арабский огонь, конвои оставляли за собой машины, груженные всяческим добром. Арабы разбирали оставленный груз. В поисках добычи целые деревни стекались к основным транспортным артериям. Даже из Иордании и далекой Саудовской Аравии приходили бедуинские племена. Гибель нападавших не имела большого значения, потому что участие было добровольным, ради добычи. Вместе с тем среди арабов имелся и профессиональный элемент: офицеры армии Сирии, Ирана и Иордании, дезертиры английской армии, а также ветераны вермахта - немцы и боснийские мусульмане.
Так обстояло дело на всех дорогах страны. Но особенно критическим было положение на иерусалимском шоссе. Здесь почти все топографические данные были в пользу арабов. Начиная от Латруна гористая местность давала почти идеальные условия для засад, завалов и т.п. Минимальное снабжение города определялось в 100 тонн груза (около 30 грузовиков) в день, поэтому очередная "порция добычи" была гарантирована арабам. На тяжелых подъемах колонны растягивались, управление было сложно и мало эффективно, фактор внезапности практически отсутствовал. Кроме того, на периферии Иерусалима находились изолированные еврейские поселения: Калия, Нэвэ-Яаков, Атарот и Гуш-Эцион. Они должны были снабжаться из Иерусалима, и все они находились в "блокаде внутри блокады". Особенно трудным было положение четырех поселений Гуш-Эцион.
7 декабря генштаб Хаганы утвердил "Инструкцию к планированию безопасности транспорта". Обеспечение конвоя предлагалось осуществлять следующим образом: "Вооруженный расчет находится на первой и последней машинах конвоя. На каждом грузовике должен быть, по крайней мере, один вооруженный боец. Тендер с шестью бойцами высылается впереди колонны для патрулирования и обеспечения в особо опасных местах. (Можно использовать не только тендер, но и любую другую машину - лучше всего маленькую, которая не будет привлекать внимание). Если удастся достать броневик, то его следует поставить в голове колонны. В опасных местах он остановится и прикроет движение конвоя".
Эта инструкция наглядно иллюстрирует ход мысли еврейского командования, которое еще не поняло, что ему предстоит упорная и длительная борьба. Идея "тендера" могла быть эффективной только самое короткое время. Арабы скоро раскрыли "еврейский патент", и арабские заставы на дорогах проверяли все машины подряд. Арабы действовали группами по несколько сот человек, и экипаж "тендера" был обречен. Большой опасности подвергался и броневик, остановившийся для обеспечения огневого прикрытия. Таким образом, даже поверхностное рассуждение должно было доказать, что предлагаемая инструкцией тактика вскоре приведет к поражениям. В действительности положение было еще хуже. Дороги Палестины были в плохом состоянии, они были очень узки, обочины были размыты обильными в этот год дождями, и машины часто завязали на них. Маневр сил сопровождения вдоль колонны был почти исключен. Практически невозможно было развернуть колонну. В крайних случаях приходилось ехать километры задним ходом. Лишенные скорости и маневра машины превращались в мишени для арабских стрелков.
Можно было предвидеть, что ишуву предстоит тяжелая борьба за коммуникации. Как и все прочие военные задачи, охрана дорог была возложена на ПАЛЬМАХ. Но этот специфический вид военных действий был ему совершенно не знаком. Между тем стратегическое значение дорог было известно уже по опыту "арабского восстания" 1936-1939 гг. Этот опыт наглядно доказал, что контроль над дорогами должен был решить исход войны. Тем более поразительно, что накопленный опыт не был использован, еврейское командование не продумало кампании даже в самых общих чертах. "Мы приступили к делу как новички", - вспоминает Цви Замир. Ответственность за это положение, безусловно, лежит на политическом и военном руководстве ишува конца 40-х гг.
3. Декабрь-январь. Первые бои
Иерусалимское шоссе ("линия") было разделено на два сектора. К западу (от Баб эль-Вад до Тель-Авива) действовал 5-й батальон (Шауль Яфе), к востоку (до Иерусалима) - 6-й (Цви Замир). Действия Замира и Яфе координировал Ицхак Рабин. Мишаэль Шахам представлял штаб Хаганы. Пальмахники предпочитали выполнять приказы "своего" штаба (именуемого "Советом"). Рабин говорил впоследствии, что он не получал указаний от Шахама и поэтому действовал по собственному усмотрению. Ядин утверждал, что Рабин увиливал от исполнения приказов для того, чтобы сохранить "независимость" ПАЛЬМАХа. Отсутствие четкого централизованного командования на "линии" не предвещало ничего хорошего.
11 декабря, из Иерусалима вышел конвой в Гуш-Эцион: 3 грузовика, цистерна и тендер. В колонне было 26 человек, включая шестерых еврейских полицейских, вооруженных винтовками. Тендер ехал в конце колонны, на нем находился Дани Мас, командир Гуш-Эциона. Когда конвой вышел из города, стало известно, что арабы приготовили засаду, но колонну не удалось вернуть. Шоссе было пусто, только арабский мотоциклист на большой скорости обошел грузовики и умчался вперед. Конвой не имел четкой военной организации, не было связи между машинами. Дани Мас не считался командиром конвоя. Командира вообще не назначили.
На 14-ом километре, за полицейской станцией Бейт-Лехема, арабы открыли автоматический огонь с ближней дистанции. Водитель первой машины был ранен в лицо, грузовик застрял и перекрыл шоссе. Ехавшие в грузовике выскочили на дорогу и приготовились к обороне. Раненые лежали в кювете или между колесами. Командир полицейских приказал открыть огонь.
Яфа Мундлак сидела в тендере, рядом с водителем. Яфа: "Десятки арабов прыгали между скал и вели бой с полицейскими. Водитель сказал мне: "Выпрыгни и найди укрытие". Я выскочила и легла на обочине. Вдруг я увидела, что тендер поехал назад. Его шины были пробиты. Дани, Арик (муж Яфы) и остальные были на тендере. Я поняла, что меня забыли. Я закричала: "Возьмите меня!", - но они не остановились. Я вернулась и спряталась в трубе водовода". Водитель тендера рассказал потом, что кто-то приказал ему вернуться на полицейскую станцию и просить помощи. Он не мог развернуть тендер и ехал задним ходом около двух километров, высунув голову наружу.
Спустя 15 минут появились два британских полицейских на мотоцикле. Они закричали: "Прекратить огонь!" Арабы не послушались приказа. Один полицейский поехал в Бейт-Лехем за помощью, другой занял позицию в кювете. Потом появился британский джип, и арабы прекратили огонь. Бар-Хама, полицейский командир, сел в джип и поехал вместе с солдатами за помощью. Все командиры поехали за помощью. Рядовые остались на поле боя.
Бар-Хама на джипе первым приехал на полицейскую станцию. Дежурный офицер не торопился. Только через двадцать минут он выехал на место инцидента с отделением из десяти полицейских. Яфа Мундлак: "Бой продолжался. Кончились патроны. Арабы вышли на шоссе и прикончили их одного за другим. Там была девушка. Они подняли ее за волосы и выстрелили ей в висок. Каким-то чудом она осталась в живых. Остальных убили".
В качестве мести за "конвой десяти" были изгнаны жители арабской деревеньки Хирбет-Закария (в центре Гуш-Эциона). Это был первый (но отнюдь не последний) случай "трансфера" в Войне за Независимость. Нападение на конвой совершили отряды арабов из Хеврона и Шхема. До них ПАЛЬМАХ не мог "дотянуться". Жители Хирбет-Закария не имели прямого отношения к конвою. С их точки зрения и с точки зрения их соседей и родственников, они были жертвами еврейского насилия. "Трансфер" Хирбет-Закария не остановил эскалации нападений на еврейский транспорт. 12 декабря в автобусе на пути в Тель-Авив погиб Йона Расин, один из самых опытных командиров Хаганы. Несколько операций возмездия были названы его именем. Это было романтично и имело психологическое значение для ишува и для Хаганы. Но сомнительно, чтобы арабы, объекты этих нападений, понимали эту связь, или даже знали, как называются эти операции.
Подчас операции имели характер разведки боем. Давалась общая инструкция: "стремиться к столкновению с противником". Тем не менее, командир 5-го батальона Менахем Русак совершенно справедливо отмечал: "По сути дела противник определял время, условия и тактические приемы боя". Дов Нерек описывает одну из таких операций. "В ходе разведки мы обнаружили пастухов со стадом. Открыли огонь и убили несколько коров. Из пастухов не пострадал никто. Мы были очень недовольны. Мы полагали тогда, что нашей задачей было обеспечивать сообщение по шоссе, а не убивать скот. Однако день за днем мы повторяли такие операции и постепенно привыкли к ним".
Более серьезная операция была проведена на шоссе Латрун-Рамалла, около деревни А-Джиб (Гивон). Шесть бойцов вышли из поселения Атарот после полуночи. У них были два ручных пулемета брэн, стэны и бутылки с зажигательной смесью. Бойцы залегли в кювете и до 6:45 ждали утреннего автобуса. Один боец был переодет арабским полицейским. Он остановил автобус и, угрожая револьвером, "уложил на пол" водителя и четырех пассажиров. По лежащим открыли огонь. Четверых убили на месте, пятый был тяжело ранен. Автобус подожгли бутылкой, полицейский бросил свой "мундир" в огонь. На обратном пути боевую группу обстреляли из деревни Бейтуния (никто не пострадал). Обгоревшие остатки мундира были найдены в автобусе, и еврейская тактика стала известна арабам.
26 декабря около деревни Кастель, на иерусалимском шоссе был обстрелян еврейский конвой, четверо пассажиров были убиты и пятеро ранены. Стало известно, что нападавшие вышли из деревни Бейт-Сурик в 6 км к северу от Иерусалима. Отделение батальона "Мория" (иерусалимская Хагана) тренировалось на базе Маале hа-Хамиша в 3 км от деревни. Отделение под началом командира роты Эфраима Леви вышло на операцию возмездия. Заместителем командира был Яаков Сальман.
Операция началась ночью 27 декабря. Около 7 км прошли по вражеской территории. В 80 метрах от каменных заборов деревни арабы открыли огонь. Вопреки имевшимся сведеньям, в деревне находился довольно большой и неплохо организованный отряд. Прорваться в деревню не удалось. Пытались взорвать крайние дома, но только один из двух зарядов взорвался, не причинив особого вреда. Три араба были убиты, два еврейских бойца ранены, один тяжело. Начали отступать по глубокому вади. Большие силы арабов окружили отступающих. Половина отделения с ранеными ушла в Кирьят-Анавим. Вторая половина осталась прикрывать отступление. Арабы окружили их, впоследствии стало известно, что Абд эль-Кадер со всем своим штабом был в эту ночь в Бейт-Сурик.
Яаков Сальман рассказывает о выходе из окружения: "Мы атаковали противника и забросали его гранатами. Направление отступления было изменено в сторону санатория Арза. Отход продолжался 5 часов. Один расчет задерживал арабов; затем он отступал под огневым прикрытием, и все повторялось снова. Это был бой огнем и маневром. Нам было необходимо пройти через деревню Колония (ныне Мевасерет-Йерушалаим). Мы знали, что арабская самооборона располагается по периферии деревни, и поэтому предпочли не огибать ее, а пройти ее насквозь. Расчет оправдался". В итоге бойцы укрылись в санатории.
12 января 300 арабов напали на конвой, который возвращался из Гуш-Эцион. Двое сопровождающих погибли. В ответ на это нападение 13 января защитники Гуша атаковали арабские машины на шоссе Иерусалим - Хеврон. На следующий день, 14 января Абд эль-Кадер атаковал Гуш-Эцион.
ГЛАВА 16. БОЙ ЗА ГУШ-ЭЦИОН
Гуш-Эцион лежит в 20 км к югу от Иерусалима, на полпути к Хеврону. Чуть южнее, в долине Эмек hа-Браха состоялось одно из решающих сражений восстания Маккавеев, там погиб Эльазар, младший из пяти братьев. В истории сионизма Гуш-Эцион появляется в начале 20-х гг., когда британские власти предложили ветеранам еврейских батальонов основать там поселение. На предложенной англичанами горе не было источников воды и почти не было земли, годной для обработки. Ветераны отклонили предложение. В 1927 г. ортодоксальные евреи из Иерусалима основали на этой земле поселение Мигдаль-Адар. В 1929 г. по стране прошла волна погромов (известных как "События 1929 г."). Особой жестокостью отличались арабы Хеврона. Поселенцы Мигдаль-Адар укрылись у своих арабских друзей в деревне Бейт-Умар и затем были эвакуированы англичанами (вместе с остатками хевронской общины). Земля пустовала несколько лет. Затем богатый еврей из Реховота по фамилии Хольцман купил землю и основал компанию "Эль hа-Хар" ("В гору"). Он собирался построить дачи для жителей Иерусалима и посадить фруктовые деревья. Для этого компания арендовала земли у русского православного монастыря (впоследствии разрушенного иорданцами). Там построили поликлинику для соседних арабских деревень и заложили поселение Кфар-Эцион. Цены на землю начали подниматься, спекулянты взвинтили их еще больше, и компания обанкротилась.
В 1935 г. иерусалимский торговец Ицхак Коhэн купил земли, прилегающие с севера к землям компании "Эль hа-Хар". Он построил ферму и проложил к ней дорогу от главного шоссе. С началом "арабского восстания" в 1936 г. Коhен забросил ферму. "Керен hа-Каемет" выкупил все земли. Служащий "Керен hа-Каемет" Пинхас Марголит начал искать поселенцев. В 1942 г. он и его зять Аhарон Соломон пытались начать пахоту, арабские грабители напали на них и убили Соломона. Марголит отдал грабителям деньги, чем спас свою жизнь и жизнь еще двух евреев, которые были с ним.
В 1943 г. появилась первая группа поселенцев. Это было заслугой Йосефа Вайца из "Керен hа-Каемет". Он убедил религиозных сионистов, что земля, расположенная на полпути от Святого города (Иерусалима) до города праотцев (Хеврона), ждала их от самого сотворения мира. Первой поднялась в горы Хеврона группа "Квуцат Авраhам", сперва всего лишь на месяц, в качестве испытательного срока. Вайц объяснил свою идею: "Сионистская пропаганда учила наших ребят выбирать хорошую землю, годную для обработки машинами. Эта земля полна валунов и скал. Зачем нам эти "цурес"? Эту землю мы отдадим другим (т.е. религиозным)".
"Белая книга" британской администрации запрещала создавать новые еврейские поселения, поэтому "Квуцат-Авраhам" сделала вид, что она только "снимает комнаты" в русском монастыре. В апреле 1943 г. началось строительство первого киббуца в горах Хеврона: Кфар-Эцион. В сентябре 1945 г. молодежное религиозное движение "Бней-Акива" основало второй киббуц (Мсуот-Ицхак), а в октябре 1946 г. - третий Эйн-Цурим. Группу (гуш) из трех религиозных поселений назвали Гуш-Эцион, это название сохранилось за ним по сегодняшний день. 11 февраля 1947 г. киббуц Рвидим присоединился к Гушу. Он принадлежал к крайне левому (сионистско-коммунистическому) движению "hа-Шомер hа-Цаир". Киббуцники прошли через ПАЛЬМАХ, они были "немножко резервистами, а немножко на действительной службе". Об отношениях с религиозными соседями свидетельствует Цви Стеклов: "У нас были хорошие отношения с религиозными: они помогали нам, и мы ходили к ним в гости на праздники". 13 мая 1948 г. Гуш-Эцион был взят совместной атакой Арабского Легиона и местных арабов и стерт с лица земли. 120 человек были убиты, остальные попали в плен. В 1968 г. были восстановлены религиозные киббуцы. Движение hа-Шомер hа-Цаир к этому времени влилось в партию МАПАМ (ныне часть движения МЕРЕЦ), оно отказалось восстановить киббуц на "оккупированных территориях". С этого времени Гуш-Эцион становится "чисто религиозным". К первым трем киббуцам присоединились поселения Алон-Швут, Кфар-Эльазар (на землях фермы Коhена) и город Эфрат.
Стратегическое значение Гуша было очевидно, но роль его оценивалось по-разному, в зависимости от военных концепций и целей. Планы центрального командования Хаганы были оборонительными, поэтому они отводили Гушу роль южного форпоста Иерусалима и буфера, который примет первый удар арабов с этого направления. ПАЛЬМАХ имел более агрессивные настроения. Гуш-Эцион, по мнению Алона, должен был стать плацдармом для атаки на Беэр-Шеву через Хеврон. Однако эти планы не были подкреплены реальными действиями.
Иерусалим находился в блокаде, и отсюда не было возможности организовать наступление. Но Гуш-Эцион был блокирован еще жестче, так как он был связан только с Иерусалимом по единственному шоссе, извилистому и узкому, проходившему через Бейт-Лехем. Чтобы снять блокаду и спасти Гуш, надо было одержать решительную победу в районе Иерусалима. В разделе V мы увидим, как бригада "Харэль" под командованием Рабина упустила эту возможность.
В конце ноября 1947 г. в поселениях Гуша было 450 еврейских жителей, из них 320 боеспособных. Имелось семь пулеметов, семь 2-дюймовых минометов, 156 винтовок и 50 автоматов стэн. По понятиям ноября 1947 г., это была большая сила. Но не было оборонительных позиций и эффективного военного командования. Ишув крайне медленно переходил на "рельсы военного мышления". Даже в январе 1948 г. киббуцы получали оружие и колючую проволоку от своего партийного движения ("Религиозный киббуц") или покупали на свои деньги, залезая для этого в долги. Трагедия Гуша состояла в том, что из-за блокады не было возможности исправить ошибки и упущения первых месяцев войны. Между тем было очевидно, что поселениям Гуша предстоят тяжелые испытания. В горах Хеврона жило 80 тысяч арабов, в большинстве это были фанатичные мусульмане, жаждущие еврейской крови.
Первые столкновения уже описаны нами. 11 декабря был атакован конвой на пути из Иерусалима в Гуш ("конвой десяти"). В ответ евреи напали на арабскую машину, а затем на деревню Хирбет-Закария в центре Гуша. ПАЛЬМАХ изгнал всех ее жителей (они вернулись только после 1968 г. с согласия "поселенцев-оккупантов"). 5 января под охраной англичан эвакуировали детей и всех небоеспособных взрослых. Гуш превратился в военный лагерь. Было известно, что Абд эль-Кадер выбрал его в качестве своей основной цели. 11 января в Гуш пришел конвой из Иерусалима и с ним новый командир Узи Наркисс. На обратном пути (12 января) конвой был атакован. Двое погибли. Через два дня арабы атаковал Гуш.
2. Начало боя
По арабским понятиям изгнание жителей Хирбет-Закария было бесчестьем, и оно требовала мести. Клан Эль-Хусейни нуждался в военной победе для укрепления своего авторитета. Арабы более отдаленных мест рассчитывали на добычу. Бедуин из Негева рассказывал впоследствии, что в палатки его племени пришли жители Хеврона и позвали их принять участие в атаке. "Мы надеялись, что бой будет легким. Собрались арабы из деревень от Беэр-Шевы и Бейт-Джубрина до Рамаллы - каждый со своим оружием и патронами. Всего до 2000 стрелков". Другое свидетельство: "Шейх Али Джабри подготовил сбор ополчения. Пришли вооруженные и невооруженные - всего до 3000 человек. Единого командования не было. Каждая группа действовала самостоятельно. Общая цель была - уничтожить четыре киббуца, личная цель - захватить трофейное ружье".
По-видимому, точное число атакующих никогда не будет известно, но нет сомнения, что речь идет о несколько тысячах нерегулярных бойцов. Ударной силой был полурегулярный батальон Абд эль-Кадера численностью в 400-500 человек. Абд эль-Кадер осуществлял общее командование, разъезжая вдоль линии огня на белом джипе. Нерегулярные силы он послал против киббуцов Кфар-Эцион и Эйн-Цурим - тогда как свой батальон Абд эль-Кадер сконцентрировал против главной цели: Хирбет-Закария. Им руководило не только чувство мести, но и точный военный расчет. Брошенная деревня находилась в самом центре Гуша, захватив ее, эль-Кадер одним ударом изолировал бы все четыре поселения.
План этот был реальным, потому что оборона Гуш была весьма примитивной. При основании поселений военные соображения не принимались во внимание, киббуцы были изолированы и не могли поддерживать соседей огнем. Не были организованы внешние позиции, ходы сообщения и пр. Арабы все это знали. Учитель из городка Халхул в течение недели проводил систематические наблюдения, и Абд эль-Кадер имел точное представление обо всех еврейских силах и позициях.
С 8:00 14 января нерегулярные силы начали атаку на киббуцы Кфар-Эцион и Эйн-Цурим. Тем временем полурегулярный батальон продвинулся по не защищаемому "желтому холму" почти до центра Гуша (ныне на холме построено поселение Алон-Швут). Атакующие поднимались на Хирбет-Закария по лощине между "желтым холмом" и Эйн-Цурим. На "желтом холме" эль-Кадер установил семь ручных пулеметов брэн. На некотором удалении стояло три станковых пулемета Шварцлуза. Это австрийское оружие первой мировой войны имело великолепные баллистические характеристики (эффективная дальность до 3 км) и было специально разработано для огневого прикрытия пехоты. Арабские пулеметы поливали огнем Хирбет-Закария и Эйн-Цурим.
В боевом журнале Эйн-Цурим записано: "В 8:00 арабы открыли огонь. Никто не пострадал. Через час началась атака на Хирбет-Закария". Одновременно арабы атаковали Кфар-Эцион, где находился КП Узи Наркисса. В 8:00 он послал радиограмму в Иерусалим: "Готовится атака с востока. У нас не хватает боеприпасов. Обратитесь к (английской) армии". Через полчаса он телеграфировал вторично. "Атакуют Мсуот-Ицхак. Прошу ответа. Обратились ли к армии?".
Арабы захватили "русский холм" (назван так по имени монастыря). Оттуда они просматривали и обстреливали оба киббуца. Наркисс вспоминает: "С крыши здания секретариата Кфар-Эцион я видел долину Эмек hа-Браха. Она кишела арабами, никогда раньше я не видел так много вооруженных людей в одном месте. Все время подходили грузовики из Хеврона и Бейт-Лехема. У нас был только один станковый пулемет Шварцлуза, и он все время "кашлял". Мы хлопали в ладоши, когда австрийская машина вдруг выплевывала короткую очередь. Потом выяснилось, что пулемет смазали не тем маслом".
В 11:00 Наркисс телеграфировал в Иерусалим: "Атакующие получили подкрепление. Атакуют и с запада. Я снова предлагаю обратиться к армии. У нас нет достаточно оружия и патронов". Через несколько минут: "Я не могу организовать контратаку, потому что арабы прогнали наши силы с "русского холма". Армия не появилась. Постарайтесь снова связаться с армией". Иными словами, командир Гуша возложил все надежды на англичан.
Атака нерегулярного ополчения продолжалась до вечера. Яаков Альтман: "Примерно в два часа пополудни арабы начали приближаться по долине. Мы вели огонь из пулемета и миномета. Арабы отступили. Они еще несколько раз пытали свое счастье, но всякий раз отступали. Все время наши позиции находились под сильным огнем. Примерно в три часа одиночные арабы приблизились к нашим позициям. Мы подпустили их на 500 м и только тогда открыли огонь. Они понесли потери и больше не пытались атаковать. Только ружейный обстрел продолжался до вечера".
3. Атака на Хирбет-Закария
Наркисс считался командиром всего Гуша, но за все время боя он не покидал Кфар-Эцион. Связь между поселениями была слабая, и на северном участке разворачивался отдельный бой. Командовал им Арье Теппер. Утром он был в киббуце Рвидим. Услышав первые выстрелы, Теппер пошел в Эйн-Цурим и вместе с командиром полицейских (Элияhу Бар-Хама) организовал огонь по арабам на окрестных холмах. Из Эйн-Цурим Теппер пошел в Хирбет-Закария, где находился взвод иерусалимской Хаганы. Оттуда он пошел в киббуц Рвидим доложить по радио обстановку Узи Наркиссу.
Атака на Хирбет-Закария продолжалась, и у защитников начали иссякать боеприпасы. Командир взвода Ричи связался по радио с Наркиссом и попросил утвердить ему отход. По-видимому, он получил разрешение, и взвод начал медленно отступать, подчас передвигаясь ползком под плотным огнем арабов.
Во главе отделения Теппер вернулся в Хирбет-Закария и встретил отступающий взвод. Теппер: "Я сказал Ричи: "Почему ты оставил самую важную точку обороны?" Он сказал, что у него кончился боезапас. "Ну, а куда ты будешь отступать, когда кончится боезапас в Эйн-Цурим?" Я потребовал от него вернуться на оставленную позицию. Ричи попросил патронов, он знал, что у меня есть резерв. Я опасался, что отряд Хаганы разбазарит боеприпасы, и дал ему очень ограниченное количество. Я построил свое отделение против людей Хаганы и сказал: "Отсюда никто не уйдет!" Словесная перепалка была тяжелой, но в итоге Ричи согласился вернуться в Хирбет-Закария. Я дал ему в подкрепление отделение ПАЛЬМАХа. Командиру отделения я поставил две задачи: поддержать Хагану на случай новой атаки и не дать иерусалимцам удрать в момент кризиса".
Яаков Амиэль, один из "иерусалимцев", вспоминает: "Мы добрались, наконец, до развилки грунтовой дороги к Эйн-Цурим и к Рвидим. Тогда стало понятно, что отступление из Хирбет-Закария было грубой ошибкой. Мы получили приказ вернуться и захватить деревню любой ценой. Нам предстояло пересечь открытое поле под непрекращающимся прицельным огнем. То один, то другой делал бросок вперед и дождь выстрелов сопровождал его. В полдень мы добрались до крайних домов, разделились на расчеты и заняли позиции. Главная позиция была на крыше дома. Арабы приблизились на дистанцию 100 метров и заняли позиции на террасах. Остатки нашего боезапаса подходили к концу. Мы взвешивали целесообразность каждого выстрела. Холм напротив нас кишел арабами.
Мы не могли поднять головы. Группа арабов подошла на дистанцию в 50 м. В порыве энтузиазма они начали кричать "Алейhум!" (даешь!) и "Джиhад". Мы приготовили гранаты. Заметив подозрительное движение, бросали гранату. Они все время обстреливали нас, без перерыва. Пули расщепляли камни, и осколки врезались в тело.
Атакующие снова попытались приблизиться. Впереди шагал араб лет 70-и и вдохновлял их стихами Корана. У нас кончались патроны. Кто-то припрятал 50 патронов "на крайний случай". Он передал их пулеметчику. Короткая очередь остановила атаку, и энтузиазм арабов погас. Командир позиции был смертельно ранен в грудь. Его последний приказ был: "Не оставлять позиции". Огонь противника продолжал усиливаться. Мы не могли спуститься с крыши, чтобы помочь раненому. Гарри Клафтар вызвался привести подмогу. Он спрыгнул с крыши, был ранен в руку, но добежал до ворот киббуца Рвидим, передал сообщение и потерял сознание. Немедленно была послана помощь людьми, боеприпасами и перевязочными материалами. Роль командира взял на себя пальмахник Арье. Он пытался подбодрить нас словами, но сильнее всех слов был боезапас, полученный нами".
С самого утра мы ничего не ели. Теперь мы получили воду и хлеб. Санитар из Рвидим перевязал раненых и под огнем спустил их с крыши. После полудня пришла ободряющая весть: отделение ПАЛЬМАХа из киббуца Рвидим вышло в атаку".
4. Контратака
Все это время Теппер находился в Эйн-Цурим и "думал бой". Он обратил внимание, что Абд эль-Кадер сосредоточил все свои пулеметы на склоне "желтого холма". Он видел, что арабы спускаются в лощину. Сама лощина не просматривалась из Эйн-Цурим, и о том, что там делают арабы, можно было только догадываться. Лощина была в "мертвой зоне", это значило, что подъем из нее крут. Нелогично вести оттуда атаку на Эйн-Цурим. Следовательно, арабы собирались атаковать вдоль лощины, которая упиралась в Хирбет-Закария. Итак, Хирбет-Закария - это цель главной атаки. В этом предположении была военная логика, так как Теппер уже понял ключевую роль деревни.
В Хирбет-Закария на оборонительных позициях сидел целый взвод. По мнению Теппера, он был в состоянии отбить любую атаку при условии, что время от времени его будут "подкармливать" пополнениями и боеприпасами. Но Теппер искал решительной победы. Кроме здорового военного инстинкта, им руководил и следующее простое соображение: Гуш находится в блокаде, а оборонительный бой требовал большого расхода боеприпасов. Прорвать блокаду Теппер не мог, но он мог бы опрокинуть противника, ошеломить его активными действиями и таким образом предотвратить повторное нападение. Теппер нашел направление своей атаки (вдоль по вершине "желтого холма"), но в его распоряжении было только три отделения по 10 человек в каждом. Арабов было слишком много. Надо было выбрать удобный момент. Когда Теппер заметил, что арабы на передовой позиции "желтого холма" получили еду, он понял, что пришел его час.
Рассуждения Теппера, как он излагает их, восстанавливая бой через 40 лет, выглядят как упражнения в логике. Но надо иметь в виду, что в 1948 г. он думал под пулями, под психологическим прессом многочасового боя за все главные позиции Гуша. Наполеон как-то сказал, что командир проверяется использованием резерва. Теппер прошел этот экзамен 14 января 1948 г. Он определил критическую точку боя и бросил в нее свой резерв. Как говорит Теппер, "интеллектуальный анализ обстоятельств сообщает абсолютную тактическую способность".
Теппер взял три отделения, вооруженных английскими ружьями со штыками. Он сообщил Наркиссу, что организует контратаку. Неясно, получил ли он подтверждение. Теппер, по его собственному утверждению, был "неформальным элементом" в ПАЛЬМАХе и был способен действовать самостоятельно без утверждения начальства. Наркисс говорил потом, что "Теппер вышел гулять по горам".
Теппер обошел Хирбет-Закария по обратному склону, в не просматриваемой для арабов зоне. Одно отделение он оставил подкреплением в Хирбет-Закария. Отделение Яира Грунера он поставил в скальных позициях прикрывать атаку огнем. В атаку он повел за собой 9 человек. У Теппера не было средств связи. В таких условиях командир может управлять только естественной группой до 10 человек. Все остальные будут только обузой.
Теппер: "В два часа дня мы вышли в атаку. Для начала мы натолкнулись на 60 арабов (передовая позиция на "желтом холме"). Мы открыли огонь и тут же пошли в штыки. Арабы бежали, они не ожидали атаки с этой стороны". Отделение Теппера быстро продвигалось по "желтому холму". Открылся вид на лощину. В направлении Хирбет-Закария поднимались цепи арабов. В первой цепи шел старик с зеленым знаменем Пророка в руках. Пулеметчик Теппера, не дожидаясь команды, выбрал позицию, залег и начал обстрел с тыла. Атака захлебнулась, цепи рассеялись и перемешались. Тем временем отделение Теппера продолжало атаку. Внизу они увидели группу из 200 арабов, которые спокойно сидели на валунах и подкреплялись питами с маслинами. В шуме боя они просто не заметили атаки Теппера. Теппер открыл ружейный огонь. Часть арабов была убита, остальные бежали. Теппер продолжал атаку вдоль хребта. Он мог бы добраться до КП самого Абд эль-Кадера, но его остановил концентрированный огонь арабских пулеметов. Теппер не потерял присутствия духа и способности взвешивать обстановку. Он прервал атаку и отступил на обратный склон холма.
Абд эль-Кадер не заметил этого маневра и послал своих людей в атаку. Они атаковали пустое место. В это время подошло отделение Грунера и атаковало атакующих арабов. Элияhу Коhен: "Мы застигли врага врасплох. Арабы поняли, что перестрелке, продолжавшейся весь день, пришел конец. Теперь они имели дело с противником, готовым идти в атаку. Началось паническое отступление. Когда мы увидели это, изменилось наше отношение к арабам. Они потеряли для нас значение. Мы были готовы уничтожить их, как бешенных собак".
В порыве энтузиазма отделение продвинулось слишком далеко и попало под пулеметный огонь. Грунер погиб. Средств связи не было. Криков Теппера не было слышно в шуме боя. Теппер прибежал под огнем, но организовать отступление уже было невозможно. Отделение лежало между валунами под плотным пулеметным огнем. Теппер: "Очередь подходила к тебе. Нужно было откатиться в последнюю секунду. Мои ребята знали этот трюк". Почти час, до наступления темноты провел Теппер под огнем. Ицик hа-Мошавник: "Патронов было в обрез. Не приходило подкрепление. Киббуцники и прочие подразделения как будто забыли про нас. Как будто оставили нас умирать".
После заката бойцы вернулись, неся на плечах раненых и убитых. В 20:00 пришли в столовую Кфар-Эцион. Разведчик Арье Ахидов, Теппер и еще несколько киббуцников пошли подбирать оружие и боеприпасы, оставленные арабами. По словам Ахидова, они "собрали довольно значительное количество".
5. Итоги боя
В бою 14 января погибло трое евреев, один был ранен тяжело, восемь человек получили средние ранения. Было убито более 200 арабов, и многие были ранены. Большие силы британской армии и полиции находились поблизости, но не вмешивались в происходящее. Они имели точное представление о бое. Высший офицер района Хэмиш Дугин сочувствовал евреям. В полдень он видел на улицах Хеврона танцующие от радости толпы: арабы получили известие, что четыре киббуца стерты с лица земли. Но из Иерусалима пришли точные сведения: арабы атакуют Кфар-Эцион, но не осмеливаются приблизиться. Когда Дугин узнал, о больших потерях среди арабов, он решил "остаться в стороне", чтобы арабы "получили урок". В 16:30 английский полковник проезжал по главному шоссе, и завалы действовали ему на нервы. Тогда Дугин поехал в Гуш-Эцион. Он потребовал, чтобы арабы прекратили бой. По словам арабов, он предъявил им ультиматум: "У вас есть время до 18:00. Если до этого часа не успеете захватить Кфар-Эцион, мы будем вынуждены вмешаться". В 19:00 нападающие отступили.
Бой 14 января был самым большим сражением с начала войны и остался одним из самых больших сражений всей войны. Абд эль-Кадер неплохо использовал свои силы, но, тем не менее, не смог сломить еврейскую оборону. Приблизительно также происходили нападения и на другие еврейские поселения. Принципиально иным элементом боя была контратака Теппера. Он действовал в духе элитарных соединений профессиональных армии, способных точно рассчитанным ударом изменить ход боя. Теппер повел в атаку всего одно отделение, но оно действовало как мобильный и энергичный "кулак", нанося решительные и неожиданные удары. Противостоящие ему арабские силы Теппер разбил по частям, нападая на них с непредвиденного направления. Теппер одержал блестящую тактическую победу (сломил главную атаку арабов и нанес им огромные потери). Но его успех не был использован ни оперативно (общей контратакой защитников Гуша), ни тем более стратегически (общим наступлением на арабские силы Абд эль-Кадера). Поэтому "эффект" боя 14 января остался ограниченным. Кроме того, после боя в Гуше осталось 9000 патронов (на все виды оружия) и 30 минометных мин.
ГЛАВА 17. САСА
1. Поход Тридцати пяти ("Ламед-hей")
За победой 14 января последовало тяжелое поражение; оба эпизода были тесно связаны между собой. После сражения положение Гуша ухудшилось с потерей значительной части боезапаса. Правда, как мы знаем, какое-то ("немалое") количество трофеев было подобрано на поле боя. Статья в газете "hа-Арец" выражалась еще категоричнее: "Тактические приемы позволили защитникам Гуш-Эциона заполнить свои склады оружием и боеприпасами, которые оставили на поле боя отступающие арабы". Но комментатор сидел в Тель-Авиве, в его статье чувствуется традиция партизанской романтики. К сожалению, действительность была много тяжелее. Нехватка оружия стала одной из важнейших проблем Гуша, который, по-прежнему оставался в блокаде. К счастью после неудачи 14 января арабы в течение четырех месяцев не осмеливались атаковать.
Командование не имело точной картины. Было ясно, что положение в целом тяжелое. Панические телеграммы Наркисса вносили нервозность и не проясняли обстановки. Мы уже видели, что в самом начале боя Узи Наркисс просил обратиться за помощью к английской армии, не надеясь отразить атаку собственными силами. Вечером (19:45) он послал первый отчет в Иерусалим: "Есть двое убитых, Грунер и еще один командир отделения. Поступили сведения, что есть еще много погибших. Высылайте санитарные машины". Через два часа - новая телеграмма: "Нехватка продуктов. Тяжелораненые. Машины срочно!"
Было решено послать в Гуш подкрепление - взвод ПАЛЬМАХа (35 человек). Взвод должен был совершить за одну ночь марш-бросок через арабскую территорию и принести в Гуш боеприпасы и плазму крови. Мы не будем рассказывать здесь всю трагическую историю этого похода, известного как поход Ламед-hей (т.е. поход 35). Отметим только основные факты. В первую ночь взвод заблудился и вернулся в Иерусалим. Но следующую ночь взвод вышел из поселения Хар-Тов по трудному маршруту протяженностью в 29 км. Англичане следили за выходом взвода и, возможно, сообщили о нем арабам. Местный командир Хаганы пытался отменить операцию, но командир отряда (Дани Мас) настоял на выходе. Никаких других командиров не было в этот решающий момент. Проводники не знали маршрута, и, видимо, отряд сбился в пути. Утром следующего дня он был окружен и полностью уничтожен. Не осталось никого, кто мог бы сообщить достоверные подробности. До сих пор все, что говорится и пишется об этом бое, основано на легендах и рассказах арабов (не исключено, что некоторые из рассказов правдивы).
Гибель отряда тяжело отразилась на моральном состоянии ишува. Считалось, что 35 вооруженных пальмахников способны сломить любые арабские силы. Реальность оказалась тяжелой, неприятной и неожиданной. Командование Хаганы очень чутко относилось к моральным факторам, тем более, что только высокая мораль давала надежду победить в войне. Было решено провести "операцию 35": 35 нападений на арабские цели. Число 35 соответствовало числу убитых в походе, оно было определено заранее и, разумеется, диктовалось целями пропаганды, а не оперативными соображениями.
Тем временем в командовании Хаганы продолжались споры. До сих пор ее стратегическая линия была пассивной, "операция 35" знаменовала изменение стратегии. Надо было выбирать между необходимостью поддержания боевого духа и опасностью расширения фронта военных действий. Начальник генштаба Дори послал Бен-Гуриону меморандум, в котором он возражал против налетов на деревни. "Если операция удастся, мы уничтожим деревню, или значительную ее часть. Тогда будут крики, что мы атакуем деревни. Если операция провалится, то не о чем и говорить". Дори предложил ограничиться подрывом мостов вдоль границы с Ливаном и налетами на ближайшие цели.
Мысль Дори продолжала вращаться в прежнем кругу идей. Однако Бен-Гурион уже пришел к иным выводам, и с ним теперь были согласны некоторые командиры Хаганы. Они считали, что "тотальная" война с местными арабами уже неотвратима. Бен-Гурион предвидел и вторжение регулярных арабских армий. В свете этих выводов прежняя фабианская стратегия теряла смысл. Игаль Алон предложил Бен-Гуриону план налета на арабскую деревню Саса, и Бен-Гурион немедленно принял его. Лишь немногие из числа задуманных 35 операций были осуществлены, "Саса" была самой крупной, самой тяжелой, самой опасной, самой эффективной - и самой эффектной из них.
2. Саса. Этап планирования
Деревня Саса расположена в центре арабского района на важном перекрестке дорог. Через деревню проходил путь частей "Армии спасения" из Ливана. В самой деревне располагался постоянный гарнизон - около 100 солдат этой армии. Население деревни насчитывало 1500 человек, из них, по крайней мере, 300 имели оружие: винтовки и стэны. В окружающих деревнях также было много оружия, и там тоже были солдаты "Армии спасения". Ближайшая база ПАЛЬМАХа находилась в Эйн-Зейтим: 9 км по прямой, вдвое больше по дорогам. Никому не могло прийти в голову, что ПАЛЬМАХ отважится на вылазку на такое расстояние: 36 км за одну ночь, в центр вражеского района.
Исполнение предлагалось возложить на 3-й батальон ПАЛЬМАХа. Командовать операцией должен был заместитель командира батальона Моше Кельман. Кельман рассказывает: "Однажды утром Алон появился в штабе батальона, похлопал меня по плечу, обнял, похвалил за былые дела и дал в подарок новенький револьвер Кольт. Я понял, что затевается что-то серьезное. Командир ПАЛЬМАХа не станет так утруждать себя из-за пустяков".
Узнав об операции, Кельман спросил: "Отчего это вдруг - Саса?" - "Инициатива в руках арабов. Мы мечемся, как затравленные мыши", - ответил Алон. - "Пришло время нанести удар по их тылу. Они будут вынуждены заняться охраной деревень и ослабят натиск на нас". - "Логично, но этого можно добиться операцией в Эйн-Зейтун, или Кадите", - возразил Кельман. - "Зачем идти в Сасу? Это сумасшествие, оно может кончиться катастрофой". - "Саса контролирует дороги "Армии спасения". - "Вокруг пространство на десятки километров, что помешает "Армии спасения" обойти Сасу справа или слева?" Наконец на стол была выложена настоящая причина: "После того, что случилось с "группой 35", мораль упала. Начинают шептаться, что мы послали их на верную смерть. По карте мы нашли арабскую деревню, далекую от базы ПАЛЬМАХа. Мы должны доказать себе и другим, что ПАЛЬМАХ в состоянии произвести глубокую вылазку и благополучно вернуться. Кто, если не ты, сможет выполнить это задание?"
Спустя много лет Кельман объяснил: "Приказ есть приказ. Кроме того - мы были очень молоды и полны безмерной уверенности в себе. Мне тогда было 23, моим солдатам 18-19. Если бы нам было по 40, государство Израиль не был бы создано. Мы любили страну и чувствовали, что делаем историю. Все знали, что им придется воевать, и принимали это, как должное".
Оставалось еще одно препятствие: Кельман не был знаком с местностью. Тут Алон выложил неотразимую приманку: он предложил Кельману воздушную рекогносцировку. Кельман отроду не летал на самолете, такую возможность он не мог упустить. С ближайшим конвоем Кельман выехал в Тель-Авив (по дороге конвой четыре раза вел бой). Из Тель-Авива он отправился на аэродром (Сде-Дов) и занял место в "Остере" рядом с пилотом. Позади сидел фотограф с "Лейкой", заряженной пленкой на 36 кадров. На коленях у них были карты масштаба 1:20.000.
"Остер" оторвался от земли. С минарета Хасан-Бек (на границе с Яффо) раздались выстрелы. Пилот повернул к морю, набрал высоту и полетел на север. Шел дождь, сильный ветер бросал самолетик из стороны в сторону, и летчик размышлял в слух: не лучше ли вернуться домой? Кельман не согласился. Потом начался спор, над какими деревнями они летят. Кельман взял на себя роль штурмана: он приказывал летчику, куда лететь, и отмечал путь по карте. По счастью он не ошибся. "Остер" пролетел над Сасой. Феллахи принимали их за англичан и приветственно махали руками. Фотограф "щелкал". Самолет пролетел несколько раз от Эйн-Зейтун до Сасы и обратно. Кельман изучил маршрут сверху. На обратном пути пилот решил "показать класс": около Кейсарии он перешел на бреющий полет. Шасси самолета скользнули по песку дюн, летчик побледнел, но поднял самолет и долетел до аэродрома. В Тель-Авиве Кельман отправился в отель и проспал три часа. За это время проявили и отпечатали снимки. Результаты "аэрофотосъемки" были превосходны. На следующий день Кельман вернулся в штаб батальона.
3. Концентрация сил
Операция была возложена на 11-ю роту. Ей уже приходилось осуществлять вылазки и налеты, но все это не могло равняться с походом на Сасу. Командиры имели относительно хорошую подготовку, их даже обучали некоторым основам регулярных военных действий. Три взвода участвовали в операции: два взвода (65 человек) должны были идти на Сасу, третий взвод занял позицию в роще на горе Мерон, на планируемом маршруте отхода. Предполагалось, что отход будет самой опасной частью операции, и взвод должен был обеспечить прикрытие и помощь отходящим силам. Рота получила три рации: одна в атакующих взводах, одна во взводе прикрытия и одна в КП в тылу. Командиры имели стэны, рядовые - английские винтовки. Кроме того, имелось два ручных пулемета брэн и 2-дюймовый миномет. Фельдшер приготовил четыре пары носилок. Все участники похода получили паек шоколада и коньяка на случай, если они не успеют вернуться к утру. Два разведчика, хорошо знакомые с местностью, должны были вести отряд.
По снимкам "аэроразведки" и по карте был изготовлен макет местности. Обычно, для этой цели используется ящик с песком, но на этот раз макет был сделан из мыла. Из тюков соломы соорудили макет деревни. Чертежники изготовили подробные карты, которые не посрамили бы и регулярную армию. Перед походом солдаты отдохнули и получили "царский" обед, несмотря на обычный для базы ПАЛЬМАХа режим экономии.
Игаль Алон обратился к солдатам с речью. Он сказал: "Глаза всего еврейского народа устремлены на вас". Он приказал им во что бы то ни стало вернуться на базу. Никто не знал тогда, насколько трудно будет выполнить этот приказ.
Однако были и "проколы". Не хватало амуниции. Из остатков старых штанов девушки сшили патронташи. Но и их не хватило. Пытались сотворить из проволоки подобие военной амуниции. Гранаты пришлось затыкать за пояс или за обмотки на ногах. Старые ботинки начали разваливаться уже в начале похода. Предполагалось, что участников похода оденут в форму английских десантников, но ее не достали. Погода была скверная. Но настроение было превосходное. На построении перед выходом в путь девушки плясали и пели, их глаза смеялись, но были красны от слез.
В 7 часов вечера колонна вышла из Эйн-Зейтим. 65 человек, во главе командир Кельман и два проводника из Цфата. 20 человек несли рюкзаки с взрывчаткой по 10 кг в каждом. Замыкал колонну заместитель Кельмана. Кельман: "Дорога оказалась много тяжелее, чем предполагали. Местность покрыта камнями, дикой растительностью, скалами и расщелинами. На земле липкая грязь, холод пронизывает до костей, туман и слякоть". Натан Шахам: "Мы шли без шума. Мы знали, что если нас обнаружат, нам придется вступить в бой, и мы застрянем в арабском районе до света дня. Нас будет ждать тогда серия отчаянных боев, и арабы без труда приведут большие силы". Дан Маклер, фельдшер: "Хлещет дождь. Ботинки, подкованные гвоздями, тонут в тяжелой грязи, оставляя глубокие следы. Вдруг движение прекращается. У кого-то начались спазмы ног. Я спешу к нему, пытаюсь делать массаж. Продолжаем движение. Снова остановка. Парень падает на колени, он не в состоянии идти. Ему дают сопровождающего (один из двух проводников) и он возвращается на базу". 63 человека продолжают ночной поход.
Они обходят деревни Далита и Сафсаф. С высоты 800м (Эйн-Зейтим), спускаются в долину (600м) и вновь поднимаются на высоту 800м, обходя деревню Саса с севера. По дороге колонна встречает арабов. "Ман hадда (кто это)?" Пальмахники продолжают путь, не отвечая. Арабы не могли предположить, что евреи совершают поход в самом сердце арабского района, они не подняли тревоги. Отряд пришел в назначенную точку в 11 часов ночи, опередив план на целый час. Наконец, можно было отдохнуть. Бойцы ели шоколад и пили коньяк. Кельман, разведчик и командиры взводов вышли на рекогносцировку в направлении деревни. На улицах не было ни души. Собаки не лаяли. Дождь и ветер загнали всех по домам.
4. Атака
Отряд снова поднялся на ноги и начал движение. Естественные террасы достигали порой двухметровой высоты. Бойцы скользили на мокрых и крутых скалах. Камни скатывались вниз, но никто не услышал их шума. Подошли к деревне вплотную. Навстречу им вышел часовой. "Ман hадда?" Он не получил ответа и исчез. Кельман разделил отряд на взводы и отвел каждому по улице. Улицы шли параллельно и солдаты не мешали друг другу. Тут в одном из домов открылась дверь, и местный житель вышел на улицу. "Эш hадда? (что это?)" Ильгин, командир ударной группы, ответил ему, на смеси иврита и арабского: "hадда эш! (это огонь!)" Вряд ли араб успел оценить каламбур, Ильгин уложил его на месте. Выстрел был сигналом к атаке, и теперь все происходило очень быстро. Каждый взвод был заранее разделен на боевые группы. Во главе шел штурмовой расчет, за ним шло пять расчетов, в каждом солдат прикрытия, носильщик взрывчатки и подрывник. Пальмахники овладели двумя улицами и начали закладывать взрывчатку.
Натан Шахам: "Деревня проснулась. Из всех окон слышен сухой лай автоматов. Стрельба бессмысленная, неприцельная. Ты видишь огонь выстрелов в каждом окне, и ты знаешь, что огонь ведут по тебе. Ты удивляешься, как это они не попадают в тебя, и бежишь дальше в глубину вражеской деревни. Автоматный бой на близких дистанциях - это серьезный разговор с судьбой. Я начал укладывать заряд под дом. Надо мной стоит мой прикрывающий и бьет очередями по окнам. Он стоит во весь рост и стреляет, как учили его на последних командирских курсах. Перед тем как мы бросились в атаку, он успел прошептать мне: "Это концерт нашего оркестра в новом переложении".
Уложили все заряды, и связные доложили Кельману, что все готово. По плану следовало дать сигнал трубой, но сигнальщик (Исраэль Хольц), обессиленный походом, лежал в несколько метрах от деревни. "Хо-ль-ц!" - заревел Кельман. Ему ответил слабый голос. "С-и-г-н-а-л!" - закричал вновь Кельман. Слабенький звук вышел из трубы. Подрывники услышали его или скорее рев Кельмана. Они выдернули предохранители и начали отступать в укрытия. 100 секунд до взрыва.
Один из подрывников доложил: "Вместе с чекой вышел взрыватель, взрыва не будет". Командир (Заир) рванулся к дому, схватил рюкзак с зарядом и перенес его вплотную к другому. Он успел вернуться в укрытие. В другом взводе случилось почти такая же история - подрывник Моше Дойч успел вернуться, но кто-то принял его за араба и выстрелом пробил ему легкие. Товарищи оттащили его в укрытие, и тут раздались взрывы. Две улицы были разрушены.
Когда утих грохот первой волны взрывов, Кельман послал резервное отделение в боковую улицу, и наскоро обстрелял из миномета южную часть деревни, чтобы создать впечатление, будто и там действуют евреи. Был дан сигнал к отступлению. Все "дело" заняло восемь минут. Двое были ранены: Моше Дойч и Шмуэль Лифшиц - камень, отброшенный взрывом ударил его в ногу.
5. Отход
Маклер: "Мы положили раненых на носилки. Из деревни нас поливали огнем. С трудом мы спустились с террас на шоссе. Там я сказал Кельману: "Надо остановиться и перевязать раненых при свете". "Это опасно" - ответил он, но, в конце концов, согласился. Ребята встали вокруг. При свете спичек я осмотрел раны. Я ничего не мог сделать, только затянуть повязки и перекрыть артерии. У меня не было средств от боли. Кельман торопил меня". Тот минимум, что сделал Маклер, спас раненным жизнь.
Отход от Сасы с двумя ранеными остается одним из самых тяжелых походов в истории ЦАХАЛа. Кельман: "До сих пор мы были боевой частью. Бой разорвал боевые рамки. Рота превратилась в десятки единиц. Каждый хотел добраться домой, добраться во что бы то ни стало! Тяжесть операции мы почувствовали только теперь: жуткая усталость, беспредельное нервное напряжение, опухшие ноги, холод - и смерть витает над головой.
Мы были обязаны вернуть людей в строй, сплотить их узами дисциплины. Для нас, командиров, это был опасный этап. Сказывалось отсутствие опыта. Первый раз мы были в такой ситуации, на таком расстоянии от баз. Молодые ребята забыли об оружии, о патронах, об амуниции - они хотели только одного: бежать домой. Я увидел, как приближается катастрофа. Я понял, что пришел час моего испытания как командира и как товарища.
В трех километрах от деревни мы собрали людей, построили их по взводам и отделениям. "Операция еще не кончилась. Необходимо вернуться на базу до рассвета и не быть обнаруженными в пути. Для нас это вопрос жизни или смерти. И еще: раненых мы не оставим, мы понесем их с собой. Нет выбора. Восемь часов мы будем нести на плечах носилки. Мы должны помогать друг другу. Каждый отвечает за ружье и патроны, доверенные ему".
Дан Маклер: "Дождь не прекращался. Раненые промокли. Одеяла не помогали. Всё пропитано водой. Одеяла свисают с носилок и волочатся по грязи. Из опасения встречи с арабами, мы снова оставляем шоссе и продолжаем идти по липкой грязи. Рядом с носилками идет отделение: часть тащит носилки, часть несет охранение. Усталых носильщиков сменяют. Вдруг ремень соскальзывает с плеча, и раненый сползает в грязь. Он стонет от боли. У меня нет морфия. Кто в те дни слышал о морфии? Строгий приказ: идти с максимальной скоростью. Люди устали, выжаты, перепачканы, а командир гонит и гонит. Я прохожу вдоль колонны и раздаю таблетки допинга. Опасаюсь, что до рассвета мы не успеем добраться до базы. Люди ободрены, а я только молюсь, чтобы мы успели дойти. Что будет с нами, когда через несколько часов таблетки перестанут действовать?"
15 человек, под командованием Йосефа Хотер-Ишайя, заняли в полночь позиции в роще к северу от горы Мерон. Отделение должно было ждать до рассвета: если отряд не придет, и не будет дополнительных указаний, Йосеф вернется в Эйн-Зейтим. Антенна рации запуталась в ветвях дерева и сломалась. Йосеф ждал до рассвета и, в соответствии с планом, вернулся на базу.
Рассвет застал отступающих в двух километрах от рощи. Маклер: "Уже разлился вокруг дневной свет. Усталость вытеснила осторожность. Командиры приказывают очистить оружие, быть готовыми к любой неожиданности. Наконец, дано разрешение пить. Мы набрасываемся на лужи грязной воды". Два километра до рощи отряд прошел за полтора часа. Они надеялись, что отделение Йосефа Хотер-Ишай выйдет им навстречу, но роща была пуста.
Кельман изменил порядок движения. Отряд спустился на шоссе, перестроился в три колонны и начал форсированный марш. Теперь по шоссе двигалась военная колонна: регулярная часть совершает учебный переход с двумя носилками. Арабы видели их, но приняли за англичан.
Кельман по радио связался с тыловым КП и приказал отделению прикрытия выйти навстречу. Немедленно поставили заслоны на шоссе Цфат-Мерон, заложили мины и оборудовали позицию для станкового пулемета. Отделение прикрытия встретило отступающих, взяло на себя охранение, помогло нести раненых и груз. После встречи темп марша был еще более ускорен.
Кельман: "Когда наступил день, мы были уже неподалеку от Эйн-Зейтим. Это уже "наш" участок шоссе. Подобие улыбки расплывается на губах, и вдруг вдоль дороги - поле цикламенов. Солдаты, как маленькие дети, разбежались по полю, набрали охапки цветов. Девушки выходят нам на встречу, смеются и пляшут, парни с посеревшими лицами и с цветами в руках падают на землю в смертельной усталости".
Но для командиров операция еще не кончилась. Кельман приказал разобрать заслоны на шоссе и перевести отряд из Эйн-Зейтим. Но прежде, чем успели выйти из ворот киббуца, подъехал английский броневик, и офицер спросил: "Вас атаковали сегодня ночью?" "Да! - ответил Кельман, - из деревни Далита. Двое ранены по пути к позициям". Он попросил перевезти раненых на броневике в больницу. Офицер согласился, и английский фельдшер сопровождал раненых до Цфата. Но прежде офицер-джентльмен бросил взгляд на одежду бойцов, спрятал улыбку под усами и сказал: "Я верю каждому слову, только откуда эта красная земля на одежде? Далита ведь стоит на меловой горе!" На этом "расследование" окончилось, и перед тем, как оставить киббуц, офицер предложил: "В следующий раз сообщите нам, и мы эвакуируем весь ваш ишув". "Thank you, very much!" - вежливо ответили ему, - "Мы обдумаем это предложение".
Поход продолжался 17 часов. В 9 часов утра его участники вернулись на базу и проспали 24 часа без перерыва. На следующий день Кельман поехал в Тель-Авив. В Рош-Пина, в ожидании конвоя, он зашел в кафе. Его одежда по-прежнему была испачкана грязью Сасы. Английский капитан подошел к нему: "Я так понимаю, что позавчера Вы были в Сасе. Разумеется, Вас интересует результаты. Извольте: 60 человек убито, 15 ранено. Как солдат солдату - Вам полагается орден. Точная работа. Я служу в полиции, мой район кончается у шоссе на Сафсаф. Сделайте мне одолжение: действуйте вне моего района, и мы останемся друзьями".
6. Уроки и результаты операции
Операции серии "35" своим названием связаны с концепцией возмездия, но они были спланированы принципиально иначе. Они были направлены против тыловых объектов противника, которые не имели никакого отношения к трагедии в горах Иудеи, но зато имели определенное стратегическое значение. Можно сказать, что операция "35" обозначила начало отказа от фабианской стратегии, но это еще не было осознано. Тактика операции осталась прежней: вылазки и диверсионные удары. Такие приемы не могут быть повторяемы без конца, потому что противник тоже усваивает опыт боев, и риск операций в тылу противника непрерывно возрастает. В принципе операции такого типа являются "одноразовыми".
Одноразовые действия против тыловых объектов дают эффект ограниченный во времени. Как правило, они оправданы в том случае, если они согласованы с потребностями регулярной армии. Таким был подрыв системы водоснабжения в Сицилии в 1942 г. Он (возможно!) оттянул десант на остров Мальту; пока что была пройдена критическая фаза сражения, и десант так и не был осуществлен. Альтернативой могут быть объекты исключительной важности. В качестве примера можно привести бомбардировку плотин в бассейне Рура в мае 1943 г. Для целей этой операции были разработаны специальные бомбы, и в течение длительного времени лучшие экипажи английской авиации занимались специальными тренировками. Прорыв плотин на время парализовал домны Рура. По влиянию на ход войны эту операцию сравнивают с победой у Сталинграда.
Особо интересна крупная операция Вингейта в Бирме 1943 г. "Колонны дальнего вторжения" (так называемые "чиндиты") прошли через джунгли в тыл японской армии и взорвали несколько важных мостов. Мосты были разрушены до основания, чего не могла сделать авиация в 1943 г. (В 1944 г. были разработаны специальные бомбы, способные выполнить такую задачу). В погоне за чиндитами японская армия упустила сухой сезон, и таким образом были спасены силы союзников в Бирме и Южном Китае.
Налет на Сасу имеет еще одно специфическое свойство. Операция была построена на преодолении физических трудностей пути. Часто это производит ошеломляющее действие на противника. Иногда операции подобного характера совершают целые армии: армии Ганнибала и Бонапарта вторглись в Италию через Альпы. Германская армия форсировала под огнем реку Мез в 1940 г. Египетская армия форсировала Суэцкий канал в 1973 г. В налете на Сасу к естественным преградам добавился эффект действия в "сердце" вражеской территории. Такие действия всегда овеяны ореолом романтики, если, конечно, они кончаются удачно. Подобные операции обычно возлагаются на элитарные подразделения. Редким исключением является операция Вингейта. Он использовал войска "второго сорта": других ему просто не дали. За полгода усиленных тренировок он превратил их в элитарные соединения.
Существование элитарных соединений, способных выполнить исключительные по трудности задания, безусловно, важно, но его не следует переоценивать. Современную войну решает масса. Высокий уровень элитарных соединений не обязательно свидетельствует о достаточном профессиональном уровне всей армии. Более того, здесь даже существует определенная опасность, поскольку вне самых узких армейских кругов обычно известна только мифологическая слава отчаянных операций, но не общий уровень армейской подготовки.
Вернемся в 1948 г. Операция "35" была только первым и достаточно важным шагом на пути к изменению стратегического курса Хаганы. Понадобились поражения конца марта, которые привели ишув на грань военного и политического поражения, чтобы действительно начали менять стратегию ведения войны, да и то не полностью.
Арабы тоже учли уроки январских боев и изменили стратегическую линию. Осознав, что прямые нападения на еврейские поселения не дадут им победы, они перенесли центр тяжести на блокаду дорог и, прежде всего, иерусалимского шоссе. Там отныне решалась судьба Иерусалима и всего ишува.
ГЛАВА 18. КОНВОЙ "НЭБЭ-ДАНИЭЛЬ"
1. Кризис назревает. Январь - март 1948 г.
Абд эль-Кадер быстро оправился от поражения 14 января (гл.16), и его направляющая рука скоро стала ощущаться на иерусалимском шоссе. 18 и 22 января были обстреляны конвои около деревни Кастель: 4 убитых и 11 раненых. 25 января наблюдатели 8-й роты обнаружили группу из пяти арабов, которые готовили нападение на конвой в районе Кастеля. Немедленно был выслан импровизированный взвод (24 человека), командовал им Яаков Исраэлит. Взвод подошел к Кастелю и атаковал арабов. Тут же он сам был атакован. Выяснилось, что арабов было не 5, а 50. Начался бой, в котором было убито 10 пальмахников, в том числе Яаков и его заместитель. Арабы потеряли 25 человек. Взвод имел радиоаппарат, но он испортился: он только принимал, но не мог передавать. С удивлением и злостью слушали окруженные, как радист докладывает из Кирьят-Анавим в Тель-Авив, что они успешно уничтожают арабов.
Боеприпасы иссякли, и окруженных ждала верная смерть. Спасли их англичане: три броневика разогнали арабов пулеметным огнем. Узнав, что бой у Кастеля окончился, вышел конвой из Хульды. Однако арабы только отступили, но не рассеялись. Они спустились на несколько километров ниже по шоссе и около деревни Сарис сосредоточенным огнем с ближних дистанций обрушились на конвой. Британские броневики спасли часть машин, остальные были разграблены и сожжены.
Через два дня Игаль Алон опубликовал бюллетень, описывающий бой 25 января. Там говорилось, что "британская армия открыла пулеметный огонь с тыла по нашим бойцам и убила четырех... Многие из экипажей конвоев обязаны своей жизнью героической борьбе защитников транспорта. Бригада (т.е. ПАЛЬМАХ) горда и скорбит". Командир 6-го батальона Цви Замир послал после боя в штаб Алона достаточно трезвый и точный отчет, следовательно, приходится констатировать, что листок Алона был сознательной ложью. Видимо, Алону было стыдно признаться, что арабы снова смогли победить ПАЛЬМАХ, и он предпочел "списать" убитых на счет англичан. Политическое руководство и генеральный штаб Хаганы не получали представления о реальной картине боев. Решения, принимаемые на основе неверной информации вызывали цепную реакцию ошибок и просчетов, приводивших к новым жертвам.
В феврале - марте арабы заметно улучшили технику нападений на конвои. Они начали применять мины и готовили заранее замаскированные позиции. 29 февраля в деревне Бейт-Сурик состоялась координационная встреча представителей арабских деревень с командирами Абд эль-Кадера и иракскими добровольцами. Действия арабов становились все более согласованными и эффективными. Между тем, командование Хаганы не понимало реальной обстановки, его оценки основывались на фантазиях и домыслах. 10 февраля Центральное командование подвело итоги боев за период с 1 января и пришло к следующему "выводу": "Противник не изменит тактические приемы, а именно: засады, беспокоящий огонь с дальних дистанций и пр.".
Эта "оптимистическая" оценка не соответствовала действительности, но вместо того, чтобы признать ошибки, пытались "исправить положение" драматическими действиями, граничащими с истерией. В ночь на первое марта Алон приказал Замиру: "Вывести людей на местность, уничтожать силы противника, разрушать базы (т.е. арабские деревни), парализовать арабский транспорт: убивать бойцов, захватывать оружие (!), нападать на машины с пассажирами". Этот приказ не был выполнен прежде всего потому, что бойцы Замира были измотаны ежедневной борьбой и нервным напряжением. Система конвоев "перемалывала" ПАЛЬМАХ, но он упорно держался за свои "оригинальные приемы". Через несколько дней приказ Алона был отменен.
С начала марта положение на иерусалимском шоссе стало заметно ухудшаться. 18 марта был разгромлен конвой, возвращавшийся из поселения Хар-Тов. Два броневика ушли с поля боя, оставив товарищей; помощь из Кирьят-Анавим (6-й батальон ПАЛЬМАХа) пришла слишком поздно. Штаб ПАЛЬМАХа снова опубликовал бюллетень, в котором ПАЛЬМАХ был представлен героем: "В ходе боя пальмахники убили значительное количество арабов и прорвались к месту, где погибло 8 бойцов Хаганы из Иерусалима. Под концентрированны огнем врага они доставили тела в Иерусалим. Из подразделения, которое участвовало в тяжелом бою, и победило, не пострадал никто".
21 марта поднималась в Иерусалим колонна из 10 грузовиков и шести броневиков сопровождения. 500 арабов, переодетых в английскую форму, атаковали ее у деревни Сарис. Несколько машин было брошено, остальные прорвались в Иерусалим (двое убитых). 22 марта у Баб эль-Вад были атакованы еще две колонны. На этот раз обошлось без жертв с еврейской стороны. 24 марта, в день праздника Пурим, разразилась первая катастрофа. В этот день были атакованы два конвоя. Один на пути в блокированные поселения Атарот и Нэвэ-Яаков - 14 убитых, 11 (все остальные) - ранены, но спасены англичанами. Другая колонна была атакована на пути в Иерусалим. Она известна как "пуримский конвой".
"Пуримский конвой"
20 грузовиков и 2 броневика вышли из Тель-Авива 23 марта. В пять утра колонна могла выйти в путь, но она получила приказ дожидаться дополнительных машин. В семь часов приехали еще 10 грузовиков и 5 броневиков. Не известно точное время выхода колонны, но известно, что она достигла Баб эль-Вад в 14:15. Английские солдаты предостерегли командира: "Арабы приготовили засаду около деревни Сарис!" Командир приказал продолжить движение. Около могилы шейха Али шоссе было завалено камнями. Броневик, снабженный специальным "плугом", прорвал заслон, но одна из машин подорвалась на мине, развалилась пополам и загородила шоссе. С окрестных холмов стреляли арабы, они сидели в замаскированных позициях, и ответный огонь не был эффективен. Один из броневиков был поврежден. Несколько машин перевернулось. Головной броневик поехал за помощью в Кирьят-Анавим. Он вернулся с двумя броневиками под командованием Цви Замира. Большинство машин вернулось в Тель-Авив, несколько машин все же прорвались. Бой продолжался семь часов. Четыре человека было убито, 11- ранено, 14 машин было уничтожено. Конвой спасли англичане. Они дали патроны защитникам и сами стреляли в арабов. В докладе командира конвоя сказано: "Отношение армии образцовое. Приготовили нам еду. Офицер предоставил свою комнату девушкам".
25 марта большая колонна поднялась в Иерусалим. Тем не менее, "пуримский конвой" был переломной точкой в борьбе: впервые часть колонны не смогла прорваться в Иерусалим. Яаков Игес: "После этого конвоя отчаяние овладело людьми. Они перестали верить в возможность снабжения Иерусалима. Наши ряды пустели, а подкрепление не приходило. Отчаяние уничтожало все". Но кризис был еще впереди. 29 марта разразились две катастрофы. В Западной Галилее был разгромлен конвой, шедший в блокированный киббуц Йехиам. В двух километрах к югу от Бейт-Лехема был окружен конвой, возвращавшийся из Гуш-Эциона. По ошибке этот конвой называют "конвой Нэбэ-Даниэль".
После поражений середины-конца марта кольцо блокады начало сжиматься вокруг Иерусалима. Но еще тяжелее было положение в изолированных поселениях вокруг города и особенно в Гуш-Эционе. "Объективные данные" мы уже привели выше, и они не могли существенно измениться к лучшему. Здесь мы остановимся подробнее на "моральном факторе", который особенно важен и проблематичен у подразделений, длительное время находящихся в блокаде или окружении. К сожалению, и в этом отношении положение было не из блестящих. Бойцы Гуша, в значительной части, были лишены мотивации. Их привезли из Тель-Авива и Хайфы, пообещав, что они пробудут здесь 2-3 недели. Были трения между обеими группами, и между ними и поселенцами. Тель-авивцы утверждали, что им обещали зарплату в 15 лир в месяц и, что так получают в тель-авивской Хагане; бойцов из Хайфы они прозвали "неграми" и утверждали, что "негры" прикидываются больными, чтобы не ходить на дежурства. "В первый же день они начали спрашивать, когда уедут домой". Командир ответил им: "Никто не возвращается. На всех есть здесь по два метра земли". "Неграм" сказали, что они мобилизованы и включены в ПАЛЬМАХ. Ответ: "Не войдем ни в какой ПАЛЬМАХ и ни в какую партию. Мы пошли в еврейскую армию без партий, воевать за еврейское государство. Мы не будем бен-гурионовским гестапо".
После гибели "35" (гл.17) английская армия согласилась обеспечивать каждую неделю три грузовика из Иерусалима в Гуш, но они могли перевозить только "гражданские" грузы. По счастливой случайности удалось организовать "воздушный мост". В распоряжении ишува были легкие самолеты, в то время как арабы, до вторжения регулярных армии, не имели ни самолетов, ни противовоздушных средств. Еще 14 января, во время боя, пытались по воздуху перебросить в Гуш боеприпасы. Сброшенные ящики раскололись о землю, патроны рассыпались, и пользы от этой операции не было. Затем начали десантирование на парашютах, но все это не решало проблемы. Нужно было организовать взлетную полосу. По счастливой случайности в Гуше был маленький бульдозер, но тракторист убежал в Иерусалим. Официальный командир Гуша Узи Наркисс уехал на месяц в Иерусалим. Фактическим командиром был Теппер, верный своему "неформальному подходу", он взял инициативу в свои руки. Киббуцники привели бульдозер в действие и подготовили маленький аэродром в соответствии со своим пониманием и здравым смыслом. 7 февраля приземлился первый "Остер". По указаниям летчика улучшили аэродром, и воздушный мост начал действовать. Каждым рейсом привозили 100 кг груза, кроме того, стало возможно сменять людей. Но время от времени самолеты "спотыкались" на импровизированной взлетной полосе. Мы увидим, как поврежденный самолет стал одной из причин катастрофы 29 марта.
Три грузовика в неделю, сопровождаемые армией, вместе с самолетами обеспечивали минимальное снабжение Гуша, но накопление сил шло медленными темпами. Опасность была в том, что арабы могли нанести удар в любое время. Теоретически была возможность организовать "самостоятельный" конвой, но в ответ армия могла прекратить обеспечение "недельных грузовиков". Такова была дилемма командования. Игаэль Ядин требовал послать большой конвой. Хаим Герцог, работавший в Отделе безопасности Сохнута, считал, что это слишком опасно. Оба варианта несли зерно риска. Оба оперировали с двумя неизвестными факторами: реакцией англичан и боевой способностью арабов.
Конвой Шахбица
В середине марта было решено послать в Гуш самостоятельный конвой. Командиром был назначен Боаз Шахбиц, ветеран еврейской бригады. План Шахбица был построен на дисциплине, скорости и внезапности. Прежде всего, он присоединился к "еженедельному" конвою и ознакомился с дорогой. Шахбиц не получил раций, но он нашел сигнальные флажки и обучил экипажи системе сигналов. Застрявшие машины Шахбиц предполагал взрывать, не останавливая движения. За три дня до выхода все машины собрались в киббуце Рамат-Рахель, и Шахбиц "закрыл киббуц": контролировались даже телефонные разговоры. Вдруг пришла жена одного из бойцов и в простоте душевной спросила: "Здесь колонна на Гуш?" Отрицательный ответ не удовлетворил ее: "В штабе мне сказали, что мой муж здесь, и что он хочет встретиться со мной". Шахбиц прогнал ее. Даже много лет спустя он дрожал от гнева: "Весь Иерусалим знал, только я один, как идиот, отрицал все. Это была катастрофа. Я был уверен, что арабы уже все знают и приготовили нам теплую встречу". К счастью, он ошибся.
21 марта конвой вышел в путь. В Гуш сообщили по радио, сколько машин будет в конвое, и для каждой приготовили отдельную разгрузочную площадку. 12 грузовиков вышли из Иерусалима в 4:30. Они везли 100 связок колючей проволоки, 400 железных колышков, 200 столбов и прочие материалы для укреплений. В конвое было два броневика (один - с "плугом" для прорыва завалов). На выходе из Иерусалима им повстречался английский патруль. Офицер сделал знак остановиться. Шахбиц продолжал движение, и англичане не реагировали. Конвой вошел в Бейт-Лехем. Жители приветственно махали руками. Они не могли представить себе, что перед ними еврейские машины. На входе в Гуш самолет сбросил вымпел: две последние машины остановились. Шахбиц послал техника. Починка заняла 10 минут. Шахбиц презирал себя: он "пожалел" машины вопреки собственным принципам. В 8:37 конвой прибыл в Гуш.
Тут выяснилось, что на разгрузочных площадках "крутится" много любопытных. Шахбиц безжалостно прогнал их. Кое-кто работал слишком осторожно, и Шахбиц начал кричать: "У меня есть жена, и я хочу вернуться домой. При вашем темпе не все увидят своих жен!" Когда разгрузка закончилась, один из командиров Гуша предложил взять в Иерусалим поврежденный самолет и четыре коровы. "Сколько времени уйдет на погрузку?" - "Около часа". - "Мои солдаты боятся коров. Я возвращаюсь без самолета и без коров". - "Как ты смеешь?!" - "Можешь подать жалобу!"
На этом диалог иссяк. В 9:13 пустые машины оставили Гуш. Шахбиц видел арабов, занятых сооружением завалов, но он опередил их. В 10:00 все машины уже были в Иерусалиме. В дневнике одного из бойцов Гуша записано: "Организация была великолепна. Ветераны бригады говорят, что чувствуется опыт британской армии". В тот же день "Остеры" привезли три 3-дюмовых миномета, два 2-дюмовых и два пулемета. "Кто мог предвидеть, что наша военная сила так вырастет?" - продолжает дневник. Новости в Иерусалиме были менее радостны: "Армия отказывается сопровождать наши машины". Скоро выяснилось, что арабы со своей стороны тоже учли уроки "молниеносного конвоя" Шахбица.
2. Большой конвой
Итак, снабжение по шоссе прервалось. Узи Наркисс и представитель поселений требовали послать новый самостоятельный конвой. "Необходимо послать большой конвой уже на этой неделе. Там нечего есть". Шалтиэль послал за Шахбицем. "Ты едешь в Гуш. Немедленно явись в штаб". Шахбиц: "Я пришел, но командира района не было в штабе". Секретарша сказала, что он на вечеринке на улице Керен hа-Каемет. Шахбиц пошел туда. "Комната полна людей. Шалтиэль расхаживает во фраке среди пальмахников в коротких штанах. Хозяйка дома раздает напитки, и все говорят о колонне в Гуш. Ужас охватил меня. Я забился в угол. "Так они готовят конвой?" Ощущение было, что меня посылают на верную смерть. Непрофессионализм Шалтиэля, его помощников и всех этих пальмахников сводил меня с ума. "Ну, Боаз! ты у нас специалист по Гушу. Что ты скажешь?" - "Мой успех был в скорости и внезапности. Теперь они разгадали этот трюк. Ни в коем случае не повторяй снова. Арабы будут тебя ждать. Выезжай ночью, тогда, может быть, у тебя еще будет шанс. Стоит попробовать проехать по другой дороге". Подошел один из командиров ПАЛЬМАХа. "Ты поедешь в первой машине рядом с водителем" - "Зачем?" - "Потому что ты знаешь дорогу". - "Твои люди были в Гуше?" - "Ясное дело!" - "Тогда они знают ее лучше меня". - "Не хочешь, не надо" - "Но я готов дать пару советов". - "Мы понимаем дело лучше тебя". - "Ни одна ваша машина не вернется". - "Ох, уж эти британские офицеры! Вечно вы со своим пессимизмом!" К сожалению, я оказался прав".
Было известно, что арабы улучшили систему контроля над шоссе. Из штаба бригады "Эциони" (Иерусалим) докладывали Игаэлю Ядину, что напротив Брехот-Шломо находится постоянный заслон. "Арабы останавливают и проверяют все машины. В пяти км находится еще один заслон. Солдаты (по-видимому, английские дезертиры) сообщают по радио о результатах проверок. При каждом заслоне находится до 100 вооруженных арабов под командованием иракских офицеров". Можно было понять, что следующий конвой в Гуш-Эцион, тем более с перерывом всего в одну неделю, перерастет в серьезную операцию. Тем не менее, никто в генеральном штабе и в иерусалимском командовании не проверил необходимости конвоя. Положились на доклады из Гуша и Узи Наркисса, который к тому времени уже покинул Гуш.
У конвоя были два командира - хозяйственный и военный. Взаимоотношения и подчинение не были точно определены. Организовать колонну Игаэль Ядин поручил Мишаэлю Шахаму, а командовать - Цви Замиру. Командир отделения водителей Аhарон Гилад записал в дневнике: "Командир - Шахам, ответственый за конвой - Замир". Оперативный офицер 6-го батальона Раанана: "Не было понятно, кто командует конвоем".
Шахам прибыл в Иерусалим 25 марта. Давид Шалтиэль сообщил ему, что англичане не окажут помощи колонне. По сведеньям разведки, арабы знали о конвое. Они планировали пропустить его в Гуш и атаковать на обратном пути. Это должно было дать им время для созыва общего ополчения. План Шахама, в общих чертах, был построен на скорости и неожиданности, по опыту предыдущего конвоя. Машины должны были выйти из Иерусалима в 4:00 и вернуться через 2 часа. По оценке Шахама, арабы не успеют организовать атаку, и помощь англичан не потребуется. Для осуществления плана требовалось решительность, твердая дисциплина и "железная рука" командира. Все эти качества были слабой стороной ПАЛЬМАХа и Хаганы (и ЦАХАЛа до сих пор).
Уже 23 марта Замир был назначен командиром сил обеспечения, но до 26 числа он был занят эвакуацией машин "пуримского конвоя". Шахам хотел, чтобы все люди конвоя спали в лагере Шнеллер в Иерусалиме, но Замир считал, что там нет достаточно хороших условий. Поколебавшись, Шахам разрешил пальмахникам спать на их базе в Кирьят-Анавим при условии, что они приедут в Шнеллер до четырех утра. До последней минуты чинили машины и радиоаппаратуру. Связистка Тамар Хафт доложила, что ее рация не может передавать. Рацию не удалось исправить.
В 4:00 (по другой версии в 4:30) броневики и машины стояли в лагере Шнеллер. Водители ждали в кабинах. Солдаты иерусалимской роты Хаганы сидели в бронированных автобусах. Все ждали пальмахников Замира, но их не было. Шахам: "Я предполагал, что они опаздывают. Потом позвонил в Кирьят-Анавим. В секретариате никто не отвечал, потом сказали, что не знают, где спят пальмахники". Пальмахники проснулись в 6, позавтракали и приехали в Шнеллер в 7:30. Замир признает, что опоздал, но считает, что приехал раньше, чем в 7:30. Яаков Игес считает, что пальмахники выехали в 5:00. В 6:05 самолет произвел разведку дороги и доложил: "Конвоя не видно". В 7:00 летчик нашел ее в Шнеллере. 8:00 было из Иерусалима известили Гуш: "Конвой вышел". Согласно плану в 6:00 он уже должен был вернуться.
Иерусалимская разведка докладывала, что арабы стекаются в Бейт-Лехем, но Зариз и Шахам не отменили операцию. Заместитель командира "фурманов" Моше Аран пытался удержать Шахама в Иерусалиме: "Ты свое уже сделал, конвой вышел в путь. Нелогично и неразумно, чтобы офицер в таком высоком чине присоединился к конвою". Шахам ответил: "Не этично посылать других рисковать жизнью, а самому оставаться в безопасном тылу".
В киббуце Рамат-Рахель конвой оставил четыре броневика. Отрядом командовали Менахем Русак и Маккаби Моцри. По плану они должны были патрулировать до Бейт-Лехема и в случае необходимости прийти на помощь конвою на обратном пути. При въезде в Бейт-Лехем был заслон и при нем вооруженные арабы. Увидев большую колонну, они разбежались. В монастыре Мар-Элиас, к югу от Гуша сидел Камал Арикат, заместитель Абд эль-Кадера. Он видел конвой и немедленно начал созывать ополчение. В Бейт-Лехем стекались арабы из Иерусалима, Хеврона и окрестных деревень. Точное количество арабов неизвестно, но, наверняка, их было несколько тысяч. Англичане докладывали, что завалы воздвигнуты с интервалами в каждые 100 м. У арабов было время подготовиться.
Была суббота. Киббуцники Гуша с утра ждали конвой. В религиозных киббуцах начали субботнюю молитву в 5:00. В киббуце Рвидим ночью устроили (запоздалую) пуримскую вечеринку. В 6:00 все были готовы начать работать. В 9:00 конвой был в центре Гуша. Началась разгрузка. Все свидетельствуют, что машины были разгружены за 19 минут. Но только в 11:30 конвой вышел в обратный путь. Что задержало его? В Гуше находился легкий самолет, который порвал крыло при посадке. Шахбиц отказался взять его в Иерусалим. Игаэль Ядин дал распоряжение эвакуировать самолет. Загрузка заняла полтора часа. Кроме того, киббуцники хотели эвакуировать племенного быка. Бык заупрямился, и эта операция тоже заняла около часа. Но и вне этих обстоятельств первоначальный план операции начал изменяться по ходу дела.
Отряд броневиков Теппера должен был оставаться на шоссе и патрулировать в Бейт-Лехем и обратно, чтоб разгонять арабов. Теппер: "Цви Замир приказал мне войти в Гуш. Я был против, но, в конце концов, подчинился". Замир объяснил позднее: "Арабские машины ездили по шоссе, и я хотел, чтобы они продолжали ездить, тогда шоссе останется открытым". Это были аргументы, принятые в начале войны. Вряд ли они соответствовали тактической обстановке, когда грузовики подвозили арабам подкрепления из Хеврона.
Стало ясно, что конвой "застрял". Командир головного броневика Моше Шимони предложил Замиру начать возвращение отдельными группами, ему было отвечено: "Все в порядке. Вместе мы будем достаточно сильны и отразим любого врага". Мы вышли с опозданием в два с половиной часа. За это время арабы успели приготовить завалы. Я предложил остаться в Гуше и прорываться ночью, но меня не послушали".
3. Возвращение
В 11:30 конвой вошел в Иерусалим. "Змея" из 50 машин текла по узкому и извилистому шоссе. Впереди шел отряд броневиков Теппера, за ними ехали бронированные автобусы, возвращавшие бойцов иерусалимской Хаганы. Оружие они передали своей "смене" в Гуше. В хвосте колонны были броневики с обоими командирами. Там же было почти все тяжелое оружие конвоя и единственная рация, способная держать связь с самолетами. У выхода на главное шоссе они встретили английский патруль на броневиках. Англичане насчитали на дороге 17 охраняемых завалов. Офицер предложил вернуть колонну в Гуш. Замир и Шахам не приняли предложение.
В 11:55 раздались выстрелы - первый завал. Его прорвали. За ним еще пять. Седьмой завал был серьезнее. Теперь впереди шел броневик Гурвица с "плугом", его шины уже были пробиты пулями. Разворачиваясь перед заслоном, он застрял на обочине, и мотор его заглох. Пока его пытались завести, кто-то из бойцов выпустил шальную очередь из автомата. Пули запрыгали от стенки к стенке. 14 человек было в броневике, и большинство было ранено этой шальной очередью. Водитель был ранен в глаз, скоро прибавились новые раны от пуль арабов. Теппер послал разведывательный броневик Шимони на помощь Гурвицу. Из шести бойцов Шимони четверо получили ранения, и броневик отступил. Так же безрезультатно кончились и другие попытки. Броневик Гурвица был блокирован огнем.
Командиры конвоя Шахам и Замир находились в конце колонны. Когда начался бой, они еще находились у выхода на главное шоссе. Замир отдал по радио приказ Тепперу: "Колонна разворачивается и возвращается". Теппер ответил: "Колонна не разворачивается и не возвращается". Но Шахам и Замир вернулись в Гуш, и с ними пять броневиков, пять грузовых машин, 35 бойцов и почти все тяжелое оружие конвоя. Командиры вернулись в числе первых. Аhарон Гилади писал в последствии: "Это было дезертирство. Этому нет объяснения. Это сговор командиров против солдат". Мы уже видели выше, что Шахам был готов разделить опасности со своими солдатами, но теперь его поведение изменилось. Как и Замир, Шахам не имел опыта боев в конвое. Возможно, он растерялся. И все же факт остается фактом: командные броневики вернулись первыми, не прикрыв безоружные машины и не выйдя на помощь авангарду.
Теппер: "Приказ Замира был лишен логики. Никогда не давали такого приказа. Колонна не могла развернуться на шоссе под огнем. В автобусах сидели безоружные люди. Автобусы стали бы братскими могилами. Я не мог принять этот приказ. И никто никогда не обвинял меня в невыполнении этого приказа".
Теппер считает, что следовало перебросить силы сопровождения в авангард и попытаться прорвать заслон. Если бы колонна продолжала продвигаться к Иерусалиму, она могла бы получить помощь от броневиков Русака, стоявших в Рамат-Рахель. Теперь они были слишком далеко. По приказу Замира Русак вывел свои четыре броневика, но они почти тут же вернулись обратно. Теппер утверждает, что экипажи сознательно "сожгли" моторы, чтобы не идти в бой.
В Иерусалиме вначале не поняли, что происходит на шоссе. Они уже знали, что идет тяжелый бой, но считали, что речь идет о неприятной заминке, потому что априори считалось, что арабы не в состоянии остановить колонну. Из Иерусалима давали советы: "Если нельзя очистить завалы взрывчаткой, то следует бросить поврежденные машины (т.е. предполагалось, что какой-то проход существует). Сказать ребятам, чтобы не слишком горячились. Броневик-прорыватель должен идти вперед любой ценой". В 12:30 в Иерусалиме получили радиограмму (неизвестно от Замира или от Шахама): "Посылайте гоев (англичан), конвой застрял между завалами". Через 5 минут Шалтиэль ответил на имя Шахама: "Армия отказывается помогать. Необходимо пробить дорогу в одном из направлений". Шалтиэль лучше других научился оценивать потенциальную силу арабов, но и он "проснулся" слишком поздно.
Ни из Гуша, ни из Иерусалима не могли повлиять на происходящее на шоссе. Поврежденные и брошенные машины перекрыли дорогу, безоружные бойцы иерусалимской Хаганы не могли отступать в Гуш при свете дня, без прикрытия, под арабским огнем. Они сконцентрировались у авангардного отряда Теппера. Там, на обочине дороги стоял каменный дом, которым пользовались феллахи в сезон работы на виноградниках. Теппер решил укрепиться в нем. Свои броневики он поставил перед домом в качестве прикрытия. Бойцы взорвали железную дверь и внесли раненых. Этот дом был большой удачей для людей конвоя. В нем они провели следующие 30 часов, полных надежды и отчаяния. С точки зрения Теппера, его решение не было вполне спонтанным. Еще по дороге в Гуш он указал на другой подобный дом и сказал, что в случае нужды, можно будет занять его. Эти слова доказывают зрелость Теппера как тактического командира. Сказанное запомнилось и косвенным образом дало имя всему конвою. Дом, на который указал Теппер назывался "Нэбэ-Даниэль". Так стали назвать конвой 27 марта, хотя в действительности Теппер занял другой дом.
Мы уже говорили, что дом был большой удачей для Теппера. На самом деле это была удача, о которой было почти невозможно мечтать. В конвое не было ни еды, ни воды. В течение всех 30 часов блокады люди ничего не ели, но они, по крайней мере, не страдали от жажды. В подвале дома нашли воду! Оказалось, что там есть цистерна, пополняемая из труб иродианского водовода, по которым еще текла вода.
В блокированном броневике Гурвица
Судьба авангардного броневика Гурвица показывает, что ждало бы людей конвоя, не попадись им этот дом. Лишь 200 метров отделяло подбитый броневик от дома, но прорваться к нему было невозможно. Время от времени Гурвиц высовывал голову наружу. Он видел неподалеку машины конвоя, делал им знаки и говорил своим людям, что их вот-вот спасут. Но броневики не подходили. Бронебойные пули прошивали стенки из самодельной "брони". Бойцы вели ответный огонь. Почти все уже были ранены. В броневике не знали о том, что Теппер строит круговую оборону вокруг дома. Бойцы думали, что все люди конвоя убиты или отступили. Гурвиц сказал: "Шансы спастись невелики. Когда стемнеет, попробуем просочиться из броневика". Все отлично знали, что надежды спастись почти нет.
Историю этого боя мы знаем со слов Яакова Игеса, одного из трех бойцов, оставшихся в живых. Санитар Яаков Дрор хорошо знал местность. Он предложил своим друзьям (Яаков Игес и Исраэль Керен-Цви) попытаться убежать. Их раны были относительно легкими. "Остальные не могли идти. Двое были без сознания. Гурвиц не хотел оставить своих людей, но он одобрил идею". Открыли дверь броневика, но арабы усилили огонь и бросили две зажигательные бутылки. Одна подожгла мотор, другая задела колесо. Огонь начал распространяться и подобрался к запасу взрывчатки (20 кг). Трое легкораненых решили прорываться любой ценой. Первым выпрыгнул Дрор, за ним Керен-Цви и последним Игес. Позади них взорвался броневик. Игес видел, как арабы пляшут от радости вокруг трупов его товарищей.
На троих у них был один стэн и несколько гранат. Дрор ушел один. Он пришел в Эйн-Цурим. Керен-Цви и Игес пошли другой дорогой. Они проходили через арабские деревни, где не было живой души. Все жители ушли на шоссе. Игес и Керен-Цви вышли на главное шоссе и пошли между подбитыми машинами. Так они пришли в Кфар-Эцион.
4. В осажденном доме
Весь день до темноты арабы атаковали, а Теппер организовывал оборону. Уцелевшие люди конвоя пробирались к дому. Водитель Иона Голани: "У входа - груда оружия и сумок с патронами. Внутри полутьма и масса тел. Все лежат, сбившись в кучу. Я подошел и лег вместе с ними". В доме были две комнаты и лестница на крышу. Только вечером обнаружили подвал и только назавтра - воду в подвале. У большинства не было оружия. Одну из двух комнат отвели раненым. Санитар Моше Коhен и девушки организовали перевязочный пункт. Отделение Хаганы построило позиции на крыше. Установили пулемет и вели огонь по атакующим. Водители, студенты (из состава Хаганы) и киббуцники из Гуша занимали позиции вне дома. Вечером броневики разместились цепью и создали первый пояс обороны вокруг дома.
"Ребята! (йа, джам’а!) идите резать их! Там есть красивые девки! Кто будет героем и придет первым - получит девку!" - кричали друг другу арабы. Иные кричали на иврите: "Где ваши мамы? Где Бен-Гурион? Пусть придут спасать вас! Сейчас мы начнем вас резать!" Крики продолжались часами. Ури Финкельфельд подполз к арабской позиции и бросил гранату. Крики прекратились.
Арабы разграбили брошенные машины и сожгли их. Положение осажденных было, в сущности, безнадежным. Поддерживалась связь, и в генеральном штабе в Тель-Авиве записывали радиограммы: "Из колонны просят срочно два самолета и армию (английскую). Если не придут немедленно, некого будет эвакуировать в Иерусалим. Армия - наша последняя надежда". У Хаганы не было готовых авиабомб. Наркисс, Хорев и один из летчиков нашли обрезки труб, наполнили их взрывчаткой (по 20 кг) и приспособили взрыватели. Этими импровизированными "бомбами" легкие самолеты пытались помочь осажденным. "Бомбардировки" улучшили моральное положение осажденных, но причинили лишь самые малые потери арабам.
Тут и там принимались попытки организовать какую-нибудь помощь. Замир собирался атаковать на шоссе, но его броневики были повреждены, а командир Гуша не дал ему своих броневиков. Бойцы Гуша обстреляли арабские машины на шоссе. В Тель-Авиве Рабин срочно готовил боевую группу в неопределенной надежде как-то пробиться к осажденным. Хотя конвой в Гуш проводился по требованию генерального штаба, не приготовили серьезных резервов на случай неудачи, точно так же, как никто не подумал об авиабомбах. Строились планы послать из Гуша пеший отряд. Расстояние от Гуша до осажденного дома по дороге было всего 10 км, но их предстояло пройти в оба конца по вражеской территории. Игаль Алон прилетел в Гуш на самолете. Он приказал Замиру не выходить из Гуша: "Все дороги перекрыты". Алон принял командование над всеми силами, для осажденных это не изменило ничего. Авраhам Тамир, командовавший подразделением иерусалимской Хаганы в Гуше, сказал потом: "Можно было выйти на помощь колонне, если бы командование было организованным".
В осажденном доме были командиры чинами выше Теппера, но они не приняли командования. Теппер командовал один. Ядин из Тель-Авива, Шалтиэль из Иерусалима, Замир и Алон из Гуша давали ему по радио советы и указания. Все они имели лишь косвенное отношение к реальному положению. Замир предложил "продержаться до ночи и в темноте попытаться просочиться в Гуш". Он как будто не понимал, что речь идет о более чем двух сотнях людей, частично раненых и безоружных. Алон предложил пальмахникам прорвать окружение. О безоружных "иерусалимцах" он промолчал. Все эти советы слышал не только Теппер, но и все остальные. Нетрудно догадаться, какое впечатление они производили на окруженных. В конце концов, Теппер решил, что он больше не принимает указаний и сломал рацию. За повреждение ценной аппаратуры он был в последствии отдан под суд, который, впрочем, не состоялся.
Когда еврейское командование несколько оправилось от первого шока, оно поняло, что только вмешательство англичан может спасти окруженных. К армии обращались по трем каналам: через друзей-офицеров, через официальных представителей и посредством главного раввина Ицхака Герцога. Рав Герцог обратился к осажденным: "Молитесь и сражайтесь". Больше им ничего и не оставалось делать. Они знали, что спасти их могут только англичане или вмешательство свыше.
Английская армия торопилась (потому что ей было нужно шоссе), но не слишком. Абд эль-Кадер угрожал применением силы, а англичане меньше всего хотели потерь. С другой стороны, они не хотели допустить тотальной резни окруженных - это значило бы признать, что они потеряли контроль над ситуацией. Так сложился "дипломатический треугольник" вокруг осажденного дома.
5. Переговоры и эвакуация.
Английские солдаты медленно продвигались от Бейт-Лехема. Они опасались мин и послали вперед саперный бронетранспортер. Саперы были ирландцы, которые относились к евреям лучше, чем англичане. Недалеко от дома бронетранспортер остановился, и ирландский офицер пошел в дом пешком. Бронетранспортер прикрывал его пулеметным огнем. Теппер не говорил по-английски, но среди студентов нашелся переводчик. Офицер сообщил Тепперу, что англичане, Абд эль-Кадер и представитель Красного Креста ждут его в здании полицейской станции для ведения переговоров. Советы и указания сыпались на Теппера (рация еще работала), но переговоры вел он один. Англичане были посредниками и осуществили эвакуацию.
Теппер вышел из дома с английским офицером и переводчиком. Офицер предложил передвигаться по канаве вдоль дороги, но Теппер пошел по шоссе. Англичанин за ним. В здание полиции офицер не пришел, Теппер полагает возможным, что он был ранен по дороге, или остался в бронетранспортере. Теппер и переводчик продолжали идти, окруженные сотнями арабов. Идти надо было два километра. Постепенно стрельба смолкла. Арабы были поражены смелостью евреев и не понимали смысла их действий. Так дошел Теппер до полицейской станции и начал переговоры с Абд эль-Кадером.
У него не было "сильных карт" на этих переговорах. Только "угроза" стоять до последнего, обращенная к англичанам (которым было нужно шоссе), и "личная смелость", обращенная к рыцарскому чувству чести Абд Эль-Кадера. В Иерусалиме полагали, что события будут развиваться по обычному сценарию: англичане спасут евреев и оставят им оружие, в худшем случае - конфискуют его. Но положение было иным. "Вы оставите все, что у вас есть здесь. Взамен мы возьмем вас в Иерусалим" - сказал Тепперу английский офицер. Теппер потребовал письменного обязательства. "Обещание британского офицера должно удовлетворить Вас". - "У меня есть указание передать оружие армии только в еврейском районе". - "Делайте, что Вам говорят, или мы оставляем вас здесь". Теппер понял, что англичане хотят кончить историю, как можно быстрее. Еще два раза он возвращался в осажденный дом и в Бейт-Лехем - каждый раз под дулами тысяч арабов. В итоге были согласованы все условия, не слишком почетные для проигравших. Теппер торжественно сказал Абд эль-Кадеру: "Наше оружие и наши жизни я передаю в твои руки". Арабские газеты передали его слова следующим образом: "Еврей сказал: "Возьми мое ружье и снеси мне голову". Но речь Теппера было обращена не к газетчикам, а к Абд эль-Кадеру, и произвела требуемое впечатление.
Аhарон Гилад записал в дневнике: "Все вздохнули с облегчением. Мы спасены. Люди начали выходить из дома и сдавать оружие армии". Некоторые портили пулеметы и винтовки. Хадаса Авигдори вспоминает: "На шоссе мы видели несколько англичан, они дрожали от страха и нетерпения. Вокруг все вдруг стало черно: это арабы встали из-за своих укрытий. Туча людей на огромном пространстве. Хорошо, что раньше мы не знали, сколько их здесь. Все вооружены. Частью одеты по-европейски. Все вместе вдруг бросились к дому. Мы смотрим на них, и сердце останавливается в груди. Первая мысль: англичане предали нас и выдали арабам. У часовых вокруг дома пальцы дрожат на спусковых крючках. Нажать или не нажать? Но сразу же стало понятно, что мы обязаны верить. Сквозь щель я видела, как поднимаются люди на грузовики, и как складывают оружие в кучи на дороге".
Гилад: "Снаружи стояли корреспонденты - английские, шведские и арабские. Было много фотографов. Фотограф из Бейт-Лехема принес аппарат на треноге, умолял: "Только одну фотографию". Мы встали в позу, группа бойцов обнялась, руки на плечах товарищей. Не как побежденные. Ради истории. Всё оружие отдали англичанам, а они передали его арабам. Снаружи, напротив шеренги англичан стоят наши бойцы. Их обыскивают. Мы разобрали личные пистолеты. Тамара Хафт спрятала их на теле и притворилась, что упала в обморок. Ее подняли на грузовик, не обыскав. В пути мы собрали пистолеты - единственное наше оружие на случай, если англичане предадут нас".
В сумеречном свете мы подняли край брезента и взглянули в последний раз на поле боя. На шоссе броневик Гурвица, искореженный взрывом. Вокруг тела Зерубавеля и товарищей, без голов, половые органы заткнуты в рот. Люди падали без сил от этого зрелища, теряли сознание".
Тамар Бунди: "Приехали в Иерусалим, и в лагере "Шнеллер" товарищи устроили нам встречу. Потом с Хадасой Авигдори мы поехали к ее родителям. В автобусе и на улице люди вели себя, как будто ничего не случилось. Это был самый страшный удар, страшнее всего за все эти дни".
Арабы потеряли 60 человек убитыми и около 200 ранеными. Англичане эвакуировали 260 человек, из них 49 легко раненых и 24 раненых тяжело. 15 убитых осталось на поле боя. 10 броневиков, 4 бронированные автобуса, 25 бронированных грузовиков и 150 единиц оружия досталось арабам. Они разделили трофеи между милициями Бейт-Лехема и Бейт-Джалла в соответствии с числом участников. Семь броневиков переправили в Рамлу. Трофейные броневики участвовали в боях за Хульду и Кастель (гл.19, 21)
Давид Шалтиэль пригласил Теппера на беседу. Он хотел представить его к награде, дать ему командование батальоном. "Мне не о чем говорить с этим человеком", - ответил Теппер. На заседание в штабе Шалтиэля один из командиров ПАЛЬМАХа сказал: "Теппер отказался выполнить приказ. Надо наказать его". "Оставьте его в покое", - сказал Шалтиэль - "он герой, он спас вашу честь". Цви Замир вынес Тепперу выговор за отказ следовать указаниям. "Мне не о чем говорить с тобой", - ответил ему Теппер. Спустя много лет Теппер скажет: "Всю мою жизнь я расплачивался за Нэбэ-Даниэль. Долгие годы я служил в ПАЛЬМАХе и ЦАХАЛе и всегда мои "товарищи" и товарищи моих "товарищей" по ПАЛЬМАХу старались "поставить меня на место".
Бой у Нэбэ-Даниэль выходит за рамки простой демонстрации еврейского героизма. Анализируя атмосферу тех дней и ход войны, можно с почти стопроцентной уверенностью сказать, что, гибель 260 пальмахников вселила бы отчаяние и деморализацию в сионистское руководство. Скорее всего, Государство Израиль попросту не было бы создано. Но тогда, в 1948 г. вряд ли кто-либо понимал всю глубину происходившего. Арье Теппер не получил командной должности в ПАЛЬМАХе. Даже роты не дали ему. В конце Войны за Независимость он перешел в подразделение нацменьшинств. Цви Замир продолжал командовать 6-м батальоном. Затем стал генералом и командовал Специальной службой (Мосад). Выйдя в отставку, он получал административные посты в хозяйстве Израиля.
6. Уроки и последствия
Ahарон Гилад вел дневник боя. Он передал его Хаиму Герцогу (в последствии президент Израиля) и приложил к нему несколько заключений: "Некомпетентное командование, соображения престижа и самоуверенность командиров предопределили поражение. Командиры бросили колонну и вернулись в Гуш, взяв с собой часть тяжелого оружия. Оставшиеся командиры не соответствуют должности; из-за деления на ПАЛЬМАХ, и Хагану командиры перекладывали ответственность друг на друга. Нужно создать единую армию с точно определенными званиями и со знаками различия, которые можно будет видеть, и которые обяжут командиров командовать, а не лежать в укрытиях, как остальные, в надежде, что их не опознают". Это был смертельный приговор всем "принципам" ПАЛЬМАХа, но потребовалось еще несколько месяцев - и еще много жертв! - прежде, чем Бен-Гурион пришел к тем же выводам и сумел (лишь частично!) реализовать их.
Еще до того, как закончилась эвакуация, Шалтиэль написал письмо Бен-Гуриону, Дори, Галили и Ядину. Он отстукал его на машинке сам, чтобы содержание осталось в тайне. Он обвинил их в том, что никто из них не был в Иерусалиме в критические дни конца марта и не видел реального положения. "Каждый конвой - это авантюра. Жалкие количества бойцов и оружия не смогут держать оборону и, тем более, выполнять наступательные задачи.
Поражение у Нэбэ-Даниэль стало известно в Америке и в ООН. Моше Шарет опасался отрицательной реакции и перемен в общественном мнении США. Он искал "приличного объяснения" и предложил Бен-Гуриону "пропагандистскую линию": поражения конвоев Нэбэ-Даниэль и Йехиама произошли вне территории, отведенной евреям решением ООН. Поэтому рано делать вывод о военной слабости евреев.
Однако схоластика Шарета не могла отменить фактов: Иерусалим потерял почти все свои броневики и почти весь запас оружия. "Мне нечем вооружить (новый) взвод" - телеграфировал Шалтиэль. Эпоха "фурманов" кончилась поражением. Система конвоев обанкротилась, но, тем не менее, тактическая линия Хаганы не была изменена, пока не был получен новый сокрушительный удар.
ГЛАВА 19. КОНВОЙ ХУЛЬДЫ
1. Иерусалим в блокаде
Поражение у Нэбэ-Даниэль резко ухудшило положение Иерусалима. ПАЛЬМАХ (6-й батальон) временно потерял боеспособность, бригада "Эциони" еще не была готова начать боевые действия. В мартовских боях было потеряно большое количество оружия и почти все броневики. Хагана была не в состоянии обеспечивать колонны снабжения - опасность блокады становилась все более реальной. Командир службы разведки в Иерусалиме докладывал в Тель-Авив: "В городе паника в отношении снабжения. Положение может дойти до голодных бунтов".
Было решено провести большую операцию, которая решит обе проблемы сразу. Большой конвой привезет в Иерусалим оружие и гражданское снабжение, вместе с ним в город поднимется 4-й батальон ПАЛЬМАХа и сменит 6-й батальон. В сущности здесь еще не было полного разрыва с "традициями" предыдущего этапа войны ("эпохи фурманов"). Еще не ставили задачу захватить и полностью контролировать дорогу. Пока что только увеличили объем конвоя и сил сопровождения, чтобы иметь возможность отразить крупное нападение арабов. Решение двух разных задач в рамках одной операции всегда вызывает определенные трудности, которые в нашем случае были чрезвычайно усилены недостатком транспорта. В результате операция получилась сложной и громоздкой. Передвижение сил предлагалось осуществить "перекатами", повторно используя те же грузовики. Операция потребовала беспрецедентной по тем временам концентрации сил. Конвой должен был выйти их киббуца Хульда 29 марта 1948 г. Он не дошел даже до главного шоссе. Планируемая операция обернулась страшным поражением. Главной причиной неудачи было неумелое командование.
Концентрация сил
Подразделения ПАЛЬМАХа начали стягиваться в Хульду еще в ходе боя за Нэбэ-Даниэль. Надеялись, что каким-либо образом объявится возможность прорваться к осажденным. После капитуляции в Нэбэ-Даниэль те же силы были переориентированы на новую операцию. Боевую группу должен был организовать Иосиф (Йоселе) Табенкин, на базе частей 4-го и 5-го батальонов. Собрали три неполные роты, всего около 400 человек. Это не были органичные соединения, "ветераны" были перемешаны с новичками, которые совсем недавно прибыли с Кипра, из лагерей нелегальной эмиграции (гл.15). Новички почти не были обучены владению оружием и, разумеется, не имели боевого опыта.
Ури Шалем обучал новобранцев отделения Рафаэля Эйтана (Рафуль). Ури Шалем: "Я получил записку от командира роты: "Ты едешь в Тель-Авив на три дня". Там (в Тель-Авиве) был большой балаган. Говорят, что мы едем в Иерусалим, не вполне понятно зачем. Приходят всякие люди, кто проходил обучение, кто - нет. Читают имена: ты получаешь взвод, ты получаешь отделение. Меня поставили командиром взвода. Я был только на курсах заместителей командиров отделения, взводом никогда не командовал. Мне отрядили командиров отделений и взвод солдат. Никого из них я не знаю. Ротой командует Ури Банер (Бен-Ари). Его я тоже не знаю. Раздают оружие, и опять балаган. Каждый хватает, что хочет". Балаган всегда считался "нормой" в ПАЛЬМАХе, опасным было также пренебрежение к органичности соединений и обучению бойцов.
В распоряжении операции было 27 грузовиков, четыре автобуса и семь броневиков сопровождения. Операцию предполагалось осуществить в два этапа. Прежде всего, рота Зариза займет высоты прохода Баб эль-Вад. Она не позволит арабам атаковать грузовую колонну на пути в Иерусалим и обратно. Затем выйдет конвой, в котором будут находиться пальмахники 4-го батальона и гражданские грузы. Пальмахники "слезут" в Кирьят-Анавим, а "гражданский конвой" продолжит путь в Иерусалим. В пути конвой будет сопровождать рота Стоцкого. На третьем этапе операции грузовики вернутся в Хульду (и оттуда в Тель-Авив), сопровождать их снова будет Стоцкий. Когда они пройдут Баб эль-Вад, рота Зариза в пешем строю придет в Нэвэ-Элан. Этот сложный план был осуществлен лишь в первой его части. Как оказалось, план не предусматривал возможности осложнения ситуации, командование было распределено неправильно, и командиры не имели достаточного опыта. До сих пор, самое бульшее, осуществлялась координация действий двух батальонов. Впервые силы двух батальонов передвигались совместно. Как мы уже знаем, координацию осуществлял Ицхак Рабин. Тем более многозначительно, что когда речь зашла о боевых действиях, командование возложили не на него, а на Шауля Яфе (командир 5-го батальона). Рабина предпочли оставить в тылу.
Колонна выходит из Хульды
По плану конвой должен был выйти 29 марта, но он задержался, ожидая дополнительных грузовиков и бойцов. Только 30 числа все машины собрались в Хульде. В ночь на 31 марта Зариз на 17 машинах выехал в Баб эль-Вад. Взвод Авраhама Лева охранял колонну. Ехали открыто, с горящими фарами. При выезде одна из машин перевернулась, девять человек были ранены и вернулись в Хульду. Машину оставили на дороге без охраны, ночью арабы сожгли ее. По пути по машинам стреляли, один боец был ранен. Рота (250) человек заняла позиции на холмах, и машины вернулись в Хульду. Амос Хорев немедленно запросил "добро" на выход конвоя, но Ядин и Алон задержали колонну, чтобы успеть получить подкрепление. Хорев настаивал, что ехать при свете дня слишком опасно.
Только в 10:30 утра 31 марта конвой двинулся в путь. Трехкилометровая дорога связывала киббуц с главным шоссе. В "досье" генерального штаба значилось, что дорогу заасфальтировали, воспоминания Банера создают впечатление, что асфальта не было. В любом случае несомненно, что сильные дожди, прошедшие в ночь на 31 марта серьезно повредили дорогу. Она была полна грязи, намытой потоками воды с окрестных холмов. Именно на этой грязи перевернулся ночью грузовик Зариза, но этому не придали тогда значения. Первым вышел авангард: три броневика под командованием Авраhама Лева (рота Стоцкого). Они успели дойти до перекрестка и там остановились, по причине, которая будет объяснена ниже.
За ними вышло "командное звено" из трех броневиков. Там находился командира конвоя Шауль Яфе, а также, в качестве "попутчика", Йосеф Табенкин, командир 4-го батальона. За ними начала движение основная колонна, в которой были "перемешаны" грузовики, автобусы с солдатами роты Банера (4-й батальон) и броневики сопровождения Стоцкого. Солдаты Стоцкого сидели также на грузовиках. Большая 10-тонная машина с грузом сахара проломила асфальт (если он был) и увязла. Другая машина, пыталась помочь ей, но тоже увязла в грязи. Грузовики хотели обогнуть несчастную пару, но и сами застряли на узкой дороге. Разумеется, все это случилось в самом неудачном месте: на спуске в балку, перед мостом.
Колонна застряла. Солдаты Стоцкого начали вытаскивать машины руками, послали за трактором в киббуц. Командир колонны Шауль Яфе остановил движение и пошел руководить "спасением" машин. Авангард Лева остался стоять на перекрестке. По шоссе ехал арабский автобус. Солдаты Лева остановили его и расстреляли в упор. Водитель был убит, пассажиры разбежались. Когда беглецы достигли (арабской) деревни Хульда, арабы начали созывать "ополчение". По английским отчетам на первом этапе колонну атаковало около 300 арабов.
Киббуц Хульда и арабская деревня с тем же именем были соседями и между ними был заключен "локальный мирный договор", поэтому до сих пор в этом районе не было нападений на еврейский транспорт. Расстрел ни в чем не повинного автобуса раскалил атмосферу. С точки зрения арабов он требовал кровной мести.
2. Начало боя
Мы оставили конвой Хульды в следующем состоянии: авангард Лева находится на выходе на главное шоссе, он ждет остальных. В полукилометре от них стоят три броневика командного звена. Далее растянулась колонна грузовиков; ее "хвост" еще не вышел из Хульды. Люди Стоцкого толкают застрявшие грузовики. Люди Банера сидят в автобусах. С северо-востока, из деревни Хульда начинается арабская атака.
"Идеальный конвой" действовал, как конвой Шахбица (гл. 17): главным его оружием была скорость и внезапность. Конвой должен был успеть приехать, разгрузиться и вернуться, прежде чем арабы организуют ополчение и завалят дорогу камнями. Если конвой все же встречал завал, то в ход шел своеобразный "плуг" (железный треугольник), укрепленный на одном из броневиков. Через бойницы высовывали шесты с зарядами взрывчатки и подрывали завалы, слишком тяжелые для "плуга". Только в самих крайних случаях бойцы выходили из броневиков.
Грузовики конвоя ехали с интервалами в 100 м, (6 секунд при скорости 60 км/час). Конвой в 40 единиц растягивался в движении на 4 км. Силы сопровождения были разбросаны по конвою и не было возможности сконцентрировать их в критической точке боя. Грузовики вытянутого в линию конвоя проходили один за другим сквозь шквал огня арабской засады. Поэтому остановившийся (по какой бы то ни было причине) грузовик, считался "потерянным", его бросали и ехали дальше.
Таков был урок пяти месяцев "войны" на дорогах 1947-1948 гг. Когда неопытные командиры задерживали выход конвоя или "разворачивали" его в пути - это кончалось несчастием. Кто были эти неопытные командиры? Как ни странно - командиры рот и батальонов. Все эти месяцы конвоями командовали командиры отделений и взводов. Командиры рот (тем более - батальонов) были тогда на положении "командующих армиями". Они не участвовали в боях. Многие из них ни разу не находились под огнем противника. В "обычных армиях" трудно представить себе положение, когда командир роты имеет меньший боевой опыт, чем командир взвода. ПАЛЬМАХ, в этом отношении, отличался от обычных армий, в ПАЛЬМАХе весны 1948 г. это было нормой. В середине марта был отдан приказ: "Командование конвоем - в соответствии с величиной конвоя". Формально приказ выглядел логичным. На практике он отдал командование в руки "генералов, не нюхавших пороху". К несчастью, в это же время, арабы усовершенствовали технику нападения на конвои. Сочетание этих факторов привело к серии "несчастий" мартовских конвоев.
Вернемся на дорогу из киббуца Хульда. Все главные принципы конвоя уже были нарушены. Одна застрявшая машина "заклинила" весь конвой. Силы сопровождения были разбросаны и лишены командования. "Высшие командиры" (Яфе и Табенкин) не имели боевого опыта.
По плану бойцы Банера (4-й батальон) считались "пассажирами" конвоя. Яфе отдал им следующий приказ: "Если начнется стрельба, вы остаетесь в машинах. Стоцкий решит все проблемы". Этот приказ был приемлемым, если бы конвой двигался. Но сейчас машины застряли, и начиналась арабская атака на неподвижную цель. Обстановка изменилась, но никто не менял приказов.
Ури Шалем (командир отделения роты Банера): "Связной Банера перебегал от машины к машине с приказом: не выходить из машин. Колонна застряла. Я вышел из броневика и спросил у Банера: "Что мы делаем?" Он велел мне вернуться в броневик согласно указаниям. Я не такой уж большой военный гений, но приказ показался мне очень странным. Я вернулся на свое место, как и многие другие. Тем временем бой разгорался. Появился кто-то из командиров и позвал меня с двумя бойцами, троих бойцов он послал в другое место. Мы толкали машины. Под огнем. Балаган был жуткий. Командиры не понимали обстановку. Мы все толкаем машины, а вокруг нарастает бой. Уже есть раненые. Я созвал сколько-то бойцов, мы заняли позицию к северу от дороги и вступили в перестрелку".
Ами Ливне, командир отделения роты Банера: "Когда дело стало не очень приятным, я вышел из броневика. Кругом выстрелы, нет настоящего укрытия. Шауль Яфе расхаживает между машинами. Он говорит мне: "Возьми несколько парней. Оседлай западную горку. Кажется дорога перекрыта; еще не решили что делать". С пятью бойцами Ливне занял холмик к юго-западу от дороги и отразил наступление арабов. Потом он был ранен в шею и эвакуирован.
Дневник Хадасы Авигдори: "Соединения разбросаны по машинам; люди оторваны от своих командиров и от товарищей. Во время боя они не знали, что делать. Каждый из командиров хотел чем-нибудь помочь и поучаствовать в командовании боем. Отсюда масса противоречивых приказов. Каждый командир имел на руках пулемет или, по крайней мере, 2-дюймовый миномет. Все они бегали взад-вперед вдоль колонны и выкрикивали противоречивые приказы водителям и бойцам.
К атакующим присоединились дополнительные силы с запада из Рамлы и с востока, из Рамаллы. У арабов были и броневики. Один броневик зеленого цвета принадлежал добровольцам из Ирака, остальные были трофеями, захваченными у евреев в конвое Нэбэ-Даниэль. На бортах трофейных броневиков еще были надписи на иврите, и бойцы не всегда успевали сразу сообразить, кому они принадлежат.
Авраhам Лев встретил арабские броневики на перекрестке. Бронебойные пули повредили два арабских броневика; арабы отступили. Лев связался по радио с Яфе и запросил инструкций. Яфе не дал указаний. Позднее Авраhам Лев скажет, что он мог бы пойти в контратаку и прогнать всех арабов, но Табенкин запретил ему атаковать. Обратим внимание, что Лев получил указание от Табенкина, а не от Яфе. Яфе сосредоточился на эвакуации застрявших машин, а командованием боем передал Табенкину. Картина боя была приблизительно следующая.
От киббуца до балки растянулись грузовики. Трактор киббуца и бойцы вытаскивали грузовики из грязи, и они возвращались по одному назад, в Хульду. Из киббуца вышла группа под командованием Амоса Хорева; они установили на холме два 3-дюймовых миномета. Всего было выпущено около 30 мин. Один из минометов вышел из строя на третьем выстреле. Другой не имел прицельного устройства, и стрельбу вели на глазок.
С севера грузовики были прикрыты рощей, с юга колонну с дальних дистанций обстреливали арабские снайперы и пулеметы. Этот огонь не мог быть слишком эффективным, но психологическое действие на необстрелянных людей, отступающих по вязкой грязи, было велико. Основной натиск арабов шел из деревни Хульда. Его сдерживали люди Банера, оседлавшие холмик между дорогой и деревней.
Далее в направлении главного шоссе стояли три броневика командного звена и на самом перекрестке находились броневики и люди Авраhама Лева. У перекрестка находился небольшой холм, занятый отделением Хаима Голдиса (рота Стоцкого). В течение нескольких часов оно сдерживало огнем арабов, пришедших из Рамле и соседних деревень.
Вальтер Яакоби (рядовой роты Банера): "В полдень мы слезли с грузовиков и начали вытаскивать застрявшие машины. Потом по нам открыли достаточно эффективный огонь из арабской Хульды. Ури (Банер) приказал идти в направление деревни и занять позиции. Он не знал нас. Он сказал: "Ты, ты и ты - бегите туда". По дороге один получил царапину от пули. Все разволновались: есть раненый! Ури бежал впереди всех. Я был слаб; после 20 метров выдохся и остался позади. Нашел ложбинку и залег. Потом пополз в направлении деревни, но при таком темпе у меня не было шансов добраться. Немного полз и помногу лежал".
Цви Раам обучал в Хульде отделение новобранцев ПАЛЬМАХа. Он в одиночку вышел к конвою и по дороге встретил Яфе. "Шауль просил меня занять холм к югу от дороги, чтобы арабы не могли перехватить путь к отступлению. Я вернулся в Хульду, взял моих людей и вернулся с ними на дорогу. Они еще ни разу не были в бою. Один из них схлопотал пулю и начал страшно кричать. Я сказал ему, что пристрелю, если он не прекратит. Послал двоих отвести его в Хульду, а с остальными я оседлал холм. Но в моем секторе не было боя. По нам не стреляли. Издалека мы видели бегущих арабов и слышали выстрелы". К вечеру Цви вернулся в Хульду. По дороге они подобрали своего раненого, он лежал мертвый. Оба сопровождающих бросили его и удрали.
Фельдшер Авраhам Клар находился во главе колонны рядом с КП Табенкина. "Большинство бойцов сидели в машинах и часами ничего не делали. Если кто-нибудь проявлял инициативу, он делал все по собственному разумению. Выхватывали из машин еще отделение и еще отделение, и так организовывались боевые группы, которые не знали, что делают соседи. Я тоже не получал приказов. Бегал от одного раненого к другому. Когда подбиралась группа, я находил сопровождающих и посылал всех вместе в Хульду".
Впоследствии Табенкин сказал, что он решил оставить машины и вывести людей, и что Яфе согласился с его мнением. Эти слова не вполне увязываются с тем, что мы знаем о ходе боя. Мы уже видели, что в течение многих часов вытаскивали и заводили машины, и почти все они вернулись в Хульду. Можно предположить, что пассивная и необстрелянная масса сама собой неорганизованно отступала в Хульду. Кардинальным было решение отвести части, участвующие в бою.
3. Отступление
Отступление под огнем считается одним из самих сложных и опасных маневров. Оно требует высокой степени координации огня и движения, иногда приходится приносить в жертву заслоны и арьергарды. Часто для отступления выбирают ночное время, чтобы уменьшить эффективность огня противника. Конвой Хульды отступал при свете дня. Ни командиры, ни бойцы конвоя Хульды не были готовы к такому маневру.
При отступлении под огнем почти неизбежна деморализация частей. Очень важно принять их в тылу и в кратчайший срок вернуть им боевой дух. Естественной тыловой базой операции был киббуц Хульда, но там не осталось ни одного командира высокого ранга, все они "вертелись" на поле боя, выполняя функции командиров отделений или даже рядовых солдат. Боем в целом не руководил никто. "Линия" Иерусалим/Тель-Авив имела особое командование. Единственной операцией на линии в этот день был конвой Хульды. Было бы естественно предположить, что командир линии (Ицхак Рабин) или кто-нибудь из его представителей будет находиться на "театре военных действий" на всякий непредвиденный случай. Так это принято в нормальных армиях. Но не таков был обычай ПАЛЬМАХа в 1948 г. Высшие командиры сидели в Тель-Авиве и не горели желанием участвовать в боях. Как правило, командованию не приходилось вмешиваться в действия конвоев. Но здесь, в Хульде, такая необходимость возникла, а командиры были в тылу.
Местный командир Хульды записал в дневнике: "Я заходил в барак ПАЛЬМАХа и слушал доклады с поля боя; они вроде были оптимистичны. Появились первые раненые. Один пальмахник взял машину и поехал подбирать раненых. Эта была его частная инициатива. В четыре часа вернулись бойцы. Они ни с кем не говорили и шли прямо в барак. Общая атмосфера тяжелая. Судьба колонны неизвестна. С темнотой появились водители. Они попрятались в лесу. Они кричали: "Нас бросили!". Невозможно было их успокоить. Пальмахники говорят, что Табенкин не знает, что делать с собой и с бойцами. Оружие свалено около барака. Парни наполовину спят. Командир говорит мне: "Ты видишь, в каком мы состоянии; не требуй от нас ничего". Цви Бутник: "Люди были в состоянии шока. Был жуткий балаган. Были раненые, никто не пошел подбирать их".
Рассказывает Симон Резнер: "Отступали при свете дня. Сплошной балаган и самоубийство. Не выносили раненых. Менахем (фамилия неизвестна) служил раньше в морской пехоте, он перебегал с места на место и прикрывал отступление". Йеhошуа Шахар: "Те, кто остался в живых, обязаны своей жизнью Менахему. Бойцы моего отделения возвращались в Хульду, как цыплята без мамы. Они были в шоке и облеплены грязью. Оружие было забито грязью. Мы клали винтовки в чаны с кипятком, женщины и дети киббуца чистили их. С моими людьми я вернулся на дорогу и помогал выносить раненых".
Тем временем начали отходить и части, которые вели бой. Герберт Бергер: "Я не знал иврита, не знал моих командиров. Командиры не сказали нам, куда мы едем, они не говорили нам ничего. В Хульде мы пересели из автобусов в броневики. Арабы атаковали нас. Первый броневик застрял. Все пешком ушли в Хульду. Остались только я и Яаков Атиас. Мы тоже пошли в Хульду. В роще мы встретили людей и видели Табенкина". Атиас рассказывает, что в Хульде его "поймал" Рафаэль Эйтан и усадил на позицию; дал приказ держаться и не позволить арабам подойти к киббуцу.
Штабной броневик заглох, аккумулятор "выдохся", и стартер не мог завести мотор. Яфе поехал на тракторе к броневикам командного звена. Он взял броневик на буксир и пытался вытащить его. Там он был ранен в ногу, и Авраhам Лев решил лично вывести его из боя. Лев передал командование своему заместителю и пошел с Яфе в киббуц. В это время взвод Голдиса оставил свой холм и начал отход. Лев передал раненого Голдису и вернулся к своим броневикам. Яфе приказал Голдису попробовать завести командный броневик, Голдис со своими людьми начал толкать броневик руками.
Видимо, в это время Лев оставил перекресток и вернулся в Хульду вместе со своими броневиками. Ниже мы увидим, что кое-кто остался на перекрестке.
Командное звено - три заглохших броневика - осталось без прикрытия. Голдис с солдатами толкали командный броневик, в двух других броневиках сидели люди и, видимо, мало что знали о происходящем вокруг. Тем временем на перекресток вернулись арабы на трофейных броневиках. На этот раз Лев с его противотанковыми ружьями не встретил их огнем. Арабские броневики повернули на дорогу к киббуцу и подошли к увязшим машинам командного звена. Толкать их стало невозможно. Голдис с остатками взвода укрылся в командном броневике. Все это происходило в 200 метрах от командного пункта Табенкина, который ничего об этом не знал.
Шошана Бекер, в письме своему брату спустя три дня: "Я лежала в 30 метрах от арабских броневиков. У меня была только одна мысль: если мне не удастся вырваться из их рук, я в последнюю минуту должна покончить собой. Все же никогда я занималась спортом, и благодаря этому сумела отступить, перебегая и залегая. Пули свистели вокруг. Мне все было безразлично, и не было воли к жизни. Но раз все отступали, то в силу инерции я шла с потоком".
Мало кто спасся из экипажей отрезанных броневиков. Из командного броневика остались в живых только Яфе и Табенкин: оба оставили его в начале боя. Из другого спаслись двое. Из третьего - никто. В госпитале эти двое рассказали Ами Ливне, что арабы проникли в третий броневик и вырезали там всех. Они из своего броневика забросали арабов гранатами, все, кто мог, выскочили и пустились бежать. Арабы стреляли им вслед. Только они остались в живых.
Йосеф Табенкин стоял на дороге в 200 метрах от отрезанных броневиков и, ничего не зная о происходящем, руководил эвакуацией машин. Табенкин: "Вдруг появился Яфе, хромая на одну ногу. Он сказал: "Ужасно! Мы с Голдисом и его ребятами пытались завести броневик. Два броневика подошли со стороны Рамле. Я вырвался, а остальные окружены. Почти все ранены. Некоторые тяжело". Я стоял перед дилеммой. Кругом огонь. Мы не организованы. У арабов есть преимущество. Связные Банера говорят, что он с трудом удерживает позиции. А в 200 метрах товарищи окружены и нуждаются в помощи. Я понял, что ничего не могу сделать. Я принял тяжелое решение. Не буду пытаться спасти их. Послал связных к Банеру и Стоцкому с приказом отступать. Я взял Яфе и начал двигаться по дороге к холму, где сидел Амос Хорев. Нес Яфе на плечах, потом его тащил Клар. Потом мы оба тащили вместе. Кругом свистели пули. Не раз мы падали на дорогу вместе с раненым. Шауль сказал: "Йоселе, оставь меня, оставь раненых и беги". Я ответил ему: "Я прошу тебя - не мешай".
Авраhам Клар слышал по радио просьбы Голдиса о помощи. "Нам сказали не ходить туда. "Туда нельзя дойти. Там стреляют. Незачем идти туда".
Ури Банер со своими людьми спустился на дорогу. Им удалось завести брошенный броневик, и по пути они подобрали Табенкина, Яфе и Клара. Они приехали в Хульду под вечер. Один солдат сказал, что он потерял на дороге свое ружье. Табенкин вернулся на броневике и разыскал пропажу. Потом Табенкин поднялся на холм к Хореву.
Арабские броневики окружили Голдиса. Голдис был тяжело ранен, и Йорам Тарбес принял на себя командование. У них была радиосвязь. Несколько раз Тарбес просил о помощи, но не получил ее. Биньямин Лифшиц (из отряда Лева) отступал пешком от перекрестка. Он подошел к окруженным. "Там все были ранены за исключением Йорама. Были легкораненые. Я удивился, почему они не пытаются уйти? Я спросил Йорама: "Ты ведь не ранен, почему ты с ними?" Он спросил: "Ты ранен? - Нет". Он сказал: "Проваливай!" Я не собирался продолжать расспросы, ушел и присоединился к людям Стоцкого". Видимо, Йорам не хотел бросить раненых товарищей, так же поступил Зерубавель Гурвиц в Нэбэ-Даниэль. Амос Хорев получил последнюю передачу от Йорама: "Шалом вам, товарищи! Арабы окружили броневик. Я ранен. Взрываю себя и броневик. Отбой!"
Йешаяhу Шахар: "Эфраим вернулся в Хульду, весь покрытый грязью. Он бегал по киббуцу и кричал: " Надо идти помогать! Они сидят в броневике, надо помочь им!" Я поймал его и сказал: "Не вопи". Повел его к связисткам. Спрашиваю: "Что с броневиком?" Связистка отвечает: "Я не знаю". Я говорю Эфраиму: "Слышал? Без паники!" Он не успокоился. Я запер его в комнате. Он кричал там, пока у него были силы. Я вернулся к связисткам. Они были в шоке".
В броневике был запас взрывчатки. Видимо, Йорам поджег запал. Броневик взорвался, но не все погибли сразу. Табенкин: "Мы видели их в бинокль. Мы не вышли спасать их. Я ношу в себе память, что мы оставили раненых на поле боя. Это не чувство вины, это личное. Ты знаешь, что оставил раненых, и на это нет ответа, как нет ответа на смерть". Трое раненых остались лежать на дороге. Арабы добили их. Рафаэль Эйтан пишет, что один из водителей прятался неподалеку. Он видел, как арабы резали трупы, потом облили их бензином и подожгли.
Радио Дамаска привело другую версию: "Местные арабы побоялись приблизиться к броневику. Три иракских офицера подожгли его".
4. После боя
После полудня в Хульду пришли два английских броневика. Офицер доложил начальству, что два броневика, грузовик и трактор горят. Потом он отправился на место боя. Амос Хорев и Гавриэль Раппопорт поехали за ним на тендере. Хорев: "Броневик еще горел. Арабы стояли в 20 метрах от нас. Английский командир обратился ко мне: "Неужели вы не понимаете, что игра проиграна? Почему вы не просите, чтобы Англия спасла вас?" Я ответил: "Мы еще посмотрим, проиграна ли игра". Арабы открыли огонь, броневики и тендер вернулись в Хульду.
В бою у Хульды пало 22 бойца. Около половины из них покончили с собой в командном броневике. Еще 16 было ранено. С арабской стороны погибло восемь, из них шесть командиров: сирийцы, иракцы и друз. Над братской могилой в киббуце Хульда погибших Ури Банер поклялся отомстить за смерть товарищей.
Атара Дор-Синай: "Мы не могли уснуть. Всю ночь ходили из угла в угол. Слышали крики убиваемых товарищей и вопли арабских убийц. Вот что мы слышали. И сегодня (1985) мне трудно думать об этом. Никто не пришел к нам, не говорил, не спрашивал".
Спустя два дня на рассвете еще один боец вернулся в киббуц. Он попал в плен, арабы привязали его к дереву и, видимо, позабыли там. Он сумел освободиться от веревок и пришел в Хульду. Командирам было неприятно его присутствие и его рассказы. Его переправили дальше, в конце концов, он попал в госпиталь. Ему было около 20 лет, три месяца тому назад он приехал с Кипра. Возможно, он был родом из Польши. Это все, что известно о нем.
Рота в горах
250 человек под командованием Зариза сидели в горах Баб Эль-Вад и ждали прихода конвоя. Элияhу Шахар рассказывает, что грузовики с вооруженными арабами проезжали в сторону Рамле. "По радио мы докладывали обстановку и просили указаний. Ответ был: "Сидеть тихо. Не открываться". Это мешает мне до сегодняшнего дня. Мы могли бы остановить их".
В конце концов, бойцы все же начали стрелять. Наркисс был прикомандирован к роте Зариза, он сообщил Рабину, что арабы готовятся к атаке. Рабин приказал ждать, возможно, он еще не понял, что конвой застрял безнадежно. Арабы начали обстрел из пулеметов и минометов. Наркисс просил разрешения отступить в Нэвэ-Элан. Прилетел самолет и сбросил депешу: "Конвой не придет. Оставайтесь до ночи". Наркисс и Зариз не стали дожидаться темноты.
Ашер Малали прикрывал отход из станкового пулемета Браунинг. Взвод Агмона сдерживал атакующих в рукопашном бою. Один из его бойцов был ранен; фельдшер был в панике и не перевязал его, раненый умер. Шахар: "Арабы прыгали меж деревьев, как олени. Был балаган". Меир Авраhам: "Это был сумасшедший бег. Мы старались спасти как можно больше людей". Ицхак Танхума: "Люди отказывались идти. Просили, чтобы их оставили в покое, чтобы их пристрелили. Я силой гнал их вперед". Зариз с несколькими командирами поднялся на холм и огнем разогнал арабов. Всего было убито четыре араба, Зариз потерял только одного бойца.
Наркисс послал Рабину отчет. Он писал, что действия роты Зариза были неэффективны, потому что рота не достаточно тренировалась. "Подготовка командиров достаточна, но рядовые демонстрируют признаки страха и уклоняются от переноски раненых и других заданий".
5. Лживые отчеты и официальная история
О результатах и ходе операции следовало доложить командованию. Яфе находился в госпитале, Табенкин и Хорев поехали Тель-Авив. Там они представили доклад Рабину (командующий линией Тель-Авив/Иерусалим) и Исраэлю Галили (глава Центрального командования). Оба приняли доклад на веру. Все четверо были товарищами по партии (МАПАМ). Они были заинтересованы в поддержании авторитета партии и командиров ПАЛЬМАХа. Лживый доклад лег в основу официальной историографии. Приведем для примера версию полуофициальной "Истории Войны за Независимость" (изд. "Маарахот", 1975). В ней не упоминается броневик Голдиса и вся история остановки конвоя. Зато там присутствует мифический завал на дороге и не менее мифическая засада.
"Неподалеку от выхода на шоссе конвой наткнулся на засаду и завал. Было решено вернуться в Хульду, но при развороте часть тяжело нагруженных машин увязла. Таким образом, враг получил достаточное время для обстрела колонны, и 17 человек было убито". Отчеты от 1948 г. добавляют фантастические рассказы об арабском автобусе. "Автобус полный вооруженных арабов получил попадания и перевернулся. Только шестеро арабов спаслось из всего автобуса".
Ясно, что при таком изложении событий командиры были ни в чем не виноваты. Это спасло их карьеру, но не изменило базисного факта. Бой у Хульды был тяжелым поражением для ишува. Атакующие арабы были по большей части вооруженным сбродом, феллахами окрестных деревень. Лишь несколько офицеров (в основном иракских) пытались навести какую-то видимость порядка. ПАЛЬМАХ имел под рукой около 150 бойцов только в самом конвое, не считая тех, кто был в Хульде, он имел преимущество в броневиках и в минометах, он был организован в регулярные военные формации, и на месте находились командиры, имевшие боевой опыт. Но все эти преимущества остались на бумаге, ПАЛЬМАХ не сумел реализовать их в ходе боя. Операция провалилась, потери составили почти четверть часть состава.
Неудачи Хаганы в войне за дороги имели не только военный аспект. Уже мартовские поражения на иерусалимском шоссе привели к крайне опасному изменению позиции США в отношении "палестинского вопроса". Политическая компания ишува стояла перед катастрофой (гл.1).
Поэтому поражение под Хульдой побудило Бен-Гуриона отказаться от традиционной оборонительной тактики и перейти в наступление. Так родилась идея операции "Нахшон" (гл.20-21). Может показаться, что ложные отчеты сыграли в целом положительную роль, заставив ишув взять инициативу в свои руки. В действительности это неверно. Ложь осталась ложью, поражение осталось поражением. Доклады создали неверное представлении о концентрации арабских усилий в районе Хульды; в соответствии с этим строилось распределение сил операции Нахшон, и она лишь чудом избегла катастрофы.
Табенкин и Хорев, стряпая свое донесение, не думали ни о дипломатии, ни о стратегической инициативе. Их интересовало спасти свою репутацию в глазах начальства. В ночь на 1 апреля Табенкин спал в Тель-Авиве, в штабе 4-го батальона. Его разбудили и сообщили ему новое назначение: с завтрашнего дня он командует сектором в операции Нахшон. Вряд ли Бен-Гурион согласился бы на это назначение, если бы ему была известна правда о бое у Хульды.
Ответственность командиров
Прежде всего, следует иметь ввиду, что значительная часть участников боя не прошла боевого крещения. Неопытный командир часто перестает исполнять командирские функции и начинает действовать как простой солдат (в лучшем случае). Этот тип поведения четко прослеживается у командиров высшего ранга в бою у Хульды, из-за него были дезорганизованы боевые формации, из-за него бой был лишен руководства. Приятным исключением был Арье Банер.
Можно, разумеется, выдвинуть логичный аргумент: командиры действовали, как минометчики или водители трактора в силу обстоятельств, поскольку не было других, кто умел бы это делать. Это в общем верно, но это же является самым большим обвинением для них как для командиров: "кадры" нужно было готовить заранее. Бой у Хульды не был первым случаем, когда еврейский конвой был разгромлен в пути, но уроки прошлого не были учтены, более того, правда о причинах неудач замалчивалась. Отчеты не отражали действительности, в точности, как и отчет о бое Хульды. Их целью было скрыть неудачи командиров. Результатом были новые ненужные жертвы и новые поражения.
Арье Теппер выдвигает другое обвинение. Он давно уже "махнул рукой" на "высших командиров ПАЛЬМАХа". По его мнению, ошибка начинается с рокового приказа Ядина поручить командование конвоев неопытным в военном отношении командирам рот и батальонов. Это решение было чисто формальным, оно не считалось с действительностью. Следовало, по меньшей мере, обязать этих командиров накопить реальный опыт под началом низовых командиров. Тогда конвой Хульда смог бы избежать главных ошибок. Еще правильнее было бы повысить низовых командиров в ранге, но Теппер признает, что в обстановке тех лет (как, впрочем, и сегодня) подобное решение не было возможным по политическим и партийным соображениям.
Теппер считает, что следовало с самого начала бросить застрявший грузовик с сахаром и продолжать путь. Никакая арабская сила (в 1948 г.) не могла бы остановить конвой с 150 бойцами ПАЛЬМАХа, если только этот конвой выдерживал основные "правила игры", сформулированные в ходе пяти месяцев боев: движение и огонь. Ни Яфе, ни Табенкин не знали этого правила. Они не участвовали в конвоях, а штабы не производил тактических обобщений на основе накопленного опыта.
Пресловутый приказ Ядина оскорбил низовых командиров, их вина, по мнению Теппера, состоит в том, что они "ушли в сторону", подчинились приказу Ядина. Теппер считает, что Авраhам Лев и Хаим Голдис должны были взять командование в свои руки и вести конвой вперед, не считаясь с мнением "начальства". Теппер признает, что предлагаемое им решение граничит с бунтом. Он сам, по крайней мере, дважды взял на себя командование "при живом командире", и структура не простила ему нарушения субординации (он, правда, может утешаться тем, что выиграл бой). Теппер признает, что его поведение было исключением из правила и даже нарушением правил. Он свидетельствует о себе (1994 г.): "Я был неформальным командиром. Я всегда был неформален. Я был единственным неформальным элементом на весь ПАЛЬМАХ, если бы я был в тот день в Хульде, я бы повел конвой вперед. Так должны были поступить Лев и Голдис".
ГЛАВА 20. “НОРА”. ОРУЖИЕ ДЛЯ ОПЕРАЦИИ "НАХШОН"
1. Операция “Нахшон”
Поражения конвоев в конце марта показали, что арабы побеждают в борьбе за коммуникации. Обе стороны усвоили этот урок. Как мы увидим ниже, Абд эль-Кадер эль-Хусейни планировал перекрыть иерусалимское шоссе в районе Кастеля (подробнее см. ниже гл. 21). Такого развития событий опасалось еврейское командование, но там полагали, что основное усилие арабов будет направлено на западный сектор шоссе - от Хульды до Латруна. Причиной этой ошибки, несомненно, были лживые отчеты о бое у Хульды. Пытаясь объяснить поражение, они создавали впечатление концентрации арабских сил в лагере Црар (Сорек) и в деревнях Хульда и Дир-Мухсейн. Надо заметить, что над еврейским военным мышлением довлело странное предположение, что арабы не способны разработать нечто новое или, скажем, заранее спланировать операцию. Предполагалось, что они всегда будут повторять прежний успех, действовать там, где однажды им улыбнулось военное счастье, не будут совершенствовать тактику и пр.
Вечером 31 марта на квартире у Бен-Гуриона состоялось совещание по вопросу о снабжении Иерусалима. Бен-Гурион с самого начала поставил стратегическую цель: “Сейчас у нас есть одна срочная задача - война за иерусалимское шоссе”. Ядин ответил, что для проведения ближайшего конвоя собирается “кулак” в 400-500 человек. Бен-Гурион увидел, что генеральный штаб не понимает серьезности положения. Впервые он вмешался в ведение войны. По его прямому требованию в бой была брошена сводная бригада (3 батальона) общей численностью 1440 человек. Предполагалось, что командовать операцией будет Игаль Алон, но он “застрял” на аэродроме в Гуш-Эцион, и командование было возложена на Шимона Авидана (командир бригады “Гивати”). Рабин, который до этого командовал “иерусалимской линией”, получил роль представителя ПАЛЬМАХа при штабе Авидана. Оперативной ответственности это назначение не имело. Операция получила наименование “Нахшон”, она должна была начаться 3 апреля.
Боям операции “Нахшон” будет посвящена гл.21, здесь мы коснемся проблемы ее материального обеспечения. “Нахшон” был первой наступательной операцией Хаганы. Новыми были как цели операции (борьба за территорию) так и ее масштабы (до этого не производилось даже операций силами батальона). Серьезнейшая проблема была выявлена еще в период планирования операции: выяснилось, что Хагана не имеет резервных частей. Известно это, разумеется, было и раньше, но важность резерва была оценена только сейчас. Прежде всего, не было людских (обученных) резервов. Проблему “решили” использованием необученных новобранцев, боевая ценность которых была пока что ничтожна. Сплошь и рядом весь бой вели расчеты командиров, тогда как рядовые оставались позади, не участвуя в атаке или перестрелке. Но, может быть, еще более тяжелым было положение с оружием. Фактически оружия не было. Его удалось достать буквально в последний момент, почти что чудом. Этому “чуду” посвящена настоящая глава.
Ошибки и промахи в этой области были не меньше, чем во всех прочих. Ишув имел два источника снабжения оружием. Прежде всего, существовали оружейные заводы Славина (см. гл.31). Они производили автоматы (стэны). Имея небольшую дистанцию эффективного огня, автоматы не отвечали тактическим требованиям. Арабы Палестины предпочитали вести бой на дальних дистанциях огнем из винтовок и пулеметов. Это оружие машины Славина не могли производить. Некоторое количество винтовок и пулеметов удавалось купить у арабов или у английских солдат. Если предоставлялась возможность, оружие просто воровали со складов английской армии, нередко с помощью продажных солдат и офицеров.
В предвидении вторжения регулярных арабских армий Хагана нашла третий источник снабжения - Чехословакию. Чехословакия нуждалась в долларах и имела заводы, которые во время Второй мировой войны производили оружие для вермахта. Такова была материальная основа "сделки". Но в 1948 г. Чехословакия уже вошла в орбиту советского влияния. Кроме "бизнеса" существовала "политика". Видимо, советская разведка ввела Сталина в заблуждение. Ее эксперты неверно оценили влияние левых партий ишува. Они видели партии с их прорусскими, просоциалистическими и просталинскими симпатиями, они знали о "пролетарском" характере ПАЛЬМАХа. По-видимому, в Кремле решили, что самостоятельный Израиль добровольно станет Народной Демократией. Сталин дал "добро". Чешское оружие позволило ишуву выиграть Войну за Независимость.
Не следует думать, что поставки из Чехословакии решили проблему оружия для Израиля. Ими был обеспечен только самый необходимый минимум, и нехватка личного оружия оставалось слабым местом ЦАХАЛа вплоть до Синайской компании 1956 г. Но в любом случае “чешская сделка” не могла помочь “Нахшону”. Она была рассчитана на поставки оружия после окончания мандата. Пока что англичане досматривали все грузы, приходившие в порты страны, и конфисковывали оружие. Между тем, было ясно, что без большого количества оружия и боеприпасов не имеет смысла начинать операцию.
Ограбить киббуцы
Первой мерой было взять оружие у киббуцев, мошавов, городов и существующих бригад. Проще всего было с бригадами. Они получили точные указания, сколько человек и сколько единиц оружия следует представить в распоряжение "Нахшона". Никакие возражения не принимались. Бригады дали предписанное количество оружия, что касается людей, то обычно посылали самый худший контингент. Труднее было забрать оружие у поселений. Оно было куплено на общественные деньги, в любом случае, оно было позарез необходимо для обороны.
Командир киббуца "Тират-Цви" Арье Шор получил приказ передать 10 винтовок. Всего полтора месяца до этого киббуц отразил атаку Армии спасения. Арье Шор: "Не хотелось верить, что положение настолько плохо. Я надеялся, что в других местах положение лучше, чем у нас, в долине Бейт-Ш’ана. Это было самое тяжелое разочарование за всю войну". Эльяким Усышкин, командир Ришон ле-Цион не додал шесть ружей: "Не могу оставить мошав без оружия" (Ришон ле-Цион был тогда мошавом). По сути дела генеральный штаб шел на страшный риск. Михаэль Бен-Галь, командир бригады "Кирьяти” получил приказ отчислить 250 ружей и почти все пулеметы тель-авивского района. Он забрал оружие с позиций на границе с Яффо и у "специальных рот", которые были предназначены для борьбы с ЭЦЕЛем и ЛЕХИ. Ему повезло, он смог получить оружие у полиции Тель-Авива. Командующий полицией был против, но рядовые полицейские отдали свое оружие вопреки приказу. Такие же методы применялись для мобилизации палаток, ранцев, консервов и пр. Грузовики нередко “мобилизовывали” на шоссейных дорогах.
2. Цапля прилетела
Чехословакия согласилась ускорить поставку первой партии оружия, но его надо было доставить в “Палестину”. Хагана пыталась организовать “воздушный мост”. Он эффективно действовал после 15 мая, но в критическое время до окончания мандата только один самолет прибыл из Праги. Он был прозван "Цаплей" (Хасида), история его такова. Агенты Хаганы в Женеве наняли 4-х моторный пассажирский самолет DC-4 американской компании "U.S. Overseas Airlines". Кресла демонтировали, и на их место положили ящики с оружием и патронами. В экипаже было два еврея: штурман Ами Куперман из воздушной службы Хаганы и Сей Лернер, еврей-доброволец из Америки.
Воздушное пространство страны все еще контролировалось англичанами, поэтому посадить "Цаплю" было сложной операцией. Ею руководил сам начальник генштаба Игаэль Ядин. Вблизи мошава Беэр-Тувия был расположен аэродром, лишь недавно покинутый англичанами. Командир мошава вывел тракторы, плуги и комбайны и перекрыл ими дороги к аэродрому. Самолет должен был прилететь в ночь на 1 апреля.
В Праге самолет был загружен под охраной полиции. В полете самолет хранил "радиомолчание". Только в полночь он должен был выйти на связь. Сигнал был послан из Беэр-Тувия и принят самолетом, но самолет не ответил. Забыли согласовать часы и, по гринвичскому времени самолета было еще только 22 часа. Два часа провели "встречающие" в крайнем напряжении. Наконец, в 2 часа ночи (в 0:00 по Гринвичу) была установлена связь.
Самолет приземлился, бойцы "Гивати" вынесли ящики и доставили их в Тель-Авив. В 3:30 самолет уже вылетел в Прагу. Все следы операции были тщательно уничтожены. Арабы сообщили английской полиции, что ночью прилетел "русский самолет" и привез оружие евреям. Офицер полиции приехал к мухтару (старосте) Беэр-Тувия. Мухтар (Мордехай Броверман) не отрицал: что-то произошло этой ночью - но по его словам это была первоапрельский розыгрыш. Англичанин не поверил и отправился инспектировать аэродром. Он нашел там стадо коров, мирно жующих траву. Пасторальный пейзаж убедил его, остальное доделал хороший обед с жареной уткой и вином. Броверман и англичанин ели, пили и острили по поводу "восточного воображения" арабов. Тем временем самолет вернулся в Прагу. Там его уже ждали представители американского посольства и английской разведки. Члены экипажа рассказали, что самолет доставил 7 тонн оружия. В SIS поняли, что Чехословакия поставляет оружие ишуву.
Бен-Гурион записал в дневнике: "Этой ночью первый самолет прибыл благополучно. 250+40+1.500.000". Это означало: 250 винтовок (Маузер образца 1898 г.), 40 пулеметов МG-34 и полтора миллиона патронов.
3. Оружие в "ореховой скорлупке"
Операция "Цапля" дала очень немного оружия, и не было возможности повторить ее. Но в тот же день, 1 апреля, Хагана получила партию оружия, которая спасла Иерусалим. Оружие прибыло в Тель-Авив из Чехословакии через Югославию. Как известно, Чехословакия не имеет выхода к морю. Прежде всего надо было доставить оружие в какой-нибудь порт. Румыния и Польша отказались переправить оружие через свою территорию. Венгрия согласилась на транзит в Югославию. К счастью для ишува в 1948 г. Тито и Сталин еще не были врагами. Но Тито колебался: несколько раз соглашался и вновь менял решение. Время шло.
В Югославии находился Ишаяhу Дан, один из еврейских парашютистов, посланных для организации помощи евреям оккупированной Европы. В Югославии уже не было евреев, и Дан присоединился к партизанам Тито. В ходе войны он приобрел много товарищей, некоторые занимали теперь важные посты. Через них Дан получил разрешение использовать маленький далматинский порт Шибеник. Оружие на лодках перевезли по Дунаю через Венгрию в речной порт Вуковар, оттуда поездом в Шибеник. Поезд охраняли отряды югославских коммунистов, но в порту не нашлось грузового корабля.
Агенты Хаганы в Женеве и Италии тщетно искали выхода. Один из них вспомнил про Меира Гирона. С год тому назад с помощью Гирона и некоего Гинзбурга агенты Хаганы совершили противозаконные валютные сделки и добыли тысячи долларов для Хаганы. Агенты нашли Гирона в гостинице и сказали ему: "Ты обязан купить корабль и привезти оружие из Югославии. Судьба войны зависит от тебя". Глава пражской делегации позвонил ему из Праги: "Меир! Мне все равно, где ты найдешь корабль. Возьми хоть у самого дьявола, только чтоб было быстро - ради Бога! И доложи мне". Гирон не имел опыта в закупке кораблей, но он вспомнил имя Эфраима Илина. Илин считался "сомнительным типом". Он сотрудничал с ЭЦЕЛем и ЛЕХИ, рассорился и с ними. Но у него были деньги, связи и опыт.
Эфраим Илин приехал в Эрец Исраэль из России в 1924 г. Учился в гимназии "Герцлия". Там он услышал речь Жаботинского. Он и еще несколько товарищей подписали клятву верности Жаботинскому до конца дней. Текст клятвы запечатали в бутылке и зарыли во дворе. Потом Илин учился бизнесу в колледже в Бельгии. Он присоединился к ЭЦЕЛю. Илин был одним из тех, кто организовал нелегальную алию из Европы до Второй мировой войны. После войны он обосновался в Италии, привозил хлопок из Египта и делал из него нитки на дешевых фабриках в Италии. Он заработал миллионы. В день принятия решения ООН о разделе Палестины (29.11.1947) Илин был в Англии. Он немедленно вернулся и предложил услуги и Хагане, и ЭЦЕЛю.
Сейчас Илин находился в Париже по делам своего бизнеса. Гирон нашел его по телефону и назначил встречу. "Я знаю, что у тебя много врагов. Мне нет дела до слухов. Я послан от имени Хаганы. Ты должен принять решение прежде, чем получишь задание. Если согласишься, а затем предашь - не будет больше Эфраима Илина". Илин ответил, что он бросит все свои дела ради ишува и сделает все, что ему скажут. Гирон позвонил в Прагу; оттуда ему сказали: "Ты имеешь право работать с самим Бевиным (глава правительства Англии), тем более - с Илиным. Но я не знаю никого. Я связан только с тобой".
Гирон сказал Илину: "Купи корабль от 700 до 1000 тонн, с итальянским экипажем. Он доставит оружие в Эрец Исраэль. С этого момента и до конца операции я не оставлю тебя ни на минуту". Илин не возражал. Они вылетели в Милан и поехали в Венецию. Времени не было. Дан звонил из Югославии: "Власти угрожают вернуть оружие в Чехословакию". Через посредника, с которым он раньше вел дела, Илин нашел суденышко "Нора". Ее хозяином был почетный консул Греции в Венеции, формальным покупателем был Рафаэль Кантони, глава еврейской общины Милана.
Илин сказал экипажу, что корабль повезет удобрение из Югославии в Ливию, но кто-то из делегации Хаганы сболтнул лишнее, и экипаж узнал, что “Нора” идет в Палестину. Илин обратился к капитану и к корабельному коку, имевшему большое влияние на матросов. Всё как будто успокоилось, но за день до отплытия экипаж потребовал десятидневного отпуска. Илин собрал матросов и произнес речь. Гирон: "Илин ораторствовал, как Муссолини, и добился сходного эффекта". Матросы были итальянцами. Выслушав речь, они закричали "Bravo!" И попросили прибавки. Илин обещал.
Еврей-торговец по фамилии Мишкин передал Илину сотни тонн картофеля и лука, он получил их со скоростью молнии из Египта от другого еврея-торговца. Корабль отправился в Тель-Авив, с грузом овощей в мешках с египетскими печатями. Почти все было готово. За день до отплытия агенты Хаганы привезли два радиоаппарата. На пристани они наткнулись на полицейских, оставили рации и удрали. Полицейские с любопытством начали осматривать коробки. Илин подошел к ним, представился хозяином груза и сказал, что в коробках батареи для корабля. Карабинеры были вежливы и предупредительны. Они помогли погрузить батареи на полицейскую машину и привезли ее к гондольеру. По дороге к "Норе" их остановила лодка таможенной охраны. Одну рацию Илин утопил, вторая была хорошо спрятана в гондоле. Ее подняли на борт.
Со дня встречи в Париже прошло 12 дней. "Нора" отплывала из Венеции в Югославию. Радист Хаганы Беньямин Йерушалми был на борту. В порту Шибеник югославские грузчики погрузили ящики с оружием и спрятали их под мешками с картофелем и луком. Один ящик раскрылся, и матросы узнали, какой груз они везут. Капитан сказал: "Если нас поймают, я потеряю должность. Если нас не поймают, вы будете героями, а я не заработаю". Йерушалми обещал ему премию. Матросы утверждали, что у берегов Палестины поставлены минные поля. Йерушалми сказал: "Боевые самолеты евреев будут охранять нас". Семь пулеметов "Браунинг" установили на палубе.
В море началась буря. Несколько дней "Нора" провела в гавани Ларнака (Кипр) бок о бок с британскими военными кораблями. Из-за опасного соседства Йерушалми не выходил на связь. В Тель-Авиве ничего не знали о причине задержки, и Гирон пережил несколько неприятных часов. "Корабль должен был прийти вчера, он не пришел. Мы уверены, что Илин отдал его ЭЦЕЛю или Египту", - сказали ему. Гирон поехал поездом из Женевы в Рим. На перроне его встретил Илин. "Корабль не пришел", - сказал Гирон. "Клянусь тебе, все будет хорошо. Я знаю капитана". "Нет связи, может, англичане поймали их? Это было бы ужасно!" - воскликнул Гирон. Слезы текли по его щекам. "Я все проверил, все в порядке", - повторил Илин и тоже начал плакать. "У меня есть револьвер" - сказал Гирон. "Если корабль не придет, Гирона не будет". Через два часа Гирон вылетел в Лод. Только в Тель-Авиве Гирон узнал, что "Нора" уже стоит в порту. Когда он говорил с Илиным в Риме, она уже была там.
У входа в порт "Нору" обследовал британский сторожевой эсминец. Картофель и лук уже начинали подгнивать и распространяли тяжелый запах - англичане оставили корабль. Они не могли поверить, что эта "ореховая скорлупка", лишь с трудом не заливаемая волнами, везет оружие. Теперь предстояло разгрузить корабль прежде, чем придут таможенные чиновники. Бортовые краны "Норы" не действовали. Их наскоро починили. От запаха гнилых овощей грузчики теряли сознание, но им объяснили, что под овощами лежит оружие, и они продолжали работать. Не всё удалось разгрузить за ночь. По счастью таможенники не поднялись на борт. Три ночи разгружали "Нору". Хагана получила 4500 винтовок, 200 магладов и 5 миллионов патронов.
Когда историю "Норы" рассказали Бен-Гуриону, он спросил: "Кто это - Эфраим Илин?" Через несколько дней он написал агентам Хаганы в Европе: "Если в горах Иудеи (т.е. на иерусалимском шоссе) положение изменилось к лучшему, то это благодаря первой партии оружия, которую мы получили".
Глава 21. Кастель (операция “Нахшон”)
1. Операция “Нахшон”. Общий ход боев
В главе 20 мы уже обрисовали обстановку, в которой было принято решение о проведении операции “Нахшон”. В этой главе мы дадим развернутую картину главного сражения этой операции: боя за деревню Кастель. Этот бой, больше чем какой-либо другой, может считаться поворотной точкой всей войны. Прежде чем перейти к главной теме нашего рассказа опишем вкратце общий ход операции “Нахшон”.
Планом операции иерусалимское шоссе было разбито на четыре сектора. В западном секторе (от Хульды до Латруна) предполагалось вести бои против крупных арабских сил, для этой цели были выделены батальоны Ласкова и Авербаха. Батальон Авербаха служил резервом, батальон Ласкова должен был занять несколько стратегических позиций вдоль шоссе и обеспечить прохождение конвоя до Латруна. В районе Латруна Хагана не могла действовать, поскольку там находились позиции английской армии. С другой стороны предполагалось, что англичане не позволят арабам атаковать там конвой. Как показали дальнейшие события, этот расчет оправдался. К востоку от Латруна, от прохода Баб эль-Вад (Шаар hа-Гай) и до Кирьят-Анавим располагался восточный сектор. Здесь должен был действовать 4-й батальон ПАЛЬМАХа (Табенкин). Он должен был занять позиции на холмах вдоль шоссе и обеспечить прохождения конвоя. Последний участок шоссе - от Кирьят-Анавим до Иерусалима не был включен в зону операции, ответственность за него лежала на иерусалимской бригаде “Эциони” (Давид Шалтиэль). Именно здесь находился Кастель, которому будет посвящена настоящая глава.
Вопреки прогнозам бои в западном секторе были сравнительно легки, поскольку там действовали разрозненные и нерегулярные силы местных арабов. Конвой прошел без боя, лагерь Црар практически был пуст. Батальон Ласкова захватил деревню Дир-Мухсейн и отразил арабские контратаки. Затем вмешалась английская армия, и было достигнуто соглашение, по которому Хагана оставляла деревню. Взамен англичане создавали напротив деревни военный лагерь и гарантировали свободу передвижения по шоссе. Кроме того, они обязались не допустить возвращения арабов и передать Дир-Мухсейн Хагане после 15 мая. Все три условия были выполнены англичанами. В ходе этой операции были выявлены значительные недостатки, некоторые из них успели даже исправить.
Несмотря на провал “системы конвоев” и несмотря на идеи Бен-Гуриона, командование Хаганы не смогло полностью оторваться от старой концепции ведения войны. Командир операции Шимон Авидан полагал, что его главной задачей является повести конвой в Иерусалим. Для обеспечения этого конвоя, предусматривались бои за стратегические позиции, которые могли блокировать шоссе. Авидан полагал, что речь шла только об одном конвое, поэтому его интересовал, прежде всего, тот сектор, где ожидалось нападение на этот конвой, т.е. район Хульда/Дир-Мухсейн. Он не рассматривал всю тактическую картину иерусалимского шоссе, и поэтому он не обратил внимание на Кастель. Между тем его значение должно было быть очевидным, для того, кто видел иерусалимское шоссе и связь с Иерусалимом в качестве общей стратегической задачи.
Треугольник: Кастель, Дир-Ясин, Колонья
Перед въездом в Иерусалим шоссе проходит между трех больших холмов, на которых стояли арабские деревни Кастель, Колонья и Дир-Ясин. С этих гор шоссе легко перекрывается огнем, а крутые склоны холмов затрудняют атаку. Топография района такова, что невозможно обойти этот “треугольник”. Укрепившись на этих холмах, арабы могли блокировать Иерусалим и вынудить еврейские силы атаковать их в невыгодных условиях, когда обороняющийся находится на господствующих высотах и имеет глубокий тыл, откуда он сможет получать снабжение и подкрепления. Можно сказать, что три холма представляли собой естественную крепость и почти идеально отвечали известному правилу Мольтке: "Командующий должен стремиться выбрать оборонительную позицию, которая в стратегическом плане является наступательной. Противник будет вынужден атаковать заранее подготовленную оборону".
Итак, вопрос стоял так: кто первый заметит стратегическое значение позиции и овладеет ею? До конца марта арабы ограничивались нападениями на конвои, они не создавали опорных пунктов, способных герметически перекрыть шоссе. Но после побед конца марта Абд эль-Кадер эль-Хусейни поднял борьбу на новую ступень. Он первым оценил потенциальное значение района и решил укрепиться в нем. Для начала он внедрил в деревни свои вооруженные отряды. На счастье еврейского ишува у него не было сил для энергичного наступления. Абд эль-Кадер осуществлял постепенный нажим, причем жители деревень зачастую предпочитали мирные отношения со своими еврейскими соседями. Тем не менее, логика эскалации делала свое дело, нападения на еврейский транспорт постепенно разогревали атмосферу. 31 марта силы Абд эль-Кадера захватили еврейскую позицию в районе Кастеля (позиция “Нахшон”). Так началось сражение за въезд в Иерусалим. Общий ход его таков.
В ночь с 2 на 3 апреля еврейские силы атаковали и захватили Кастель, жители деревни бежали. С 3 по 7 апреля продолжались оборонительные бои. Арабы атаковали с целью вернуть себе Кастель, евреи постепенно отступали к вершине горы. В ночь с 7 на 8 апреля Абд эль-Кадер эль-Хусейни погиб на Кастеле. Арабы атаковали с удвоенной силой и взяли деревню. В ночь на 9 апреля евреи вновь атаковали и захватили Кастель. В ту же ночь были атакована деревня Дир-Ясин, окончательно захваченная только 10 числа. В ночь на 12 апреля была взята деревня Колонья.
Кастель, Дир-Ясин и Колонья стали первыми деревнями, захваченными и удержанными в ходе Войны за Независимость. По тяжести и продолжительности бой за Кастель не имеет себе равных в кампании 1948 г. Евреи потеряли 75 человек убитыми, арабы - около 90.
2. Начало боя (3-6 апреля)
Разведка сообщила Шалтиэлю о планах эль-Хусейни относительно Кастеля. Шалтиэль сумел оценить стратегическую важность района, он пытался заинтересовать центральное командование, но оно было целиком сосредоточено на операции “Нахшон”, которая по плану не включала сектор Кастеля. Командование ПАЛЬМАХа также было против инициативы Шалтиэля. Это скорее была идея, чем план. Оставалось не понятным, что делать с Кастелем после взятия. Шалтиэль предлагал удержать деревню, но ПАЛЬМАХ не хотел выделять сил для статичной обороны, а в распоряжении Шалтиэля не было достаточно сил и не было средств транспорта для регулярного снабжения подразделений в бою.
Тем не менее, Шалтиэль сумел убедить Узи Наркисса (зам. командира 4-го батальона ПАЛЬМАХа), и он согласился захватить Кастель с тем, чтобы передать его затем силам “Эциони”. По чистой случайности операция была названа “Нахшон”, в точности, как и "большая" операция, планируемая Центральным командованием. В полночь на 3 апреля 60 пальмахников атаковали Кастель. Они нашли деревню пустой. Видимо, жители и бойцы бежали, испуганные минометным огнем.
Деревня и передовые позиции были переданы бригаде “Эциони” (к ним присоединились 8 пальмахников). Силы Наркисса вернулись в распоряжение “Нахшона”. В штабе операции узнали о взятии Кастеля только в 18:00. Телеграмма Наркиссу: "Британское радио сообщило, что Кастель взят еврейскими силами. Верно ли это?"
К югу от деревни находились четыре оборонительных позиции: Боаз, Мизрахи (восточная) и каменоломня Цовы. Они были заняты силами “Эциони” и отделением ПАЛЬМАХа (8 человек). 38 человек обороняли деревню (радиусом около километра). В их распоряжении были: два 3-дюймовых миномета с общим боезапасом в 20 мин, 5 легких пулеметов двух образцов, 20 винтовок и 13 стэнов. У них было также небольшое число ручных гранат. Деревня не была подготовлена к обороне. Командиры и бойцы не были обучены готовить оборонительные позиции; материалы: проволока, взрывчатка и т.д. - остались в Иерусалиме. Бойцам было обещано, что их сменят через 24 часа. Не было запасов продовольствия и воды.
Арабские атаки начались уже утром 3 апреля. Первыми были атакованы внешние позиции. Тут евреи получили неожиданную помощь. Два английских броневика приехали выяснять положение. Они открыли огонь по нападающим и сдерживали атаки до полудня. В полдень появился третий броневик, офицер ознакомился с обстановкой и приказал "сворачиваться". Теперь Хагана должна была полагаться только на собственные силы.
Арабские атаки возобновились. Уже в 19:00 последовал доклад: "Положение очень тяжелое. Требуется срочная помощь из Кирьят-Анавим". ПАЛЬМАХ помог минометным огнем. Было послано 13 мин, только 5 из них взорвались. Шалтиэль просил, чтобы ПАЛЬМАХ атаковал соседние деревни. Он знал, что выход конвоя отложен на 6 апреля, и пока что силы ПАЛЬМАХа "свободны". С другой стороны не понятно, что он собирался делать с занятыми деревнями, коль скоро у него не хватало сил и на один Кастель. Так или иначе, атака не состоялась.
4-5 апреля. Продолжение боя
4 апреля бойцам “Эциони” стало ясно, что им предстоит провести на Кастеле больше, чем один день. Рахамим Игет, сын иерусалимского пекаря, получил в свое распоряжение трофейную муку и арабскую печь (табун) - бойцы получили свежие питы. Врача на Кастеле не было. Фельдшер был новичком, перевязочных материалов не хватало. Раненых не эвакуировали. Вечером 4 апреля командир (Газит) передал в Иерусалим: "Нет материалов для (оборудования) позиций. Высылайте свежих людей". Моральное состояние иерусалимцев упало еще больше, когда они увидели, что пальмахники были сменены, в то время как они остались без замены. Из штаба “Эциони” обещали прислать на следующий день свежий взвод. Взвод пришел утром, он сменил один из двух иерусалимских взводов. Некоторые из новоприбывших отказывались подниматься в гору, командир силой заставил их занять позиции. Телеграмма в штаб: "Нам нужен, по крайней мере, один взвод свежих и обученных людей. Наши люди устали. Речь идет не только о подкреплении". Ответ: "На Кастеле и так слишком много людей".
В ночь с 4 на 5 шел проливной дождь, люди на отрытых позициях промокли до костей. С утра арабы начали минометный обстрел. В полдень 5 апреля без приказа была оставлена позиция Мизрахи. Час спустя на позицию вошли арабы и отрезали Кастель от Моцы. Обстрел продолжался, и в 20:00 бойцы Хаганы и ПАЛЬМАХа оставили позицию Боаз и вернулись в деревню. Один пальмахник удрал в Кирьят-Анавим. Пришедшие с позиций смертельно устали, они тут же заснули и в эту ночь не принимали участия в обороне деревни. Атаки продолжались, но к утру вершина горы все еще была в еврейских руках. На рассвете 6 апреля колонна грузовиков обогнула Кастель на пути в Иерусалим. Первый этап "большого Нахшона" был выполнен.
Все это время продолжались радио-споры командиров, кто из них отвечает за Кастель. В отличие от арабов еврейские командиры еще не поняли центральной роли Кастеля во всей операции. Была упущена уникальная возможность превратить оборонительную позицию в "поле смерти" для атакующих и физически уничтожить большую часть арабских сил района Иерусалима.
5 апреля. Детская ферма
5 апреля арабы деревни Колония атаковали Детскую ферму (в Моца Элит). Ее защищали 16 мобилизованных учеников йешивы. Их застали врасплох. Почти все были ранены или убиты, двое убежали в Иерусалим. Игаль Арнон, Шимон (фамилия неизвестна) и повар Натан Аhарони поднялись на второй этаж. Арнон забаррикадировал лестницу двумя кроватями. Шимон стрелял в тех, кто лез на баррикаду. Арнон собрал патроны и гранаты с убитых и стрелял через окна. В течение двух часов арабы безуспешно атаковали 2-й этаж. Повар вызвался сбегать в Арзу за помощью. "Тебя убьют", - сказал Арнон. “Я увернусь", - ответил повар, выскочил в окно и действительно сумел добежать до Арзы. Оттуда послали броневик с взводом Хаганы. Атакующие бежали. После полудня арабы возобновили атаку, и Детская ферма была оставлена.
Атака на Детскую ферму была лишь первой из отвлекающих атак, предпринятых арабами. С еврейской стороны таких акций не было произведено: у иерусалимской Хаганы (бригада “Эциони”) для этого не было сил, а у ПАЛЬМАХа не было желания. На протяжении всей недели боев отрицательно сказывалось отсутствие общего командования.
Попытки координации. Игаэль Ядин и Меир Зореа
Меир Зореа командовал районом от имени Хаганы. Он прибыл в Арзу из Иерусалима с 28 пальмахниками. По плану они вместе с взводом из Кирьят-Анавим должны были вернуть позицию Нахшон, потерянную еще 31 марта. Те, кто составил этот план, видимо, не понимал реальное соотношение сил.
В штабе Хаганы начали понимать, что в операцию Нахшон требуется внести коррективы. В 2:30 5 апреля Игаэль Ядин (фактически начальник генерального штаба) отдал приказ Табенкину: “Прислать взвод в Арзу для помощи Кастелю". Табенкин получил приказ, но не спешил его выполнить.
Меир Зореа был еще одной инстанцией в бесформенном командовании боем. Его командный пункт располагался в Арзе, и фактически сфера его влияния не выходила за пределы этого поселения. Но формально Зореа отвечал за весь район, в котором шел бой, и он попытался каким-то образом повлиять на ход событий. Пальмахников, прибывших с ним, он оставил в Арзе и поехал в Кирьят-Анавим в надежде уговорить Наркисса (заместитель Табенкина) выделить взвод в соответствии с приказом Ядина.
Батальоны ПАЛЬМАХа имели двойное подчинение: командованию ПАЛЬМАХа (Игаль Алон) и командованию операцией (Шимон Авидан). В обход Авидана Наркисс обратился прямо к Алону, тот в срочном порядке связался с Ядином. Ядин передумал и отменил предыдущий приказ: "Наркисс остается в распоряжении “Нахшона”, подкрепление в Кастель на рассмотрение Авидана".
Продолжалась "командная неразбериха". Общая ответственность за Кастель лежала на бригаде “Эциони”. Арзой и районом командовал Меир Зореа. ПАЛЬМАХ не интересовало положение в Кастеле. Оперативные решения должен был принимать Авидан, который остался верен устаревшей концепции и думал только о колонне грузовиков.
У защитников Кастеля не было "хозяина". Первые два дня обороны резюмировал Элияhу Арбель, штабной офицер “Эциони”: "Не было ясных указаний, командиры не умели договариваться, задерживали сообщения и игнорировали реальное соотношение своих сил и сил противника. Все это было очевидно и противоречило всем принципам нормальной армии. У многих командиров родилось сомнение в компетенции верховного командования".
3. 6-7 апреля. Игра в кошки-мышки
Из всех командиров один только Узи Наркисс, возможно, понимал, что происходит в Кастеле. В ночь на 6 апреля он запросил бомбардировку сосредоточения арабских сил. "Положение в Кастеле тяжелое. Нам не удержаться без помощи самолета". В 4:30 легкий самолет сбросил несколько бомб. Возможно, они имели определенный психологический эффект.
Тем временем арабские силы продолжали стекаться в район сражения. Наблюдательные посты в Иерусалиме докладывали, что через Эйн-Карем движутся пушки и масса вооруженных арабов (пушки не были применены в боях за Кастель). Ицхак Леви, начальник разведки Иерусалима, пришел к правильному выводу, что арабы собирают силы для решающей атаки на Кастель, но Шалтиэль полагал, что их целью будут Моца или Арза в качестве мести за взятие Кастеля.
Позиции Мизрахи и Боаз уже были оставлены. Теперь пришел черед каменоломни. Атака началась 6 апреля в 5:00. Каменоломню защищали бойцы Хаганы, отступившие туда с позиции Боаз; пальмахники отошли в Кастель. На помощь им прибыло подразделение ПАЛЬМАХа из Иерусалима. Кальман Розенблат: "В Арзе мы получили приказ подняться на холм (Кастель) и забрать раненых. Там был балаган. Бойцы Хаганы были в смятении; они не стреляли. Мы продвигались под огнем. Шел дождь. Подобрали трупы. Не все. Собрали их в сторожевую башню, в подвальную комнату. Мы укрепились в башне. В бинокль были видны массы арабов, они собирались атаковать нас. Мы вели огонь из винтовок и брэна (легкий пулемет). Сотни арабов атаковали нас. Мы думали, что это - конец. Мы сидели в башне, 13 человек, и плакались, что делать в такой ловушке? Решили дождаться ночи, оставить убитых и убраться. Мы все боялись, но верили, что нас не забудут. Мы знали, что отделение ПАЛЬМАХа не оставят на произвол судьбы. Потом пришел броневик. Мы побросали туда тела убитых, вернулись в Арзу и оттуда обратно в Иерусалим".
К сожалению, такой надежды не было у бойцов Хаганы. Они, не сменяясь, вели бой с 5-го числа, некоторые с 3-го. В 12:45 по приказу каменоломня была оставлена. За 4 часа до этого Зореа обратился к Табенкину за помощью: "Если не прибудет подкрепление - конец". Табенкин не ответил. Зореа поехал к нему в Маале hа-Хамиша, но не нашел его. Табенкин уехал в Иерусалим на встречу с Шалтиэлем.
Михаэль Хафт, заместитель Зореа, сам в прошлом пальмахник, нашел Табенкина по телефону: "Защитники Кастеля засыпают под огнем. Если не придет подкрепление - будет катастрофа". Табенкин: "Почему бы людям из Арзы не заменить бойцов Кастеля?" Хафт: "Бойцы в Арзе и в Моце не имеют опыта; оружие есть только у одного отделения из двух, они дежурят поочередно".
Михаэль Гур, связист штаба Табенкина, подтверждает, что был получен приказ Ядина выделить отделение для Кастеля, и что исполнение приказа было отложено. В 12:45 Табенкин сообщил в штаб “Эциони”, что он посылает отделение в помощь Зореа, и что “Эциони” должен прислать броневики в Кирьят-Анавим, чтобы перевезти его. В 16:20 в Арзу пришли два броневика и на них отделение в 14 человек. Их оставили в Арзе, и броневики продолжили путь в Кирьят-Анавим. Там они прождали два часа и вернулись в Арзу - без пальмахников. После телефонных бесед, в 19:00 броневики снова отправились в Кирьят-Анавим и через час вернулись - снова пустые. Только в 1:30 ночи на 7 апреля они привезли 30 человек под командованием Яакова Эциона.
Вот его рассказ. "Днем мы патрулировали вокруг Кирьят-Анавим. Ничего особенного. Ночью меня вызвал Йоселе (Табенкин) и сказал: "В Арзе сидит командир Хаганы и мутит мозги. Просит подкрепления. Выслушай его и иди спать". Я поехал туда и встретил Зореа. Он начал рассказывать мне, что творится слева и справа, с юга и с севера. У меня слипались глаза, я падал от усталости. Я говорю ему: "Посмотрим завтра утром. Сейчас мы устали и идем спать". "Нет!"- говорит он. Я говорю: "Мои люди слишком устали. Ни на что не способны". Они действительно попадали на кровать и заснули в ботинках и пр. Я продолжал говорить с Зореа. Он хотел еще одно отделение, чтобы расширить оборону. Мы в ПАЛЬМАХе не видели значения в удержании территорий, и я не вполне понимал, чего он хочет (!) Утром пришли броневики и взяли нас назад в Кирьят-Анавим. В Арзе мы не делали абсолютно ничего". Зореа в докладе Шалтиэлю: "ПАЛЬМАХ обещал роту, занял наши броневики на четыре часа и, в конце концов, прислал отделение, которое не выполняет приказов".
6-7 апреля. На линии огня
Тем временем продолжались арабские атаки. После падения каменоломни в еврейских руках остались две главных позиции: деревня Кастель с домом мухтара в центре, и гробница шейха. Мы помним, что отделение ПАЛЬМАХа отступило в деревню; его командир доложил Табенкину, что люди очень устали. Табенкин послал взвод (Элияhу Шахар) сменить отделение и взять в свои руки оборону деревни. Шахар: "Под огнем мы добрались до штаба Газита. "Я здесь от имени Йоселе Табенкина, он принял командование над сектором. Я прислан принять командование над всеми бойцами и подготовить деревню к обороне". Газит связался с Шалтиэлем: "Что нам делать?" Я слышал, как Табенкин и Шалтиэль препираются по телефону, кто из них здесь командир. В итоге Табенкин приказал мне оставить взвод на смену Арану и вернуться в Кирьят-Анавим с двумя взводами".
Пока что пальмахники уже участвовали в бою. Моше Каценельсон: "Шахар вернулся и сказал: "Командир Хаганы мутит мозги. В Кастеле не нужно столько бойцов. Оставим здесь одно отделение с двумя брэнами. Все остальные - в Кирьят-Анавим". Командир отделения Меир Эльдар: "Мы получили приказ из батальона вернуть в Кирьят-Анавим мое отделение. Нам было трудно понять этот приказ. Мы видели, что арабы атакуют Кастель. С тяжелым сердцем мы вернулись в Кирьят-Анавим".
Бойца Хаганы увидели своими глазами, что усталого сменяют, только если он - пальмахник. Они поняли, что в "высоких штабах" ими не интересуются. Свежий взвод ПАЛЬМАХа занял позицию у могилы шейха. Моше Каценельсон: "Бойцы Хаганы на позиции были истощены душевно еще больше, чем физически. Радиосвязи не было. Со штабом мы связывались криками". Это обстоятельство станет решающим для судьбы Кастеля.
Между тем радиоаппарат имелся, но он принадлежал отделению, которое отошло в Арзу. Связист Нафтали Харэль пошел в Кастель забирать аппарат. По дороге никто не задержал его. "Я вошел в штаб. Все спят. Я мог бы перебить всех. Я понял, что эти люди не выдержат серьезной атаки".
Агентура и наблюдения подтверждали: приближается решительная атака на Кастель. 6 апреля в 20:15 Ядин послал телеграмму Авидану: "Необходимо удержать Кастель и Моцу. Сосредоточить силы, подчиненные “Нахшону”. Выполнять неукоснительно. Одна только оборона бесполезна. Необходим ПАЛЬМАХ. Нанести этой ночью удар по базам и уничтожить врага". Авидан ответил: "Согласен с твоим мнением. Дай указания". Ядин не дал указаний. Авидан не проявил инициативы. Надежды защитников Кастеля на Табенкина не оправдались. За весь день 6 апреля он всего лишь сменил один взвод ПАЛЬМАХа.
Положение на Кастеле стало крайне тяжелым. Доклад в Иерусалим: "Боеприпасов достаточно. Люди устали. Нет укреплений. Противник окапывается. Необходимо сменить людей". Офицер разведки добавил к докладу: "Пора всерьез подключить к делу ПАЛЬМАХ. Не на правах частной армии". 7 апреля Ядин послал Авидану телеграмму. "Уделить Кастелю максимальное внимание. Здесь центр “Нахшона” на ближайшие дни". Авидан не выполнил указаний. Он остался верен изначальному определению операции: обеспечить конвой грузовиков на пути в Иерусалим и обратно. Он даже не понял, что будет невозможно вернуть конвой, не выиграв сражения за Кастель.
Ядин узнал, что его указания не выполняются. Видимо он понял, что невозможно продолжать географический "балаган" зон ответственности, и отдал приказ перевести район Кастеля в зону "Нахшона" (Табенкина) с 7 апреля 21:00. Было бы естественным, чтобы Табенкин своими глазами увидел обстановку в Кастеле. Был ли он там?
Табенкин рассказывает, что вечером 7 апреля он привез из Иерусалима в Кастель еду и боеприпасы и беседовал с Газитом, который командовал обороной деревни. Газит и его заместитель Салман утверждают, что не видели Табенкина на Кастеле. В 1985 г. автор пытался выяснить у Табенкина: с кем еще он встречался, кто был его водителем, кто сопровождал его? Табенкин не смог ответить на эти вопросы. Всего неделю назад в бою у Хульды Табенкин растерялся под огнем противника и не функционировал в качестве командира. Сектором, который был отведен ему в операции “Нахшон”, он командовал из штаба в Кирьят-Анавим. 7 апреля в 22:00 арабы атаковали Кастель и после рукопашных боев захватили несколько домов. К 3 часам ночи атакующие подошли к штабу Хаганы на расстояние броска гранаты. В эту ночь в деревне Кастель произошла драма, почти случайное событие. Оно изменило ход Войны за Независимость в пользу евреев, но для защитников Кастеля это означало катастрофу.
В ночь на 8 апреля погиб Абд эль-Кадер эль-Хусейни . 4. Абд эль-Кадер эль-Хусейни
Абд эль-Кадер эль-Хусейни был талантливым и опытным командиром, но это был больше, чем командир. Прежде всего, он был племянником Иерусалимского муфтия Хадж-Амина эль-Хусейни. Таким образом, клан эль-Хусейни соединял духовное и военное руководство арабами Палестины. Военные успехи Абд эль-Кадера были значительны. Он почти развалил еврейские коммуникации на дорогах к Иерусалиму. Несколько недель тому назад обсуждалось предложение устроить ему засаду, но идею отклонили ради шансов договориться с семьей Хусейни в частном порядке. Теперь Абд эль-Кадер был убит в бою.
В начале апреля Абд эль-Кадер был в Сирии, где пытался получить тяжелое оружие для своего плана захвата района Кастеля. Во время переговоров пришло известие о падении деревни. Хусейни понял, что его упредили. В гневе он потребовал пушек, но получил отказ. Хусейни бросил на стол военной комиссии Лиги Арабских Стран карту Палестину и закричал в лицо председателю: "Ты предатель! История заклеймит тебя! Я вернусь в Кастель с пушками или без них. Верну Кастель или погибну в бою!"
В буре чувств эль-Кадер написал в ту же ночь стихотворение, посвященное сыну.
[В настоящее время этот сын - Файсал эль-Хусейни - успешно побеждает правительство Израиля в дипломатической борьбе. Credo израильского правительства сформулировал Рабин: у нас есть права на Страну Израиля, но мы предпочитаем не реализовывать их. ]
5 апреля эль-Хусейни вернулся в свою ставку в городке Бир-Зейт (к северу от Рамаллы) и начал организовывать наступление на Кастель. 150 отборных бойцов было послано в бой; иракские добровольцы передали им станковые пулеметы и минометы. Хусейни нашел еще 120 опытных бойцов, к ним присоединились 15 дезертиров английской армии и около 150 добровольцев из Сирии и Ирака, а также добровольцы из Рамаллы. Агенты эль-Хусейни созывали "ополчение" из деревень.
К ночи с 7 на 8 апреля почти вся деревня была в арабских руках. Саперы были посланы к штабу обороны с зарядом взрывчатки. Мину, впрочем, обезвредили, а саперы были убиты на обратном пути около могилы шейха. Моше Каценельсон убил двоих. Третий поднял руки и стал молить и пощаде. "Но наши парни пустили ему пулю в голову" (И. Табенкин).
Перед восходом солнца 8 апреля в осажденную деревню пришел Абд эль-Кадер с двумя сопровождающими. Известны их имена: Арикат и Арафат (возможно: Ясер Арафат). Точно неизвестна цель визита, может быть, они хотели проверить, почему не взрывается мина. В 4 часа утра все трое поднялись на вершину горы и оказались около дома мухтара. На балконе спал сержант Меир Кармиэль. Он проснулся и решил, что перед ними авангард обещанного подкрепления. В соответствии со "стилем ПАЛЬМАХа" он обратился к ним по-арабски: "Та'алу, йа джам'а! (идите сюда, о друзья!)". Произношение выдало, что он не араб, но видимо, Хусейни решил, что перед ним английский дезертир. Он ответил по-английски: "Hello, boys!" Салман тоже проснулся и крикнул Меиру: "Это арабы". Меир полоснул их очередью из стэна. Двое убежали, а Хусейни упал на землю и застонал: "Water! Water!" Фельдшер протянул ему флягу, но он был уже мертв. На трупе нашли револьвер с ручкой слоновой кости и поняли, что убита важная птица. Документы были выписаны на другое имя, и труп не опознали. В Иерусалим доложили, что убит арабский командир.
Арабы не знали, что Хусейни убит. Они надеялись, что он попал в плен. Теперь они были связаны долгом чести: спасти его. Тем временем пришли агентурные сведения: не известно, где находится эль-Хусейни! Тогда еврейская разведка догадалась, кого убили ночью на Кастеле. Видимо, осознали и угрозу, нависшую над защитниками. Пытались договориться о выдаче тела, но попытка перевести его в Иерусалим не удалась (см. ниже). На Кастель был передан совет: выставить тело на холмик, чтобы арабы опознали его. Это не было осуществлено.
8 апреля арабы вели отчаянный бой за освобождение почитаемого командира, который уже был мертв. Итогом было взятие Кастеля и разгром еврейской обороны.
5. 8 апреля. “Первоапрельские шутки”. Падение Кастеля.
У сталые защитники Кастеля думали только об обещанной замене и не подозревали, что во многом уже определили судьбу войны. В 5:00 Табенкин переправил Авидану доклад из Кастеля: "Отбита ночная атака". И добавил: "Я срочно высылаю подкрепление". В 5:55 Шалтиэль доложил Ядину: "Иссяк боезапас. Они обращались к ПАЛЬМАХу, но не получили помощи. Помогите!"
В 7:00 поднялся на Кастель заместитель Табенкина Узи Наркисс. Он приехал с двумя броневиками, привез патроны, гранаты, чистую одежду, американские консервы и четыре большие жестянки халвы. С ним было отделение пальмахников.
Салман: "А где же подкрепление?"
Наркисс: "Были проблемы с броневиками, они скоро придут".
Салман: "Мои люди не спали пять ночей, они не способны действовать".
Наркис: "Что ты предпочитаешь? Сменить 10 человек на тех, кто приехал со мной, или сменить всех в полдень?"
Командующий обороной Кастеля Газит решил, что частичная замена вызовет деморализацию у остальных, и предпочел второй вариант. До сих пор он не уверен, что принял правильное решение. Он уже перестал верить в обещания командиров ПАЛЬМАХа. Наркисс увидел труп Хусейни. "Это наш? Почему его не хоронят?" Газит ответил, что это арабский командир, и показал револьвер. Наркисс хотел получить его в подарок. "Получишь, если заберешь труп",- предложил Салман. Но начался ружейный обстрел, и Наркисс поспешил оставить Кастель. Он взял с собой только одного раненого. Остальные остались на Кастеле.
Наркисс передал Табенкину оптимистический отчет. Наркис: "Йоселе не послал подкрепления немедленно. Может быть из-за моего отчета". Газит (в отчете через несколько дней): "Отражение ночной атаки было пирровой победой. Люди выжаты и не устоят перед новой атакой. Нужно подкрепление. Приехал Наркисс, привез патроны и обещал, что в полдень придет взвод и сменит усталых". Взвод пришел после полудня, но было уже поздно.
В штаб Табенкина стекались сообщения об арабах, спешащих в Кастель из Рамлы и Иерусалима. Из деревни Цова подошли восемь броневиков, большей частью трофеи Нэбэ-Даниэль. На их бортах еще были надписи на иврите, и защитники считали их за "своих". На этом этапе в атаке участвовали 1200 арабов, в том числе, по крайней мере, 300 солдат-добровольцев из-за границы. Броневики добавили еще 12 станковых пулеметов и 3-дюймовый миномет. Все стволы вели огонь по бойцам Хаганы, которые засыпали под огнем от усталости. Командиры раздавали удары, чтобы их разбудить. На позициях кончались патроны. "Вышлем подкрепление, когда сочтем нужным" - телеграфировал Табенкин - "а пока что у тебя есть достаточно сил". Газит взорвался и перешел на ругань. "Высылаем немедленно" - ответил Табенкин. Через полчаса Газит позвонил снова. Ответ: "Броневик испортился".- “Это что - первоапрельская шутка?" - спросил Газит. "Подкрепление будет в 11:30" - нетерпеливо ответил Табенкин. Газит перестал верить в помощь от ПАЛЬМАХа. Он стал ждать смерти, время от времени засыпая под шум боя.
Связист Газита: "На наши просьбы отвечали - ждите, уже вышли, в пути и пр.". Арье Теппер пришел утром 8 апреля в штаб Табенкина. "Йоселе сказал мне: "Бери отделение, поезжай в Кастель и принимай командование". Я не успел дойти до броневиков, как приказ был отменен. Сегодня (1988) я думаю, что мог бы спасти много жизней".
Несколько часов спустя после визита Наркисса на Кастель поднялся броневик из Арзы, груженный боеприпасами и едой. Он получил приказ забрать тело Хусейни в Иерусалим. Броневик забрал раненых, оставленных Наркиссом. Они отказались сидеть на трупе. Никто не хотел грузить мертвеца под ружейным огнем. Броневик уехал в Иерусалим без тела Хусейни.
Перед полуднем Ядин, наконец, понял, что Табенкин и Авидан не выполняют его приказов; впоследствии он скажет, что снял бы их с должности, если бы знал всю правду. С балкона своего штаба Табенкин видел бой за Кастель. Михаль Гур: "Мы видели атаку. Раанана (оперативный офицер батальона) сказал: "Точки, похожие на муравьев - это арабские взводы". Каждая точка - взвод. Всего 16 точек. Больше пяти рот". Около полудня Табенкин приказал взводу Нахума Ариэли идти подкреплением на Кастель. 24 бойца, ветераны ПАЛЬМАХа. Четыре месяца в сопровождении конвоев и в непрерывных боях. Где-то около двух часов пополудни взвод Ариэли начал подниматься в гору. По дороге он попал под огонь трофейных броневиков. Пальмахники залегли. С горы видели этот странный маневр, но не видели броневиков, и не понимали, почему пальмахники не реагируют на их знаки.
Где-то после 14 часов была сломлена оборона. Сначала арабы захватили горку на позиции у могилы шейха. Пальмахники оставили передовой пост, который простреливался с этой горки. У них не было связи со штабом, и защитники дома мухтара решили, что ПАЛЬМАХ оставляет всю позицию. Они тоже отошли, и фронт обороны распался. Началось отступление.
Тoска (один из командиров): "Вдруг настала тишина. Я видел арабов, масса, как мухи. И тогда я понял, откуда эта тишина: арабы взяли деревню". В штабе было два связиста. Один из них послал последнее сообщение. Он не забыл доложить о положении и попросить помощи. "Командир убит. Лишь немногие спаслись. Остаюсь из-за раздробленной ноги. Пытаются создать кулак, чтобы прорваться. Посылайте подкрепление. Два взвода вырезаны. Уничтожаю аппарат. Кончаю с собой". Его звали Эзра Рихтман. Он был родом из Венгрии и пережил Катастрофу. Семь дней назад он женился.
Началось бегство на запад (в киббуц “Нахалат-Ицхак”) и на восток (в Арзу). Отступали под огнем, бросали раненых. Тех, кто не смог уползти, заризали арабы. Трупы были изуродованы. Некоторые взрывали на себе гранаты, чтобы не попасть "в плен".
В 16:45 Табенкин известил Авидана, что шоссе перекрыто из-за взятия Кастеля, и нет возможности вернуть конвой. Только теперь Авидан понял, что Кастель был частью “Нахшона”, даже если он формально не был включен в план. "Я не представлял себе, что арабы будут атаковать Кастель, чтобы получить труп (5 дней они атаковали, чтобы вернуть деревню, а 8 апреля полагали, что освобождают пленного). Я не взял в расчет возможность массовой атаки. Я думал, что их группировка развалится из-за смерти эль-Хусейни, но они пошли в сумасшедшую атаку".
Яаков Салман спустился с горы одним из последних. Вместе с остальными он пришел в киббуц Нахалат-Ицхак, затем в Маале hа-Хамиша и там получил приказ явиться в штаб Табенкина. В комнате сидело несколько штабистов. Салман: "Я сказал ему: "Почему ты сделал это? Люди погибали, а ты не прислал помощи. Почему ты предал нас? Не прислал припасов? Не обеспечил эвакуации?" Табенкин что-то промямлил, остальные молчали".
С балкона своего штаба Табенкин видел парад победителей. Меир Зореа был в это время в Иерусалиме. Командир Арзы впал в панику, начал организовывать срочную эвакуацию. Сжигали удостоверения, бросали яйца об стены. Несколько стариков не могли идти, он приказал пристрелить их (не было исполнено). Выход был назначен на 19:00. Связист нарушил приказ, не уничтожил аппарат и успел принять и расшифровать приказ Табенкина: прекратить эвакуацию. В 21:30 на двух броневиках вышло подкрепление из Иерусалима. Меир Зореа вернулся в Арзу. Он напоил беженцев коньяком и послал их спать. Пальмахники заняли позиции
6. Похороны Хусейни. Второе взятие Кастеля
Агентура Хаганы докладывала о необычайном энтузиазме среди арабов Иерусалима. Взятие Кастеля считалось огромной победой, говорили о полутора тысячах пленных. Затем распространилась весть о смерти эль-Хусейни, и радость сменилась глубоким отчаянием. “Нам не победить. Надо сдаваться”.
9 апреля состоялись похороны. Тысячи людей шли за гробом. Ученики школ несли венки. Шли командиры со всей Палестины, сирийские и иракские офицеры. Зачитали письмо муфтия: "Сегодня умер Абд эль-Кадер. Завтра умру я. Только одно не умрет - Палестина".
Не только Абд эль-Кадер умер. Почти все командиры были ранены. Арабские силы оставили Кастель. На горе осталось только около 40 бойцов. По арабским источникам два броневика на пути в Арзу по ошибке подошли к подножию горы, возможно, они напугали арабов.
Видимо, из своего тель-авивского "далека" Ядин угадал реальное положение вещей. Он потребовал организовать немедленную атаку на Кастель. Табенкин отказался. "Я с моими силами не пойду брать Кастель. Если тебе хочется перебить людей, это можно сделать и в Тель-Авиве".
Впервые командир ПАЛЬМАХа отказался выполнить приказ, а не просто увильнул от исполнения. Все время происходил спор между Бен-Гурионом и ПАЛЬМАХом. Бен-Гурион хотел регулярной армии, ПАЛЬМАХ предпочитал элитарно-партизанские отряды. До сих пор Ядин поддерживал ПАЛЬМАХ. Сейчас он молчал, полный ярости.
Молчали все. Наконец, подал голос представитель ПАЛЬМАХа в штабе Нахшона (Итиэль Амихай): "Йоселе, что ты собираешься делать?" Табенкин: "Я подожду ночи, все силы стягиваются ко мне. Когда они придут, я постараюсь занять Кастель и протолкнуть конвой". Авидан и Ядин промолчали. В это время Шалтиэль и представители ПАЛЬМАХа в Иерусалиме координировали с ЭЦЕЛем начало атаки на Дир-Ясин, который контролировал дорогу из Кастеля в Эйн-Карем.
Вечером 8 апреля пальмахники начали организовываться для атаки Кастеля. Игаль Хамильштейн: "Мы ехали на броневиках и пели: "Когда мы умрем, нас похоронят в горах Баб эль-Вад". Раанана сказал: "Идем на Кастель. - Ты спятил. Там уже погибло 33". (пальмахника, остальные, видимо, были не в счет). "Ребята", - сказал Раанана - "арабы не поверят, что мы придем. Не будет боя".
Вышли в 3:30. Остановились на середине горы и ждали приказа. Большинство заснули. "Примусы" (легкие самолеты) прилетели и сбросили бомбы; начал стрелять 3-дюймовый миномет. Усталые бойцы не просыпались. В 4:30 ЭЦЕЛЬ и ЛЕХИ атаковали Дир-Ясин. В 5:00 вышли грузовики из Иерусалима в Тель-Авив. В 5:15 они миновали Кастель. Уже рассвело. От шума моторов бойцы проснулись и к своему удивлению не услышали выстрелов. Грузовики никто не обстреливал. Они поняли, что арабы убежали из Кастеля. Возможно, их испугали грузовики, или атака на Дир-Ясин, которая отрезала их от тыла. Комвзвода не стал рисковать. Он отдал приказ: "Командиры атакуют, рядовые прикрывают". Бежали, стреляли, находили трупы. Деревня была пуста. В 6:45 Кастель был взят во второй раз.
По приказу Табенкина были взорваны все дома, кроме дома мухтара (его можно видеть и сегодня). Табенкин: "Я не просил указаний. Все жители бежали. Все дома взорвали. Отныне это стало системой".
Кончилась драма Кастеля. Началась драма Дир-Ясина.
Были слухи, что арабы взяли 19 пленных. Так или иначе, никто из них не вернулся. Игаэль Ядин определил взятие Кастеля, как поворотный пункт в стратегии Войны за Независимость. Именно "малый Нахшон" (а не "большой", как принято считать) произвел революцию в стратегии вооруженных сил (будущего) государства. Впервые было признано, что ишув может силой расширять свою территорию. Новизна этой идеи была столь велика, что она до сих пор отвергается де-юре (в теории). Но на практике после взятия Кастеля и Дир-Ясина Хагана перешла в стратегическое наступление.
Глава 22. Дир Ясин
1. Цель операции: Дир-Ясин
История Войны за Независимость будет неполной и даже искаженной без описания боя за Дир-Ясин. Психологические последствия этого боя сделали его одним из центральных событий всей войны. Но еще важнее оказались последствия политические. Можно с уверенностью сказать, что политическую (и особенно партийную) историю Израиля невозможно понять, не зная "истории Дир-Ясина". До сегодняшнего дня она остается одним из краеугольных камней политического сознания левых кругов Израиля. Мы начнем с описания взятого из полуофициальной "Истории войны за Независимость" ("Маарахот", 1975).
"ЭЦЕЛЬ и ЛЕХИ атаковали деревню 9 апреля 1948 г. Сопротивление было слабым, тем не менее, нападающие несли потери, особенно в бою за дом мухтара. В ходе захвата деревни было убито около 200 ее жителей, включая женщин и детей.
Взятие Дир-Ясина стало известно как "резня в Дир-Ясине", что принесло вред доброму имени ишува в тот период. Все каналы арабской информации распространяли эту версию. Они распространяют ее до сих пор. Нет сомнения, что она стала одной из причин развала арабского тыла в те дни. Важен был не столько сам факт, сколько слух о нем, который распространяли сами арабы. Они имели в виду доказать самим себе жестокость евреев и разжечь этим пламя борьбы в сердцах. На деле же они поселили в них страх. Сегодня арабы сами признают свою ошибку".
В "истории Дир-Ясина" факты перемешались с идеологией. "Идеологический отдел" социалистического сионизма видел в "резне" доказательство своей правоты в борьбе с "сектантами". В Дир-Ясине "сектанты" якобы доказали свою истинную сущность - антигуманизм, нечеловеческую жестокость и т.д. Деление мира на черную и белую половины должно быть совершенным: если ЭЦЕЛЬ и ЛЕХИ представляли "силы тьмы", то Хагана и ПАЛЬМАХ автоматически оказывались "силами света". Между ними не могло быть никакого контакта. Но, как мы увидим, в реальной истории контакты были и неоднократно. Этот факт составляет одну из главных тайн "истории Дир-Ясина". Уже это маленькое замечание показывает, с какими трудностями приходится сталкиваться историку, желающему исследовать этот эпизод. Он настолько "насыщен" политикой и идеологией, что сплошь и рядом к свидетельствам очевидцев необходимо подходить с большой осторожностью: сознательно или бессознательно они проходили "идеологическую правку".
С начала войны и до середины июня Хагана и ПАЛЬМАХ не проводили активных акций против "сектантов, но не было и сотрудничества. Особенно сложным было положение в Иерусалиме. Еврейские силы были слабы, в городе не хватало оружия. Неопределен был и политический статус района. Город должен был оставаться под контролем ООН. На деле "мандат ООН" существовал только на бумаге. И арабы, и евреи стремились захватить как можно больше "международной территории". Особенность Иерусалима была еще и в том, что еврейские и арабские кварталы города были перемешаны. Первая фаза борьбы шла в самом городе, в блокаде "чужих кварталов", в нападениях вдоль "пограничной линии" и в попытках создать непрерывную территорию.
В рядах ЭЦЕЛя в Иерусалиме было около 120 вооруженных бойцов. В начале войны ЭЦЕЛЬ провел в Иерусалиме несколько террористических операций. Последние из них были неудачны, и организация временно прекратила активные действия. Наравне с Хаганой подразделения ЭЦЕЛя занимали позиции вдоль "границы", патрулировали на улицах и т.п. Более активны и удачливы были боевики ЛЕХИ. В январе-феврале они произвели серию взрывов в арабских кварталах Лифта, Шейх-Бадер (ныне территория Кнессета) и Ромема, после чего арабы бежали оттуда. Так был установлен абсолютный еврейский контроль над въездом тель-авивского шоссе. Считалось, что ЛЕХИ насчитывали всего 80 активных бойцов, но и этого количества было достаточно для ведения диверсионной войны.
Существовало ли оперативное согласование между "сектантами" и Хаганой? В этом нет сомнения. Рассказывает командир иерусалимского ЭЦЕЛя Мордехай Раанан: "Шалтиэль предложил определенное согласование. Наши люди будут участвовать в обороне Иерусалима и оперативно будут подчинены Хагане, однако сохранят самостоятельные формации. Хагана обеспечит нас оружием, продуктами и военной формой. Я отверг это предложение, отметив, что действия Хаганы в Иерусалиме определяются указаниями из Тель-Авива, причем, официальное руководство ишува согласилось на раздел страны и на интернационализацию Иерусалима. Тогда Шалтиэль спросил, что я предлагаю. Я предложил иное оперативное согласование, при котором военные действия будут определяться конечной целью, т.е. освобождением всего Иерусалима и присоединением его к Еврейскому государству. Для этого, прежде всего, требовалось улучшить связь с приморским районом, т.е. расширить "коридор" вдоль шоссе, а так же захватить квартал Шейх-Джарах и укрепить базу на горе Скопус, чтобы контролировать коммуникации с Йерихоном и Шхемом. Я заявил, что мы будем готовы принять участие в осуществлении этого плана".
Эта стратегическая линия была известна ЛЕХИ и одобрена ею. ЛЕХИ также вела переговоры с Шалтиэлем. Командир ЛЕХИ Йеhошуа Залтер: "Шалтиэль предложил, чтобы наши люди действовали против арабских деревень в горах Иудеи. Я ответил: "Есть более насущные проблемы в Иерусалиме. Захват этих деревень не даст нам ничего. Мы хотим действовать в Иерусалиме: в Старом городе, кварталах Катамон и Шейх-Джарах. Если ты хочешь удалить нас от города, это тебе не удастся". Но я не хотел полностью прервать связи. Поэтому каждый раз, действуя в квартале Катамон или в других местах, мы согласовывали операцию с Хаганой".
В марте Шалтиэль доложил Бен-Гуриону о достижении "локального соглашения" с ЭЦЕЛем и ЛЕХИ. Бен-Гурион передал это известие Галили, и тот немедленно телеграфировал Шалтиэлю: "У локальных соглашений есть "нелокальные" последствия. Ты не имеешь права заключать соглашения с "сектантами" без согласия центра". Йеhошуа Ариэли, офицер штаба Шалтиэля, свидетельствует, что "до Дир-Ясина было сотрудничество с ЭЦЕЛем". Известно, что ЭЦЕЛЬ участвовал в операции "Килшон" (14-16 мая, гл.34, прим.4), следовательно, сотрудничество имело место и после Дир-Ясина.
По-видимому, Шалтиэль в общих чертах принимал планы "сектантов" в отношении борьбы за Иерусалим. Именно так можно объяснить его инициативу по взятию Кастеля (гл.21). Перипетии боя подробно изложены в предыдущей главе. Бой был тяжелым, и Шалтиэль, будучи инициатором операции, видимо, чувствовал личную ответственность. Он предложил организациям "сектантов" послать своих бойцов подкреплением на Кастель. Те согласились при условии, что сотрудничество будет утверждено в Тель-Авиве, и что Хагана обеспечит их оружием. На этой стадии переговоры были прерваны. Командир отделения разведки ЛЕХИ: "У нас была встреча во время боев за Кастель. Он сказал: "Если вы хотите помочь, берите Дир-Ясин".
Почему именно Дир-Ясин? Дир-Ясин, как и Кастель, мог держать под огнем тель-авивское шоссе. Дир-Ясин находился в тылу Кастеля, контролируя связь с арабскими кварталами Иерусалима. Таким образом, взятие Дир-Ясина было логично с точки зрения оперативной и тактической. Но существовала и определенная моральная проблема. В 1929 г. Дир-Ясин был враждебен евреям. В 1948 г. деревня была нейтральной, мухтар (староста) деревни был осведомителем Хаганы. Но вместе с тем, клан эль-Хусейни оказывал давление на жителей деревни. По данным разведки, в деревне стали появляться люди в иракской военной форме.
Оперативный офицер бригады "Эциони" утверждает, что он сказал Шалтиэлю: "Это мирная деревня, и ее жители не мешают нам". Но это - позднее свидетельство. Сохранилось подлинное письмо Шалтиэля от апреля 1948 г., адресованное командирам ЭЦЕЛя и ЛЕХИ: "Мне стало известно, что вы собираетесь осуществить операцию в Дир-Ясине. Я хочу напомнить вам, что взятие и удержание Дир-Ясина является частью нашего общего плана. У меня нет никаких возражений, при условии, что вы будете в состоянии удержать затем деревню".
2. Взятие деревни
План операции был таков. Атака начнется на рассвете. Отряд ЛЕХИ будет двигаться с севера, отряд ЭЦЕЛя - с востока. Дополнительный расчет ЭЦЕЛя оседлает холм Хушраф (ныне "Яд ва-Шем") и блокирует связь с арабским кварталом Эйн-Карем. Предполагали, что бой будет легким, и отказались от элемента внезапности. В магазине Переца Эпштейна за 67 палестинских лир был взят напрокат мегафон, чтобы призвать жителей деревни сдаться без боя. Встал вопрос, что делать после взятия деревни. Есть свидетельство, что люди ЛЕХИ предложили убить пленных, чтобы запугать арабов и поднять моральный дух евреев Иерусалима. Бен-Цион Коhен (ЭЦЕЛЬ) говорит, что были предложения убить всех, кто будет сопротивляться: "Можно было видеть, что желание мстить было велико после поражений (разгрома и резни конвоев) в Атарот и Нэбэ-Даниэль". Было решено дать самые строгие указания об обращении с пленными, если они не будут сопротивляться, и переправить их в арабские деревни.
8 апреля ЭЦЕЛЬ тренировался в домах брошенного квартала Шейх-Бадер. Бойцов учили бросать гранату и "прочесывать" комнату из автомата, прежде чем войти в нее. Командир батальона "Михмас" передал просьбу Шалтиэля: атаковать на рассвете 9 апреля, чтобы помочь захватить Кастель и провести конвой. 9 апреля пришлось на пятницу, а в ЛЕХИ было много религиозных и, как правило, операции "согласовались с субботой". Но на этот раз было решено начать атаку в предложенное время, несмотря на опасность, что бой может затянуться до наступления субботнего отдыха.
60 бойцов ЛЕХИ и 72 бойца ЭЦЕЛя должны были выйти на операцию. Каждое отделение (10 человек) получило по три винтовки и по три автомата, 40 патронов на винтовку, 100 патронов на автомат и гранату на каждого второго бойца. Остальные шли в бой без оружия, рассчитывая взять его у павшего товарища или у араба. Оружие было доставлено из тайных складов ЭЦЕЛя, ЛЕХИ поставила взрывчатку. Автоматы (стэны) были произведены в подпольных мастерских ЭЦЕЛя и не отличались высоким качеством. В универмаге "Шварц" бесплатно получили большое полотнище флага. Древко позаимствовали в одном из центральных зданий Иерусалима; прежде на нем развевался флаг британской империи.
Взвод ЭЦЕЛя начал движение в 1:00. По дороге они встретили патруль Хаганы. "Мы сказали им, что идем атаковать Дир-Ясин. Они пожелали нам удачи". В 4:15 взвод занял исходные позиции около деревни. Отделение Иеhуды Трейбиша заняло холм Хушрафа, контролируя дорогу на Эйн-Карем. Взвод ЛЕХИ продвигался к деревне с севера. Шимон Монита: "Давид Эфрати и я вели колонну. Наткнулись на арабов, которые шли на работу, и обстреляли их. Мы промахнулись, и они скрылись. Подошли к деревне". Взвод приготовился начать атаку по условному знаку: очереди трассирующих пуль. Между очередью и атакой должны были подойти грузовик с мегафоном и призвать жителей деревни капитулировать без боя. Поскольку деревню должны были атаковать ночью с двух сторон, существовала опасность, что бойцы начнут стрелять друг в друга. Поэтому был установлен пароль: "Боевое единство (Ахдут hа-Лохемет)". По случайному стечению обстоятельств пароль стал причиной преждевременной атаки. Бен-Цион Коhен (взвод ЭЦЕЛя): "Часовые деревни крутились между домами и говорили между собой. Один из них обратился к приятелю: "Йа, Махмуд! (О, Махмуд!)". Командир отделения ослышался, ему показалось, что это боец ЛЕХИ произносит первую часть пароля "Ахдут". Он ответил, как и положено: "hа-Лохемет". Арабский часовой закричал: "Махмуд! Яhуд! (евреи)". Не осталось никакого выбора, и в 4:20, за полчаса до установленного срока, я приказал выпустить условленную трассирующую очередь и начать атаку".
Грузовик с мегафоном приехал в 5:00, в точности по плану, но было уже поздно. 67 палестинских лир были выплачены зазря. Бой уже начался. Михаэль Хариф: "Мое отделение атаковало и уже прошло первые дома деревни. Мы поднимались по улице, и впереди я увидел человека в хаки. Я думал, что это один из наших. Я побежал к нему и крикнул: "Иди к тому дому". Вдруг он повернулся, направил на меня ружье и выстрелил. Это был иракский солдат. Он ранил меня в ногу. Я не мог командовать. Отошел назад, в один из дворов той части деревни, что уже была захвачена".
Офицеры Хаганы создали нечто вроде штаба, чтобы наблюдать за происходящим. Элияhу Арбель: "Когда появились первые раненые, начался балаган. Часть людей хотели отступить. Командиры не владели боем - каждая группа действовала в одиночку". Атакующие просили помощи. Йона Файтельсон: "Был отдан приказ помочь им". В боевом журнале Хаганы записано: "ЛЕХИ добились успеха, наступая от Гиват-Шауль. ЭЦЕЛЬ застрял. Докладывают о заметном сопротивлении. Есть убитые и раненые".
Нахум Грос из отделения "фурманов" свидетельствует: "Рано утром в Шнеллер пришло известие, что ЭЦЕЛЬ проводит операцию в Дир-Ясине. Они выжаты, усталы и просят помощи. Мы считали, что эта деревня угрожает иерусалимскому шоссе, и нельзя допустить, чтобы она попала в руки арабов. Для нас было естественно помочь захватить деревню". Другое свидетельство: "Утром мы получили приказ выехать из Шнеллера в Дир-Ясин. Мы взяли с собой 2-дюймовый миномет. Нас было четверо. У каменоломни нас ждал боец ЛЕХИ. Мы слышали, как в мегафон призывали арабов прекратить огонь. Нам указали сектор обстрела и дом мухтара. Там, где падали наши мины, прекращался огонь. Тут появился связной Шалтиэля и приказал немедленно возвращаться в Шнеллер. Трое вернулись, а четвертый (Ави Эльдад) остался".
Наступил день. Бойцы ЭЦЕЛя поднимались по улицам деревни, арабы вели по ним огонь с крыш домов, из окон, с балконов и окрестных холмов. Перед атакой считалось, что двери домов деревянные, и что удастся взломать их прикладами. Это была ошибка - двери были железные, и их приходилось взрывать. Арабы, сидевшие в домах, погибали или получали ранения. Несмотря на тренировки, бойцы ЭЦЕЛя не умели вести бой в населенном пункте. Они не владели техникой перебежек и огневого прикрытия, поэтому было много раненых.
Моше Мизрахи: "Я услышал крики "Индак! (стой)". Мы залегли. Одиночный выстрел. Чуть-чуть продвинулись вперед. И тут же автоматные очереди. У них были позиции на крышах и за окнами. Мы увидели группу из семи человек в хаки. Обстреляли их, они рассеялись. Тогда начался огонь из окон, и мы боялись пошевелиться. Я был ранен. В тылу была масса раненых. Командир операции, раненный в ногу, тоже был там. Я видел арабского ребенка, он плакал, и я передал его женщине-арабке".
У ЛЕХИ дела шли более успешно. Заливанский: "Мы взрывали двери желатином. Бросали внутрь гранаты и полосовали все огнем. Так были убиты и ранены арабы в ходе боя. В одном доме мы нашли офицера-югослава (из мусульман Боснии, служивших в вермахте) и иракского солдата. Они были живы. Их опознали по документам. Мы их уничтожили". Шимон Монита: "Снайпер в доме мухтара мешал нам. Стэны, полученные от ЭЦЕЛя, не действовали. Командир отделения Замир пристроился за грудой камней и собрал стэны заново. Бойцы не получили подготовки для такого рода боя. Порой бросали гранату, не выдернув чеки". Реувен Гринберг: "Арабы сражались как львы, отличались точной стрельбой издалека. Женщины под огнем выходили из домов, подбирали оружие и относили на позиции".
Отделение ЭЦЕЛя заняло холм Хушрафа. Вооруженные арабы, бежавшие из Дир-Ясина, дошли до холма, и начался бой. Эфраим Яакоби погиб, еще двое получили ранения. Патроны кончились, и отделение отступило. В 7 часов в Гиват-Шауль пришло известие, что арабы посылают подкрепление из Эйн-Карем. Мордехай Гихон поднялся на холм Хушрафа. Гихон: "Арабы, атаковавшие отделения ЭЦЕЛя, видимо, уже ушли. Мы видели, как арабы бегут из Дир-Ясина, и видели арабов на пути в деревню. Мы считали, что организуется подкрепление. Огнем пулемета Шпандау мы блокировали им дорогу, возможно, попало и бойцам ЭЦЕЛя, которые находились в секторе огня. В 8:30 мы вернулись в Гиват-Шауль".
Со складов ЛЕХИ привезли взрывчатку для взвода ЭЦЕЛя. Тогда начали взрывать дом за домом. Дома обрушивались на жителей. Так постепенно оттеснили арабов к дому мухтара. ЭЦЕЛЬ не был готов к эвакуации такого большого количества раненых. Из домов вынесли кровати, уложили на них раненых и велели пленным жителям нести их в Гиват-Шауль. Среди "носильщиков" были старики и женщины. Думали, что арабы не будут стрелять по своим, но арабы стреляли и ранили несколько "носильщиков" (свидетельство Городничика). В штаб Хаганы пришел связист ЭЦЕЛя и сказал: "Если вы не поможете, мы пропали". По телефону Шалтиэль просил Табенкина прислать броневики для эвакуации раненых. Броневики были посланы. Водителями были люди ЭЦЕЛя, перешедшие в ПАЛЬМАХ. Поздней Шалтиэль объяснил Галили: "Они умоляли о помощи. Мы были вынуждены помочь им".
Мы помним, что атакующие получили по 40 патронов на винтовку и по 100 на автомат. Боеприпасы скоро начали приходить к концу. Командир квартала Гиват-Шауль дал им немного патронов, кроме того, они самовольно взяли пулемет Луис. Лапидот: "Мы нашли в деревне склад боеприпасов, он спас положение".
Иеhошуа Городничик нашел в одном из домов 20 обойм к брэну. Взвод ЛЕХИ обнаружил 6000 патронов к винтовкам Маузер. Барзилай и Эдельштейн поехали в лагерь Шнеллер и обменяли их на 3000 патронов "303" (к английским винтовкам).
В полдень 15 "фурманов" на тендере и двух броневиках приехали в Дир-Ясин из лагеря Шнеллер. У них были два миномета и три пулемета. Ваг, командир отделения "фурманов": "Там у них было 25 человек, прижатых к земле ружейным огнем. Командиров не было. Я выпустил 3 мины в дом, откуда арабы вели огонь. Огонь прекратился. Я получил указание быть готовым прикрыть эвакуацию раненых, но ни в коем случае не вмешиваться в боевые действия". Аран, командир второго отделения: "Чтобы забрать раненых, было необходимо подавить огневые позиции. Ваг решил войти в деревню. И я был того же мнения".
Кальман Розенблат: "Мы переходили от дома к дому. Бросали гранаты внутрь прежде, чем заходили. Бойцы ЭЦЕЛя и ЛЕХИ иногда присоединялись к нам, а иногда говорили: "Раньше воевали мы, теперь повоюйте вы". Давид Готлиб (ЛЕХИ): "За один час пальмахники сделали то, чего мы не смогли сделать за несколько часов. У них было хорошее оружие, и они действовали эффективно". Аран: "В деревне был адский огонь. Пришел связной Шалтиэля и приказал немедленно оставить деревню. До дома мухтара мы не дошли". На прощание пальмахники были приглашены на кумзитц (вечеринку) "в честь совместных действий". Разгорелась дискуссия - допустимо ли принять приглашение "сектантов"? Проблему решил Моше Даян. Он случайно приехал в тот же самый вечер и собрал "фурманов" на беседу.
Пальмахники привезли с собой "трофеи". Хадаса Авигдори вернулась в лагерь из отпуска: "Девочки еще спали. Я увидел, что Л. примеряет вышитое арабское платье. Я удивилась и спросила, откуда оно? Мне ответили, что Л. привезла платье из Дир-Ясина. Оттуда привезли всякие "находки". Меня еще спросили: "А "кукареку" во дворе ты случайно не слышишь?". Меня тошнило от позора и гнева. Я встала и вернулась к родителям".
Командиры ЭЦЕЛя и ЛЕХИ рассказали корреспондентам об участии ПАЛЬМАХа. На следующий день командиры Хаганы рассказали тем же корреспондентам, что ПАЛЬМАХ не участвовал в бою.
Дом мухтара был занят только на следующий день, в субботу 10 апреля, и на его крыше был водружен израильский флаг из универмага Штраус на древке от британского флага.
3. "Резня в Дир-Ясине"
Жители Дир-Ясина бежали из деревни. 700 беженцев пришли 9 апреля в Эйн-Карем и соседние арабские деревни. По бегущим стреляли еврейские пулеметы (Хагана) с холма Хушрафа. Из страха перед этими пулеметами часть жителей остались в деревне. Среди них было мало мужчин; они были убиты в бою, или бежали, или отступили на соседние холмы и продолжали стрелять по атакующим. В 9:30 около 40 стариков, женщин и детей посадили на грузовики и отвезли на базу ЛЕХИ в квартале Шейх-Бадер.
Сара Плаи: "На базе нас было двое, Аминам и я. Все остальные были в Дир-Ясине. Мы отвели их в большой склад и заперли на замок. Аминам на их глазах перезарядил автомат, чтобы они видели, что мы серьезны, и не делали глупостей. Они были напуганы и почтительны с нами. Они просили воды. Мы принесли им воду и мясные консервы. Женщины рыдали. К вечеру вернулись наши люди. Пленных посадили на грузовики и отвезли в Восточный Иерусалим".
Через три дня служба информации Хаганы докладывала Шалтиэлю: "Часть женщин и детей отвезли в Шейх-Бадер. Среди пленных была молодая женщина с младенцем. Часовые лагеря убили младенца на глазах матери. Она потеряла сознание. Ее тоже убили". Иеhошуа Затлер (ЭЦЕЛЬ): "Это был не информативный доклад, а фабрикация. Определенные круги в Хагане и левых партиях решили превратить захват Дир-Ясина в политическое, культурное и национальное событие".
Бой за Дир-Ясин продолжался. В захваченной части деревни девушки-бойцы ЭЦЕЛя и ЛЕХИ занимались пленными. Яфа Бадиан: "Мужчин сажали на грузовики и отвозили в разные места. Раз за разом возвращались машины и забирали их в Восточный Иерусалим". Шимон Монита: "Жители Еврейского Иерусалима были тогда в подавленном состоянии. Грузовики с пленными проехали по улицам города, и это зрелище подняло моральное состояние жителей". Через несколько дней Шалтиэль писал в документе, предназначенном для внутреннего пользования: "Вид пленных повысил энтузиазм евреев".
Иначе выглядели эти перевозки в иерусалимской газете "Актуальные проблемы" (от 15 апреля): "Они организовали транспортировку пленных, включая женщин и детей, по улицам города. Пленных везли в открытых грузовиках с поднятыми руками, держа у виска пистолеты и автоматы. Еврейская публика, в своей массе, относилась к этому зрелищу с отвращением и презрением. Хагана прекратила этот "парад" и позаботилась о доставке пленных в арабский район". В 1972 г. Габриэль Штерн писал в газете "Аль hа-Мишмар" ("На посту", газета партии МАПАМ): "В тот день, в апреле 1948 г., со своей позиции на улице Невиим, я видел это омерзительное обращение с теми, кто спасся от резни".
Шимон Монита: "На следующий день, в субботу утром, я прочищал деревню в паре с Меиром Галеном. Мы услышали детский плач. Вошли в дом и обнаружили, что там прячутся около 30 женщин и детей. Их посадили на грузовик. Один старик не мог идти. Кто-то из людей ЛЕХИ сказал мне: "Пристрели его". - "Пристрели его сам" - ответил я. Никто не выстрелил. Его тоже посадили в грузовик. К вечеру в Дир-Ясине не осталось арабов".
В полдень 9 апреля, в штаб ЛЕХИ в Гиват-Шауль привели араба, переодетого женщиной. Кто-то из присутствующих убил его выстрелом в голову. Гидон Сариг рассказывает, что жители квартала бросили его труп в костер. Это видели местные и иностранные корреспонденты, командиры Хаганы и жители еврейского Иерусалима, пришедшие в Гиват-Шауль. Видимо, тогда начали рождаться первые слухи о резне. Брурия Хофман, жительница Иерусалима: "Были слухи о варварствах в Дир-Ясине. Отрезали уши". Дневник Хадасы Авигдори: "Все время приходят слухи о слепой дикости и жажде крови, об убийствах женщин, детей и стариков, об издевательствах над пленными и об убийствах".
Шалтиэль послал в Дир-Ясин Мордехая Гихона с заданием убедить атакующих прекратить резню и немедленно похоронить убитых. Гихон: "Март, командир батальона иерусалимской бригады, сказал мне: "Возьми взвод и установи порядок в Дир-Ясине. У нас говорят, что там режут. Если это правда, мы хотим, чтобы не осталось трупов. Пусть похоронят. Пусть ведут себя, как цивилизованные солдаты". Я полагаю, что выбрали меня, потому что опасались, что "сектанты" будут сопротивляться, и дело может дойти до стрельбы. Искали "нейтрального" командира, который был бы верен Хагане, но без "старых счетов" с "сектантами". Я понял, что не хотят слишком портить отношения. Еще не дойдя до деревни, мы увидели, как волокут тела в карьер к востоку от деревни. В деревне были десятки тел и "сектанты" убирали их с дороги. Я сказал им, что не надо бросать тела в ямы и пещеры, потому что первым делом их будут искать там. Я был с английской армией в Европе и был готов услышать что угодно о немцах. В отношении наших войн и наших бойцов я был наивен. Теперь я знаю, что такие дела делались".
Мордехай Раанан (ЭЦЕЛЬ): "Я сказал Лапидоту (ЛЕХИ): "Посмотрим, удастся ли очистить это?" Наши ребята сломались в ходе работы. Они поднимали бетонные блоки и камни и вытаскивали куски тел. Это было ужасно. Они вытащили несколько кусков на улицу и на этом они кончились. Лапидот сказал: "Абсурд требовать от них делать это. Я не могу. Всё". Я сказал: "Всё? Так всё!" Тела остались на улице, а я вернулся в Гиват-Шауль".
В 7 часов вечера Раанан передал сообщение корреспондентам: "Деревня Дир-Ясин занята после уличных боев. Взяты пленные". Корреспонденты спросили о числе убитых. Раанан ответил: "К настоящему моменту насчитали 256 убитых арабов". На основе этого заявления Би-би-си сообщила из Лондона: "250 убитых, половина из них женщины и дети". В 1987 г. Раанан сказал: "В тот день я не знал и не мог знать точного числа убитых. Никто не считал тогда тел. По общей оценке их было 150, я назвал число 256. Я знал, что его опубликуют и хотел напугать арабов не только в Иерусалиме, но и во всей стране. Эта цель была достигнута. Так родилось это число. Газетчики публицисты и историки отнеслись к нему как к фактическому материалу. Никто не удосужился выяснить точное количество". Эти слова были сказаны автору, который в числе прочего, решил попробовать установить точное число жертв.
К вечеру 10 апреля большая часть бойцов ЭЦЕЛя и ЛЕХИ оставили деревню. Оставшиеся приготовились отразить возможную контратаку и разделили трофеи: сахар, муку, масло и прочие продукты в значительных количествах, а также стадо коз, много кур, золото, английские фунты, доллары и украшения. Иеhуда Меринберг (ЛЕХИ) и Иеhошуа Гольдшмидт (ЭЦЕЛЬ) поделили трофеи между организациями.
Первые известия командование Хаганы в Тель-Авиве получило от Меира Паиля. Так, по крайней мере, утверждал автору Паиль в 1971 г. Он сказал, что начал свой доклад цитатой из поэмы Бялика о кишиневском погроме. Впоследствии он писал, что лично был в Дир-Ясине в день атаки и послал Галили отчет о 250 убитых, многие из которых были уничтожены после окончания боя. В 1989 г. Паиль утверждал, что его доклад не называл числа убитых. Командир Паиля Давид Коhен (Авни) свидетельствует по памяти, что Паиль упомянул число 250 убитых, и продолжает: "Число показалось нам преувеличенным. Мы спросили, как он его получил? Паиль ответил: "Я не считал их всех, но есть отчет знающих людей". Другими словами, это все то же заявление Мордехая Раанана, командира ЭЦЕЛя.
Утром 11 апреля Дир-Ясин посетил Жан де Ренье, глава делегации Красного Креста в Иерусалиме. Его сопровождал Моше Барзилай, служивший в Отделе информации Хаганы. Барзилай: "Еврейский офицер британской полиции сообщил нам, что ходят слухи о резне, и что представитель Красного Креста хотел бы посетить деревню. Я надеялся с помощью де Ренье рассеять эти слухи". Де Ренье упоминает командира (Птахия Заливанский), который был "молод, вежлив и корректен". Де Ренье продолжает: "В глазах его был странный блеск, жестокий или холодный. По его словам они через мегафон приказали арабам капитулировать и покинуть деревню. "Те, кто не выполнил приказ, получил то, что им причиталось. Не стоит преувеличивать. Есть лишь несколько убитых и мы похороним их, когда кончим очищать деревню". От этих слов у меня застыла кровь в жилах.
Бойцы все были молоды - юноши и девушки, увешанные оружием. Пистолеты, автоматы, гранаты, а также большие ножи с пятнами крови. Девушка, юная и красивая, с глазами преступницы, показала мне нож, с которого капала кровь.
Вошли в дом: мебель переломана, одеяла и холодные тела. Здесь "очищали" из автоматов, потом гранатами и кончали ножами. Повсюду тот же ужас. В итоге я нашел только двух женщин - девушку и старуху - оставшихся в живых".
"Красный Маген-Давид" предоставил в распоряжение де Ренье грузовик и санитарную машину, вместе с ним в Дир-Ясин приехал д-р Альфред Энгель. Энгель: "В домах лежали убитые, всего около 150 человек - мужчины, женщины и дети. Это было ужасно. Я не видел следов издевательств или изнасилования. Было очевидно, что атакующие переходили из дома в дом и стреляли в людей с близкого расстояния. Я пять лет служил в немецкой армии (1914-1918), но не видел столь тяжелого зрелища".
Девушку и старуху де Ренье отвез в Восточный Иерусалим. Его грузовик был полон телами убитых. Арабы отказались принять тела (из опасения реакции жителей), но попросили позаботиться о достойном погребении. Де Ренье вернулся в Дир-Ясин и убедил командиров похоронить убитых в братской могиле. Барзилай: "Де Ренье сказал: "Жарко! Сожгите тела или похороните их с известью". Извести у нас не было, и мы решили сжечь". Монита: "Мы должны были сначала снять тела с грузовика. Они пролежали уже 24 часа. Никто не хотел этого делать. Я поднялся на грузовик и спустил три тела. Больше я был не в состоянии. Облили их нефтью. Думали, что сгорят, но не вышло. Остались обгорелые тела. Это и есть источник рассказов об "издевательствах".
Де Ренье обратился в Сохнут, ему ответили: "У нас нет контроля над ЭЦЕЛем и ЛЕХИ". В своей книге де Ренье писал: "Они (люди Сохнута) не сделали ничего, чтобы не дать определенным людям совершить невыразимое преступление". 12 апреля Сохнут послал в Дир-Ясин двух врачей: Авигдори и Дориана. Отчет врачей: "В карьере (у Дир-Ясина) видели пять женских тел и двух мальчиков 14 - 15 лет - застрелены. В лощине 25 тел, одно на другом, дети и женщины. Не осматривали все тела. Все одеты. Все части тела целы, не обезображены. Не похоронены". Иеhуда Лапидот: "Я остался ответственным за деревню. Пришли Авигдори и Дориан и сказали, что они посланы от Сохнута. Есть слухи о резне и варварствах. Они сказали, что доложат только правду". Имеется масса свидетельств арабских беженцев о систематических убийствах, и о том, что арабы были вооружены только охотничьими ружьями. Англичане составили доклад по этим свидетельствам: "Нет сомнений (!), что евреи совершили много сексуальных ужасов. Много школьниц были изнасилованы и затем зарезаны. Насиловали и старых женщин. Ходит рассказ о девушке, которую буквально разорвали пополам. Младенцев резали и убивали. Отрезали уши ради серег". Эти свидетельства не подтверждаются обследованиями врачей Авигдори, Дориана и Энгеля.
Сколько арабов было убито в Дир-Ясине? Как ни странно, их число удается установить с большой долей достоверности. Мы уже видели, что Мордехай Раанан называл две цифры: 150, по оценке бойцов, и 250, которую он назвал корреспондентам. Эта вторая цифра "попала в прессу" и принята почти во всех исследованиях и официальных документах. У них нет иного источника, кроме заявления Мордехая Раанана.
Автор предпринял попытку опросить свидетелей. Мордехай Гихон, офицер разведки Хаганы, сказал: "Я не считал убитых. Там были четыре ямы. Я оценил, что в каждой по 20 тел (итого - 80) и еще несколько десятков тел в карьере. Я "бросил число" - 150. Офицер разведки Йона Файтельсон был в Дир-Ясине 10 апреля. Он видел 80 убитых. Йеhошуа Ариэли командовал юношеским подразделением, которое хоронило убитых. В апреле он рассказал жене, что они похоронили 70 тел и взорвали дома, где были еще 40 (итого - 110). В 1981 г. житель Дир-Ясина Самир сказал в интервью: "В тот день собрали 94 тела". Д-р Энгель говорил о 150 убитых. Выяснилось, что арабский университет в городе Бир-Зейт опрашивал беженцев Дир-Ясина и пришел к цифре - 110 убитых.
По-видимому, это число можно считать более или менее точным. Итак, 110, а не 250. Можно, конечно, сказать, что особой разницы нет, но все же - во всех официальных, научных и достоверных источниках говорят о 250 и, как уже было сказано выше, никто из авторов этих "солидных" источников не удосужился проверить истину. Все просто списывали один у другого. Это, по крайней мере, учит нас, чего стоит официальная история и современные историки.
4. Мифотворчество
Почти общепринято, что в Дир-Ясине была резня. "Резня" - это значит, что после боя были убиты пленные и (или) гражданское население. Этот базисный факт усиливается сообщениями о насилиях, издевательствах и т.п. За границей обвиняют "евреев вообще". Израильские источники сначала проводили строгое разделение на "сектантов" (ЭЦЕЛЬ и ЛЕХИ), ответственных за резню, и "организованный ишув", который никакого отношения к Дир-Ясину не имеет. Более того, несколько командиров Хаганы утверждали, что они своими решительными действиями сумели прекратить (или предотвратить) резню. Только позднее израильская историография начала "замалчивать" резню или находить ей всякие косвенные оправдания.
И все же, была ли резня? Нет сомнения, что в ходе боя за Дир-Ясин погибло много гражданских лиц: женщин, детей и стариков. Однако вопрос стоит не об этом, а о резне, т.е. были ли убийства после боя? В моем исследовании "История Войны за Независимость" (том 4, гл.16) я собрал все имеющиеся свидетельства, касающиеся этого вопроса. Не повторяя их здесь, приведу конечный вывод: нет достоверных свидетельств о массовых убийствах после окончания боя. Зато я приведу недостоверное свидетельство, принадлежащее перу все того же Меира Паиля. Мы специально говорим "перу", потому что речь идет о литературном сочинении, и именно литературность должна вызвать сомнения в его достоверности. Итак, Меир Паиль: "Я видел расчеты людей ЭЦЕЛя и ЛЕХИ, переходящие из дома в дом и стреляющие из томиганов (американский автомат) во всех, кто находился там. Я не чувствовал разницы в поведении ЭЦЕЛя и ЛЕХИ. Мужчин (арабов) я почти не видел - я полагаю, что большинство бежало в начале боя - в основном там были женщины, старики и дети. Их убивали группами. Загоняли в угол комнаты и выпускали очередь. Около полудня они захватили 15 или 20 мужчин (в одной из версии рассказа - 25), которые, насколько я видел, были без оружия, посадили их на грузовик и повезли в сторону Иерусалима. Я слышал потом, что их возили по улицам, вроде парада победы. Были крики, распаляющие страсти. Из публики кричали: "Возьми 10 лир и дай мне убить одного!" Но они не дали (читателю уже стало легче, но не тут-то было). Они вернули арабов в деревню и убили их в карьере между деревней и кварталом Гиват-Шауль. Их я видел собственными глазами в полдень. (Что именно он видел: как сажали на грузовик в полдень, или как расстреливали после полудня?) Резня в деревне продолжалась несколько часов. Никто из командиров не кричал и не останавливал. Я кричал и искал командиров с помощью моего приятеля из ЛЕХИ, который пригласил меня. Они спросили моего приятеля: "Кто это?" Он ответил: "Это мой товарищ по ПАЛЬМАХу". Я закричал напористо: "Вы сошли с ума? Вы делаете ужасные вещи!" И тогда один из командиров ЛЕХИ сказал мне: "Это не твое дело", а другой спросил меня: "А что нам с ними делать?" Я сказал: "Отвезите их в арабский район".
Я не могу сказать, пришли ли они в себя сами по себе, или мои крики повлияли на кого-то. Во всяком случае, я видел, что они собрали оставшихся женщин и детей в здании школы. Их число было 250 или 300. Я слышал споры: взорвать ли школу вместе с людьми. После полудня они отвезли всех в Иерусалим и отдали в арабский район города. Я ушел оттуда. По дороге я видел, как люди ЭЦЕЛя и ЛЕХИ с лицами убийц (вспомним "глаза преступницы" у де Ренье) выходят из деревни с курами, овцами и прочей добычей (как и "фурманы", по свидетельству Хадасы Авигдори)".
Мы предоставим читателю сравнить это свидетельство с приведенными выше и самому делать выводы. Но, разумеется, мы обязаны привести и свидетельства об убийствах пленных. Кое-что уже приводилось выше. Приведем и другие. Мордехай Раанан: "В 11 часов мы возобновили бой. Взорвали первый дом. Примерно через каждые четверть часа мы взрывали следующий дом. Мы не имели понятия, кто был в этих домах. Мы видели в них укрепленные пункты. Так мы подошли к дому, рядом с которым лежал Ифтах. Когда мы добрались до него, оказалось, что он уже мертв. Недалеко от его тела занял позицию молодой боец с брэном в руках. Мы предупредили жителей дома, что будет взрыв. Они вышли на улицу с поднятыми руками. Там было девять человек, в том числе женщина и ребенок. Вдруг боец нажал на спусковой крючок брэна и выпустил всю обойму. Очередь скосила арабов. "Это за Ифтаха! За Ифтаха!" - "Что ты делаешь?" крикнул я ему. "У одного было ружье и он собирался стрелять". Другие подтвердили его слова".
Не только "сектанты" убивали в Дир-Ясине. Кальман Розенблат, командир расчета ПАЛЬМАХа: "Наш водитель привел араба в зеленом комбинезоне. На допросе выяснилось, что он из Иерусалима. Он прятался в шкафу в школе. Водитель застрелил его. Мы были поражены. Все были настроены против водителя, но ничего ему не сделали. Если бы Ваг (командир отделения) был там, он не отделался бы так легко". Пальмахник Гидон Сариг рассказал, что его товарищ зашел в комнату, заметил движение в шкафу и выстрелил. Мертвый араб выпал из шкафа.
Разведчик Хаганы Исраэль Нахат сидел в арабском кафе в Эйн-Карем. Нахат: "Беженцы прибыли из Дир-Ясина и рассказали, что евреи обнаружили арабских бойцов, переодевшихся в женскую одежду. Один из них понял, что попался, вынул револьвер и убил еврейского командира. Товарищи командира в гневе начали стрелять во все стороны и убили арабов. Я нарисовал еврейского солдата, убивающего штыком арабскую женщину. Я не объяснил, что эта женщина была в действительности мужчиной. Рисунок я передал в газету и прибавил на словах, что в Дир-Ясине вырезали 600 женщин, 500 мужчин и 400 детей. Я сознательно преувеличил число, чтобы напугать арабов. Рисунок был опубликован в одной из газет".
5. Против фашистского предательства
Событиям в Дир-Ясине "повезло": они оказались в центре сложного узла политических, военных и партийных проблем. Партия "Ахдут hа-Авода", которая была главным "патроном" ПАЛЬМАХа, после конгресса в Базеле (1946 г.) оказалась вне силовых центров, принимавших политические решения. В аналогичном положении была и еще более "левая" партия "hа-Шомер hа-Цаир". В январе 1948 г. они объединились в партию МАПАМ, считая, что вместе они получат больше шансов на успех. Их "козырной картой" был ПАЛЬМАХ. 3 декабря лидер МАПАМ Ицхак Бен-Аhарон провозгласил: "Еврейские массы должны объединиться в чувстве общей ответственности и обеспечить гегемонию рабочего движения". Меир Яари говорил, что социалистические партии обязаны стать во главе государства, иначе "будут поставлены в опасность независимость государства, целостность сионистской мечты и ее реализация". Но Бен-Гурион не торопился делить власть с левыми конкурентами. Он, правда, говорил о возможности "составить на 10 лет пролетарский блок восьми рабочих партий", но на деле предпочел коалицию с партией общих сионистов и блоком религиозных партий.
Правые и религиозные партии стремились добиться официальных соглашений с ЭЦЕЛем и ЛЕХИ и включить в коалицию ревизионистов. В том же направлении "давил" на Бен-Гуриона и Аба-Хилель Сильвер, лидер американского еврейства, который обеспечил избрание Бен-Гуриона на пост председателя Сохнута. 16 января он заявил на пресс-конференции, что американские евреи требуют "объединения всех сил". Требования Сильвера Бен-Гуриону было нелегко игнорировать. Левые сионистские партии чувствовали угрозу своему политическому существованию. На учредительном съезде МАПАМ говорили в основном об опасности соглашения с "сектантами". Меир Яари сказал, что "придется выбирать между гегемонией пролетариата и коалицией с реакцией, которая приведет к гражданской войне". Он выразил мнение, что Бен-Гурион стремится "оправдать фашистско-террористические организации и включить их в общий фронт обороны (ишува)". 6 февраля МАПАМ создала комиссию по делам войны и полиции. В нее вошли политические деятели: Яаков Хазан, Меир Яари, Моше Снэ и др., офицеры Хаганы: Исраэль Галили, начальники отделов генерального штаба, а также Исраэль Бар, помощник Игаэля Ядина.
Тем временем, более или менее успешно продвигались переговоры с ревизионистами, и соответственно возрастала нервозность в МАПАМ. "Восстанем против фашистского предательства!" "Мы должны появиться перед ООН как самостоятельная сила со своей собственной концепцией правления". Мы должны потребовать, чтобы портфели министров внутренних дел и полиции были в наших руках. Тогда мы сможем организовать борьбу с "сектантами", - так писали и говорили лидеры партии. Приходится констатировать, что для них самым страшным было не поражение в борьбе за дороги и не отказ правительства США от поддержки идеи Еврейского государства, но призрак соглашения между Хаганой и ЭЦЕЛем. Все средства были хороши, чтобы торпедировать это соглашение. Ареной генерального сражения должно было стать заседание Исполнительного комитета сионистского движения и тут, как нельзя более кстати, случилась "резня" в Дир-Ясине. Она немедленно стала аргументом в электоральной борьбе. Мордехай Гихон составил первый официальный отчет о событиях в Дир-Ясине. Отчет был объективным, или в терминологии тех дней "недостаточно сионистским". Гихон свидетельствует, что Меир Паиль побудил его написать новый отчет, который был представлен штабу Давида Шалтиэля. 16 апреля в журнале "бе-Махане" была опубликована статья "Позор Дир-Ясина" за подписью "Авраhам" - то была конспиративная кличка Паиля. Статьи в журнале не появлялись без утверждения Исраэля Галили, начальника Центрального командования Хаганы и одного из лидеров МАПАМ.
Но эти маневры не помогли. На заседании Исполнительного комитета 9 апреля соглашение с ЭЦЕЛем было утверждено. Четверо (МАПАЙ) проголосовали против, девять (ревизионисты, общие сионисты и религиозные) - за. Трое воздержались, и трое не участвовали в голосовании. Соглашение было затем утверждено на общем голосовании в апреле (39 - за, 32 - против, 4 - воздержавшихся).
6. Ложь и лицемерие
Так называемая "резня" в Дир-Ясине стала частью общественного сознания арабов. Это породило две разных (с еврейской точки зрения) тенденции. Прежде всего "резня" требовала мести. 13 апреля на пути в анклав на горе Скопус был разгромлен и вырезан еврейский конвой. Это был акт мести за Дир-Ясин. Так понимала его и английская армия, которая не вмешалась в происходящее.
С другой стороны, страх охватил жителей деревень, особенно в районе Иерусалима. После первых выстрелов, они бежали, опасаясь за свою судьбу. Парадокс заключался в том, что ПАЛЬМАХ получил легкие победы и военную славу за счет "варварства" сектантов, которых он не переставал поносить.
Давид Шалтиэль был соперником ПАЛЬМАХа. Он являлся креатурой Бен-Гуриона и, следовательно, по всем данным, был врагом МАПАМ. Тем не менее, и он не был заинтересован в публикации правды о Дир-Ясине. Ему было очевидно, что рано или поздно Бен-Гурион начнет борьбу с ревизионистами, и что "Дир-Ясин" будет ему тогда необходим. С другой стороны, в "истории Дир-Ясина у него было "рыльце в пушку", ибо, как мы знаем, операция была одобрена им. Отсюда вытекает "личная версия" Шалтиэля: сектанты атаковали Дир-Ясин на собственный страх и риск.
Шалтиэль не ошибся. Бен-Гурион действительно в скором времени начал политическую атаку на ревизионистов и военную - на сектантов. "Дир-Ясин", разумеется, стал "оружием" Бен-Гуриона во внутренней борьбе. Но Бен-Гурион использовал Дир-Ясин и в борьбе с арабским миром. Вопреки общепринятому мнению, Бен-Гурион не верил в мощь ЦАХАЛа и в то, что ЦАХАЛ сможет одержать победу в серьезной войне против арабских армий. Поэтому, чтобы удержать арабские страны от нападения на Израиль, Бен-Гурион хотел запугать их.
Рассказывает Шимон Монита: "Спустя много лет (после 1948 г.) мне стало известно, что командир Службы информации Исер Беэри получил мой отчет о событиях в Дир-Ясине. Бен-Гурион знал правду. В 50-х гг. я работал в канцелярии главы правительства помощником по делам арабов. Я попросил Бен-Гуриона о личной беседе, и он согласился. Но, узнав, что я собираюсь говорить о Дир-Ясине, Бен-Гурион тут же отменил встречу. Как я полагаю, он понял, что я собираюсь рассказать правду. Бен-Гурион хотел, чтобы мы выглядели "жестокими евреями". Он думал, что это будет нашим секретным оружием, которое остановит арабов. Это будет нашей "атомной бомбой". Я считаю, что в шуме вокруг Дир-Ясина он видел психологическое оружие, которое сослужило нам хорошую службу. Меир Паиль и Менахем Бегин не ответили на мое предложение вернуться к этой теме".
16 марта 1969 г. министерство иностранных дел Израиля выпустило в свет брошюру о Дир-Ясине. В ней доказывалось, что большинство публикаций о Дир-Ясине не соответствуют действительности. В 1971 г. лондонская газета "Таймс" напечатала статью, критикующую ЭЦЕЛЬ. Менахем Бегин опубликовал ответ, в котором он приводил цитаты из брошюры. Ицхак Леви, в прошлом начальник разведки в Иерусалиме, посоветовал ему "не распространять ложные версии о Дир-Ясине, потому что в этом случае нельзя будет избежать публичного обсуждения, и вся ответственность ляжет на тебя". Копии письма получили Голда Меир, Моше Даян и Аба Эвен. Бегин ответил статьей в газете "Маарив" и предложил Леви опубликовать свою версию. Генеральный директор министерства иностранных дел писал Шаулю Авигуру, который считался "серым кардиналом" партии МАПАЙ: "Тебе наверняка будет интересно узнать, что эта брошюра изъята из обращения, и что я дал указание не использовать ее в дальнейшем". 10 мая Аба Эвен в официальном письме сообщил Исраэлю Галили, что "указанная брошюра была не больше, чем пропагандистским материалом, предназначенным исключительно для внутреннего пользования, и ни в какой мере не может считаться официальным документом".
Нет сомнения, что и сегодня "резня в Дир-Ясине" присутствует как фон в коллективном сознании "левых" и "прогрессивных" сил Израиля. Они не сомневаются, что "правые" убивали пленных в Дир-Ясине. Поэтому (для них) нет сомнения, что "ревизионисты" жаждали арабской крови в Бейруте в 1982 г. Поэтому очевидно (для них), что только непреклонная гуманистическая позиция "левых" защищает палестинских детей от варварства "право-клерикальных поселенцев". Это не преувеличение. Газета "Давар" (орган Гистадрута, фактически - партии Авода) не постеснялась опубликовать стихотворение поэта-коммуниста (еврея), описывающее как "поселенцы" замешивают мацу на крови палестинских детей. Чтобы не было сомнений: речь идет об Израиле конца 80-х гг. XX века, а не об антисемитской литературе средневековой Европы.
Не зная этих базисных фактов, невозможно понять психологии "левых" Израиля. Излишне говорить, что они не имеют представления о том, что на самом деле произошло в Дир-Ясине. Ниже в разделе V мы увидим, что и историю ПАЛЬМАХа они не знают. Коллективное сознание Израиля и особенно его "лево-прогрессивного" крыла продолжает питаться манипулятивными мифами, созданными умелыми пропагандистами левых партий. Факты реальной истории в нем не присутствуют. Что же удивительного в том, что Израиль проигрывает своим противникам в психологической войне?
РАЗДЕЛ IV. МИФЫ 1948 ГОДА
"Целью войны является победа, и только она сохранится в коллективной памяти. Ход войны и неудачи станут, в самом лучшем случае, историческим материалом. Им суждено покрываться пылью на забытых полках библиотек." (Давид Бен-Гурион)
Глава 23. Миф Пальмаха
ПАЛЬМАХ обеспечил победу в 1948 г. Без ПАЛЬМАХа не было бы создано государство. Это знают все в Израиле и многие вне его. И это правда, потому что ПАЛЬМАХ был единственной реальной вооруженной силой ишува. А был он единственной силой потому, что политические структуры сознательно душили в зародыше все другие альтернативы. В результате политических игр и борьбы за власть ишув лишь чудом не проиграл войну, и можно было бы добиться бтльших побед ценой миньших потерь. Это - тоже правда. Но ее не знает почти никто. Потому, что по-прежнему действуют те же партийные интересы, и те же партии по-прежнему заинтересованы в том, чтобы никто не знал правды. Разница только в том, что теперь к официальным партиям присоединилась партия неофициальная, но, может быть, еще более могущественная: партия ветеранов ПАЛЬМАХа.
Ветераны ПАЛЬМАХа сплошь и рядом занимают посты и должности благодаря тому, что они были в ПАЛЬМАХе. Можно понять, что они готовы до конца бороться за миф ПАЛЬМАХа. Но не все пальмахники сидят на важных постах. Большинство из них это "простые люди" - и, тем не менее, они, как правило, тоже стоят стеной за пальмаховский миф. Это не парадокс, это давно известный психологический феномен. Человек заинтересован не только в деньгах и власти, но и в таких "нематериальных вещах", как уважение, почет, уверенность в своем превосходстве, праве смотреть на других свысока. Все это дает принадлежность к уважаемой касте: будь то "старая гвардия Наполеона", "первопроходцы", "борцы за прогресс” или пальмахники. Основатели ПАЛЬМАХа хорошо знали эту истину, и поэтому ПАЛЬМАХ изначально формировался как масонская ложа, клуб избранных, братство "детей света".
Идеологи ПАЛЬМАХа не строили на пустом месте. У них был образец, обнаружить который отнюдь не трудно. Русское революционное подполье было организовано по такому же принципу. Романтика тайного братства, члены которого готовы пожертвовать собой ради идеи и общего дела, привлекает многих (1). С победой революции надобность в подполье пропала, но идеологически-пропагандистский аппарат нового режима эффективно использовал найденный манипулятивный трюк. Место героев подполья заняли эзотерические группы: цекисты, чоновцы, комиссары, красные матросы, чекисты, партийцы и пр. С точки зрения психологии эти группы имеют характерные признаки: условные обозначения, четкий стереотип "ритуальной чистоты и идеализма", замкнутость. В Израиле все эти принципы были воплощены в двух группах: в киббуцах и в ПАЛЬМАХе(2). Обе группы, превращенные в миф, переплелись между собой и активно поддерживались государственной и политической структурой социалистического сионизма. Пинхас Лавон следующим образом определил (1950) цель киббуцианского движения: "Установить общественные нормы и принципы равенства в израильском обществе"(3).
Пока Израиль будет видеть в киббуцианском "равенстве" свой идеал, а в киббуцниках - идеалистов и свой авангард, власть социалистическим партиям гарантирована. Руководство хорошо поняло это правило и потому заботилось об успехах и влиянии киббуцов. Две области были определены как дающие наибольший психологический эффект. Одна из них - ЦАХАЛ, и поэтому киббуцники усиленно продвигались на командные должности. Вторая - экономический успех. Здесь проблема была сложнее, и ее решали государственной "подкормкой" киббуцов (например, специально составленными законами о налогообложении или распределением квот продукции)(4). В этой "подкормке" заключалась смертельная опасность для киббуцов. Рано или поздно о ней начнут говорить открыто, и тогда грянет бунт. Он пришел в период предвыборной кампании в 1981 г., когда киббуцам вдруг вспомнили их чванство, их привилегии и эксплуатацию "городов развития". После 1981 г. моральный авторитет киббуцов в Израиле почти исчез (5). ПАЛЬМАХ находился в более выгодных условиях и, поэтому миф ПАЛЬМАХа пережил миф киббуца.
Два обстоятельства благоприятствовали ПАЛЬМАХу. Прежде всего, он перестал существовать в 1948 г. Следовательно, его недостатки остались только в книгах и воспоминаниях. Книги писались под диктовку и под цензурой (6), а воспоминания были блокированы традицией кастовой солидарности. Но, видимо, важнее было второе обстоятельство. Израильское общество, в сущности, мало чем обязано киббуцам. Киббуц был одной из форм заселения страны, и с 60-х годов он уступил "пальму первенства" другим движениям. Но ПАЛЬМАХу государство (и его граждане) обязаны жизнью. Этот вид морального обязательства не может быть отменен никакими последующими событиями. Из-за этого чувства благодарности, израильтяне не хотят слушать правду о ПАЛЬМАХе (хотя уже готовы в пол-уха слушать правду о киббуцах). Кроме того, обычно приводится следующий аргумент: "Нет смысла копаться в том, что было в 1948 г. Что было, то было. Сейчас это не имеет никакого значения". Это звучит довольно убедительно, это даже похоже на правду. Это было бы правдой, если бы бывшие пальмахники не занимали столь важные позиции в израильском обществе, и если бы они не были, по-прежнему, связаны круговой порукой корпоратизма, и если бы "дух ПАЛЬМАХа" не определял до сих пор нормы воспитания в ЦАХАЛе, и, наконец, если бы идеи "группы Кинерет", пропущенные через официальную историографию ПАЛЬМАХа не оказывали решающее (и разрушительное) влияние на политическое мышление страны. В 90-х гг. добавился новый момент: всем своим историко-мифологическим и корпоративно-идеологическим авторитетом ПАЛЬМАХ поддерживает Ицхака Рабина, трагикомического героя израильской мифологии. В силу всех этих обстоятельств правда о ПАЛЬМАХе по-прежнему политически актуальна.
ПАЛЬМАХ, МАПАМ, СССР и другие
Ныне ПАЛЬМАХ мифологически связан со всем социалистическим сионизмом. Даже "последний пальмахник" - Ицхак Рабин - считался официальным лидером якобы левоцентристской партии “Авода” (в прошлом бен-гурионовская МАПАЙ). Но исторический ПАЛЬМАХ связан только с крайним левым флангом сионизма, прежде всего, с партией “Ахдут hа-Авода” (прежде “фракцией Бет” в МАПАЙ). В феврале 1948 г., в буре Войны за Независимость и под угрозой будущих парламентских выборов(7), она объединилась с еще более левой (но все еще сионистской) партией “hа-Шомер hа-Цаир”. Так образовалась партия МАПАМ. Обе партии были агрессивно социалистическими, но они расходились “по национальному вопросу”. “Ахдут hа-Авода” стояла за захват всей земли Израиля и за трансфер арабов, “hа-Шомер hа-Цаир” в соответствии с марксистскими догмами ориентировался на арабо-еврейское сотрудничество в будущем государстве, которое должно было стать социалистическим и двунациональным. Это принципиальное различие сказалось позже, уже после 1967 г., когда “национальная” часть МАПАМ примкнула к Движению за целостный Израиль(8), а “интернациональная” начала свой дрейф в сторону Организации Освобождения Палестины(9).
Но тогда, в 1948 г. общее было важнее, и обе партии могли существовать вместе(10). В те годы у "общего" была простая и четкая политическая этикетка: признание идеологической гегемонии Советского Союза и ведущей роли лично товарища Сталина, в качестве вождя всех прогрессивных сил. В 1940 г, после нападения на Финляндию, Берл Каценельсон записал в своем дневнике: "Нет такой мерзости, которой они бы не простили Сталину. Ему заранее выдана индульгенция". И прибавил по-русски: "Начальство знает все". Он был прав: после войны МАПАМ оправдывала и пражские процессы, и "дело врачей"(11). Но тогда, в 1940 г. речь шла о том, как еврею-социалисту относиться к тому печальному и необъяснимому (для марксиста) факту, что социалистическая Россия не борется с фашистской (и антисемитской) Германией, каковую борьбу ведет как раз империалистическая Британская Империя. С точки зрения левых сионистов, главным была классовая (пролетарская) природа СССР. Берл считал, что главным является война против Гитлера. "Да какой мне прок в том, что есть иные, будь они хоть белее снега, коли они не воюют с Гитлером!?" - воскликнул Берл, слушая речь Бен-Аhарона, который защищал политику Советского Союза(12). (Анита Шапира, "Берл", т. II, стр. 224-225, русс.изд.).
Любовь к СССР не была вполне бескорыстной. Деньги от Советского Союза левые сионисты, правда, не получали, но зато могли использовать в своих целях авторитет его "успехов" и сиять отраженным светом его трудовых и военных побед. "Отражением" победоносной и пролетарской Красной Армии был ПАЛЬМАХ.
Пальмахников воспитывали в беззаветной вере в Сталина и в Советскую Россию, в преклонении перед Красной армией. ПАЛЬМАХ должен был стать партийной милицией, готовой сделать по слову партии многое (если даже не все!), и он должен был стать основой рождающейся армии рождающегося государства. Проектировалось, что эта армия тоже будет партийной и классовой. Бен-Гурион остановил этот процесс, распустив ПАЛЬМАХ (7.11.1948), чего ему не простили до сих пор. Но этим дело не кончилось. Исар Харэль, стоявший во главе службы безопасности в 50-х годах, рассказывает о подпольных ячейках МАПАМ внутри секретных служб Израиля и даже о создании складов оружия в киббуцах партии МАПАМ (“hа-Киббуц hа-Арци”). Пропаганда была столь успешна, что традиционное политическое руководство стало терять контроль над развитием внутренних процессов в партии и в киббуцах. Крайне левое крыло под руководством Моше Снэ было исключено из партии МАПАМ, которая все же осталась тогда в общем русле сионизма. Снэ присоединился к коммунистам. Вместе с ним ушел в компартию Яир Цабан. Затем он вернулся в “родную партию”, стал одним из ее лидеров и в силу этого занял пост министра абсорбции в правительстве Рабина.
Несмотря на "кризис Снэ" МАПАМ продолжала почитать Сталина. День 7 ноября праздновался как годовщина Октябрьской революции. В честь одного из этих праздников в 50-х гг. партия опубликовала обращение к членам “hа-Шомер hа-Цаир” в ЦАХАЛе: "Мы будем помнить Красную Армию-освободительницу (и не будем помнить о ее роли в 1939-1940 гг.), и мы научимся бороться за превращение ЦАХАЛа в армию народную и красную в соответствии с традицией ПАЛЬМАХа. Да здравствует товарищ Сталин, вождь лагеря мира в Советском Союзе и во всем мире!" (по книге: “Левизна в Израиле”, Цви Шилох, 1991).
Потом пришел 1956 г. и многих поверг в смятение. "Зачем мужик рассказал об этом?" - реагировал лидер МАПАМ Меир Яари на речь Хрущева на ХХ съезде. После "разоблачения культа" о просоветском и просталинском аспектах ПАЛЬМАХа предпочитали забыть. Израильское общество в целом действительно забыло о них. В коллективной памяти остался только 1948 г., и притом в пропагандистско-подцензурной редакции.
Как матросы в 17-м году
Во многих событиях 1948 г. нельзя разобраться, не понимая идеологии, которой в течение шести лет вбивали пальмахникам в голову партийные политруки. Элиэзер Лиф был командиром взвода Хаганы в Тель-Авиве. Он добровольно перешел в 4-ю роту ПАЛЬМАХа, которой командовал Биньямин Цур. "Цур был исключением среди первых командиров ПАЛЬМАХа. Все остальные пришли из киббуцов и мошавов. У Цура не было никакой связи с соответствующими политическими течениями, поэтому ему чинили препятствия и затем сменили его. Из 4-й роты я перешел в 3-ю, где командиром был Ури Яфе. В 1943 г. я попросил повышения. Мне ответили совершенно откровенно: тебе не хватает наших корней. Мы хотим построить военную силу, основанную на идеологических корнях киббуцов. Я точно помню это выражение "идеологические корни" - даже сейчас, 40 лет спустя. После этой беседы я решил оставить ПАЛЬМАХ".
11 мая 1948 г., за четыре дня до провозглашения государства, Фейга Иланит сказала на заседании ЦК МАПАМ: "Мы обязаны создать партийную армию, тогда появится шанс создать гистадрутную армию. Мы обязаны беречь ПАЛЬМАХ, потому что он подобен матросам России в 1917 г., которые были первыми в защите революции. Но вокруг ПАЛЬМАХа следует построить партийную армию".
Это не случайная оговорка. ПАЛЬМАХ строился именно как армия партийная, а не государственная. До 1977 г. особой разницы не было, коль скоро у власти в государстве стояли социалистические партии. Но особо проницательные умы уже тогда предвидели “опасность”. На заседании исполнительного комитета Гистадрута, где обсуждался вопрос о роспуске ПАЛЬМАХа, лидер МАПАМ Яаков Хазан сказал: "Я полагаю, что ПАЛЬМАХ не будет выполнять заданий, если они придут от главы правительства по имени Менахем Бегин (13), и я не буду видеть в этом несчастье для Государства Израиль. Я буду видеть в этом успех". Исраэль Галили сказал на заседании руководства МАПАМ: "ПАЛЬМАХ - это самая дисциплинированная часть Хаганы. Я хочу обеспечить существование ПАЛЬМАХа и в будущем. Я хочу иметь военную силу, на которую рабочее движение сможет положиться, не обращаясь к армии". Перед войной начальник генерального штаба Хаганы Яаков Дори сказал друзьям, что проблемой для Хаганы будет ЭЦЕЛЬ, а не арабы. Примеры “национального сознания” руководителей и командиров ПАЛЬМАХа и Хаганы уже приводились выше, и мы столкнемся с ними и в дальнейшем. Высшей точкой (пока что!) стала история “Альталены”, героем которой был Ицхак Рабин (гл.22, прим.2).
Когда началась война, ПАЛЬМАХ был единственной мобилизованной силой Хаганы, поэтому на его плечи легли самые трудные задачи. Бойцы ПАЛЬМАХа были главной силой Войны за Независимость. Поэтому правы те, кто утверждает, что без ПАЛЬМАХа ишув проиграл бы войну. На этом правильном утверждении Галили и Алон построили манипулятивный миф командиров 1948 г. Они замолчали многочисленные неудачи и поражения, ошибки планирования и командования. Война все же закончилась победой. Евреи "только" заплатили огромную цену в человеческих жизнях и “всего лишь” упустили несколько важных побед. Это случилось потому, что ПАЛЬМАХ не готовил себя к регулярной войне с внешним врагом, его истинным противником были политические конкуренты внутри ишува. Цена была бы меньше, а результаты были бы лучше, если бы ПАЛЬМАХ вместо идеологической подготовки и полевых работ, уделял больше времени военным учениям.
Командиры 1948 г. стали политическими лидерами и важными чиновниками. Для этого пришлось утаить кое-какие факты. Что известно о командирах, которые посылали солдат вперед, а сами уезжали в тыл? Что известно о командирах, которые оставляли своих людей на поле боя и не спасали раненых? Что известно о пальмахниках, которые убивали пленных и грабили имущество арабов?
Если бы эти факты были опубликованы тут же, в 1948 г., может быть, удалось бы исправить недостатки. Если бы они стали известны в 1949 г., может быть удалось бы построить ЦАХАЛ на более здоровой основе. Но у партии “Ахдут hа-Авода”, у движения "hа-Киббуц hа-Меухад" и у многих других был личный и партийный интерес - замолчать правду. И они сделали это.
Миф командиров 1948 г.
Для политической победы мало быть героем, важнее чтобы твой политический противник был ничтожеством. В 50-х гг. противниками ПАЛЬМАХа и стоявшей за ним партия МАПАМ были не ревизионисты и не ЭЦЕЛЬ, а Хагана и Бен-Гурион. В соответствии с политической задачей строилась и система мифологии.
Историки ПАЛЬМАХа установили определенный стереотип: командиры ПАЛЬМАХа якобы кричали: "За мной!" - и шли впереди атакующих, командиры Хаганы - командовали из тыла. Они связывали это с традициями английской армии, с одной стороны, и с оригинальной тактической системой ПАЛЬМАХа - с другой. Дело доходило до резких высказываний типа: "Самое большое, на что были способны командиры Хаганы, это не мешать действиям ПАЛЬМАХа" (14).
Надо сказать несколько слов об "оригинальной тактике ПАЛЬМАХа". ПАЛЬМАХ готовился к диверсионным действиям в составе малых групп, поэтому особое ударение делалось на самостоятельность командиров и командование в боевых порядках. Это и создало мнимое различие в принципах командования. Разница была не в традициях и тем более не в "моральных принципах", а в тактическом уровне командования. Командиры батальонов и бригад ПАЛЬМАХа тоже не ходили в атаку, и было бы смешно и неэффективно, если бы они это делали. Вместе с тем, было немало случаев, когда командиры были слишком далеко от поля боя или просто оставляли своих подчиненных под огнем в критические минуты. Кой-какие примеры уже были приведены в разделе III. Не менее серьезные случаи будут приведены ниже. Парадокс заключается в том, что именно "господин ПАЛЬМАХ", "последний из поколения 1948 г." и “антигерой” этой книги - Ицхак Рабин - отличался оригинальным свойством всегда быть вдали от свиста пуль.
Особенно следует остановиться на проблеме военных талантов. Так уже случилось, что в 1948 г. в Израиле не было по-настоящему способных командиров на уровне батальона и выше. Их не было ни среди ветеранов бригады, ни среди “пролетарских командиров” ПАЛЬМАХа, ни в генеральном штабе. Это - исторический факт, и никакие манипуляции здесь не помогут. Тогда возникает вопрос, как же ишув победил в войне?
Правда заключается в том, что гениальность командования разумеется весьма желательна. Но она не является необходимым условием победы и даже не всегда способна предотвратить поражение. В 1948 г. ишув вел тотальную войну. В войнах такого типа нации способны вынести тяжелые потери и принести огромные жертвы. В соответствии с идеологией социал-сионизма, вооруженные силы ишува должны были состоять из широкой, но мало эффективной милиции (Хаганы) и небольших элитарных соединений (ПАЛЬМАХ). Эта концепция находится в очевидном противоречии с требованиями тотальной войны. Смена концепций была произведена благодаря энергии и воле Бен-Гуриона, вопреки желаниям командования ПАЛЬМАХа и его политических патронов. Вместе с тем она была произведена с опозданием из-за слепоты Бен-Гуриона и военного руководства ишува(15). Не осознав этой “дуальности”, нельзя понять роли Бен-Гуриона. Так сложилось несколько парадоксальное положение: главной боевой силой в войне был ПАЛЬМАХ, в то время как основная схема ведения войны противоречила самой идее ПАЛЬМАХа. Этот парадокс был решен роспуском ПАЛЬМАХа.
Арабская сторона в 1948 г. не поднялась до уровня тотальной, национальной войны. До 15 мая ишуву противостояли иррегулярные и полурегулярные отряды местных арабов и добровольцев из соседних арабских стран. У них еще хуже, чем у евреев, было поставлено военное обучение, и действия их не были согласованы. В целом арабские милиции 1948 г. уступали евреям по боевым качествам. Но самым опасным для арабов было представление о том, что войну решат регулярные арабские армии после 15 мая. Это лишало арабские отряды значительной доли агрессивности. Регулярные арабские армии, несомненно, превосходили ЦАХАЛ и Хагану по численности и вооружению (до середины 1949 г.). Но их действия тоже не отличались решительностью. Арабские армии не имели резервов, а слишком тяжелые потери могли ослабить стоящие за ними режимы. Арабские правительства нуждались в своих армиях для борьбы с "внутренним противником" отнюдь не меньше, чем для борьбы с молодым еврейским государством.
В этом смысле война 1948-49 гг. была похожа на революционные войны Франции. С одной стороны - правительства, располагающие профессиональными армиями, но не готовые идти на риск и слишком тяжелые потери. С другой стороны - вооруженная нация, принявшая на себя альтернативу победы или смерти. В таких условиях нация имеет реальные шансы на победу даже в очень тяжелых условиях, но все же победа отнюдь не обеспечена автоматически. Те же “феодальные генералы” вскоре научились бить “революционные армии” Франции. Соотношение сил изменила историческая случайность: Наполеон - гений, неизмеримо превосходивший всех полководцев своего времени. Появление Наполеона было исторической случайностью, и ни один разумный человек не будет рассчитывать на ее повторение.
-------------------------------------
1. Темные стороны подполья описал Достоевский в "Бесах", но его предупреждение не было услышано.
2. Романтика ЭЦЕЛя и ЛЕХИ тоже существовала, но она не приняла масштабов национально-государственного культа.
3. Социалистическое равенство всегда есть равенство немой массы перед лицом тех, кто "равнее других".
4. Приехав в Израиль в 1976 г. переводчик неоднократно слышал сравнение киббуцов с колхозами (в смысле: и те и эти - "коммуна"). Не вдаваясь в подробности, переводчик всегда отмечал, что советское государство жило за счет колхозов, и затем "наивно" спрашивал, было ли что-либо похожее в Израиле. Ответом был неизменный громкий смех (или интеллигентная улыбочка, в зависимости от темперамента собеседника).
5. Но не заграницей и не среди новых олим, которые по части знания фактов отстают на несколько лет.
6. См. гл. 30,4
7. Выборы 1949 г. дали 46 мандатов партии МАПАЙ и 19 - партии МАПАМ. Таким образом, Бен-Гурион мог бы составить чисто-социалистическую коалицию. Но он сказал, что не позволит, чтобы ультралевое меньшинство диктовало свою волю большинству, - и составил коалицию с Религиозным блоком (16) мест и мелкими партиями, включая этнический список сефардов. Поучительно сравнить это решение с действиями Рабина и особенно Переса, который похваляется статусом "ученика Бен-Гуриона".
8. Движение было в основном интеллектуальным. Вместе с тем, “родственная” ему партия “Тхия” сыграла важнейшую роль в заселении Иудеи и Самарии, обеспечив парламентский нажим на правительства Ликуда. Практическую работу по заселению освобожденных (или оккупированных) территорий осуществило религиозное движение "Гуш Эмуним" ("Блок верных").
9. Этот процесс начался еще до войны 1967 г., а окончился (пока что!) соглашением в Осло (1993).
10. В дневнике осажденного киббуца Йехиам есть такая запись (об объединительном съезде): "У нас здесь все горит, а мы обсуждаем, посылать ли нам представителя смотреть, как Табенкин целуется с Яари!"
11. “Его великие исторические дела будут направлять поколения и поколения во всем мире на их пути к режиму социализма и коммунизма” - так звучала телеграмма соболезнования, посланная в СССР по случаю заката “Солнца народов” (5.3.53). Телеграмму от имени МАПАМ подписали Меир Яари, Яаков Хазан и Ицхак Бен-Аhарон.
12. Характерны две подробности. (1) Советский Союз все же мог быть "белее снега" (о сталинском терроре Берл не хотел знать). (2) Берл не упомянул о советско-германском пакте 1939 г., без которого Гитлер не мог бы начать войну. Это достаточно точно определяет границу интеллектуальной честности Берла, которого называли "отделом ума и совести" МАПАЙ.
13. Менахем Бегин стал главой правительства только в 1977 г. Но не исключено, что Яаков Хазан посылал определенный намек Бен-Гуриону. Во всяком случае, ясно, что его подход был антигосударственным и антидемократичным.
14. В 1975 г. Еврейский семинар в Москве обратился к переводчику с просьбой подготовить лекцию о Войне за Независимость. После долгих усилий удалось найти в Ленинской библиотеке книгу, составленную немецким журналистом. Согласно этой книге, войну вел один ПАЛЬМАХ, двигаясь от победы к победе. Упоминая отдельные неудачи, автор всегда отмечал: ”Командовал боем командир Хаганы”. С большим удовольствием журналист отметил, что ПАЛЬМАХ вырос до размеров "легкой дивизии", но тут злая воля Бен-Гуриона распустила его. Осталось непонятным, как после этого удалось победить в войне. Лекция так и не была прочитана за отсутствием достоверного материала
15. Энергия и сила воли порой позволяли Бен-Гуриону найти выход из трудных положений, в которые приводила его “стратегическая слепота”.
Глава 24. Миф Бен-Гуриона
“Если бы я не был сионистом, не видел скрытые силы, скрытый потенциал и волю, - я пришел бы к выводу, что у нас нет надежды”.
“Я хотел знать, можно ли сравнить парня из ПАЛЬМАХа с европейским солдатом, мне сказали - нет! Он еще не дошел до европейского уровня. Я еще раньше был того же мнения. Если бы нас услышали другие, нас побили бы камнями - это была ересь!”
“О прочих наших солдатах нечего и говорить. Было 2500 парней, которые прошли обучение, 6000 человек, которые прошли хоть какое-то обучение, было 20000 членов Хаганы, которые умели держать в руках револьвер и выдержать налет арабской банды. В перспективе сражений с регулярными армиями с этой силой невозможно устоять”.
"Всякая хорошо проведенная война является методической войной" - писал Наполеон, имея в виду два основных момента. Первое: к войне надо основательно готовиться. Второе: цели войны должны соответствовать силам и средствам. Говоря о руководстве войной, Наполеон всегда подчеркивал, что военные руководители должны с одной стороны проявлять смелость и решительность, а с другой - точно знать свои силы, чтобы не впасть в авантюризм. Величайшее значение Наполеон придавал знанию военной истории и интеллекту. "Не гений внезапно открывает мне, что нужно сказать или сделать в каких-либо обстоятельствах, неожиданных для других, а рассуждение и размышление". При этом, вне всякого сомнения, Наполеон был гений, и прекрасно это знал. К способностям (своим или чужим) он относился как к потенциалу, который еще должен быть реализован, и нуждается в постоянном совершенствовании. Военный гений Наполеона мог быть реализован только потому, что военная традиция Франции предоставила ему три главных составляющих: боевой дух (жажду "драки и славы"), школу военной теории, массовые армии. Эти составляющие были порождениями разных эпох, идеологий и тенденций. В историческом смысле их сочетание было почти случайным и в достаточной степени кратковременным. Но оно случилось, и Наполеон сумел развить это сочетание до степени почти непревзойденного совершенства и использовать его до конца (1).
Было бы неверно сравнивать политическое руководство ишува, и даже Бен-Гуриона, с Наполеоном. Но все же ничего подобного “методической войне” не было в 1948 г. Политическое и военное руководство ишува не понимало "духа войны", не готовилось к войне, не определило целей войны (даже приблизительно) и не умело мобилизовать потенциальные силы ишува. Мы говорим, разумеется, о руководстве социалистических и либеральных сионистских партий, включая и Бен-Гуриона. Но все же Бен-Гурион хоть что-то знал, хоть что-то понимал, хоть что-то обдумывал и предвидел. Остальные партийные лидеры оставались невеждами в военной области и почти гордились этим (2). Поэтому Бен-Гурион по праву считался единственным в поколении. Этот неоспоримый факт был превращен в миф. Бен-Гурион стал представляться вершиной, своего рода Эверестом. Тогда и его окружение могло быть высокими горами. Действительность была иной: Бен-Гуриона правильнее было бы сравнить с горой на плоской равнине. Эта картина дает более верную перспективу политическому фону Израиля 1948 г.
У Бен-Гуриона было много положительных качеств. Он много работал, много читал и учился всю свою жизнь. У него была неукротимая энергия и воля, которую он навязывал своим коллегам. В течение всей своей жизни он менял свои взгляды, эволюционируя "от класса к народу (т.е. от марксизма к национально-государственному подходу)", но от изменения до изменения он был "твердолобым догматиком". Две трагедии сопровождали Бен-Гуриона во всей его политической жизни. Его товарищи по партии (понимаемой широко) были только догматиками и, кроме того, в своей эволюции он постоянно опаздывал (“на пять лет” - по грустному замечанию ревизионистов). Одной догмы Бен-Гурион не преодолел до конца своей жизни: при любых условиях власть должна принадлежать социалистам. Эту догму, более чем что-либо иное, он "завещал" всем своим преемникам и эпигонам.
Военная шизофрения
Социалистические сионистские движения имели четко определенную "официальную" идеологию в военной области. Признавалась только оборонительная война в качестве последней меры защиты. Основы этой идеологии были разработаны еще перед первой мировой войной в "группе Кинерет" под влиянием социалистических и пацифистских идей, принятых в интеллектуальных кругах Европы того времени (3). В интеллектуальном смысле "группа Кинерет" должна была справиться с проблемой сионизма, который с их точки зрения был слишком похож на "обыкновенный европейский колониализм". Когнитивный диссонанс был разрешен созданием маленьких интимных коллективов ("квуца"), основанных на принципах абстрактного гуманизма и социалистического равенства. "Высшие идеалы" как бы (т.е. манипулятивно) "отстранили" неприятные колониалистские ассоциации. Вполне понятно, что в этой идеологической системе не было места армии (военной силе); военные инстинкты и интересы были подобны дьявольской силе, которую можно и дулжно обуздать(4). Мы говорим об эпохе так называемой Второй алии. За нею (уже в 20-х гг.) пришла волна Третьей алии. В своей массе она также была социалистической, но она принадлежала к послевоенной эпохе. Ее знаменем было не личное самоусовершенствование в интимном коллективе, но организация, сплоченная ради победы и власти. Идеал интимной группы сменялся идеалом киббуца и киббуцианского движения. Разумеется, в первые годы своей жизни киббуц обычно был очень маленьким, но в принципе он был ориентирован на рост. Вся страна должна была стать союзом коммун-киббуцев или, на худший случай, признать их гегемонию в духовной сфере. Бен-Гурион "дополнил" эту идею, охватив оставшихся вне киббуцов Гистадрутом: всеобъемлющей структурой, которая контролировала (в идеале) все стороны жизни и подчинялась социалистическим партиям, другими словами - их лидерам, другими словами - лично ему (6).
Казалось бы, идея создания военной структуры должна была понравиться лидерам Третьей алии. Но этого не случилось и практически не могло случиться. Военная структура стала бы альтернативным центром, местом, где могли родиться и развиваться "чуждые" идеи или даже идеологии. Таким образом, социалистическим партиям нужна была военная сила для борьбы с врагом внутренним (в полном соответствии с идеей классовой борьбы!) и внешним (в силу печальной необходимости). Однако партийные лидеры должны были полностью контролировать эту силу. Официальная доктрина социализма подсказывала такую форму военной организации: народная милиция. Она и была усвоена (выбрана) политическим руководством, несмотря на ее фактическую неэффективность.
Неудачи Хаганы в 1929 г. привели к расколу. "Вторая организация" ("Иргун бет") была создана в 1931 г. В организацию входили "активисты" Хаганы, ревизионисты и религиозные круги, т.е. те самые слои в ишуве, которые были "внутренними врагами" для социалистического истэблишмента. Тем не менее, линия раскола проходила не в области социальной, но в области военной и организационной. В 1937 г. "Иргун бет" вернулся в Хагану, но кое-кто остался "снаружи", так была окончательно оформлена Национальная Военная Организация (ЭЦЕЛЬ)(7).
Существование альтернативных формирований представляло угрозу для организационной и идеологической структуры Хаганы (8). По широте охвата, материальным средствам и пр. "сектанты" никогда не могли конкурировать с Хаганой, опасность была в самом наличии альтернативы и в “активизме” ЭЦЕЛя. "Сектанты" и стоящие за ними "правые" могли переманить к себе массу ишува и, прежде всего, молодежь (9). Правила “здорового соревнования” сводятся к тому, чтобы быть эффективнее конкурента, но Хагана пошла по иному пути. Она силой кулака и цензуры отстаивала свое моральное и идеологическое первенство.
Официально Хагана была военной организацией "детей света". Антимилитаризм объяснялся не внешними историческими причинами, но императивами и идеалами исповедуемой идеологии. Обязанностью Хаганы была защита жизни, имущества и чести евреев "во всем мире" (так говорилось в клятве Хаганы). На практике даже защищать евреев Палестины Хагана часто бывала неспособна из-за непрофессионализма милиционной структуры, из-за ограничений, накладываемых властями мандата, и из-за самоограничений, накладываемых идеологией. Предотвратить нападения удавалось редко, поэтому Хагана использовала технику наказания. Официально предполагалось, что Хагана "мстит" только виновным, на практике проводили операции возмездия. Официально считалось, что операции проводятся сразу же после арабского нападения и поблизости от него. С точки зрения моральной это было красиво, с точки зрения военной, - опасно и неэффективно. Так начинала складываться военная шизофрения Хаганы: она действовала в соответствии с военной логикой, но ее мифология создавалась в соответствии с требованиями идеологии. Противоречить идеологии Хагана не хотела, действовать иначе (или не действовать вообще) она не могла. В войне между евреями и арабами психологический аспект был почти столь же важен, как и военный. На удар отвечали ударом, не слишком выбирая, кого бить. Так постепенно ишув втягивался в круговорот кровной мести и тотальной войны. Альтернативой была самоликвидация ишува и сионизма.
Существенное изменение пришло с началом арабского восстания (1936-1939 гг.). Английский офицер Орд Вингейт организовал еврейско-английские и еврейские подразделения ("ночные роты"), которые, наконец-то, "вышли из-за забора поселений". Они несли активную патрульную службу и осуществляли рейды в глубину вражеской территории. У Вингейта Хагана научилась подвижности и инициативе (10).
Для проведения этих операций Хагана создавала специальные расчеты. Их военная практика мало чем отличалась от того же ненавидимого и презираемого ЭЦЕЛя. Но масса не знала об этой “тайной” деятельности, (точнее говоря, предпочитала не знать), сохраняла идеологическую девственность и могла со спокойной совестью ненавидеть и презирать ревизионистов. Побочным эффектом было появление и развитие цинизма у "посвященых в тайну". Они знали, что официальная идеология и реальность связаны друг с другом лишь условно, их соединяла лишь власть над массами и борьба с общим врагом ("правыми").
Параллельно с идеологической шизофренией развивалась шизофрения структурная. Истэблишмент не позволил создать самостоятельную военную организацию - она была создана в подполье Мы говорим при этом не о " сектантах", но о Хагане (в дальнейшем о ПАЛЬМАХе). Политическое руководство ишува было некомпетентным в военных вопросах - военные руководители ответили созданием замкнутой касты, которая говорила политикам "да-да-да!" - и делала свое дело, не обращая на них внимания. Вместо того чтобы создать два центра (политический и военный), способные взаимно обогащать друг друга, были созданы два центра, которые постоянно друг друга обманывали, объегоривали, "обходили на кривой" и т.п. В октябре 1947 г. Моше Шапира, один из лидеров партии МИЗРАХИ и член Комитета безопасности ишува, жаловался: "Никогда не было эффективного гражданского контроля над деятельностью Хаганы. Наши военные сами устраивали все дела. Даже если какой-нибудь "цивилист" проникал в их среду, он становился одним из них и начинал говорить, что все в порядке. Выяснилось, что не все в порядке". Но было уже поздно, через пять недель после этого выступления началась война.
Ни одна из двух шизофрений не была излечена. Они достались в наследство молодому государству, и Израиль до сих пор страдает от них. Хуже того, новые поколения политиков были выращены в болезненной атмосфере взаимной лжи. Когда Рабин отрекался от обещаний, данных избирателям, или лгал в Кнессете, он следовал политической традиции, впитанной в детстве и юности. При этом у него не хватало интеллекта и твердости характера даже на то, чтобы понять это (11).
Навстречу войне (1945 - 1947)
Казалось бы, мировые войны должны были изменить что-то в отношении ишува к "милитаризму". Но этого не произошло. "Отрицание милитаризма" не было случайностью или недомыслием, оно было системой, призванной обеспечить гегемонию (власть) партийных элит (12). Поэтому обе войны вызвали лишь сравнительно кратковременный всплеск энергии, после чего все возвращалось "на круги своя". Вторая мировая война началась неудачно для Англии, в этом была удача для военных сил ишува (13). Евреям "Палестины" было разрешено служить в действующей армии. Более 20 тыс. добровольцев прошли через английскую армию и приобрели ценный опыт, который вряд ли можно было бы получить как-нибудь иначе(14). Однако британское командование сознательно не допускало "палестинцев" на командные должности выше командира роты. Одновременно был создан ПАЛЬМАХ ("ударные роты"). Его создание было связано с поражениями британской армии на Ближнем Востоке. Англичане искали местные "дружественные" силы для вспомогательной службы и, возможно, для действий в тылу немецкой армии. Большинство арабов были на стороне стран "оси" (15) и, следовательно, оставались только евреи. Так сложилась уникальная и парадоксальная ситуация: англичане обучали ПАЛЬМАХ, который спустя несколько лет использовал эти знания против них (16).
23 октября 1942 г. начался бой у Эль-Аламейна. Роммель был разбит, и надобность в ПАЛЬМАХе пропала (для англичан) навсегда. Лагеря обучения были закрыты. ПАЛЬМАХ вернулся в подполье. Бен-Гурион занял совершенно однозначную позицию: послать ПАЛЬМАХ добровольцами в английскую армию. Неофициальный "министр обороны" ишува Элияhу Голомб хотел сохранить ПАЛЬМАХ в качестве полурегулярной силы в стране. У него были союзники в числе политических лидеров, сгруппированных вокруг "фракции бет" в МАПАЙ. Официально считалось, что ПАЛЬМАХ должен защищать ишув от арабских нападений. Но во все время войны арабы "сидели тихо". Истинной целью ПАЛЬМАХа было дать социалистическую альтернативу "сектантам", которые могли бы привлечь в свои ряды молодежь, активизированную войной.
ПАЛЬМАХ не был распущен, но и денег на его существование не отпускалось. Это шизофреническое решение Бен-Гуриона неплохо вписывалось в общий шизофренический фон политической мысли ишува, но ПАЛЬМАХу от этого было не легче. Решение было найдено в симбиозе ПАЛЬМАХа с киббуцами (сначала с киббуцами, "принадлежавшими" Табенкину, затем - и остальными). Последствия этого были весьма важны. ПАЛЬМАХ был реорганизован как ячейки основания киббуцев. Этим определялись размеры основных соединений ПАЛЬМАХ (отделение) и равновесие полов. Около половины "бойцов" ПАЛЬМАХ были девушками, боевая ценность которых была сомнительна (17). Военно-киббуцианский симбиоз дал вооруженным силам ишува превосходный человеческий материал, воодушевляемый идеологией, но вместе с тем он увековечил непрофессионализм ПАЛЬМАХа и ЦАХАЛа.
ПАЛЬМАХ развивался как бы параллельно идеям Бен-Гуриона. Интересы Бен-Гуриона были направлены в сторону регулярной армии. И тут мировая война открыла неожиданные возможности, о которых прежде нельзя было и помышлять. Прежде всего, Англия превратила "Палестину" в гигантский склад военных материалов. Много евреев работало на этих складах, они систематически воровали оружие. Кроме того, многие английские солдаты и офицеры были готовы красть и продавать (18).
Сходные методы применялись и в освобождаемой от фашистов Европе и Северной Африке. Евреи Палестины служили в транспортных подразделениях английской армии, с риском для жизни они переправляли на склады Хаганы трофейное оружие. Особенно много трофеев было сосредоточено в Италии, которая была буквально начинена оружием. Бен-Хур рассказывает: "Там были пушки, танки, пулеметы и даже целый оружейный завод, который построили немцы. Я предложил снять виллы богатых евреев и превратить их в склады оружия. Я мог бы накопить оружия на всю Войну за Независимость, мы могли бы доставить его в страну, как мы делали это в 1947-48 гг. Я запросил разрешение на операцию, но Шломо Шамир дал отрицательный ответ Э(Шломо Шамир отрицает эту версию).
Одновременно ишув развивал и свою собственную военную промышленность. Первые предприятия были созданы еще в конце 30-х гг. В 1945 г. около Реховота был создан целый подземный завод (264 кв.м на глубине 5,5 м). Вход в него маскировали прачечная и пекарня. Был организован фиктивный киббуц, члены его рисковали жизнью, потому что за производство оружия полагалась смертная казнь. Решение было принято на общем собрании "1-й группы скаутов", и из соображений конспирации более никого уже не принимали в этот "киббуц". Этот завод произвел более 2,5 млн патронов, выпуская до 20 тыс. патронов в день.
Инженер Славин покупает заводы
В преддверии войны уже не было возможным удовлетвориться объемами производства в условиях подполья. Нужно было коренным образом изменить стиль работы и, в частности, наладить регулярное производство оружия в нормальных заводских условиях. Главную роль в этом сыграли заводы, закупленные инженером Славиным. Хаим Славин был инженером-электриком, в 30-х г он был одним из организаторов подпольных военных заводов (ТААС), затем он перессорился со всеми и уволился. В 1944 г., когда уже было ясно, что конец мировой войны не за горами, Славин разработал почти фантастический план. Он понял, что военные заводы будут демонтированы, и появится возможность скупить машины и перевезти их в страну. Он подал предложение в штаб Хаганы, оно легло на стол Бен-Гуриона, но не дало немедленных результатов.
В мае 1945 г. Бен-Гурион был в Америке. Он хотел мобилизовать евреев США на борьбу за создание Еврейского государства, но реакцией было недоверие и насмешки. Понадобилось еще два года борьбы ишува против властей мандата, "еврейское сопротивление", терроризм ЭЦЕЛя и ЛЕХИ, демонстративные плавания кораблей с беженцами Европы (19) и т.д., чтобы разбудить американское еврейство. У Бен-Гуриона не было времени. Меир Вейсгал собрал 17 евреев из Америки и Канады на встречу с Бен-Гурионом. Там были богатые и влиятельные евреи - но не самые богатые и не самые влиятельные. Вейсгал выбрал их потому, что они уже были сионистами и были готовы действовать ради будущего государства.
Встреча состоялась 1 июля 1945 г. в Нью-Йорке, на квартире у Сноброна. Бен-Гурион, прислонившись спиной к роялю, рассказал собравшимся, что беженцы из Европы хотят приехать в страну, и что страна хочет принять их. Что в Англии на выборах победят лейбористы, что они отрекутся от обещаний, данных сионистам, что чиновники Foreign Office убедят политиков, что интересы Англии требуют арабского суверенитета над Палестиной, и что State Department будет точно такого же мнения. "Нам предстоит выстоять в войне против всех арабских армий. Мы сможем выстоять, если у нас будет оружие. Оружия, которым мы располагаем, хватит только для борьбы с местными бандами. Нам необходимо наладить производство оружия. Здесь мы сможем купить машины, но нам понадобятся сотни тысяч долларов, может быть, миллионы. Готовы ли вы достать их?" Был жаркий день, и собравшиеся поглощали огромные количества кока-колы и сидра. Они приехали из Торонто, Лос-Анжелеса, Майами, Бирмингема. Кое-кто уехал, не дождавшись конца встречи: они не могли опоздать на поезд. В этот день был основан “Институт Сноброн”, филиал Хаганы в США. Участники встречи обязались мобилизовать 18,5 млн долларов и найти новых верных людей. План Славина начал реализовываться, но он еще не знал об этом.
В Тель-Авиве Славина пригласили в штаб Хаганы и предложили поехать в Америку. Славин согласился на условии, чтобы ему предоставили миллион долларов и не вмешивались в его работу. В Нью-Йорке он осмотрел машины, предложенные Бен-Гурионом, и отверг их за полной непригодностью. Еврей-предприниматель Гарри Левин помог ему своими огромными знакомствами, Сохнут предоставил в его распоряжении группу работников, во главе которой стоял Саадия Гельб. Так была создана "сеть Славина". Американский инженер Филипп Альпер осматривал заводы, куда не допускались "чужие". Эли Шелит отвечал за разборку и упаковку машин, Элияhу Сахаров получал ящики в Палестине и развозил их по складам.
Прежде всего, надо было выбрать, что покупать. Важные люди Америки любили фотографироваться в цехах военных заводов, а журналисты сопровождали фотографии кое-какими пояснениями. На основе этих фотографий Славин вместе с Альпером создали неплохой каталог американской военной промышленности. Дополнительный материал он получил из бюро записи патентов и условий конкурсов на подряды. Его "конкурентами" были представители военной промышленности Европы. Но они предпочитали новейшие машины - устаревшие остались Славину (20). Первая массовая сделка была заключена на заводе Ремингтон: Славин закупил машины для производства патронов "303" (для английской винтовки и пулемета брэн). Машины весили по 6 тонн, и Славин купил их как металлолом по 70$ за тонну. Потом (на тех же условиях) были куплены новые машины для производства артиллерийских стволов. Всего Славин купил 12 заводов, производивших оружие и патроны. Гарри Левин познакомил Славина с Карлом Акделем. Этот инженер разработал ручной пулемет Джонсон для американской морской пехоты. За 17.000$ он создал проект пулемета Дрор (21). Заводы Славина начали производить его в 1949 г., к концу Войны за Независимость. Славин "потратил" 1,5 млн долларов; по его оценке, реальная стоимость оборудования была 500 млн.
Все машины были разобраны, их части помечены специальными кодами и перемешаны. В таком виде они прошли таможенный контроль и были законсервированы на складах в Тель-Авиве и Иерусалиме. В 1946 г. Бен-Гурион привез Славина в Базель на 22-й сионистский конгресс. Славин сделал 15-минутный доклад перед одной из комиссий. Обсуждения не было. Тема не очень интересовала депутатов конгресса. В 1947 г. Славин вернулся в страну. Он хотел собрать машины и начать производство. Начальник Центрального командования Зеэв Шефер не хотел принимать столь ответственных решений, начальник генерального штаба Ицхак Садэ прекратил реальную деятельность после отмены "еврейского сопротивления", Бен-Гурион начал свой "семинар" - вся военная структура ишува была временно парализована. До войны оставалось меньше 11 месяцев. Машины оставались в ящиках.
Осенью "семинар" Бен-Гуриона начал приближаться к концу, и Бен-Гурион пригласил Славина на специальное совещание на тему: чем мы будем воевать? И как нам продержаться? Атмосфера была тяжелой, было ясно, что воевать нечем. Вероятно, только поэтому и пригласили Славина на совещание. Его знали, но не любили. Он не был своим среди круга Бен-Гуриона. В России, правда, он был членом левой сионистской партии "hа-Поэль hа-Цаир" (и даже отсидел срок), но в стране он не стал членом какой-либо партии и держался в стороне от общественной деятельности. Все ценили его технические таланты, но он был известен своей неуживчивостью. В числе прочего, он не смеялся, когда Леви Эшколь рассказывал анекдоты, и это не было прощено ему.
Славин считал, что ему сознательно мешают создать военную промышленность; ответственные лица, назначенные руководством, были, по его мнению, мелочными и гнались за почестями. Он пришел к выводу, что ишув обречен на поражение в войне с арабами. Не он один был пессимистом (22), но в отличие от других, Славин не предлагал искать компромисса с арабами (23). Славин видел перед собой гибель ишува в безнадежной борьбе. На вопрос Бен-Гуриона он ответил: "Сто процентов из ста - мы проиграем войну". - "И что ты будешь делать тогда?" - "Я украл три гранаты. Две я брошу в арабов, третьей подорву себя и моих детей". Бен-Гурион попросил Славина подготовить план деятельности. "Не важно, что я думаю" - ответил Славин, - "Я сделаю все, чтобы начать производство. По крайней мере, погибнем с честью".
Верховное командование еще продолжало обсуждение, а Славин (с сентября) уже создавал свои первые предприятия в киббуцах. 6 октября Бен-Гурион сообщил ему: "Заказывай немедленно все, что тебе нужно. Деньги будут". Славин потребовал 2 млн фунтов. Теперь Славин приступил к сборке машин. Звулун Вебер собирал машины по производству патронов. "Славин дал мне только фотографии машин, некоторые из них были автоматическими и гидравлическими". Вебер работал дни и ночи на заводе в Нахалат-Ицхак (Тель-Авив), с семьей он встречался только по субботам. "После огромных усилий мы получили первые патроны весьма невысокого качества. Почти каждый день приходил автомобиль, и мы ссыпали туда патроны просто так, без ящиков. Патроны шли прямо на фронт. На каждом были две буквы: йуд и мем (Государство Израиль)".
Другим героем этой эпопеи был Моше Калманович. Он был членом партии "hа-Шомер hа-Цаир", занимался скупкой оружия и в последнее время работал чернорабочим на заводе ТААС. Славин получил "взаймы" инженера-электрика. В течение месяца инженер собирал машины, и Калманович помогал ему. Затем инженер вернулся в Электрическую кампанию. "Кто закончит работу?" - спросили его. - "Этот парень". - "У него же нет образования!" - "Он знает больше меня". Славин вызвал его пред свои светлые очи. "У меня есть к тебе предложение. Я привез гидравлические машины, их надо собрать. Командование послало мне инженеров с заводов Круппа и Шкода. Они не знают американских машин и боятся их". - "Машины работали раньше?" - "Да, я их разобрал. Когда будет готов ответ?" - "Завтра утром". Калманович взял с собой две тетрадки с записями Славина. Он почти не читал по-английски, но сумел кое-что понять из записей и фотографий. "Я готов" - сказал он Славину. - "Откуда у тебя это нахальство - взяться собирать машины, которых ты не знаешь?" - "Послушай, Славин. Это нахальство, но есть в нем и логика. Я не поставлю мотор на место трансмиссии и не буду завинчивать гвозди". Калманович собрал восемь машин. "Каждый грамм его головы стоит золота", - сказал Славин - "не знаю, как бы мы выстояли без него".
Когда Славин создавал завод по производству ручных пулеметов и стэнов, он пригласил для консультации профессора из Техниона. Профессор сказал, что цех должен быть снабжен кондиционером, потому что только при постоянной температуре можно обеспечить точность в 0.001 мм. Нужно было два года, чтобы построить такое помещение. Славин высказал профессору, что он о нем думает, и построил завод в Гиватаиме, на открытом пространстве. Циновки защищали "цех" от солнца и дождя. Машины стояли на бетоне, а иногда на досках от ящиков. В марте 1948 г. в процессе производства были 12.000 стэнов, 140.000 гранат, 120 3-дюймовых минометов, 500 пулеметов "Дрор" и 5 млн патронов. Качество было в соответствии с условиями. С профессором можно было проконсультироваться раньше и начать строить цех с кондиционером за два года до начала войны.
Отвечая на вопросы комиссии Гринбойма (июнь 1948 г.), Игаэль Ядин сказал: "Мы все время использовали только 30% сил, которые были потребны для обороны страны. Мы начали войну с 10%. На батальон было по 40 винтовок, и я уже не помню, сколько пулеметов - ничтожное количество. Армия была в точности в той же пропорции. Была только одна обученная сила: ПАЛЬМАХ, и у нас была одна проблема: как заткнуть все дыры".
Упущенное время
Игаэль Ядин, безусловно, ошибался, и ошибка его не случайна. Ишув имел еще один обученный контингент: ветеранов Еврейской бригады. Но Ядин принадлежал к аппарату Хаганы, его психологической установкой было: обойтись без конкурентов по профессии. Любая административная система порождает внутри себя эту тенденцию; в условиях подполья, в которых действовала Хагана, она может только усиливаться. Прорвать порочный круг клановых интересов можно только сознательным интеллектуальным усилием. Это усилие не было сделано в ишуве перед войной - по многим причинам, прежде всего, потому, что не было традиции военного интеллекта. Военная мысль была загнана в узкие рамки концепции "народной милиции" (если не пацифизма), быть профессиональным военным ("милитаристом") считалось постыдным. Для профессионалов всё, что имеет отношение к профессии, представляет интерес и ценность. Допустим, что командиры ПАЛЬМАХа не имели себе равных в технике “малой войны”, - начиная с 1945 г. они имели возможность использовать демобилизованных офицеров Еврейской бригады и ознакомиться (хотя бы теоретически) с методами регулярных военных действий. Но эта возможность не была использована. Опыт офицеров регулярной армии был отвергнут и осмеян. В том-то и была основная проблема, что командование Хаганы не было профессиональным. Об этом свидетельствует хотя бы один факт, что тактику ПАЛЬМАХа разрабатывали такие профаны, как Табенкин и Рабин (см. гл.15). Не все можно было сделать в условиях английского мандата, но можно было сделать на много больше того, что было сделано.
Начиная с 1945 г. можно было подготовить базу производства оружия, не в самый последний момент можно было начать научные разработки, можно было отобрать для производства наиболее эффективные виды оружия, а не ограничиваться непременно английскими образцами и т.д., и т.п. Но для всего этого надо было изменить стиль мышления, надо было начать "мыслить войной", а мы уже знаем, что именно это считалось зазорным в ишуве.
Безусловно, можно было организовать широкое военное обучение молодежи, начав со старших классов. В частности, это создало бы базис для появления "интеллектуального командного состава". Но существовали, по крайней мере, две идеологические причины, которые удушили эту возможность в зародыше. Прежде всего, это означало "отравлять молодежь милитаристским духом", приблизить ее к ревизионистским взглядам, и - упаси Маркс! - ликвидировать чувство принадлежности к касте "сынов света". Во-вторых, это означало бы изменить систему военного обучения, перейти к "конвейерному методу", отказаться от "особых методов ПАЛЬМАХа". Социалистический истэблишмент создал систему, когда дорога к военной профессии в обязательном порядке проходила, через киббуц и ПАЛЬМАХ. Другими словами “офицерский курс” включал обязательную идеологическую "промывку мозгов", ради чего система и была создана. ПАЛЬМАХ был единственной военной силой ишува просто потому, что из партийно-идеологических соображений ишув решил не создавать альтернативной военной силы. Разумеется, об этом Игаэль Ядин не сказал комиссии Гринбойма, а возможно, он даже и не понимал этого. Впрочем, комиссия могла бы знать это и без него.
Но существовал еще один фактор, который невозможно было восполнить в последние два года перед войной: высший и средний командный состав. Для формирования и воспитания командира, на уровне батальона и выше, требуется немало лет упорной работы. Более того, армия должна иметь избыток (резерв) таких командиров на случай болезни, ранения, гибели, усталости или просто профессиональной непригодности (которая открывается только в ходе боев). ПАЛЬМАХ и Хагана страдали от нехватки командиров. Об этом никто не думал, а думать надо было еще в 30-х гг. Вина за это полностью лежит на военных руководителях ишува, а также на его политическом руководстве, которое предопределило идеологические рамки для руководства военного.
Бен-Гурион как военно-политический лидер
Во время Первой мировой войны Бен-Гурион был рядовым еврейского батальона. Он не участвовал в боях и не получил теоретической военной подготовки. Затем Бен-Гурион посвятил себя политической деятельности, прежде всего, построению и усилению Гистадрута. Официально Хагана считалась военным отделом Гистадрута, но Бен-Гурион не вмешивался в ее деятельность и не изучал военных проблем. Ему было достаточно, чтобы во главе Хаганы стояли верные ему (и социалистическому течению) люди. До поры до времени это ему было даже важнее, чем реальная hагана (в буквальном переводе: защита, оборона) ишува. Положение стало меняться с началом мировой войны, когда взгляды Бен-Гуриона подверглись некоторой "ревизионизации" (24), и он начал ощущать необходимость создания государства в ближайшие годы.
В октябре 1943 г. Бен-Гурион посетил курс повышения квалификации командиров Хаганы в Джуаре. Он смотрел на учения, упражнения, слушал лекции и т.п. В конце визита он обратился к курсантам: "Какова ваша задача? Каковы цели вашей деятельности в стране?" Будущие командиры не были готовы к столь "теоретическим" вопросам. Через некоторое время Бен-Гурион получил набор ответов: "создание новых поселений", "безопасность еврейского ишува в стране", "расширение и укрепление Хаганы", "уничтожение организаций "сектантов". Бен-Гурион рассвирепел. "Почему никто не говорит, что нашей целью является независимое Еврейское Государство в Стране Израиля?!".
Бен-Гурион был резок, но несправедлив. Претензии он должен был предъявлять, прежде всего, к себе и к своей партии. В январе 1941 г. официальный идеолог ("ум и совесть") партии Берл Каценельсон опубликовал статью под названием "Что дальше?" В ней он писал следующее: "Мы должны поднять знамя решения еврейского вопроса, еврейского государства. Признаюсь, что государство - не главное для меня. Если бы был возможен режим, обеспечивающий свободу массовой алии и свободу строительства поселений, я не был бы столь воодушевлен этой идеей. Но мы могли убедиться, что в настоящих условиях только еврейское государство может обеспечить это требование". Таковы были воззрения виднейшего теоретика партии. Командиров Хаганы натаскивали на верность партии и на ненависть к ревизионистам Они были по горло заняты повседневными заботами, - стоит ли удивляться, что они не заметили "новых оттенков"? Но действительно ли осознал их и сам Бен-Гурион?
Выше мы видели, что в 1945 г. в Нью-Йорке он говорил о неотвратимости войны. Что же сделал он в ближайший год в преддверии этой войны? В 1944 г. Бен-Гурион с помощью ПАЛЬМАХа пытался раздавить ЭЦЕЛЬ и заодно ревизионистов (25). В 1945-46 гг. ПАЛЬМАХ вместе с ЭЦЕЛем и ЛЕХИ были заняты террористическими акциями Еврейского Сопротивления. В смысле подготовки к “большой войне” эти годы не были использованы. Только в начале 1947 г. Бен-Гурион решил, что пришло время стать специалистом в военной области. Он взял в руки книги, пригласил специалистов (в основном офицеров Еврейской бригады) и начал изучать тактику и стратегию. Это и был знаменитый "семинар" Бен-Гуриона, который продолжался почти до начала войны. Нет сомнения, что Бен-Гурион обладал редким даром учиться и выделять главное в потоке деталей. Но не менее несомненно, что военная наука слишком велика, чтобы ее можно было серьезно изучить за считанные месяцы. Бен-Гурион не составил исключения.
Пока что немедленные результаты "семинара" были почти катастрофическими. В критические месяцы перед началом войны высшее командование ишува было парализовано, не зная, что решит Бен-Гурион "по окончании курса". Один из примеров мы уже видели, когда Славин не мог получить ответа, что ему делать со станками. В других областях положение было не лучше.
Бен-Гурион пригласил полковника американской армии Давида Маркуса дать заключение о боевой ценности ПАЛЬМАХа (26). Ответ был отнюдь не благоприятен для ПАЛЬМАХа (см. раздел I, пролог). С другой стороны, из-за близорукой политики сионистского руководства в предыдущие годы никакой другой реальной силы ишув не имел (27). Так родился "первый круг" идей Бен-Гуриона. Пока что "текущие военные проблемы" должны была решить Хагана (прежде всего, ПАЛЬМАХ). Затем их должна была сменить регулярная армия, созданная на базе ветеранов Еврейской бригады. Подобная трансформация ждала и генеральный штаб, который в 1948 г. был полностью укомплектован на базе аппарата Хаганы. Ни одна структура не хочет самоуничтожения, и офицеры генерального штаба отнюдь не жаждали уступить свои места “британцам”. Идеи Бен-Гуриона были ясны командованию Хаганы, они усиливали корпоративные тенденции и ухудшали отношения между политическим и военным руководством (28). Может быть, в этом - одна из причин невероятного назначения: Яаков Дори стал начальником генерального штаба, несмотря на то, что он был тяжело болен и не способен выполнять свои функции. Евреи вели свою первую и самую тяжелую войну с главным штабом, но без главнокомандующего! Мало того, пришлось создать дополнительную "буферную структуру": Центральное командование во главе с Исраэлем Галили. Этот буфер по идее должен был смягчать трения между генеральным штабом и Бен-Гурионом; в скором времени оказалось, что он отстраняет Бен-Гуриона от руководства войной, "поглощая" информацию о реальном положении дел.
К этой аморфной структуре следует добавить Штаб ПАЛЬМАХа (он же "Совет ПАЛЬМАХа"), который выполнял те же функции, что и генеральный штаб, но только применительно к одному ПАЛЬМАХ. Поэтому батальоны (а позже бригады) ПАЛЬМАХа имели двойное подчинение, что недопустимо в военных структурах (29).
Эта система, возможно, была привычна Бен-Гуриону по практике партийных комбинаций и интриг в сионистском руководстве, но она была абсолютно неэффективна с точки зрения ведения войны. Можно было заранее предвидеть, что созданная Бен-Гурионом система командования приведет ишув к поражению. Кризис начался в конце марта и достиг апогея в начале мая (см. гл.33). И снова, как и в 1947 г., на время верховное командование было парализовано - на этот раз накануне вторжения арабских армий.
Стратегический план Бен-Гуриона
Военные действия начались сразу же после решения ООН о разделе страны Бен-Гурион быстро понял, что у него нет пяти лет на спокойное строительство регулярной армии. Срок мандата истекал 15 мая, и немедленно ожидалось вторжение регулярных армий Иордании, Ирака, Сирии, Ливана и Египта. Соответственно, создание боеспособной армии надо было закончить к этому сроку. В остальном схема осталась прежней. До 15 мая следовало избегать больших боев с тем, чтобы не спровоцировать преждевременного расширения войны и выиграть время для создания армии.
Большинство политических деятелей ишува сознательно или подсознательно исходили из идеи обороны, опирающейся на имеющиеся поселения. Бен-Гурион имел более широкие военные горизонты, он первый понял, что это приведет к поражению. Необходимо было расширить и "округлить" территорию под еврейским контролем. Это было связано не только с чисто военными проблемами, но и с особым отношением Бен-Гуриона к сионизму и к строительству страны. "Что мы защищаем сейчас? Не государство, не нечто существующее. Сейчас есть попытка - самая серьезная попытка - уничтожить сионизм. В этой стране ничто не существует. Если мы говорим о том, что существует, существующее - не более чем карточный домик, оно вообще не существует". Лишь очень немногие понимали его (“официальные преемники” Бен-Гуриона не понимают его и сейчас).
Итак, в военном отношении ишув стоял перед двумя противоречивыми проблемами: он нуждался в относительно спокойном периоде для обучения армии и в активных военных действиях для захвата территории, без которой армия будет бесполезной. Территориальные захваты означали немедленное наступление на арабов Палестины, т.е. отказ от фабианской стратегии. Это противоречие, как всегда в ишуве, было решено шизофреническим образом. Предполагалось захватить позиции, оставляемые английской армией. Поскольку эти позиции были как бы "ничейными", то ишув как бы не переходил в наступление. Однако и этих позиций было недостаточно с военной точки зрения (31), кроме того, арабы тоже претендовали на них.
План захвата английских позиций известен как "план Далет" (т.е. "Четвертый план"). Теперь устанавливались три фазы войны:
1. фабианская, уход от столкновений;
2. план "Далет", местное наступление силами ПАЛЬМАХа;
3. отражение удара арабских армий и контрнаступление силами вновь созданной армии.
Эта схема тоже не была осуществлена по очень простой причине. Ни ПАЛЬМАХ, ни, тем более, "новая армия", не имели боевого опыта. Его можно было приобрести только в местных боях, поэтому здоровый инстинкт толкал ПАЛЬМАХ к активным действиям уже на фабианской стадии. И это - даже не принимая во внимание военной инициативы арабской стороны.
Зрелость политического руководства
Ход войны с декабря 1947 г. по май 1948 г. приготовил политическому руководству ишува несколько серьезных экзаменов. Теории и идеологии, разрабатываемые до сих пор умозрительно, ныне проверялись в реальной действительности. Можно было с математической точностью предвидеть, что партийные деятели окажутся неподготовленными к ведению войны, хотя бы уже потому, что они практически впервые столкнулись с необходимостью решать военные вопросы. Из всех них только Бен-Гурион позаботился приобрести хоть какую-то сумму военных знаний, остальные ограничивались интуицией и теоретическими догмами своих партийных идеологий. Приведем интересный пример, относящийся к борьбе за ключевую позицию иерусалимского шоссе: район Латруна. Проблема была в том, что там не было еврейских поселений, и контролировать Латрун можно было только специальным военным гарнизоном, что создавало идеологическую проблему "милитаризма". Бен-Гурион предложил захватить Латрун силой и разместить там военный гарнизон (3 батальона). С точки зрения официальной идеологии это означало бы "завоевание Родины", поэтому Аhарон Цизлинг, "министр сельского хозяйства" в неформальном правительстве, был против. Тогда Бен-Гурион предложил "компромиссный вариант": создать "временные сельскохозяйственные поселения". Правда, поселенцами будут там солдаты, но это все же будет выглядеть как "завоевание трудом, а не винтовкой" (несколько таких "динозавров" действительно создали в ходе войны).
Теперь начинается самое интересное, Бен-Гурион сказал следующее: "Я за то, чтобы создать поселения, будем выращивать там овощи. Потом, когда наступит мир, вернем арабам землю с овощами. Пока что ребята будут выращивать овощи, строить укрепления и сидеть в них. Когда все успокоится и будет общее урегулирование, мы вернем, но пока что мы не сдвинемся с этого места" (протоколы заседаний "Народного правления"). Не кажутся ли Вам знакомыми эти соображения? Так же рассуждали после победы в 1967 г.: "вернем с овощами", потому что "взятое оружием" - не наше. Нам не пристало брать Родину оружием.
Поразительно полное военное невежество оппонентов Бен-Гуриона: их можно было успокоить идеей "выращивать овощи" - от атаки до атаки. Но ведь именно так готовился к войне ПАЛЬМАХ! Это, разумеется, не наивность и не глупость, это - полное отсутствие военного интеллекта. Что касается военных знаний и военной интуиции самого Бен-Гуриона, то мы вновь обратимся к документам.
24 мая истекла первая неделя интенсивных боев с регулярными арабскими армиями. ЦАХАЛ получил первые партии оружия, и Бен-Гурион сформулировал для себя новый стратегический план (М.Бен-Зоhар, “Бен-Гурион”, стр. 758-759): "Я предложил, чтобы, получив оружие с кораблей, мы немедленно перешли в наступление с целью раздавить Ливан, Трансиорданию и Сирию. В Негеве мы должны удержать оборону. План на эту неделю: освободить Иерусалим и захватить его окрестности. Бой за Иерусалим является центром кампании с морально-политической точки зрения, а в значительной мере - и с точки зрения военной. Мы должны организовать ряд новых бригад и усилить старые. С получением орудий следует немедленно разрушить Лод и Рамлу. Бригада "Ифтах" должна пройти через Дженин в направлении долины Иордана. Бригада Маклефа должна получить подкрепление, ее задачей будет захват Южного Ливана с помощью бомбардировки городов Цур, Сидон и Бейрут. Бейрут мы обстреляем и с моря. Игаль Алон (т.е. ПАЛЬМАХ) должен обрушиться на Сирию с востока и с севера. Наши самолеты должны разбомбить и разрушить Амман. Слабым звеном арабской коалиции является Ливан. Мусульманская гегемония там искусственна, и ее надо будет подорвать. Нужно создать христианское государство, южной границей которого будет река Литани. Мы заключим с ним союз. Мы разгромим Легион и разоружим Амман, и тогда уничтожим Иорданию; Сирия падет. Если Египет еще осмелится сопротивляться, мы разбомбим Порт-Саид, Александрию и Каир. Так мы закончим войну и сведем исторические счеты с Египтом, Ассирией и Арамом (Сирией)".
Этот отрывок напоминает известную главу из "Гаргантюа" - и реализация планов тоже сходна. В последующие дни три бригады ЦАХАЛа предприняли три наступления - и все три кончились провалом (32). Но мы говорим даже не об этих тактических неудачах. Артиллерия, прибывшая на кораблях, состояла из 6 (!) пушек калибра 65 мм. Уже две недели арабы обстреливали Иерусалим из 75-миллиметровых орудий, и разрушения были ничтожны. И теория, и опыт должны были бы показать Бен-Гуриону, что его жалкая артиллерия не сможет разрушить Рамлу и Лод. Не менее фантастичны были и проекты разрушить с воздуха Амман, Порт-Саид и т.д. "ВВС" ЦАХАЛа состояли в тот момент из все тех же легких самолетов, к ним прибавилось четыре (!) мессершмидта (М-109) (истребители!), из которых в первой же акции два вышли из строя. ПАЛЬМАХ по "плану" Бен-Гуриона должен был бы совершить глубокий обходной маневр (через два мощных горных хребта) и атаковать Дамаск с тыла. Это тот самый ПАЛЬМАХ, который лишь с трудом выдержал бои апреля-мая, и который весь - до последнего солдата! - был занят в текущих боях. Короче говоря, весь этот план отнюдь не делает чести "военным знаниям" Бен-Гуриона.
Все это можно было предвидеть заранее. Политическое руководство должно было загодя и систематически готовиться к войне. Его вина перед еврейским народом и перед еврейской историей состоит, прежде всего, в том, что оно отложило все на последний момент, надеясь на догмы и импровизации. Что касается Бен-Гуриона, то он особо виноват в создании абсолютно неэффективной структуры руководства войной, а также в том, что не позаботился создать коллективное руководство, способное действовать не на бумаге, а на деле. Вместо этого он всеми силами пытался сосредоточить все нити в своих руках - отчасти из-за недоверия к способностям своих коллег, а отчасти от стремления к диктатуре.
В исторической фигуре Бен-Гуриона-политика перемешаны положительные и отрицательные черты. Главная беда Бен-Гуриона состоит в том, что его последователи (правильнее было бы сказать: эпигоны) усвоили преимущественно отрицательные стороны его наследия. Это глубоко неслучайно. Всю свою жизнь Бен-Гурион следовал главному догмату: в любом случае и любой ценой власть должна остаться в руках социалистических партий. Ради исполнения этой догмы тщательно скрывались все ошибки, и "молодая смена" сознательно воспитывалась на неверной информации и в строгих идеологических рамках.
В качестве примера приведем рассказ Хаима Гури (см. гл.12, прим.7). Он спросил Бен-Гуриона, почему в 1949 г. ЦАХАЛ не взял Хеврон, Восточный Иерусалим и т.д. По его словам, Бен-Гурион ответил, что он хотел избежать "новых Дир-Ясинов". Другими словами, причиной были гуманистические соображения. Но это не было правдой. В действительности Бен-Гурион полагал, что в 1949 г. война до конца исчерпала ресурсы молодого государства, и что армия и народ устали от войны (мы не будем обсуждать здесь, был ли прав Бен-Гурион). Эта правда не соответствовала мифу, который хотел создать Бен-Гурион, и он предпочел солгать.
Этот пример отнюдь не единичен. Бен-Гурион основал не только государство. Он основал культуру мифа, которая стала определяющей в политической системе этого
государства. Этим он положил начало его деградации. В 90-х гг. этот процесс приведет созданное им государство на грань катастрофы.
--------------------------
1.Европейское мышление имеет явную тягу к детерминизму, и в силу этого затрудняется признать случайность появления на горизонте истории гениев, подобных Наполеону. В 1795 г. одна французская газета восклицала: “О, великий Дух свободы! Ты один мог породить Итальянскую армию! Породить Бонапарта!”. Вместе с фимиамом герою, и “революционным мифом” здесь имеется наивная попытка найти объективную причину исторической случайности. И сейчас еще распространено романтическое представление, что “революция” или “правое дело” всегда победят, автоматически гарантируя рождение талантов. Эта идея генетически связана с иудаизмом, но не следует забывать, что в иудаизме причинно-следственная цепочка является религиозной, т.е. “замыкается” через вмешательство трансцендентной силы, “мотивы” которой никогда не могут быть до конца понятны человеку. Следовательно, о “гарантии победы” в детерминистском смысле говорить не приходится. (прим. переводчика)
2. Кое-кто имел представление о той или иной конкретной стороне дела. Но общую картину видел только Бен-Гурион.
3. Имелись также прямые влияния Льва Толстого.
4. Владимир (Зеев) Жаботинский иначе решил тот же когнитивный диссонанс, проведя четкую границу между возвращением евреев на свою родину и европейской колонизацией чужих территорий.
5. К ней принадлежала и Роза Коhен, мать Ицхака Рабина, гл.10
6. Социалистические партии есть характерный инструмент интеллектуалов, стремящихся к власти. Они повелевают массой с помощью манипуляционной техники, которая инкринирует массе убеждение, что эти интеллектуалы владеют истиной (называемой идеологией). Идеология якобы сообщает им способность решить любую проблему и задачу, при условии, что власть идеологии (т.е. интеллектуалов) будет абсолютной. Нестандартным элементом социалистического сионизма был именно киббуц. Это была поистине донкихотская попытка осуществить на практике теоретические принципы официальной идеологии. Как эта реализация выглядела в действительности, рассказывается в гл.12.
7. В 1941 г. от ЭЦЕЛя откололась организация Борцы за Свободу Израиля (ЛЕХИ).
8. В трех волнах "Сезона" Хагана переходила к насильственным действиям против "сектантов". Иными словами: насилие считалось "неэтичным" только в отношении врага внешнего, в отношении врага внутреннего оно считалось вполне легитимным. Идеологически "Сезон" объяснялся как своеобразная форма классовой борьбы (борьба против несогласия с линией руководства).
9. Одновременно коммунисты сманивали молодежь "влево". Идеология "группы Кинерет" оставляла нерешенным главное внутреннее противоречие социалистического сионизма. Люди, чуткие к когнитивному диссонансу, уходили "налево" - в социализм без сионизма, или "направо" - в сионизм без социализма. Но большинство удовлетворялось эклектикой и интеллектуальным хаосом социалистического сионизма.
10. Моше Даян и Игаль Алон были сержантами у Вингейта. Руководители Хаганы не поняли сути тактики и стратегии “ночных рот” (в частности, из-за того, что они занимали лишь низшие командные должности), они не увидели, что силы Вингейта были лишь частью общего наступления регулярной армии на арабских инсургентов.
11. Судя по всему, Перес лжет сознательно, а Рабина, возможно, просто "заносило на поворотах". Трудно сказать, что хуже. Результат в общем один: ликвидация (де-факто) демократии.
12. Крайний случай такого подхода мы найдем в конфунцианском Китае. Слишком удачливых военноначальников там нередко убивали, чтобы не потревожить целостности гуманистической философии,
13. Мы говорим только о нашей специфической теме. В глобальном смысле победы Германии в 1939-1940 гг. означали начало тотального истребления евреев Европы
14. Ветеранами британской армии (и других регулярных армий) были в дальнейшем укомплектованы в основном наиболее "технические" части ЦАХАЛа. Поэтому они отличались значительно более высоким профессионализмом. Это различие ощущается даже сейчас.
15. Равно как и мусульмане Боснии. И Муссолини, и Гитлер объявляли себя “защитниками ислама”. Основатель палестинской нации иерусалимский муфтий Хадж Амин эль-Хусейни сотрудничал с нацистами и даже был объявлен военным преступником (что игнорировалось властями мандата).
16. Подражая англичанам, секретные службы Израиля после соглашений в Осло начали обучать палестинские службы контрразведки (как всегда, они занимаются и разведкой). Разница состоит в том, что Израиль обучает своих врагов вполне сознательно и без какой-либо военной необходимости, исключительно в силу идеологических императивов.
17. Ицхак Садэ возражал против включения девушек в ПАЛЬМАХ. Первые же бои в Негеве доказали его правоту, тем самым реальная сила ПАЛЬМАХа была равна половине его официального состава (1500 из 3000) . "Исключения из правила" читатель может найти в гл.18. “Равноправие” женщин в армии оправдывалось идеологически, как и все в ПАЛЬМАХе.
18. Для сравнения приведем сводную таблицу военных материалов в ишуве на начало 1947г. В скобках указаны количества “приобретенные” описанными выше способами. Возможно, что данные по ЛЕХИ сильно занижены.
| Хагана | ЭЦЕЛЬ | ЛЕХИ | |
| Взрывчатка (использ. за месяц) | 20 тонн | 250 кг 60 кг | |
| Минометы (2 дюйма) | 673 | 6 | - |
| Минометы (3 дюйма) | 96 | 2 | - |
| Станковые пулеметы | 186 (183) | 7 | - |
| Ручные пулеметы | 444 (224) | 150 | 8 |
| Автоматы | 1.900 (349) | 500 | 30 |
| Винтовки | 10.073 (493) | 200 | - |
| Пистолеты | 5.000 (434) | 200 | 100 |
| Гранаты | 20.000 | 1000 | 200 |
19. Самый знаменитый из них - корабль Excodus. Его история легла в основу известного романа, который "заодно" излагает краткую историю сионизма. Роман написан "с подачи" политруков социалистического сионизма и является типичным продуктом мифологической цивилизации. Характерно, что при общем непомерном прославлении киббуцов и ПАЛЬМАХа эпоха "Сезона" обходится полным молчанием. Это связано с тем, что роман сознательно рассчитан на американского читателя.
20. Некоторые из них до сих пор работают в Израиле.
21. Пулемет начал производиться в 1949 г. Вскоре выяснилось, что его конструкция не соответствует климатическим условиям страны.
22. Игаэль Ядин определял шансы ишува как 50 на 50.
23. В частности, такой была позиция "Союза мира" группировавшегося вокруг профессуры Иерусалимского университета. Еще в 30-х гг. они были готовы на компромисс с арабами даже ценой ограничения алии. Удивительно, что большинство деятелей этой группы были выходцами из Германии, следовательно, они не понимали, на что способен народ, среди которого они жили. Вообще, лишь немногие из сионистских лидеров интеллектуалов предвидели Катастрофу (Ури Цви Гринберг, Жаботинский).
24. С каноническим опозданием на пять лет!
25. Так называемый "Сезон", проводимый с помощью английских властей. "Сезон" был прекращен только под давлением общественного мнения ишува. Бен-Гурион не был глух к мнению народа, выражаемому не по формальным каналам периодических голосований. Этим он выгодно отличался от Ицхака Рабина.
26. Вопрос был сформулирован несколько странно. Маркуса просили сравнить ПАЛЬМАХ с европейскими армиями (?), хотя воевать, конечно, предстояло с арабами. Можно предложить некоторое решение этой "загадки". Для Бен-Гуриона в его отношении к сионизму и еврейской истории характерно усвоение традиционных религиозных идей в "новой", светской интерпретации. В частности, понятие "избранного народа" он трактовал в том смысле, что "новый еврей" на "древней Родине" становится прирожденным солдатом. Следовательно, Бен-Гурион хотел (возможно, подсознательно) получить подтверждение своему "теоретическому" тезису.
27. ЭЦЕЛЬ и ЛЕХИ были относительно малочисленны, плохо вооружены, не говоря уже о том, что социал-сионисты не хотели и думать о сотрудничестве с "сектантами".
28. Так будет реагировать почти любая бюрократическая структура.
29. "Лучше иметь одного плохого главнокомандующего, чем двух хороших" - говорил Наполеон. Подразделения ПАЛЬМАХа часто подчинялись еще и штабу той или иной операции, имея уже тройное подчинение.
30. Это обычно называется "фабианской стратегией", по имени римского полководца Максима Фабия, применившего ее против Ганнибала после поражения под Каннами.
31. Например, они не обеспечивали контроля над иерусалимским шоссе.
32.
В стратегическом плане был достигнут немалый успех, поскольку эти удары существенно ослабили и напугали арабские армии. Ситуация была сходна с “Брусиловским прорывом” и с итальянскими “наступлениями на реке Изонцо”. Цена таких успехов обычно очень велика.
Глава 25. Военные реформы в Пруссии
Военная машина Пруссии была результатом целенаправленной деятельности человеческого интеллекта, и поэтому ее опыт особенно ценен для нас. Военные руководители Пруссии не ждали счастливого стечения обстоятельств (хотя и умели их использовать). Они сознательно искали недостатки своей армии и пути их устранения в конкретных исторических условиях. Это явление, почти уникальное в военной истории, связано с деятельностью двух прусских королей.
Германские племена издавна отличались воинственностью. В средние века их агрессия получила определенное географическое направление. В ходе многовекового "Натиска на восток" (Drang nach Osten) германские короли, князья и курфюрсты завоевали и германизировали славянские и балтийские племена от Эльбы до Одера и далее к востоку, а также и к юго-востоку, по течению Дуная. Процесс завоевания сопровождался также немецкой колонизацией. Крайним восточным немецким государством была Восточная Пруссия на территории, завоеванной Тевтонским орденом Крестоносцев. В XV веке Пруссия объединилась с герцогством Бранденбургским под властью династии Гогенцоллернов, которая правила ею (а затем и объединенной Германией) до 1918 г. Таким образом, в основе государства лежала рыцарская военная традиция Тевтонского ордена, поддерживаемая специфическим географическим фактором: границы Пруссии не имели естественных защитных рубежей. В "семье" европейских государств Пруссия считалась исключением, почти анекдотом. Мирабо писал, что "национальной профессией Пруссии является война". Прусский барон фон-Шрубер писал: "Пруссия - это не государство, у которого есть армия, а армия, у которой есть государство". Тем не менее, военные успехи Пруссии не были особенно велики. В начале XVIII века королем Пруссии стал Фридрих Вильгельм I. Государственный бюджет Пруссии исчислялся в 5 млн. талеров, из которых 4 получала армия. Король повелел своим дворянам (юнкерам) посылать детей в военные школы; если их не посылали добровольно, специальные чиновники короля отбирали их силой. И все же больших успехов не было.
Сын короля, будущий Фридрих II, был явным выродком. Он ненавидел войны, интересовался искусством и философией, опубликовал (анонимно) две брошюры по теории государственного устройства. Отец не любил сына и однажды чуть не приговорил его к смерти, но, в конце концов, заключил его на долгие годы в уединенном замке. Там вырос юный принц и по смерти отца стал королем. Он известен как Фридрих Великий, и по праву считается одним из самых выдающихся полководцев Европы.
Фридрих II приглашал в Берлин ученых и художников всей Европы, расширял Академию Наук, сочинял и исполнял музыкальные произведения. Он любил французскую культуру и предпочитал французский язык немецкому. У него был совершенно особый взгляд на качества офицеров и генералов. В книге "Указания военноначальнику" (1753 г.) он писал: "Совершенный генерал всегда будет тяготеть к платонову государству или к собранию философов, а также к философскому камню алхимиков. Несовершенство есть основа существования человечества, но недопустимо, чтобы это несовершенство лишало нас желания представить более совершенную модель". В 1736 г. он основал академию, где дворяне должны были обучаться военному делу и дипломатии. "Чтобы офицеры могли понимать свою задачу и выработали способность к самостоятельному суждению, я старался обучать их военной теории, теперь я стремлюсь обучить их формировать собственное мышление и использовать его в практической деятельности. Эта система не подходит для всех и каждого, но из всей армии мы постепенно подберем некоторое число людей, которые станут генералами или даже более того". Юнкеры не хотели учиться и не хотели посылать своих детей в академию. Они презирали интеллектуализм своего короля. Он отвечал им взаимным презрением: "Если военный опыт является доказательством военного таланта, то самым лучшим генералом должен считаться мул принца Евгения". В условиях феодальных норм верности XVIII столетия юнкеры были вынуждены терпеть капризы своего короля. Так было создано определенное интеллектуальное ядро внутри прусского офицерского корпуса. Оно усилилось, когда в академию стали набирать и бюргеров. Этот революционный шаг был сделан, впрочем, не раньше, чем Семилетняя война в значительной степени истребила ряды дворянского офицерства.
Фридрих II получил в наследство армию в 80 тыс. человек и утроил ее (190 тыс.). Его армия была уникальным соединением традиционной германской агрессивности, интеллектуального руководства и передовой военной технологии, включая самые последние изобретения (1). С этой армией он в союзе с Англией начал Семилетнюю войну. Ее первый, точно рассчитанный Фридрихом период весьма напоминает лучшие наполеоновские кампании, и не случайно сам Наполеон сказал о сражении при Левитане: "Продуманное сочетание маневра с решительностью, которое ставит Фридриха в один ряд с самыми большими военноначальниками истории" (2). В этом сражении Фридрих остановил австрийскую армию, превосходившую его втрое - и уничтожил ее. Маневры Фридриха были поразительны: 270 км за 12 дней, включая сражения. Он щедро черпал из военного опыта прошлого. Знаменитый "косой строй" был воспроизведением тактики беотийского полководца Эпаминонда в бою против спартанцев, где навсегда была сломлена военная мощь Спарты.
Прусской армии пришлось терпеть и поражения, и снова Фридрих показал недюжинные способности и стойкость характера в самых трудных условиях. В целом Пруссия, имевшая лишь 2,5 млн. человек населения, вышла победителем в борьбе с коалицией Австрии, Франции, Швеции, России и Саксонии. Несомненно, что Наполеон многому научился у Фридриха. Возможно, что именно у него он заимствовал одну из самых поразительных своих идей: он призывал в армию жителей только что завоеванных стран, и они достаточно верно служили ему (вплоть до первых поражений).
Фридрих Великий умер в 1786 г. С его смертью в прусской армии началась антиинтеллектуальная реакция. Военные приемы Фридриха не были забыты, но они были превращены в догму, тогда как Наполеон усвоил и развил их. Первый удар колокола можно было услышать уже в 1792 г., когда прусская армия была остановлена революционными армиями Франции.
Правда, с точки зрения чисто военной, армии Франции были не более чем вооруженным сбродом (притом плохо вооруженным!). Они были сильны числом и энтузиазмом вплоть до готовности умирать. Их потери были несоизмеримы с потерями профессиональной прусской армии. И все же факт оставался фактом: прусская армия не смогла выиграть кампанию. Затем пришел Наполеон, он довел до совершенства стратегию, тактику и организацию армии. Прусские генералы, гордые своим прошлым, не поняли его нововведений, хотя те отнюдь не были секретом. Они не заметили, что энтузиазм был включен Наполеоном в число "составляющих" армии, равно как и образование солдат (3).
В 1805 г., когда Наполеон вел войну против Австрии, прусская армия угрожала его коммуникациям, но она не использовала своего шанса (которого Наполеон всерьез опасался). Покончив с австрийской армией у Аустерлица, Наполеон обрушился на пруссаков. Уже первые второстепенные сражения показали тотальное превосходство французов. 14 октября 1806 г. в генеральном сражении у Йены Наполеон разбил и рассеял прусскую армию. Все, что не было уничтожено на поле боя, было истреблено кавалерией Мюрата (до 30 тыс. пропало без вести!), который без пощады и без отдыха преследовал бегущие остатки армии, которая несколько дней назад гордилась своим славным прошлым. Поражение было ужасно. Крепости сдавались одна за другой. Наполеон сознательно унижал прусского короля (Фридрих Вильгельм III), он при всяком удобном случае публично повторял, что оставил Пруссию на карте только в качестве личной любезности русскому царю. Пруссия была обложена чудовищной контрибуцией, у нее отобрали массу земель и запретили ей иметь армию больше, чем в 40 тыс. человек. Вся страна была оккупирована французами.
Народ Пруссии был покорен завоевателям, он не поднялся на борьбу, подобно народу Испании. Лишь отдельные офицеры пытались организовать нечто вроде партизанских отрядов, но были расстреляны по приказу собственного короля. Король Фридрих Вильгельм III выполнял любые повеления Наполеона, он вел себя униженно, он вообще не был выдающейся личностью. И, тем не менее, в Пруссии происходило нечто странное, причем под носом у агентов Наполеона.
Катастрофа у Йены потрясла прусское государство-армию. Армия оказалась бессильной перед лицом новых задач, и вместе с нею навсегда умер "старый порядок". Король Фридрих вернул интеллектуалов в армию и заставил неинтеллектуалов подчиняться им. В Пруссии был создан генеральный штаб в качестве интеллектуального ядра армии. Фридрих признал элементарный факт: Наполеон был гением стратегии и тактики. У него, Фридриха, не было гения, способного противостоять Наполеону, поэтому он создал коллективного гения - генеральный штаб. Агенты Наполеона и сам Наполеон не поняли грандиозности и революционности этой идеи - может быть потому, что генеральный штаб самого Наполеона был не более чем исполнителем его воли. В этом смысле военная система Наполеона все еще оставалась индивидуалистически-монархической, тогда как Пруссия уже перешагнула рубеж демократии.
Унижаясь перед Наполеоном, раболепно льстя ему, Фридрих исподволь готовил реванш. Его инструментом стал генеральный штаб, но не Фридрих создавал его. Это делал Герхардт фон-Шарнхорст. В бою у Йены он был начальником штаба у герцога Брауншвейгского. Герцог командовал прусской армией; после первых успехов Наполеона он впал в состояние прострации. Шарнхорст не потерял самообладания. Проигранное сражение было для него объектом наблюдения, изучения и интеллектуальных умозаключений. Во время отступления-бегства прусской армии Шарнхорст отдал своего коня принцу Генриху. Прусские офицеры и генералы из юнкеров презирали его за ученость и неблагородное происхождение, но только он совершил этот чисто рыцарский поступок. Благодаря своему рыцарству, храбрости в бою и королевской поддержке он получил независимое положение в армии, не влившись в клику офицеров-юнкеров.
Лишившись коня, Шарнхорст попал в плен. Но в плену пробыл недолго. Вернувшись, он доложил королю подробности битвы. Слушая рассказ и сопровождавший его анализ, Фридрих понял, что перед ним человек, которого он искал. Прежде всего, Шарнхорст был послан в одно из подразделений, присоединенных к русской армии. Он снова был начальником штаба и был отмечен за отличную службу. Только тогда, в 1807 г., Фридрих назначил его военным министром и начальником генерального штаба.
Шарнхорст родился в семье фермера в княжестве Ганновер, военную карьеру он начал в качестве офицера-артиллериста (4). Он принял участие в кампаниях 1793 г. и 1795 г. в Нидерландах. Там он впервые познакомился с армиями нового типа, которые привела на поля сражений Французская революция. В 1797 г. прусский король пригласил его к себе и дал ему звание майора, но в армии Ганновера ему немедленно дали звание генерал-лейтенанта, и он остался там еще на три года. В 1801 г. он перешел в прусскую армию, его договор истек через год, но король включил его в состав военной академии, и через два года он уже был ее командиром. Его любимыми воспитанником был лейтенант Карл фон-Клаузевиц.
Шарнхорст произвел интеллектуальный анализ боев армий республики и Наполеона. Он понял, что система Фридриха Великого устарела, и предложил строить боевые порядки в глубину, а не в ширину, а также сделать тактику более гибкой. За четыре года службы в прусской армии он понял ее недостатки и предсказал поражение у Йены. Консервативные офицеры блокировали все его идеи, его именовали "книжным червем из Ганновера", он оставался чужим в прусской офицерской среде. Поддержку он нашел только у политика фон-Штайна. Уже в 1802 г. фон-Штайн сам резко критиковал прусскую армию.
После Тильзитского мира (25.07.1807) положение короля Пруссии несколько укрепилось, и он начал исподволь реорганизовывать свое государство. Была создана военная комиссия, во главе ее стоял фон-Штайн, который был канцлером (5), Шарнхорст входил в число членов комиссии. В комиссии были генералы-консерваторы и генералы-реформисты. Реформистами были: Шарнхорст, Гнейзенау, Клаузевиц, Бевин и Гролман. Два последних провели в жизнь реформы спустя несколько лет.
На этот раз предложения Шарнхорста не ограничились чисто военными аспектами. Он понял, что в военном деле началась новая эпоха. Отныне воюют не государи, с помощью вассалов и наемных армий. Отныне воюют нации. Французская революция и французский император мобилизовали для целей войны ресурсы нации (6).
То же самое должна была сделать Пруссия: она должна стать "вооруженной нацией". При этом, по мнению Шарнхорста, не обязательно было рубить голову королю, но и он, и король, и все вообще понимали, что тотальная мобилизация и тотальное военное обучение фактически означают изменение общественного строя. Дворянство потеряет свою традиционную привилегию на командование войной, отныне ему придется отстаивать это право в конкуренции с любым желающим. Несомненно, то же положение через некоторое время настанет и в других областях управления страной. Юнкеры были против, но король был "за". Так этот невзрачный и отнюдь не гениальный король произвел одну из выдающихся революций в истории человечества: он первым в своей стране подал пример национальной ответственности. Волна общественного энтузиазма и готовности искать новые формы национальной жизни в короткий срок переродила Пруссию и даже прусское дворянство.
Но на пути к новой Пруссии (а затем и к новой Германии) по-прежнему стояли Наполеон и его военная мощь. Шарнхорст утверждал, что очень трудно победить гения, в распоряжении которого есть посредственная армия. Если же у него под рукой находится превосходная армия, то победить его невозможно. Шарнхорст не утверждал, что он - гений, равный Наполеону, он твердо знал, что Наполеон - единственный в своем поколении, и он распоряжается армией ветеранов, которая заведомо не уступает любой армии в мире. Следовательно, оставалось ждать своего часа. Но пассивное выжидание не входило в планы Шарнхорста.
За годы “передышки” следовало подготовить базис для будущей решающей кампании. Прежде всего, следовало возродить и мобилизовать энтузиазм, боевой дух и интеллект армии. Сознательная мобилизация, воспитание и увеличение интеллектуальных способностей армии были самым революционным новшеством Шарнхорста.
Причиной поражения у Йены Шарнхорст считал агрессивность и инициативу маршалов Наполеона, тогда как прусские маршалы (в основном, старики) отличались пассивностью и слепым послушанием. Этот недостаток следовало устранить. Но это было еще не все. Шарнхорст предложил создать мозговой центр армии: генеральный штаб, "коллективного гения", который сможет противостоять гению Наполеона. Он даже превзойдет его, потому что генеральный штаб бессмертен, в то время как нет никакой гарантии, что Франция найдет нового гения после смерти Наполеона. Но и это еще не все. Генеральный штаб будет воспитан для выполнения важнейшей интеллектуальной функции: постоянной критики и самокритики армии и командиров. Представитель генерального штаба будет сопровождать тактических командиров. Он не будет заменять их, но он будет давать им советы и контролировать их деятельность. Так будет достигнут функциональное соединение (симбиоз) интеллектуализма и военной теории с агрессивностью и боевым опытом. Симбиоз обогатит обе стороны. Новые офицеры Шарнхорста будут способны четче реагировать на конкретные условия, они не будут столь жестки по отношению к подчиненным, что вполне согласуется с духом "вооруженной нации".
Таковы были идеи Шарнхорста, и они были отвергнуты комиссией и армией. Консерватизм восторжествовал. Юнкеры успокоились, - но не Наполеон. Он потребовал увольнения Штайна и Шарнхорста. Король немедленно выполнил это требование. Но начал проводить в жизнь их идеи. Срок службы в прусской армии был решительным образом сокращен, зато молодежь призывалась на короткие сроки. Так, не выходя за предписанные рамки 40 тысячной армии, было осуществлено тотальное военное обучение. 6 августа 1808 г. Фридрих опубликовал приказ по армии: "От хорошего офицера мы требуем общего образования, знания военной истории, технических способностей, теоретического мышления, быстрого восприятия, точности, свободы от догм и готовности принять новые идеи".
На этом можно закончить наш рассказ. Невзрачный король Фридрих Вильгельм III принял идеи Шарнхорста, и этим он основал новый германский генеральный штаб, о котором 150 лет спустя скажет Уинстон Черчилль: "Дважды мы воевали против Германии и не смогли разгадать загадки немецкого генерального штаба". Без денег, без технологических новшеств, силой идей и точно рассчитанной организационной структуры Шарнхорст превратил разбитую и усталую армию в армию свежую и инициативную. Актом исторической справедливости может считаться заключительный эпизод сражения у Ватерлоо: прусская армия под командованием Блюхера нанесла последний удар Наполеону.
-----------------------------
1.Интересно отметить, что за всю эпоху революционных и наполеоновских войн воюющие армии не усвоили каких-либо технических новшеств, несмотря на то, что они были разработаны именно в это время (исключая, может быть, спорадическое использование воздушных шаров). Гений Наполеона заключался в том, чтобы доводить до совершенства известное. Идеи технических революций в военном деле были ему чужды.
2.
Наполеон был скуп на похвалы, но с другой стороны, никогда не боялся хвалить противника и учиться у него.
3.
Отличившихся солдат-смельчаков Наполеон приказал обучать по интенсивной системе (5 часов в день), после чего делал их сержантами и офицерами. Подобный демократизм был беспрецедентен в то время.
4.
Как и Наполеон. Артиллерия в то время была наиболее научным и, следовательно, наиболее интеллектуальным родом войск.
5.
Впоследствии он был уволен по требованию Наполеона.
6. Популярный лозунг революции был: "La Nation ou la Morte" (нация или смерть).
Глава 26. Из истории русской военнотеоретической мысли
(Александр Богуславский)
1. Академии царской армии
Систематическое военное обучение было организовано в России после того, как был осмыслен опыт наполеоновских войн и те изменения, которые они вызвали в теории и практике ведения войны. В 1813 г. на русскую службу был приглашен швейцарец Анри Жомини (1779-1869), один из виднейших военных мыслителей той эпохи, поклонник талантов Наполеона и сторонник идеи вечных принципов военного искусства. В 1832 г. была создана военная академия, Жомини оказывал на нее большое влияние; в частности, благодаря ему, много места в программе отводилось изучению военной истории, как введению в предмет "Тактика". Постепенно начала складываться оригинальная русская военная идеология, которая во многом была унаследована и Красной (затем: Советской) Армией. Отметим некоторые интересные штрихи:
1) До 1900 г. (год столетия со дня смерти Суворова) официально признавалось семь "мировых великих полководцев": Александр Македонский, Юлий Цезарь, Ганнибал, Густав-Адольф, Тюренн, Фридрих II и Наполеон. В тот год Суворов был официально причислен к списку "великих", а позднее академия причислила к ним и Петра Великого.
2) В романе К.Станюковича (выходца из военной среды) "Вокруг света на "Коршуне" гардемарин Володя Ашанин так дебатирует с французскими офицерами (речь идет о 60-х гг.): "... он ... горячо заспорил с французами, когда речь зашла о Суворове, которого французы называли Suwaroff, и находили, что он был самый заурядный генерал, а не талантливый полководец. Спор, впрочем, не разжигал страстей, и французы, в конце концов, любезно согласились с Володей, что Suwaroff побил французов при Нови и при Требии, но зато в Швейцарии был поколочен Массеной". Как видим, уровень националистической спеси у русских большевиков оказался гораздо выше, чем он был в царской России.
В России Академия генерального штаба не была столь престижным учреждением, как в Германии. Так, если в свите кайзера преобладали офицеры генерального штаба, то при царе ту же роль исполняли адъютанты гвардейских полков. Численность Академии была не велика и менялась соразмерно росту численности армии. Например, в 1882 г. было выпущено из нее 590 человек, поступило - 110; в 1903 г. было выпущено 116, поступило - 148. К началу XX в. число абитуриентов составляли 300-400, они отбирались штабами военных округов из гораздо большего числа желавших поступить в Академию. Непринятых и отсеявшихся после 1-го или 2-го курсов возвращали на прежнюю службу. Часть успешно окончивших двухгодичную программу переводилась на дополнительный курс, предназначенный для специальной подготовки офицеров Генерального штаба. Остальных возвращали обратно в свои части, и они приобретали несколько проблематичную надежду получить в будущем внеочередное воинское звание. Благополучное окончание Академии особенно много значило для неаристократической части офицерства, т.к. только оно позволяло им сделать карьеру (в том числе и на гражданском поприще).
Основными предметами, изучавшимися в Академии были: тактика и стратегия, военная история, статистика, военная администрация, география, геология, высшая геодезия и астрономия. Изучались уставы всех родов войск, службы тыла, иностранные армии; проводились полевые поездки (с глазомерной и инструментальной съемкой). Требовалось хорошее знание немецкого и французского языков. При общем очень напряженном темпе учебы, программа обучения имела весьма характерные недостатки:
1) Отсутствовал принцип концентрации на главном, на том, что нужно на войне. Программа была перегружена ненужными подробностями, загромождавшими учебное время и память слушателей.
2) Военная техника, ее прогресс и влияние на развитие форм войны не изучались вовсе.
3) Не было критического анализа действий русской армии, из опасения нанести ущерб престижу царствующего дома.
4) Общий дух казенного формализма и тупой зубрежки не способствовал развитию активного мышления слушателей; военные игры совсем не практиковались.
Отдельные начальники пытались изменить такой схоластический характер обучения, но полностью сделать этого не смогли. Однако Академия при всех ее недостатках, готовила квалифицированные кадры знающих и натренированных в умственной работе офицеров. В 1869 г. были созданы специализированные академии: Инженерная (Николаевская) и Артиллерийская (Михайловская); Академия Генерального штаба была переименована в Николаевскую Академию генерального штаба и подчинена непосредственно генеральному штабу.
2. Из опыта Первой мировой войны на русском фронте
Крупнейшим достижением русской армии в Первой мировой войне был прорыв австрийского фронта летом 1916 г. Он известен как "Брусиловский прорыв" по имени Алексея Алексеевича Брусилова (генерал от кавалерии, 1853-1926), который командовал боями. После длительного периода стагнации на фронте Брусилов разработал план перехода в наступление, это изменение было связано соответствующими представлениями о психологии ведения войны. Интересно в этой связи высказывание Брусилова: "В войсках должен быть развит инстинкт искания боя". Такая психологическая настроенность возможна при наличии большого чувства превосходства над противником. История прорыва такова.
На конференции Антанты в Шантильи 14 февраля 1916 г. Россия обязалась начать большое наступление не позднее 15 июня. Восточный фронт тянулся от Балтийского моря до Румынии. На Западном и Северо-западном фронтах русской армии противостояла немецкая армия, южнее Полесья против армий Юго-Западного фронта (450 км.), стояла австрийская армия значительно менее боеспособная. Она уже более 9 месяцев не получала подкреплений, была пассивна и беспечна. Незадолго до этого Брусилов был назначен командующим Юго-восточным фронтом. Он настоял, чтобы удар был нанесен именно его войсками.
18 апреля Брусилов изложил своим командармам принципы подготовки наступления: жесткая дисциплина и предельная скрытность. Войска и артиллерия располагались в тылу и были замаскированы. На передовой находились командиры и изучали предназначенные для атаки участки фронта. Проводилась подробная и тщательная разведка (визуальная и воздушная), результаты ее передавались командирам частей. Был выполнен большой объем работ по инженерному обеспечению наступления. Были созданы пехотные плацдармы для атаки из укрытий. Линия замаскированных окопов была продвинута на дистанцию 50-300 м от окопов австрийцев. Атаки тщательно планировались, артиллерия должна была сопровождать атакующие силы "огнем и колесами". Артиллерийские наблюдатели находились в боевых порядках атакующих частей. Прорыв осуществлялся одновременно на многих участках фронта (Брусилов понимал, что этим он ослабляет силу каждого из ударов). Была достигнута высокая по тому времени плотность артиллерии (до 15-20 и даже 40-50 стволов на километр). Пехота напряженно тренировалась, из особо расторопных солдат создавались штурмовые группы. Эти принципы были сохранены Красной армией и во Второй мировой войне и, в целом, оправдали себя. Тем не менее, стратегически наступление окончилось провалом.
К 1 июня войска вышли на исходные позиции. У Брусилова были 4 армии (затем 5, а затем и 6), всего 633 тыс. штыков и шашек против 475 у австрийцев. У русских было 1770 легких и 168 тяжелых орудий (у противника соответственно: 1301 и 545). Таким образом, решающего численного преимущества у русских не было, зато была достигнута полная внезапность.
Брусилов начал наступление на рассвете 4 июня. Начало оказалось удачным: ошеломленные неожиданным ударом австрийцы не выдержали, и фронт рухнул. За первые три дня русские захватили более 200 тыс. пленных, но армия не сумела развить первоначальный успех. Удар не был развит в глубину, а затем быстро начали возрастать потери русских войск: с 28 мая по 13 июля Юго-Западный фронт потерял 498 тыс. человек. А позади фронта отсутствовали стратегические резервы, не было и планов их формирования и переброски. Верховное командование проявило безволие и отсутствие прозорливости. Противник быстро оправился от поражения и усилил фронт: немцы перебросили 11 дивизий из Франции, а австрийцы - 6 из Италии. Уже 16 июня германские и австрийские войска нанесли первый контрудар. Юго-Западный фронт предпринимал новые попытки наступления, но в августе они окончательно захлебнулись. Общие потери русских войск составили 1 млн. человек. Линия фронта отодвинулась на запад на 50-60 км, что в географических условиях Восточного театра мировой войны, разумеется, не оправдывало таких потерь. Россия истощила свои наступательные возможности, и, что не менее важно, подорвала свой боевой дух. Брусиловский прорыв в процессе развала царской армии был даже более значителен, чем разгром армии Самсонова в 1914 г. Сам Брусилов признавал, что не считает себя великим полководцем, и что таковой, вероятно, сумел бы превратить первоначальный успех в конечную военную победу. Его внимание было сконцентрировано на акте прорыва фронта, о том, что делать дальше, и какие для этого потребны силы, никто не подумал. Только позднее началась разработка теории глубоких операций, прорыв фронта и стремительное развитие успеха были объединены в единый комплекс в тактике "блицкрига", которая базировалась на совершенно иной материальной базе и принципах командования.
Интересно отметить, что в России не поняли роли брусиловского прорыва в общем ходе войны. Австрийская мощь была навсегда подорвана, а Италия спасена от разгрома. Русская военная мысль осталась эгоцентричной, она не видела мировую войну в целом, ограничиваясь “частной” войной России. Аналогичное положение и ход мысли привели к роковому развитию событий осенью 1917 г. В начале ноября Россия окончательно потеряла надежду на победу, и вышла из войны, совершив революцию. (Немедленный мир, "шалом ахшав" был, как известно, одним из главных целей большевистского переворота). Продолжение, разумеется, известно всем, но не всегда замечают, что осенью 1917 г. начался победоносный поход Алленби в Палестину. 31 октября английская армия взяла Беэр-Шеву, 7 ноября (!) Газу, 16 ноября Яфо и 9 декабря - Иерусалим. Победы Алленби обозначили поворотную точку мировой войны и начало крушения союза Центральных держав: сперва Турции, затем Болгарии, Австрии и, наконец, самой Германии. Этого процесса не остановила даже капитуляция (де-факто) России. Тем более быстрой была бы победа, если бы Россия осталась хотя бы пассивным участником войны.
3. Военные академии Красной армии
Через год после революции 7 октября 1918 г. был отдан приказ о создании Военной академии генерального штаба, а ее официальное открытие состоялось через месяц 8 декабря. К работе в академии были привлечены "военспецы", т.е. офицеры царской армии. Красной Армии остро не хватало низовых командиров, и были организованы краткосрочные курсы с очень низким уровнем подготовки. Однако уже в 1919 г. академия перешла на трехгодичную программу обучения.
5 августа 1921 г. академия была переименована в общевойсковую академию РККА, ее главной задачей стало готовить средний командный состав, который нес основную тяжесть армейских будней мирного времени. Обучение старшего и высшего командного состава была возложено на Высшие военно-академические курсы. В 1925 г. они были расширены и переименованы в Курсы усовершенствования высшего начальствующего состава (КУВНАС). К началу 30-х гг. Красная армия увеличилась в численности и получила значительное количество техники, что обострило проблему руководства войсками. Поэтому в 1931 г. был создан оперативный факультет при военной академии РККА с одногодичным курсом обучения. Первый набор слушателей состоял из 30, второй из 37 человек (прибывших с должностей от командира и начальника штаба дивизии и выше). На факультете также теоретически разрабатывались новые вопросы военного искусства. Факультет просуществовал около пяти лет.
В начале 30-х гг. в СССР была развернута широкая сеть высших и средних военно-учебных заведений (только академий стало 13). Но ни одна из существующих академий не готовила руководителей высшего звена, знающих возможности всех родов войск и владеющих искусством их совместного оперативного и стратегического применения. На крупном стратегическом учении, проведенном Ворошиловым в начале 1936 г., выявилось отсутствие единого взгляда на способы решения важнейших оперативно-стратегических задач, связанных с подготовкой и ведением больших современных операций. Это побудило принять решение вновь создать Академию генерального штаба (1 ноября 1936 г.), возложив на нее подготовку командиров старшего и высшего звена, а также разработку важнейших проблем современного военного искусства. Срок обучения был определен в полтора года, слушатели набирались из числа добровольцев, окончивших одну из военных академий и хорошо зарекомендовавших себя на работе в штабах крупного масштаба.
До 22 июня 1941 г. в Академии состоялось пять выпусков общей численностью 430 специалистов. Кроме того, за это время более 170 командиров закончили в академии курсы КУВНАС. В Академии генерального штаба задавали тон Тухачевский, Уборевич и некоторые другие военные лидеры, которые были питомцами и последователями немецкой военной школы.
4. Красная Армия во Второй мировой войне
Впоследствии, касаясь начала войны, советская военная историография отмечала: "Теоретическая и практическая подготовка значительной части комсостава всех степеней не соответствовала в полной мере требованиям современной большой войны". Это объяснялось, прежде всего, тем, что в ходе "Большого террора" значительная часть командного состава была истреблена, а остальные запуганы.
Неудачи в начале войны, кроме причин, обусловленных отсутствием боевой готовности войск, в большой степени зависели от частой потери способности управления войсками во всех звеньях. Красная армия унаследовала от царской слабую службу связи; этот недостаток не был своевременно осознан и исправлен. К числу недостатков в действиях командования в начальный период войны следует отнести склонность немедленно бросать в атаку подводимые к фронту подразделения, едва они выходили на позиции. Ничем не компенсируемые тяжелые потери еще необстрелянных, незрелых войск - единственный результат такого рода действий, и они были запрещены приказом Верховного Главнокомандования от 29 сентября 1941 г. за подписями Сталина и Шапошникова. Духовной первоосновой этого недостатка помимо традиционного русского "шапкозакидательства" было культивировавшееся доктринерство в духе марксистско-ленинского исторического детерминизма. Те же причины вызвали пренебрежение к изучению и освоению оборонных форм ведения боевых действий. Многие неприятные подробности русская военная историография предпочитала замалчивать. Помимо упомянутых факторов в тогдашней русской военной мысли присутствовал затаившийся, но ощутимый ученический комплекс по отношению к Западу ("Они ведь больше знают!").
Отметим еще один важный недостаток: вследствие неверного понимания некоторых уроков Первой мировой войны не уделялось должного внимания модернизации пехоты, в частности, ее противотанковым средствам. Между тем, прямой побудительный мотив к этому существовал: в 1936 г. в СССР издали перевод книги австрийского генерала Эймансбергера "Танковая война" (Мюнхен, 1934), которая сразу же вызвала положительный отклики в Западной Европе и в США. В русском предисловии писали об идеях автора: "Пехота реорганизуется до степени возможности самостоятельного сопротивления танкам только одним своим оружием. Тактика пехоты эволюционирует в темп с развитием новых технических средств борьбы и новых условий обстановки боя. Автор предлагает столь мощное оснащение пехоты противотанковым оружием, какого до сего времени никто не предлагал на страницах открытой военной печати". Только после Финской войны пересмотрели пренебрежительное отношение к автоматам. Тут уж как дополнительный стимул стали вспоминать войну в Гран-Чако (1932) между Боливией и Парагваем и особую роль автоматов там. Но уже оказалось невозможно всерьез исправить положение.
Эти подробности представляют для нас особый интерес, т.к. последствия подобных ошибок ЦАХАЛ испытал на себе в Войну Судного дня.
Русские были не чужды идее тотальных бомбардировок глубокого тыла противника. Так, в изданном в 30-х гг. фантастическом романе Павленко "На востоке" с выразительным смаком расписывается воображаемое уничтожение в будущей войне советскими бомбардировщиками "буржуазного" японского города. А ведь в СССР литература строго следовала официальной идеологии и официальным тенденциям! Но когда война началась, так называемая Авиадивизия Дальнего Действия оказалась малоэффективной. Ее командующий, знаменитый полярный летчик М.В.Водопьянов, был заменен летчиком НКВД Н.Е.Головановым.
Военно-морской флот был настолько неэффективен, что, выступая после Финской войны на военном совете Балтийского флота, нарком Н.Г.Кузнецов сказал о подготовке курсантов: "Мало иметь батраками родителей. Будущему командиру надо воспитать в себе боевого моряка". Адмирал флота Кузнецов имел в виду случаи боязни самостоятельных решений (тогда это было в значительной мере порождено атмосферой террора). У нас, к сожалению, тоже появилась эта опасная болезнь (называемая: "рош катан"), и она должна стать предметов особой настороженности. Попутно: в Израиле военно-морским силам долго не придавалось должного значения, и даже сейчас оно еще не осознано до конца. Между тем еврейский боец превосходит противника именно в сложных формах ведения войны, к каким относится, в частности, война на море.
В тогдашней советской военно-теоретической мысли было немало такого, что не только выдержало испытание временем и событиями, но и достойно подражания и теперь. "Артиллерия - бог войны", - это credo тактики Красной Армии Сталин сформулировал еще до начала Второй мировой войны. В некоторых своих частных интервью в 30-х гг. Сталин высказывал мнение об исключительной роли артиллерии в войнах, вспоминая при этом и Первую мировую войну, и франко-прусскую, и успехи Наполеона. Как известно, в СССР существовала система "августейших шефов", когда члены Политбюро персонально опекали какой-либо вид военной промышленности и соответствующий род войск (Молотов - танковую промышленность, Маленков и Берия попеременно - авиационную, Жданов - флот и судостроение, и т.д.). Сталин был "августейшим шефом" артиллерии, включая промышленность и проектно-исследовательские работы.(1) "Артиллерия была главной ударной силой Красной Армии", - так подытоживался в СССР опыт Второй мировой войны. Попутно отмечалось: "Артиллерия была той силой, которая остановила немцев под Ленинградом и Сталинградом".(2) Массирование артиллерии на Восточном фронте, нарастало с каждой фазой войны и далеко превосходило даже имевшее место в Первой мировой войне. Англичане и особенно американцы в этом значительно уступали русским. Где-то на рубеже 1954-55 гг. вновь назначенный министр обороны Г.К.Жуков, отвечая на вопрос американского корреспондента об основных тактических ошибках немцев во Второй мировой войне, указал, прежде всего, на недооценку ими роли артиллерии. "Немцы делали ставку на авиацию", - указывал Жуков, - "но, во-первых, мощь артиллерии больше, а во-вторых, авиация является чрезвычайно "деликатным" родом войск, требующим и квалифицированного обслуживания и хорошей погоды".
К сожалению, роль артиллерии изначально грубо недооценивалась военным руководством Израиля (3). Между тем уже опыт боев за полицейскую станцию Ирак-Сувейдан (9.11.48) показал, насколько эффективнее становятся наступательные операции при массированной артиллерийской поддержке. Все наши войны были бы удачнее при другом отношении к артиллерии. Но только после Войны Судного дня ее роль была более ли менее оценена.(4)
Руководство СССР выдвигало и осуществляло (с разной степенью успеха) задачу всеобщего воинского обучения населения, начиная со школьного возраста. Это обеспечило наличие резервов и общее "военное настроение" народа. Однако наибольшая степень мобилизации населения имела место в Бреслау, который немцы удерживали в тылу Красной Армии с января 1945 г. и до конца войны. Генерал фон-Нигоф мобилизовал детей обоего пола для боевых нужд с 12-летнего возраста и с 10-летнего - для нужд тыла. В момент капитуляции гарнизон города все еще насчитывал 40 тыс. человек. Такой степени мобилизации в Израиле не добились даже в 1948 г.(5)
Огромное значение в СССР придавали заботе о моральном состоянии общества и армии, подчас в весьма "специфическом" толковании. Разумеется методы и цели тоталитарного режима не могут (и не должны) быть перенесены в Израиль, но все же кое о чем следовало бы задуматься. Пьесы типа "Королева ванной" там появиться не могли, и отдел пропаганды не позволил бы наводнять армейские клубы порнографией и пацифистской киномакулатурой.
Огромное значение придавалось созданию военно-промышленного комплекса и развитию соответствующих прикладных наук. Эвакуация на Восток в труднейших условиях 1,5 тыс. промышленных предприятий, а также множества учреждений (а также миллионов людей), равно как и развертывание в тылу массового военного производства - это беспрецедентный подвиг, который требует особого исследования. И в создании военной промышленности и в процессе организации военного производства в экстремальных условиях 1941-42 гг. роль евреев была весьма заметной. Поэтому попросту нелепа антиеврейская агитация типа "ташкентского фронта". В условиях современной тотальной войны нация обязана использовать все свои ресурсы оптимальным образом. С точки зрения оптимального ведения войны посылать на фронт специалистов военного производства было бы безумием и самоубийством. Вместе с тем известно, что и на фронте евреи полностью доказали свою храбрость. Неоднократно отмечалось, что процент евреев среди награжденных боевыми орденами был исключительно высок, и это несмотря на то, что опять таки непропорционально высокий процент евреев оставался в тылу, будучи занятым в военной промышленности, администрации и пр.
Разумеется, опыт эвакуации не имеет никакого значения для Израиля, эвакуировать свою военную промышленность Израилю некуда. (Поэтому столь велико для него значение каждого метра территории, особенно горных хребтов Шомрона, прикрывающих прибрежную зону от опасности танкового наступления и артиллерийского обстрела).
5. Начало войны. Фактор внезапности
22 июня 1941 г. - трагическая дата в истории России и "братских" республик. Это совершенно особая дата в истории еврейского народа, значение которой отнюдь не просто. Мировая война началась на полтора года раньше (1.9.39), причем необходимым условием, позволившим Германии атаковать и разгромить одного за другим всех своих противников, был советско-германский пакт и последующий дружеский нейтралитет СССР. Здесь не место описывать сложную и умную дипломатическую и стратегическую игру Гитлера, в которой он "переиграл" как недальновидные "демократии" Запада, так и близкого ему по духу Сталина. Без русского сырья Германия не смогла бы вести войну на Западе и подготовиться к удару на Востоке. Советский Союз считал, что разгром западных "демократий" выгоден ему, расплата пришла в 1941 г. С нашей, еврейской точки зрения необходимо помнить, что без союза с Россией Гитлер не мог бы и мечтать об "окончательном решении еврейского вопроса", и что его известный всем и каждому антисемитизм нисколько не мешал Сталину заключить военно-политический союз. (6)
Атака Германии 22 июня изменила всю обстановку. Теперь Советская Россия стала основным противником вермахта, и только она могла бы принести спасение еврейскому населению Восточной Европы. Поэтому неудивительно, что евреи Украины, Польши, Венгрии, Румынии и т.д. ждали прихода Красной Армии, точно так же, как евреи Франции или Голландии ждали прихода английской армии, которая была ближе, чем русская. Отсюда ясно, что наше отношение к роли Советского Союза и его армии во Второй мировой войне не может быть однозначным. Но в этой книге мы говорим преимущественно о чисто военном аспекте истории.
Маршал Жуков писал: "Внезапный переход в наступление всеми имеющимися силами, притом заранее развернутыми на всех стратегических направлениях, не был предусмотрен. Ни нарком, ни я, ни мои предшественники (Шапошников и Мерецков), ни руководящий состав генштаба не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск на всех стратегических направлениях.
Этого не учитывали и к этому не были готовы наши командующие и войска пограничных военных округов. Правда, нельзя сказать, что все это вообще свалилось, как снег на голову. Мы, конечно, изучали боевую практику гитлеровских войск в Польше, Франции и других европейских странах и даже обсуждали методы и способы их действий. Но по-настоящему это прочувствовали только тогда, когда враг напал на нашу страну, бросив против войск пограничных военных округов свои компактные бронетанковые и авиационные группировки.
Все мы, и я в том числе как начальник генерального штаба, не учли накануне войны возможности столь внезапного вторжения в нашу страну фашистской Германии, хотя опыт подобного рода на Западе в начале Второй мировой войны уже имелся".
Тут естественен вопрос: а был ли хоть кто-то, предвидевший такое развитие событий? И было ли известно его предвидение? Ответ на оба ответа будет положительный. Комдив Георгий Самойлович Иссерсон (1898, С-Петербург-1976, Москва) в 1940 г. опубликовал в Воениздате книгу "Новые формы борьбы (опыт исследования современных войн)", где высказывалось предвидение таких событий. В 1976 г. русская историография расценивала эту книгу как один из наиболее интересных трудов того периода и отмечала, что в нем автор исследовал опыт боевых действий в Испании и германо-польской войне 1939 г. и сделал интересные и поучительные выводы о способах развязывания современных войн и формах ведения начальных операций.
23-31 декабря 1940 г. в Москве состоялось очередное ежегодное совещание высшего командного и политического состава Красной Армии. На нем присутствовали руководящий состав наркомата обороны и генерального штаба, начальники центральных управлений, командующие, члены военных советов и начальники штабов военных округов, армий, начальники военных академий, генерал-инспекторы родов войск, командиры некоторых корпусов и дивизий - всего около 270 человек. Выступая на совещании начальник штаба Прибалтийского особого военного округа П.С.Кленов сказал: "Я просмотрел недавно книгу Иссерсона "Новые формы борьбы". Там даются поспешные выводы, основанные на войне немцев с Польшей, что начального периода войны не будет, что война на сегодня разрешается просто - вторжением готовых сил, как это было проделано немцами в Польше, развернувшими полтора миллиона людей. Я считаю подобный вывод преждевременным. Он может быть допущен для такого государства как Польша, которая, зазнавшись, потеряла всякую бдительность, и у которой не было разведки того, что делалось у немцев в период многомесячного накопления войск".(7) Личная судьба Кленова оказалась трагичной: уже в начале июля 1941 г. он был смещен с должности и уволен из армии, 10 июля - умер. Но несравненно трагичнее было крушение руководимого им фронта (как и всех остальных фронтов) с известными страшными последствиями.
Об Иссерсоне "Российско-Еврейская Энциклопедия" сообщает: "Сын врача, петербургский студент, окончил школу прапорщиков, быстро выдвигался в Красной Армии, к началу 30-х гг. - начальник оперативного отдела штаба Ленинградского военного округа. Он был назначен преподавателем и начальником оперативного факультета при академии РККА, когда в 1931 г. был создан этот факультет. В 1932 г. им был опубликован ставший популярным труд "Эволюция оперативного искусства", где среди прочего рассматривались проблемы теории глубоких операций, впервые выдвинутой в 1929 г. начальником оперативного отдела Штаба РККА В.К.Триандафилловым". В 1935 г. немецкий журнал "Militдr Wochenblatt" в статье "Современный Чингизхан" упомянул эту книгу Иссерсона, указав на новизну изложенных там идей.
На состоявшихся в первой половине сентября 1936 г. восточнее Минска больших двусторонних оперативно-тактических маневрах войск Белорусского военного округа под руководством И.П.Уборевича комбриг Г.С.Иссерсон командовал 4-й стрелковой дивизией. Когда в 1936 г. была воссоздана Академия генерального штаба, Иссерсон возглавил ведущую кафедру - кафедру армейских операций, переименованную позже в кафедру оперативного искусства. В этой должности в декабре 1939 г. он был командирован на советско-финляндский фронт, где возглавил штаб одной из армий, получив звание комдива. С.М.Штеменко вспоминал его так: "...строгими по тону, я бы сказал "академичными", но .... глубокими, содержательными были лекции Г.С.Иссерсона по оперативному искусству и стратегии".
После опубликования "Новых форм борьбы" Иссерсон был снижен в звании до подполковника и уволен из армии. В начале июля 1941 г. Иссерсона арестовали по обвинению в "оскорбительных отзывах о Верховном командовании" и приговорили к 10-летнему заключению (+4 года ссылки). Зная, какое отношение культивировалось тогда (пока что еще "закулисно") "высшими сферами" к евреям и естественным для них настроениям, нетрудно представить себе мотивы пренебрежения к мнению Иссерсона.
"Антисемитизм - мое сильнейшее оружие. Он откроет передо мною все двери", - откровенничал Гитлер деятелю данцигского сената Герману Раушнингу. Книга Раушнинга "Говорит Гитлер" выдержала на Западе много изданий. Гитлер, среднеевропейский люмпен, дозревший в венских ночлежках, действительно знал духовное подполье общества. Двери СССР перед ним тоже оказались открытыми.(8)
6. Военная Академия в Израиле
В Израиле национальная военная академия была создана только после Войны Судного дня. В середине 80-х гг. ежегодный выпуск составлял 23 офицера; срок обучения - 1 год. Возглавил академию при ее создании полковник Авиэзер Яари, начавший службу в ЦАХАЛе в 1948 г. Накануне Войны Судного дня Яари был начальником разведки Северного военного округа. Дополнительно информированный о тревожных симптомах начальником разведки Центрального округа Канчером, он 30 сентября сообщил о возможности войны командованию Северного округа, где и было объявлено состояние боевой готовности. Но начальник разведки ЦАХАЛа счел информацию недостоверной, и Яари получил выговор. Через неделю началась война. Когда Рафаэль Эйтан занял пост начальника генерального штаба (16.04.1978), он хотел назначить Яари начальником разведки ЦАХАЛа, но политические круги не утвердили назначение.
Авиэзер Яари неоднократно писал, что необходимо улучшить подготовку офицеров ЦАХАЛа. По его мнению, через академию должны пройти почти все офицеры: и офицер со средними способностями станет квалифицированным, пройдя соответствующий курс обучения. Вместе с тем особо важен сознательный поиск военных талантов, чтобы готовить из них высший командный состав армии.
Все это с очевидностью выявилось после Войны Судного дня, когда приходилось в силу обстоятельств назначать на ответственные посты офицеров, не всегда подготовленных к выполнению стоящих перед ними задач.
------------------------------
1.Эта система могла "продвигать" определенные рода войск и их техническую базу, но по своей сути она рождала анархию, отдавая строительство армии во власть случайных факторов, игры сил и интересов внутри Политбюро.
2. Интересно взглянуть на это явление с иной точки зрения. В немецкой литературе особое значение артиллерии в русской армии и флоте объясняли относительно низким качеством русской пехоты (солдат и командиров), что было особенно заметно в маневренных боях, требовавших импровизаций. Немецкая стратегия и тактика первого периода войны были построены, прежде всего, на быстром маневре и мощности огня в непосредственном боевом соприкосновении, поэтому ударной силой вермахта были танковые соединения. Однако немецкая военная промышленность не сумела разработать и запустить в производство необходимую техническую базу для вспомогательных войск: бронетранспортеры для пехоты и самоходную артиллерию достаточных калибров. Из-за этого танковые дивизии должны были действовать в отрыве от пехоты и артиллерии. Поскольку Германия из стратегических соображений не могла терять времени (даже на "сбалансированное" построение своей армии), она искала иные тактические ответы. Вообще говоря, вопросы "баланса" разных родов войск по-разному решаются в разных армиях в зависимости от принятых концепций, которые опираются на весьма широкий спектр факторов, включая социально- психологические условия проектируемых войн и национальные традиции. Формальный перенос принципов может быть опасен. При проектировании таких родов войск, как артиллерия, авиация и флот, требуется особо учитывать финансовые возможности государства и его промышленную базу. Говоря конкретно о русской артиллерии, немецкие источники отмечали высокое качество ее материальной части, причем относительно малая мощность (калибр) орудий компенсировалась бтльшей маневренностью.
3. Не в последнюю очередь из-за того, что артиллерия требовала технических знаний, которыми не располагал ПАЛЬМАХ. (cм. гл.14).
4.
Египетская военная концепцию сложилась под сильным влиянием советских специалистов, и артиллерии была отведена в ней особая роль, тем более, что налицо был тот же главный момент: относительная слабость египетской пехоты и танков и недостаточная инициативность в маневренных боях. Ошибка Израиля состояла прежде всего в том, что его оборона опиралась на статичную линию опорных пунктов, находившихся в зоне огня египетской артиллерии на ее исходных позициях. Кроме того, не поняв опыта германских танковых соединений и боев ЦАХАЛа в 1967 и 1956 гг., командующий танковыми войсками Израиля Городиш перед самой войной вывел из состава танковых соединений сопровождающие силы пехоты и артиллерии. Эта грубая ошибка привела к огромным потерям и к поражению 8 октября 1973 г. Оно имело стратегические последствия, ощущаемые и в наши дни вплоть до подписания соглашений в Осло, которые являются следствием неверия в возможность военной победы ЦАХАЛа. Подробности в книге "Поражения и его уроки" (У.Мильштейн, 1993).
5.
Можно, правда, отметить, что в целом в 1948 г. главной проблемой ишува была острая нехватка оружия, которая сказывалась даже больше, чем нехватка людей.
6.
Характерно, однако, что Сталин перед подписанием договора с Германией заменил Литвинова Молотовым на посту Наркома Иностранных дел. Есть сведения, что Литвинов, будучи евреем, был противником советско-германского сближения.
7.
Это - почти фотографически точное описание морального состояния Красной Армии в 1941 г, ЦАХАЛа в 1973 г, и поведения нашего правительства в 1994-95 гг.: военное зазнайство, потеря бдительности, игнорирование любой информации, не соотвествующей "политической линии".
8. Не следует думать, что антисемитизм Гитлера был чисто прагматическим. С его точки зрения Германия вела космическую борьбу с моралью (как общей категорией). В его понимании евреи гарантировали существование морали в мире, поэтому победа гитлеровского нигилизма была бы невозможна без физического уничтожения носителей "генов морали". (По книге Раушнинга).
РАЗДЕЛ V. РАБИН КОМАНДУЕТ БРИГАДОЙ
"Каждый перерыв между успехами открывает перед противником новые перспективы"
"Результаты победы определяются главным образом энергией, с которой ведется преследование".
(Клаузевиц)
Победы в боях за Кастель и Дир-Ясин создали ситуацию эквивалентную прорыву фронта. Теперь следовало развить успех. Требовались быстрые и энергичные действия, и фактор времени стал первостепенным.
14 апреля командир операции “Нахшон” Шимон Авидан так анализировал ситуацию на иерусалимском шоссе. “Положение типично для активной обороны, которая, правда, позволяет удерживать линию (шоссе), но не в состоянии гарантировать контроля над ней в течение продолжительного времени. Необходимо вести решительные наступательные действия, нанося удары по базам противника (т.е. по деревням). Что касается физической и боевой подготовки бойцов, то желателен промежуточный период подготовительных операций, чтобы неопытные части успели приобрести боевой опыт".
Промежуточный период с целью приобретения опыта противоречил требованию решительного наступления, но он был необходим, потому что за первые месяцы войны была выведена из строя значительная часть "кадрового ПАЛЬМАХа” и “первой волны” резервистов. Особенно тяжелы были потери в секторе Иерусалима. Теперь ПАЛЬМАХ почти наполовину состоял из новобранцев, прошедших только самую минимальную подготовку. Кроме того, подготовка командного звена не отвечала требованиям, выдвигаемым новой стадией войны.
ПАЛЬМАХ владел только тактикой вылазок, внезапных ударов и ночных нападений. Его командиры не знали теории и техники дневного боя, атаки без фактора внезапности и операций в рамках батальона. Все эти вопросы теперь стали актуальными, если ишув хотел развить успех и не дать противнику времени на реорганизацию.
Доклад Авидана помечен 14 апреля, т.е. он не предваряет, а подытоживает бои, развернувшиеся после двойной победы Кастеля/Дир-Ясина. Операции 10-16 апреля не были включены в предварительные планы операции “Нахшон”. Они были импровизацией, развившей случайный успех. Уже 10 апреля, в день взятия Дир-Ясина Авидан приказал Табенкину атаковать деревни Бейт-Сурик и Бейт-Икса и "не растрачивать силы на мелкие операции и охрану своих баз". Однако Табенкин вместо этого взял деревню Колонья. Он оправдывался тем, что у него не было сил для атаки, потому что он должен был охранять базу в Кирьят-Анавим, а также отсутствием батарей для радиоаппаратуры. 12 апреля Авидан приказал атаковать деревни Сарис и Бейт-Махсир, т.е. создать сплошной коридор по южной стороне шоссе. Табенкин снова не выполнил приказ, объяснив что он опасается конфликта с английской армией.
ПАЛЬМАХ не использовал выгодной ситуации, сложившейся в начале апреля. Скоро стало заметно, что арабы приходят в себя. Тем временем 4-й и 5-й батальоны ПАЛЬМАХа были сведены в бригаду “Харэль”. Ицхак Рабин снова принял командование над иерусалимским шоссе.
"Есть отличные заместители, которым не дано быть "номером первым". Таков Рабин. Я понял это, только когда увидел, как он командует бригадой "Харэль".
Игаль Алон
Глава 27.“Юный Нахшон” (склонный к панике)
В этой главе мы возвращаемся к главному "герою" нашей книги - к Ицхаку Рабину. Что делал он в первые месяцы войны? Одной из главных ошибок Алона в начале войны была недооценка важности “иерусалимского шоссе". Алон считал, что главные сражения развернутся на юге (Негев) и на севере (Галилея). Предполагалось, что 6-й и 5-й батальоны ПАЛЬМАХа смогут обеспечить конвои в Иерусалим. О серьезных боях Алон не думал, его беспокоило другое. До сих пор ПАЛЬМАХ состоял из батальонов, формально сведенных в бригаду под его командованием. Теперь эта структура начала распадаться: на юге уже была сформирована самостоятельная бригада (“hа-Негев”), теперь создавали новую формацию. Формальные полномочия Алона ослабевали, и тем нужнее была теперь для него личная преданность командиров. В этом смысле он вполне мог положиться на Рабина.
Иначе оценивал значение Иерусалима Бен-Гурион. Он считал, что там будет решена судьба войны. Бен-Гурион неоднократно говорил об этом, но сильнее всяких слов говорят сделанные им назначения. Руководство города он постарался составить из "своих людей". Прежде всего, он назначил лично близкого ему Давида Шалтиэля комендантом Иерусалима и командиром бригады "Эциони". Общее командование иерусалимским шоссе Бен-Гурион предложил Моше Нецеру, с которым мы уже встречались в нашем рассказе. Нецер был один из немногих командиров ПАЛЬМАХа, принадлежавших бен-гурионовской партии МАПАЙ. Большинство, (включая Алона, Рабина, Табенкина и др.) были членами партии МАПАМ(1). Нецер предпочел получить назначение в северном Негеве. Так он упустил свой шанс войти в "большую историю", хотя, разумеется, не было никакой гарантии, что действия его были бы успешнее, чем действия Рабина (партийная принадлежность, равно как и классовое сознание, может гарантировать верность партии и лидеру, но отнюдь не профессиональные знания и таланты).
После того как Нецер “предпочел Негев”, Алон мог назначить своего человека - он выбрал Ицхака Рабина. Рабин командовал в 1948 г. иерусалимским фронтом - и командовал плохо. Ход событий за первые четыре месяца мы уже видели (раздел III). К концу марта был разгромлен ряд конвоев, 6-й батальон ПАЛЬМАХа понес тяжелые потери и нуждался в переформировании, движение в Иерусалим было прекращено, Гуш-Эцион был окончательно блокирован. Мы уже говорили, что объективные тактические и топографические преимущества были на стороне арабов, но и командование ПАЛЬМАХа внесло свою “лепту” в эти поражения. Хагана не была первой в мире армией, которая вела войну за дороги. Мало того, почти точно такая же война уже велась на том же иерусалимском шоссе всего 10 лет назад. Но Рабин и его товарищи по ПАЛЬМАХу не учитывали чужого опыта, теории и уроков прошлого. Для них военная история начиналась с создания ПАЛЬМАХа, и его теоретики должны были создать все с самого начала. Как некогда учитель Новик (гл.10) был уверен, что "пролетарские дети" сами по себе научатся читать, так и марксистские догматики ПАЛЬМАХа не сомневались, что "пролетарские солдаты" создадут неотразимые тактические приемы. На деле командиры ПАЛЬМАХа постоянно "изобретали колесо", заранее объявляемое высшим достижением человеческой мысли, даже если на поверку оно выходило слегка овальным или попросту квадратным.
Одним из таких "колес-откровений" был принцип защиты конвоев исключительно силами сопровождения. Элементарная военная логика говорила, что возможности этой тактики чрезвычайно ограничены, а горный сектор иерусалимского шоссе менее всего подходит для ее применения. Поэтому поражения ПАЛЬМАХа на иерусалимском шоссе можно было предвидеть заранее. Почему же его не предвидели, и почему вновь поручили командование фронтом командиру, который уже доказал свою неспособность? Причина в том, что политическое руководство не имело никакого контроля над тем, что происходило внутри Хаганы и, тем более, ПАЛЬМАХа. Формально Бен-Гурион имел все полномочия, но они не могли быть реализованы без знания фактов, а факты не доходили до него. Некогда, в 1941 г., Хагана обманула англичан, убедив их, что она имеет подготовленный контингент опытных разведчиков-следопытов (гл.13), теперь ПАЛЬМАХ обманывал руководство ишува, скрывая ошибки своих командиров и представляя их “великими специалистами” по войне в “специальных условиях Палестины”. До поры до времени даже Бен-Гурион верил этому блефу, а многие верят ему и до сих пор.
Вот как описывает Рабина его биограф Р.Слайтер. "За четыре года после того, как Рабин присоединился к ПАЛЬМАХу (1941-1945), он стал одним из самых заметных командиров. Остальные, включая и его начальников, не раз обращались к нему за советами и интересовались его мнением. Он не только был усердным и преданным солдатом, но было еще у него особое понимание роли ПАЛЬМАХа. Если еврейские военные силы желали игнорировать большинство существующих военных доктрин, они должны были найти новые теории и приемы их реализации. Для этого требовались люди особого восприятия, люди, подобные Рабину, способные находить решения для повседневных проблем с учетом реальных ограничений - нехватки людей и оружия - и преодолевать их, используя наше единственное преимущество: знание местности. Рабина высоко ценило высшее командование не только за храбрость, доказанную на поле боя - не раз он доказал свое хладнокровие под огнем - но, прежде всего, за способность анализировать военные проблемы и оригинальность мышления. Когда военная теория вырабатывалась не в невидимой иерархии, но простыми солдатами, у каждого были свои представления и принципы действия. Советы сыпались со всех сторон. Но Рабин, который был по природе своей спокоен, застенчив, серьезен и глубок, не торопился. Он исследовал проблемы и в ширь, и в глубь. Прежде чем выбрать идею, он исследовал ее недостатки со всех возможных сторон. Его уверенность в себе была основана на основательности и способности предвидеть развитие событий. Он получал удовольствие от использования военных стратегий, которые были его "коньком". Ицхак Садэ и Игаль Алон были его командирами. Он почитал их. Они внедрили в его сознание, что следует любой ценой избегать применения военных теорий, проповедуемых другими. Копирование их тактики означало бы повторение их ошибок, чего не мог себе позволить ПАЛЬМАХ при его тяжелых ограничениях. Если говорить о примерах, то партизаны Франции и Югославии могли научить нас, как использовать местность. Способность к экспромтам была важнее знания исторических прецедентов. Рабин хорошо понимал это".
В этом панегирическом отрывке полуправда перемешана с прямой ложью, а риторические фразы прикрывают идеологические постулаты. Попробуем разобраться в сказанном. Личная смелость Рабина является предположением, не обоснованным фактами. Мы уже видели, что до апреля 1948 г. Рабин ни разу не "стоял под пулями". В следующей главе мы увидим, как в первом своем бою, он бежал, оставив своих солдат под огнем. Никогда больше в своей жизни он не командовал “на линии огня и крови”.
Слайтер отмечает, что Рабин превосходил всех остальных вдумчивостью и способностью анализировать ситуацию. Имидж "аналитического ума" был принесен им еще из школы "Кадури" и останется с ним, по крайней мере, до середины 90-х годов. Истинный интеллектуальный уровень Рабина и всего его окружения лучше всего очерчивается характерным риторическим “ЕСЛИ”. Слайтер использует риторическую фигуру: “Если еврейские военные силы желали игнорировать большинство существующих военных доктрин”... А собственно, почему они этого желали? В этом в этом и состоит суть проблемы.
Ключом к пониманию является упоминание “партизан (Франции и Югославии)”. С точки зрения логики, оно попросту абсурдно. Массовая партизанская война в горной и сравнительно малонаселенной Югославии мало в чем походила на действия партизанских диверсионных групп во Франции. При этом ни условия Франции, ни условия Югославии не были похожи на условия ишува 1948 г. Не случайно из всего опыта партизанских войн был взят только принцип "знакомства с местностью". Но это сравнение попросту смешно. При всем уважении к походам наших пальмахников, ясно, как белый день, что они не могли знать местность лучше, чем пастухи арабских деревень или бедуины. Если спустится с высот риторики на бренную землю (войны 1948 г.), то окажется, что ошибки в ориентации на местность в ночных передвижениях отнюдь не были редкостью (2).
Если логика нам не дает ответа, то стоит попытаться найти его в идеологии. Догмы вульгарного марксизма предписывали отдавать предпочтение формам “народной войны”. Отсюда пришли к нам партизаны, а коль скоро книга Слайтера обращена к американскому рынку, то вместо исторически правильных советских партизан упомянуты французы и “приемлемые” югославы. Из опыта XX века мы знаем, что режимы тотальной идеологии стремятся к “теоретической автаркии”: все хорошее должно было изобретено в рамках “идеального” режима, будь то марксистская Россия или арийская Германия (3). В представлении Рабина, Алона, Садэ и др. использование чужого опыта как бы уменьшало "славу" ПАЛЬМАХа. Именно поэтому отцы-основатели (Садэ и Алон) вдолбили в головы своим ученикам запрет пользоваться чужим опытом. Борьба за чистоту идеологии была для них не менее важна, чем война с арабами. Расплачивались за это простые солдаты.
Еще одна тема упомянута Слайтером: авторитет и уважение, которыми пользовался Рабин у солдат и у командиров. Логика не поможет нам в этом психологическом вопросе, но мы обратимся к свидетельству, которым пренебрег (почему?) Слайтер. Рассказывает Барух Фрумкин: “В 1943 г. я кончил учебный год в Иерусалиме и решил пойти добровольцем в британскую армию, чтобы бороться с нацистской Германией. Но меня “завербовал” Дани Мас. Он послал меня в 6-ю роту ПАЛЬМАХа. Я думал, что речь идет о секретном подразделении английской армии, но вскоре я понял, имелась в виду работа на полях киббуца Кфар Гилади. Мы в основном работали в поле или на огороде и немножко тренировались. Моим отделением командовал Амос Хорев, а командиром взвода был Ицхак Рабин. Мы очень редко видели Рабина. Он “соблюдал дистанцию”. Человеческого общения с ним не установилось, если ему случалось говорить, он отдавал приказы. Я не помню, чтобы мы с ним беседовали. Ребята не любили его за самонадеянность, не подтверждаемую делом. Однажды отделение тренировалось на горных террасах около “двора” Тель-Хай (где погиб Трумпельдор). В тот день я собирал огурцы на огороде. Возвращаясь в конце дня с работы, я заметил, что машина с британскими полицейскими поднимается в Кфар Гилади. Я понял, что отделение с его итальянскими ружьями идет прямехонько в руки английским сыщикам. Я побежал по тропинке, чтобы предупредить их. Я встретил их уже на пути в киббуц. Рабин был с ними. Я подошел к нему и доложил о прибытии сыщиков. Амос Хорев и рядовые стояли вокруг и ждали. Рабин побледнел. Он смешался и не мог вымолвить ни слова. Сейчас я понимаю, что это была прострация. Мы переглядывались в полном недоумении. Было очевидно, что командир взвода, который до сих пор держался, как сам Господь Бог, потерял способность соображать. Амос отвел его в сторонку, видимо, сказал ему там, что надо делать, и Рабин согласился. Мы спрятали ружья, и англичане ничего не нашли. Вечером Амос сказал мне, что Рабин не забудет мне этой истории и будет мне мстить. Время от времени я встречал его потом, спустя много лет. Он всегда отворачивался от меня и уходил, не сказав ни слова”. Несомненно, это крайне интересное свидетельство, и любители психоанализа найдут в нем обильную пищу для исследования. Несомненно также, что в нормальной армии человека с такими личными качествами держали бы как можно дальше от командных должностей любого уровня. Но, как уже не раз говорилось, ПАЛЬМАХ не был нормальной армией. Боевая эффективность не считалась главным для его командиров.
По-видимому, в одном пункте Слайтер абсолютно прав. Он верно отмечает личную вассальскую преданность Игалю Алону и Ицхаку Садэ. Мы смело можем прибавить к этим именам и неперсонифицированные структуры: партию МАПАМ и ПАЛЬМАХ. Вне всякого сомнения, Рабин не был в состоянии понять слабости своих кумиров, он принимал как непререкаемую догму их подход к стратегии и тактике. По их мнению, надлежало, прежде всего, "до основания разрушить старый мир", т.е. априори отвергнуть весь военный опыт всех стран, эпох и народов. Ишув, якобы, находился в уникальной военной ситуации, не имеющей аналога в истории человечества. Эту нелепость можно объяснить только догматизмом марксистского мышления. ”Левые" сионистские партии считали, что в "Палестине" происходила своеобразная пролетарская революция, а марксисты “знали”, что пролетариат начинает новую страницу в истории человечества. Другими словами, "нашему новому миру” надлежало все создать заново, а весь прежний опыт отмести как ненужные обломки прошлого. Отцы-основатели ПАЛЬМАХа и его политические патроны вели идеологическую войну с конкурентами, и Рабин с его “аналитическим умом” и вассальной преданностью был им очень и очень полезен. Они в свою очередь строили ему мифологический авторитет. Такова “тайна” карьеры Рабина, она повторяется постоянно вплоть до наших дней, когда авторитет “Залога безопасности Израиля” используется для оправдания смертельной авантюры соглашений с ООП.
Вернемся однако к весне 1948 г. Конкурентом ПАЛЬМАХа становилась Хагана, которая быстро перерастала рамки статической милиции, отводимые ей "военными специалистами" ишува. Генеральный штаб (т.е. Игаль Ядин) учредил специальную должность координатора всей войны на дорогах. Ее занял Мишаэль Шахам. Он обратил внимание, что два батальона ПАЛЬМАХа, действующие на иерусалимском шоссе, не имеют общего командования. По мнению Шахама, Рабин не командовал ими, а только координировал их действия, причем, и это он делал неудачно. Рабин утверждал впоследствии, что он не получал указаний от Шахама. Алон (в интервью автору) объяснял, что Рабин уклонялся от их исполнения, чтобы сохранить независимость ПАЛЬМАХа от генерального штаба.
Генеральный штаб вмешался, наконец, в "империю ПАЛЬМАХа". Два батальона были сведены в боевую группу под командованием Шауля Яфе. Рабин был отстранен от командования и получил должность представителя ПАЛЬМАХа при генеральном штабе. Но боевая группа потерпела поражение на выходе из киббуца Хульда (гл.19), и сам Яфе был ранен. Тогда Бен-Гурион принял решение о проведении операции "Нахшон", для чего была создана сводная бригада. Командиром был назначен Шимон Авидан, Рабин по-прежнему не получил боевого назначения.
Затем 4-й и 5-й батальоны ПАЛЬМАХа были сведены в новую бригаду, и иерусалимское шоссе вернулось в зону ответственности ПАЛЬМАХа. Тогда Алон назначил Рабина командиром новой бригады. Рабин получил кодовое имя "Юный Нахшон". Он должен был принять командование 12 апреля, но фактически смена командиров состоялась только 16 числа. Назначение Рабина было временным. В приказе Алона сказано, что назначение "будет проверено через несколько недель, и тогда Рабин получит постоянное назначение, или будет заменен другим командиром" (что и имело место: см. гл.36). Следовательно, уже тогда у Алона и у Ядина имелись сомнения относительно командирских способностей Рабина. Однако бригада, в отличие от ее командира, считалась постоянным образованием. "Бригада эта не случайна и не временна. Схема мирного времени - учения и работа - не соответствует более требованиям борьбы. Командиры батальонов будут обращаться к командиру бригады, а он будет обращаться в "Совет" (штаб ПАЛЬМАХа)”. Табенкин считал, что Алон еще тешил себя надеждой, что ПАЛЬМАХ только растет количественно. Если раньше батальоны ПАЛЬМАХа "составляли бригаду", то теперь новые бригады "составят дивизию", и он по-прежнему будет командовать этой привилегированной армией. К счастью, мечтам Алона не было суждено осуществиться. Эта структура (нелепая с военной точки зрения) не была создана. Табенкин совершенно справедливо отмечает (4), что "с созданием формации "Харэль" началась ликвидация штаба ПАЛЬМАХа как оперативного органа". Неудивительно поэтому, что в отношениях между ПАЛЬМАХом и Хаганой четко прослеживается напряженность, и нет сомнения, что она нанесла большой вред боевым действиям ишува.
Проблематичными были и отношения внутри самой бригады. 4-м батальоном командовал Йоселе Табенкин. Ровесник Рабина, он тоже считался одним из “теоретиков”, создавших “оригинальную тактику” ПАЛЬМАХа. Сам Табенкин следующим образом изложил историю этого творчества (1977-78, интервью автору). “Когда Роммель подошел к Египту, и появилась опасность, что он дойдет до “Палестины”, мне было 19 лет, и я командовал группой Хаганы киббуца Эйн-Харод. Ко мне пришел секретарь хозяйства Виня (Реувен) Коhен и сказал: “Роммель подходит к Эль-Аламейну. Что будем делать?” У меня хватило ума ответить: ”Дай мне подумать пару дней (?!)” У меня была брошюра, выпущенная британской армией: “Обучение пехотных частей”. Там я прочел, что лучшим ответом на танковую атаку является танковая контратака. Я знал, что танков у нас нет и не будет. Так распалась вся моя прежняя система военного мышления, и новая оригинальная система родилась и заняла ее место (в Японии это явление известно под названием сатори - внезапное просветление). 450 членов киббуца будут сражаться, как будто границы киббуца являются границами страны (статичная оборона, прикованная к случайному пункту? - сатори Табенкина явно подвело его). Мне стало ясно, что комплекс проблем, стоящих перед киббуцом, идентичен комплексу проблем, стоящих перед генеральным штабом, помимо количества, которое переходит в качество (Табенкин привычно повторил марксистско-гегельянскую формулу, не заметив, что этим опроверг свой собственный тезис).
С этими выводами я вернулся к Вине и предложил ему отвести часть бюджета на закупку оружия. Покупать, где только можно: у Хаганы (?), у арабов, у английских солдат (оружие разных образцов?!). Кроме того, я предложил, чтобы товарищи проходили военную подготовку группами по 20 человек. Так в самом скором времени все члены киббуца пройдут военное обучение. “Так мы - сказал я - лучше всего подготовимся к вторжению Роммеля
Если теоретическая подготовка и военный интеллект Рабина и Табенкина были вполне соизмеримы, то, как личность, Табенкин, безусловно, превосходил Рабина. Он обладал сильным и харизматичным характером, увлекал за собою окружающих. Табенкин привык быть объектом почитания. Один только "политрук" Бени Маршак имел на него какое-то влияние. Табенкин был обижен назначением Рабина - у него был сильный аргумент: в отличие от Рабина, он умел командовать боем. Впоследствии он говорил: "Только у меня был опыт командования батальоном в бою. В этом не было сомнения. Ицхак Садэ, например, не сомневался в этом". У него был готов и ответ на выбор, сделанный командиром ПАЛЬМАХа. "Было обсуждение кандидатов. Алон предложил Рабина, потому что я отказался войти в узкий круг его приближенных и стать одним из его вассалов". Ядин участвовал в этом совещании. Он поддерживает мнение Табенкина. По словам Ядина, Рабин действовал очень удачно в качестве заместителя Алона и составителя отчетов и приказов: "У него была думающая голова, но он был склонен впадать в панику". Спустя много лет, подводя итоги этим месяцам войны, Алон сказал автору: "Есть отличные заместители, которым не дано быть "номером первым". Таков Рабин. Я понял это только когда увидел, как он командует бригадой "Харэль".
Трения и склоки в бригаде "Харэль" продолжались все время. Офицер бригады Ицхак Генигер вспоминает: "По крайней мере, трижды я был свидетелем разговора в следующем стиле. Рабин: "Это приказ!" Табенкин: "Я не выполняю твоих приказов!" Рабин: "Я говорю тебе, что ты это сделаешь!" Табенкин: "А я говорю тебе, что я не буду делать!" Йоселе с позором прогонял Рабина из Маале hа-Хамиша (из своего штаба) и отказывался выполнять приказ. Застенчивый Рабин против наглого Йоселе - это было просто жалкое зрелище".
Конфликт разрешился только в июне, когда Табенкин стал командиром бригады "Харэль", а Рабин вернулся в штаб Алона на должность оперативного офицера. Затем, когда Бен-Гурион распустил штаб ПАЛЬМАХа, Алон взял Рабина в штаб Южного фронта. Вот что говорит Игаль Алон: "В штабе ПАЛЬМАХа, равно как и в штабе Южного Фронта, Рабин обрабатывал мои карты и планы. Моим приказам и идеям он умел придавать ясную формулировку. Он не нес никакой ответственности и не принимал никаких решений. Я не могу припомнить ни одной оперативной идеи, которая принадлежала бы ему. Работу штаба координировал я сам”.
-----------------------
1.Точнее говоря, партии "Ахдут hа-Авода”, которая вместе с партией “hа-Шомер hа-Цаир” составила МАПАМ. Обе партии характеризовались просоветскими (и просталинскими) симпатиями, но отличались в отношении к национальному вопросу.
2.
Из-за такой ошибки погибла, например, группа 35. (гл.17).
3.
Литературное выражение этому явлению дал Орвелл в книге “1984”.
4.
Исследование: "Поворотная точка в Войне за Независимость".
Глава 28.“Кровавый конвой”
1. Первые бои операции “Харэль”
15 апреля ПАЛЬМАХ начал операцию "Харэль”, по имени которой была названа и новая бригада, которой командовал Рабин. В ночь с 15 на 16 апреля 4-й батальон атаковал деревню Сарис и взял ее без особых затруднений. Жители бежали, не оказав серьезного сопротивления. Днем 5-й батальон Русака занял "арабскую Хульду" и взорвал арабские дома между Хульдой и Экроном. Так началась систематическая борьба за создание "коридора" вдоль иерусалимского шоссе (1). Однако этого было недостаточно. Требовалось выполнять одновременно две задачи: установить контроль над дорогой (что требовало времени) и провести в Иерусалим конвои немедленно. Бен-Гурион хотел, чтобы конвои вышли 14, 15 и 16 числа. Алон предложил отсрочить выход на 17, 19 и 20 (и дополнительный конвой 22 числа), чтобы успеть атаковать арабские базы вдоль шоссе. Конвои вышли согласно графику Алона (кроме последнего, который не вышел вообще), но арабские базы не были атакованы.
17 апреля вышел первый конвой. Он доставил в Иерусалим 550 тонн продуктов (т.е. на 5,5 дней, считая по 100 тонн на день). Напротив деревни Бейт-Махсир конвой был обстрелян, но обошлось без потерь. В 11:25 он прибыл в Иерусалим и уже в 17:20 выехал обратно в Тель-Авив. Он был снова обстрелян, на этот раз у деревни Дир-Айуб. Снова обошлось без потерь. Действия арабов, несмотря на их неэффективность, показали, что они уже оправились от шока поражений.
Табенкин в докладе Рабину правильно оценил ситуацию: "тенденция противника - большие атаки в районе Баб эль-Вад. Атаки будут продолжаться до 20 числа". Оценка Рабина была совершено иной (доклад Ядину и Алону): "Противник прекратил организацию больших нападений и созыв ополчения; он ограничивается обстрелом конвоев. Деревни укрепляются из страха перед нашими атаками".
Безуспешная атака на деревню Цова
Деревня Цова расположена в полутора километрах к юго-западу от Кастеля, на вершине холма. Было принято решение взять деревню, чтобы расширить коридор вдоль шоссе и снять угрозу атаки на Кастель. Жители получили подкрепление из добровольцев Арабского Легиона, деревня была окружена каменной стеной. Судя по всему, инициатива атаки принадлежала Табенкину. Генеральный штаб дал указание прежде всего уничтожить деревни Бейт-Икса и Бейт-Сурик, откуда можно было обстреливать шоссе. Табенкин объяснил впоследствии, что он предпочел Цову, чтоб прекратить обстрел Кастеля и открыть обходную дорогу в Иерусалим.
17 апреля из Кирьят-Анавим вышла боевая группа из состава 4-го батальона под командованием Амоса Хорева. Авангардное отделение продвигалось в пешем строю. Арабы встретили его редким огнем и бессмысленными криками: "Шошана! Шарток!" Крики должны были показать, что их не застали врасплох. Командир отделения Йосеф Бен-Маймон говорит, что он слышал целую речь на иврите: "Ребята, зачем вам умирать? Мама ждет вас. Возвращайтесь в Тель-Авив!" Ицхак Раhав был в штабе Хорева на дороге между Кастелем и Цова: "Мотке (командир взвода) передал по рации: "Сильный огонь, посылай подкрепление". Амос ответил: "Я не могу послать резерв, он охраняет штаб". Я сказал Амосу: "Не слышно выстрелов. Ему нужна только символическая помощь". Стрельба была несерьезная: выстрелы тут и там. Потом рассвело и мы вернулись в Кирьят-Анавим". Командир взвода Ицхак Ашкенази (это был его первый бой): "Арабы начали стрелять. Ребята говорят: "Не пойдем. Надо возвращаться". Мотке сказал: "Ребята! Отход!" Сейчас я думаю, что этот бой не требовал отступления. Арабы дали несколько выстрелов и бросили одну гранату". Командир отделения Кальман Розенблат: "Я думал, что надо продолжать, но Амос Хорев приказал отступать. Не было причин для этого приказа, мы могли взять деревню. Невозможно было понять, что произошло. В Кирьят-Анавим поползли слухи и шепотки. Многие говорили, что можно было взять деревню". Спустя много лет Табенкин объяснил: "Амос Хорев хотел отступить. Он описал мне положение, и я решил отступить. Я не знал, как воюют в дневное время, как берут днем укрепленную деревню". 18 апреля Рабин запросил Табенкина: "Сделано ли что-нибудь в Афинах (код деревни Цова)?" Табенкин ответил: "Из-за больших завалов не успели до рассвета и отступили от Афин".
На следующую ночь вышла новая группа, снова под командованием Хорева, на этот раз на броневиках. Броневики ехали без фар, но легионеры увидели красные тормозные огни и успели завалить дорогу камнями. Подрывник Ханох Косовский: "Броневики остановились. Я спустился искать мины. Увидел проволоку и начал разряжать мину. Я еще не успел кончить, как пришел приказ отступать". В перестрелке был убит один араб и двое ранены. Как и в прошлый раз, с рассветом Табенкин вернул отряд Хорева. 19 апреля Табенкин послал радиограмму Рабину: "Афины хорошо подготовлены к обороне. Наши части натолкнулись на плотный огонь. Была возможность прорваться, но только ценой больших потерь. Было решено вернуться и атаковать снова через несколько дней". (Цова была взята только 13 июля) Спустя много лет, Табенкин признал свою неудачу: "Мы имели подавляющее превосходство в числе бойцов и мощности огня, но не сумели реализовать его".
В западном секторе Русак взорвал дома в деревне эль-Кубаб и в военном лагере вади Сорек, а также атаковал деревню Бейт-Джиз. Снова жители деревни бежали, прежде чем атакующие вошли в деревню.
Второй конвой
После первой неудачи у "Афин" и после того, как разведка донесла о росте военных сил в арабских деревнях вдоль шоссе, Алон предложил прекратить на время конвои в Иерусалим. 18 апреля он послал письмо Ядину: "Ясно, что не следует продолжать посылку конвоев, пока мы не сможем нанести удар по бульшей части баз противника, вызвать переселение беженцев (трансфер?) и отступление вооруженных сил. Объем наших сил не позволяет одновременно удерживать позиции и производить атаки. Если выйдет колонна, она будет атакована, и вновь повторится трусливое поведение водителей. Мой вывод: отложить конвой на несколько дней, а пока что усилить наши атаки. Насколько мне известно, в Иерусалиме имеется запас продовольствия, и нет смысла торопиться".
Многозначительна попытка прикрыться "трусостью водителей". Следует также учесть, что конвой 17 апреля привез продовольствия всего на 6 дней, не восполнив даже отсутствия конвоев с 9 по 17 апреля. Но и помимо этого, Алон, видимо, не учитывал главного: генеральный штаб планировал большое наступление в районе Иерусалима. Поэтому Ядин игнорировал мнение Алона. Скрепя сердце, Алон признал, что Рабин уже не подчиняется ему: "Действуй в соответствии с приказами генерального штаба и его оперативного отдела от 18 апреля". Рабин суховато ответил: "Подтверждаю получение твоих указаний". Оба понимали, что Алон более не вмешивается в дела иерусалимского шоссе.
19 апреля второй конвой операции “Харэль” прибыл в Иерусалим. Относительно этого конвоя есть существенные “разночтения”. Офицер разведки бригады “Эциони” Ицхак Леви (Левица) говорит, что в Иерусалим приехали на нескольких броневиках офицеры бригады “Харэль”, и вечером броневики вернулись в Хульду. Историк Арье Ицхаки и Рабин говорят о гигантском конвое из 300 машин, которые привезли в город 1000 тонн довольствия. Леви подтверждает свою версию ссылкой на оперативный журнал бригады, в котором должны были бы отметить операцию по разгрузке 300 машин. Он утверждает, что Ицхаки и Рабин использовали неточные данные “Книги Хаганы”. Так или иначе, несомненно, что арабы готовились к серьезному бою. Известно, что в районе Баб эль-Вад появились новые силы: 1-я рота батальона "Ярмук" (Армия спасения Палестины) и иорданские бедуины шейха Харуна ибн-Джази (в прошлом офицер Арабского Легиона).
Эти данные подтверждались своеобразной “разведкой боем”, которую произвели оперативный офицер бригады "Харэль" Итиэль Амихай и Бен Дункельман (2). Вечером 19 апреля они возвращались на броневике в Хульду. Дункельман (книга воспоминаний "Двойная верность"): "Во имя неба! Как мы проведем здесь нагруженный конвой? Шоссе выглядит, как дорожка для бега с препятствиями, извивается и ползет по крутым подъемам, огибает скалы и вынуждает ехать на низкой передаче. Хуже того, над дорогой высятся крутые склоны, поросшие частым лесом, и между скал - идеальные огневые позиции. Мертвая тишина стояла вокруг". Фактически Дункельман свидетельствует, что благополучный проход первых двух конвоев был счастливой случайностью. Что касается тишины, то она продолжалась не очень долго.
Амихай приказал водителю заехать на бензоколонку на выходе из Баб эль-Вад. Он выскочил из броневика, побежал с зарядом взрывчатки к станции, зажег шнур и вернулся. Дункельман: "От взрыва закачался броневик. Я оглянулся: бензостанция превратилась в море огня. Через секунду пришли в себя арабские стрелки и открыли огонь. Видимо, при виде еврейской наглости они забыли о приказе не открываться раньше времени. Пули застучали, как град, по стенкам броневика. Обстрел подтвердил, что арабские стрелки притаились на склонах и ждут нас".
В ночь на 19 апреля в Хульде состоялось совещание командиров, обсуждали возможности и опасности нового конвоя. Бен-Гурион присутствовал на совещании и требовал выхода конвоя. Многие командиры были настроены скептически: "Если колонна выйдет завтра, это будет самоубийство", - говорили на совещании, но Бен-Гурион настоял на своем. "Будущее Иерусалима находится на чаше весов. Конвой обязан пройти любой ценой". Бен-Гурион не только послал других в бой, он сам поехал в колонне в одной из первых машин, не взирая на возражения Ядина, Галили и других. Они опасались, что Бен-Гурион может "застрять" в Иерусалиме, как три недели тому назад "застрял" в Гуш-Эционе Игаль Алон. Но Бен-Гурион поехал в Иерусалим. Он хотел находиться в критическом пункте кампании. Этим решением Бен-Гурион доказал, что он достоин называться народным лидером, что он по праву считается верховным командиром Войны за Независимость. Своим решением Бен-Гурион вынудил Рабина бросить бригаду "Харэль" в бой, который он считал решающим сражением войны.
И все же для ведения войны не достаточно решительности и личной храбрости. Нужна предварительная подготовка, нужно понимание текущей обстановки и достоверная информация. Этого не было у Бен-Гуриона в Хульде 19 апреля 1948 г. Он верно определил критическое место кампании в плане географическом. Есть весьма веские сомнения, правильно ли он определил критическую точку во времени. И Бен-Гурион, безусловно, ошибся, доверив решающее сражение войны Ицхаку Рабину. Разумеется, его "кормили" недостоверной информацией, но это в общем входит в "правила игры". Гражданский политический лидер, руководящий войной, должен обладать достаточными знаниями и интуицией, чтобы видеть правду сквозь мифологию отчетов своих генералов(3).
2. Третий конвой, 20 апреля
Судя по всему, Рабин не был доволен решением Бен-Гуриона и опасался за судьбу конвоя. Но Рабин был солдатом, и, получив приказ, он обязан был выполнить его наилучшим образом. За 5 месяцев войны Хагана уже накопила опыт обеспечения конвоев и порядок, установленный Рабиным 19 апреля в Хульде, выглядел вполне логичным. "Общая задача: обеспечить свободный проход конвоя в Иерусалим и обратно. Следует обеспечить полный контроль над всем шоссе, учитывая, что кабины водителей грузовиков небронированы". 5-й батальон Русака должен был занять позиции от Хульды до Латруна. Батальону Табенкина Рабин приказал выслать патрули в секторе от Баб эль-Вад до Иерусалима. Кроме того, Табенкин должен был не позднее 4:00 занять ряд позиций вдоль шоссе и держать в Кирьят-Анавим резерв: роту с двумя броневиками, снабженными станковыми пулеметами. 54-й батальон (бригада "Гивати") должен был обеспечить сопровождение внутри колонны. Легкие самолеты должны были вести разведку и бомбардировать обнаруженные арабские силы.
Как уже сказано, план выглядел логичным, но настораживал его "абстрактный характер": он не принимал во внимание информации о том, что арабы уже заняли позиции на склонах гор вдоль Баб эль-Вад, и что они уже достаточно дисциплинированы, чтобы "пропустить" авангард, дожидаясь главной "добычи". Концентрация арабских сил должна была бы вызвать соответствующую концентрацию сил обеспечения. Это, безусловно, означало вступление в бой с арабскими силами. Этот момент никоим образом не отражен в приказе Рабина. Однако нельзя сказать, что данная информация совершенно исчезла из поля зрения командования. Единственная позиция, которую занял 4-й батальон, была выбрана на почтительном расстоянии от Баб эль-Вад. Там не угрожала опасность столкновения с арабской засадой в проходе, но зато и не было возможности помочь атакованному конвою.
Однако уже почти без всякой связи с тем, как был составлен план, следует отметить, что он не был выполнен. Это произошло частично из-за распоряжений, которые Рабин получил в последний момент, а частично из-за того, что Табенкин действовал, не считаясь с приказами своего комбрига. В военных структурах вина за такое положение ложиться на обоих - и на "непокорного" подчиненного, и на "безвластного" командира.
4-й батальон атакует Бейт-Сурик и Биду
В ночь на 20 апреля 4-й батальон атаковал деревни Бейт-Сурик и Биду в полном противоречии с указаниями своего комбрига. Действия Табенкина стали одной из причин разгрома конвоя 20 апреля, поэтому Табенкин был вынужден объяснить свои решения. "Я не имел отношения к конвою. Я должен был выбрать между атакой деревень Бейт-Махсир или Бейт-Сурик (обе деревни удалены от шоссе). Я выбрал Бейт-Сурик, потому что Бейт-Махсир находится у Баб эль-Вад (т.е. именно там, где была приготовлена арабская засада), а там уже давно не было нападений на конвои (17 апреля там был обстрелян конвой). Согласно сведениям разведки, Бейт-Сурик был центральной базой арабских сил. Решение идти на Бейт-Сурик принял я сам".
Неясно, была ли эта атака согласована с Рабиным. Если Рабин действительно утвердил атаку, или даже не запретил ее, то его приказ от 19 апреля был невыполним. Другими словами - составляя приказ, Рабин писал некий формальный документ, не имевший отношения к реальности. Во всяком случае, он должен был знать о планируемой атаке. Утром 19 апреля, еще не получив приказа о порядке обеспечении конвоя, Табенкин доложил Рабину: "150 вооруженных арабов в Бейт-Сурик и 150 в Биду собираются атаковать пограничные кварталы Иерусалима и еврейские машины в Баб эль-Вад". Таким образом, Табенкин своей атакой предполагал "рассеять" 300 вооруженных арабов Бейт-Сурик и Биду (4). Но при этом он оставлял без прикрытия конвой. 19 апреля в 17:20 Табенкин запросил: "Выйдет ли конвой завтра?" Рабин ответил в 20:30: "Батальон Русака поднимается завтра в Иерусалим". Таким образом, Табенкин знал, что конвой придет. Но вместе с тем ответ Рабина извещал об изменениях в дислокации сил: по предварительному плану 5-й батальон Русака должен был остаться "внизу". Табенкин мог решить, что "старый" приказ де-факто отменен, и что конвой может защитить себя собственными силами, которые включали весь 5-й батальон и роту 54-го батальона. Эта ошибка имела роковые последствия.
Небезынтересно отметить, что Рабин задним числом оправдывает Табенкина: "Теперь нам известно что в засаде должны были участвовать гораздо бульшие силы. Атака 4-го батальона на Бейт-Сурик и Биду вынудила противника вернуть значительные силы в этот сектор. Нет сомнения, что отвлекающая операция облегчила положение конвоя и, возможно, предотвратила тяжелую катастрофу ("Книга ПАЛЬМАХа", т.2, стр.9-10). Оправдывая Табенкина, Рабин задним числом оправдывает и себя. Иначе ему пришлось бы признать одно из двух: либо он утвердил операцию Табенкина, либо он не контролировал действия батальонов своей бригады.
Атака 4-го батальона была осуществлена в ночь с 19 на 20 апреля силами трех рот при поддержке 3-дюймовых минометов и "Давидки". Минометы доставили на броневиках из Маале hа-Хамиша через позицию английской армии, известную под названием "Радар" (5). Рота Бен-Пората блокировала подходы. Рота Банера должна была участвовать в атаке, но по дороге она повстречала группу арабов. Рота залегла, и арабы прошли не заметив ее. Из-за этой заминки Банер опоздал к началу атаки. Из двух атакующих рот осталась только одна - рота Хаима Познанского (Поза). По радио Табенкин отдал приказ атаковать. Минометы выпустили несколько мин, рота Позы поднялась в атаку и после короткого боя захватила деревню Бейт-Сурик.
Раанана (оперативный офицер 4-го батальона): "Поза взял деревню почти без сопротивления". Подрывник Косовский: "Всю деревню мы не смогли взорвать, но мы взорвали много домов и колодцев. Привезли коз в Маале hа-Хамиша". Яаков Заhави свидетельствует, что подрывники взрывали дома вместе с жителями и, что он сам участвовал в этом. Оставшиеся в живых бежали. Ранним утром 20 апреля Табенкин доложил Рабину: "Ночью мы взяли Бейт-Сурик. Сейчас мы поджигаем деревню и взрываем дома".
Жители деревни Биду видели что происходит в Бейт-Сурик и бежали. Два снайпера продолжали обстреливать из окна роту Банера. Рассказывает Ури Бугин, командир расчета "Давидки": "Раанана был с нами. Мы просили: "Дай нам послать 3 мины, и ты увидишь, как все убегут". Мы сумели убедить его. Там было открытое поле, и мы “работали” под огнем. Установили "Давидку" и начали обстрел деревни. Арабы бежали". Банер: "На рассвете мы заняли высоту над деревней. Сама деревня была взята без боя". Подрывники взорвали дома, чтобы жители не вернулись.
Газета "hа-Арец" писала: "Бейт-Сурик и Биду взяты. После того как наши силы призвали женщин и детей покинуть деревни, был открыт убийственный огонь с позиций, захваченных после полуночи. Из деревень вели сильный ответный огонь. Наряду с местными жителями в деревнях находились банды сирийцев и иракцев. Подрывники взрывали отмеченные дома. Дома обрушились и похоронили десятки арабов. Началось паническое бегство "Армии спасения". Силы Хаганы вошли в деревни и собрали трофеи. В полдень они оставили деревни". Итак, было известно, что в ночь на 20 апреля Хагана взрывала дома вместе с арабами. То же самое было за 10 дней до этого в Дир-Ясине, но там действовали "сектанты", и поэтому это считалось "резней" и "фашистским варварством". Перед нами типичная техника "обработки" фактов в соответствии с "социальным заказом" идеологии.
Организация конвоя. Бен-Гурион вмешивается
Вернемся в киббуц Хульда. 19 апреля уже после того, как Рабин составил распорядок движения конвоя, Бен-Гурион снова смешал карты. Он потребовал, чтобы 5-й батальон поднялся с конвоем в Иерусалим. Для Рабина это означало, что батальон не сможет занять позиции вдоль шоссе от Хульды до Латруна. План пришлось срочно менять. Западный сектор шоссе остался без прикрытия, впрочем, конвой прошел его без "приключений".
Тут было выдвинуто требование: использовать до предела возможности грузовиков. Рабин уступил, и 5-й батальон был равномерно распределен по машинам. В результате из регулярной военной формации, подчиненной командирам, он превратился в собрание независимых групп, не способных вести согласованные действия.
Утром 20 апреля Рабин уже знал (по крайней мере, должен был знать), что батальон Табенкина действовал этой ночью. Следовательно, не приходилось рассчитывать ни на патрули, ни на резерв в Кирьят-Анавим. В один момент развалился весь план Рабина, и вопреки урокам 5 месяцев войны, колонна 20 апреля вновь полагалась только на силы сопровождения внутри конвоя.
В довершение всех бед в Хульде "взбунтовались" радисты. Их "одолжили" в бригаде "Александрони", и теперь они объявили "забастовку". Не помогли ни уговоры, ни угрозы оружием. Колонна вышла в путь без опытных связистов, в результате рации не действовали, и военная формация 5-го батальона рассыпалась окончательно.
Водитель Нисим Автальон приехал в Хульду уже после того, как большинство машин вышло в путь. В спешке на его грузовик погрузили полевую кухню и личные мешки солдат. На верху всей этой кучи уселись 10 бойцов и девушки-солдатки. Не у всех было оружие. У Нисима его тоже не было. Он не получил никаких инструкций на случай столкновения с арабами. Кроме того, у них не было связи с авангардом. Рабин в своем белом джипе ездил взад-вперед вдоль колонны.
3. Адвокат Эмиль Гури победил ПАЛЬМАХ
Это был самый большой конвой, поднимавшийся доселе в Иерусалим. Он насчитывал 350 машин и растянулся на 15-20 км. Впереди на броневиках ехала рота Оли Гивона, за ней - бронированный автобус, в котором сидели Бен-Гурион, Ицхак Садэ и другие члены национального руководства. За ними шли машины (частично небронированные), на которых были разбросаны бойцы 5-го батальона. Замыкали колонну машины с солдатами 54-го батальона “Гивати”. Там были много девушек, бульшей частью невооруженных. Колонна двигалась к входу в теснину Баб эль-Вад, где ее поджидала арабская засада. Она шла навстречу катастрофе, которую Рабин и Табенкин "совместными усилиями" сделали почти неминуемой.
Только одно усиленное отделение послал Табенкин для обеспечения прохода Баб эль-Вад. По свидетельству командира (Йосеф Яhалом) оно вышло из Кирьят-Анавим в 4:30 пешком (броневики были заняты в Бейт-Сурик и Биду!), на позицию пришли в 6:10. Они должны были отрезать жителей деревни Бейт-Махсир от шоссе. Но "отрезать" было некого. Арабы уже сидели в засаде. Отделение, удаленное от места боя и лишенное транспортных средств, ничем не могло помочь конвою. В 7:45 Яhалом услышал выстрелы в районе Баб эль-Вад. Из тылового штаба в киббуце Наан ему "разъяснили" по радио: "Люди конвоя стреляют в воздух". То было начало боя.
Арабская засада начиналась у деревни Дир-Айуб, к западу от Баб эль-Вад и тянулась на 2 км до прохода и к востоку от него. Овед Михаэли, командир авангардного взвода: "Напротив Дир-Айуб я увидел группу арабов. Остановил броневик и обстрелял их из пулемета. Они убежали. Меня это очень встревожило".
Арабы пропустили хорошо вооруженный авангард. Бен-Гурион приехал в Иерусалим и от станции "Эгед" пошел пешком в Сохнут. По дороге он зашел в магазин, и иерусалимцы с восторгом встретили его. Ни он, ни они не знали, что в это время арабы атакуют конвой. Бен-Гурион был уверен, что операция увенчалась полным успехом и записал в дневнике: "Были выстрелы у входа в Шаар hа-Гай (Баб эль-Вад), но никто не пострадал".
Арабскими силами командовал адвокат Эмиль Гури, и это был его первый бой. Он не получил "пролетарского воспитания" и не кончал командирских курсов ПАЛЬМАХа, но в бою 20 апреля он победил и Рабина, и Русака. Это не доказывает, что Гури был военным гением: ему противостояли командиры, которые по сути дела, были “политруками” (делегатами своих партий), их профессиональные способности были достаточно заурядны (6).
Главный удар Гури нанес по средней части конвоя. После первых удачных попаданий поврежденные машины загромоздили шоссе. К западу от Дир-Айуб арабы взорвали мостик и заперли колонну на узком шоссе между двух крутых склонов гор, поросших лесом. Гури заранее оборудовал и замаскировал позиции, поэтому ответный огонь не был неэффективным. Напомним, что водители сидели в небронированных кабинах (нередко на дорогах "мобилизовывались" первые попавшиеся машины). Не получив четких приказов, не имея "боевой задачи", водители и бойцы оставляли машины и искали укрытия. Конвой попал в "огневой мешок".
Описание этого этапа боя уже было дано нами в главе 2, и мы не будем повторять его здесь. Там же описано, как Рабин на своем белом джипе поехал в Кирьят-Анавим убеждать Табенкина организовать помощь. "Нормальный" командир бригады должен был бы отдать приказ, но - не Рабин, и - не Табенкину.
Итак, командир бригады оставил своих солдат на поле боя и уехал просить помощи (у своего же комбата). Поэтому я говорю, что Рабин бежал с поля боя. В 1991 г. состоялся публичный диспут, на котором Меир Паиль сказал: "Выражение "Рабин бежал с поля боя", - это грязь, которую изобрел Мильштейн. Факты говорят, что командир бригады помчался вперед за помощью. Благодаря этому пришло подкрепление, и спасли конвой. Рабин сказал, что устал и идет спать? Я не проверял, но допустим, что так - что с того? Люди были спасены благодаря его энергии! Это единственный критерий". Бывший командир иерусалимской разведки Ицхак Леви присоединился к мнению Паиля ("Девять мер",1991). "В обвинениях Мильштейна нет логики. Конвой был блокирован, дорога была забита поврежденными машинами, арабы были на господствующих позициях, и только подкрепление извне могло спасти колонну. Нужно было поехать в Кирьят-Анавим и вызвать подкрепление. Отважное предприятие, вне всякого сомнения. Останься он на шоссе, это не изменило бы ничего в положении колонны" (7).
Автор этих строк готов поднять перчатку. Пусть эффективность организации помощи будет единственным критерием. Мы приведем свидетельства участников боя, из которых, как мы полагаем, станет ясно, что действия Рабина (равно как и Табенкина!) не были эффективны. Если мои оппоненты хотят оспорить этот вывод, они должны будут привести факты (свидетельства), а не общие рассуждения.
4. Вторая фаза боя. Помощь и эвакуация
Овед Михаэли, командир авангардного взвода, приехал в Иерусалим и только там узнал, что конвой блокирован у Баб эль-Вад. Он вернулся в Кирьят-Анавим. "По дороге в Кирьят-Анавим я видел ребят. Они лежали в роще. Они сказали мне, что в Баб эль-Вад есть проблемы. В Кирьят-Анавим я встретил Йоселе (Табенкина): "Что случилось?" - "Все в порядке. Узи Наркисс идет брать холмы, он очистит их" (8). Гаврош (один из командиров) сказал: "Я беру броневик с башней, тот, что мы украли у англичан, я иду наводить там порядок". Они оба думали, что на броневике с вращающейся башней можно покорить весь мир. На дороге от Кирьят-Анавим до Дир-Айуб я видел сожженные машины, ребята лежали в кюветах и стреляли в небо. Цвика Замир с отвагой выполнял функции командира отделения. Связывал кабелем машины (9). Огнем своего пулемета я прикрывал эвакуацию".
Командир отделения 4-го батальона Меир Авраhам (в отчете два дня спустя): "Я не получил указаний. Все действия были моей личной инициативой". Меир взял пять бойцов и спустился к Баб эль-Вад на одном из двух броневиков, которые Хагана "позаимствовала" у английской армии. Меир собрал много брошенного оружия. Арабские пули пробили его шины. Когда у него кончился боезапас, Меир стал возвращаться в Кирьят-Анавим. "Перед деревней Сарис английский броневик преградил шоссе. Направили на меня орудие и приказали: "У тебя есть две минуты, чтобы оставить броневик". Мы начали вести переговоры. Я достал гранату, вынул предохранитель и сказал: "Если не войдете в наше положение, я взорву себя и вас". Меир пытался даже подкупить англичан, но безрезультатно. Броневик был конфискован. Вместе с ним забрали английские винтовки, но оставили пальмахникам чешское оружие и стэны. Меир: "Это была травма. Из-за меня потеряли современный броневик. Я думал покончить с собой. Никто не расследовал, что произошло. Я написал общий отчет и - это все" (10). Авизоhар Нахшон, командир взвода в роте Познанского: "Вернулись из Бейт-Сурик. Нам сказали: "Поезжайте немедленно и спасайте конвой". Я спустился на броневике в Баб эль-Вад. Узи Наркисс остановил нас и приказал эвакуировать машину с мукой (11). Мы добрались до нее. Никто из нас не умел водить машину. Я сказал: "Прикройте меня". Выскочил из броневика и под огнем добрался до машины. Залез в кабину, завел и поехал на первой передаче. Броневик тем временем исчез, и я остался один. Стреляли по мне все время до Абу-Гоша. Там встретил своих. Англичане не верили, что я сумел довести машину. Теперь я уже считался опытным водителем и привел машину с мукой в Кирьят-Анавим".
Водитель Нисим Автальон: "Два часа мы провели под огнем у Баб эль-Вад. Потом кто-то пришел и сказал: "Кто может, пусть едет вперед". Я прыгнул в кабину и поехал. По нам стреляли из Дир-Айуб. Много машин стояло на дороге. Я обходил их то справа, то слева и продвинулся метров на 600 внутрь теснины. Пуля попала в радиатор, и мотор заглох. Вся колонна остановилась. Мы снова оставили машины и попрятались в канаве и за деревьями. Арабы стреляли и бросали гранаты. Мы слышали их крики: "Алейhум, Алейhум!" Ждали темноты, чтобы выйти из канавы. Я надеялся завести машину и ехать без воды. В 4 часа снова кто-то пришел: "Кто может, пусть едет". Я хотел открыть дверь кабины, и тут пуля попала мне в ногу. Я лежал на обочине, пока не подошел броневик и не забрал меня и других раненых. Нас привезли в амбулаторию в Кирьят-Анавим. Через два часа я сбежал оттуда. Вернулся в Баб эль-Вад спасать машину. Она была моим единственным имуществом. Люди остановили меня. Они сказали мне: "Не стоит идти дальше. Ребята жгут машины, чтобы не достались арабам". Я вернулся в Кирьят-Анавим и оттуда в Иерусалим".
Командир отделения броневиков Гершон Агмон: "Мне приказали привезти машину с определенным номером, она везла батареи для раций. Поехали на броневике и добрались до Дир-Айуб. Я нашел машину и сказал ребятам: "Возьмите ее на прицеп". Но никто не вышел из броневика. Я вышел сам и привязал машину. Пуля попала мне в ногу. В Кирьят-Анавим я увидел, что в машине три тонны шоколада, но там не было ни одной батареи".
Симон Рознер и Яаков Заhави рассказали, что Табенкин приказал конфисковать шоколад и послал его на склад в Кирьят-Анавим. Заhави объяснил: "Мы говорили, что если водители и бойцы бросили продукты, то они уже не принадлежат им, и их можно взять как приз за эвакуацию". Конфисковали не только шоколад, но и муку, сахар, оливковое масло. У нас ни в чем не было недостатка (12). Неудача конвоя и все, что случилось в тот день, осталось тайной. Йоселе и Бени Маршак дали нам понять, что это стыд, и что не надо говорить об этом. Только Большой Отец (комбат) решает о чем говорить, а о чем молчать, что правда, а что ложь".
Переводчик позволяет себе добавить еще одно свидетельство, полученное почти случайно. Свидетельство дано по-русски и сохраняет ошибки языка. Рассказывает Менахем Урман: "Я командовал броневиком. Приехал в Кирьят-Анавим, мне говорят: "Колонна застряла в Баб эль-Вад". Спустился до Дир-Айуб. Остановился, стреляю по деревне. В поле жита (как это сказать по-русски: "хита"?) раненые машут руками: ага! это наши. Кричу им: "Ползите под броневик". Вывел ребят наружу. Раненые через люк залезли в броневик, и он уехал. Лежим. Арабы атакуют, мы стреляем. Я строчу из пулемета и пою по-русски - "Я пулеметчик!" Они же сабры, не понимают, спрашивают: "Чего поешь?" Вижу, к ночи нас зарежут. Говорю: "Я иду, кто со мной?" Мне говорят: "Нет приказа". Я говорю: "Ты видишь рацию? Есть командир? Я иду". Нас собралось человек 20. Один водитель завел машину, мы залезли и поехали. Едем медленно. На подъеме все сошли. Идем. Я попросил воды, мне налили стакан водки. Ну, думаю, теперь ого! Арабы стреляют сверху и бросают гранаты. Ни х..! Они же сидят высоко, так гранаты взрываются в воздухе. Около насосной станции - там английский пост. Вдруг теймани с машины дал очередь. Ошибся или чего... Англичанин поворачивает пулемет. А я иду последним, и у меня в руках MG, такой длинный. Поднимаю на него ствол, и так мы идем. Когда мы прошли, он делает мне пальцем: "Молодец!", а я начал дрожать, как рыбка. Он же сверху, он меня уложит первым выстрелом. Пришел в Кирьят-Анавим. Один (он теперь в киббуце Эйн-Гэди) говорит: "Расскажи начальству!" Я говорю: "Ну его! Я иду спать".
Таковы свидетельства. В них не чувствуется ни твердой командирской руки (помимо конфискаций), ни дисциплины. Поэтому историк, оставаясь ученым, а не политиком, обязан прийти к выводу, что Рабин не организовывал помощи конвою. Скорее всего, в Кирьят-Анавим он был столь же бесполезен, как был бы и на шоссе. Если Паиль и Леви хотят опровергнуть этот вывод, они должны привести факты. До сих пор они приводили только общие философские рассуждения.
Результаты боя
250 машин добрались до Иерусалима и Кирьят-Анавим. 70 вернулось в Хульду, 30 осталось на шоссе, они были разграблены и сожжены. 10 человек погибло, 30 было ранено, из них трое умерли от ран. По сравнению с общим числом бойцов, это может быть не так уж и много, но среди них было много опытных командиров: Стоцкий, Арбели и другие. Был убит и Маккаби Моцри, помощник Рабина еще по командованию иерусалимским шоссе. 22 апреля Рабин докладывал Алону: "Мое положение - катастрофа. Я остался без денег и без помощника. Аппарат Менахема (очень интересное обозначение 5-го батальона) пострадал". Уже можно заметить, что Рабин находится в шоковом состоянии от неудачи в первом бою. Шок не прошел и в дальнейшем. Рабин явно боялся "проклятых мест": Баб эль-Вад и Дир-Айуб. Боялся не ("аналитическим") умом, а, что называется, "поротой задницей". В нормальной армии командира, который считает, что "его положение - катастрофа", стараются как можно быстрее удалить с театра военных действий. Но Хагана и ПАЛЬМАХ не были нормальной армией и даже гордились этим. Там действовали (и до сих пор действуют в ЦАХАЛе) иные нормы, критерии и соображения. Рабин продолжал командовать бригадой. Более того, уже 23 апреля, т.е. всего три дня спустя после поражения и всего один день после "катастрофического" доклада, он должен был командовать решающим сражением войны. Последствия мы увидим в главе 30.
(На Иерусалимском шоссе cгоревшие броневики оставлены как памятники погибшим в 1948 г.. Ахмед Тиби, гражданин Израиля и советник Арафата, сказал о них: “Когда вы, наконец, уберете этот металлолом?”)
---------------------------
1. Задача не была осуществлена до 1967 г. Несмотря на огромные жертвы, так и не удалось взять укрепленный район Латруна. В соответствии с соглашением в Осло Латрун может вновь "вернуться" под арабский контроль. Чтобы "успокоить нервы" израильтян недавно была выпущена карта, где вопреки истории, "Латрунский выступ" отодвинут за пределы границы 1949 г. Чего не сделаешь ради сохранения власти?!
2. Доброволец из Канады, командовал батальоном во время Второй мировой войны. Командовал бригадой ЦАХАЛа и затем вернулся в Канаду.
3. В оправдание Бен-Гуриона можно сказать, что воспитанные в нормах политической агитации и незнакомые с этикой профессиональных офицеров, командиры Хаганы и ПАЛЬМАХа составляли отчеты, ставившие мировые рекорды в области мифотворчества.
4. Разумно предположить, что его беспокоила и судьба его собственной базы (Кирьят-Анавим), которая почти граничит с деревней Биду, чего нельзя сказать ни об Иерусалиме, ни о Баб эль-Вад. В последующих боях за Латрун Легион постоянно угрожал атакой на Кирьят-Анавим, отвлекая еврейские силы от основного театра.
5. Ныне поселение Хар-Радар. В 1948 г. там размещалось подразделение радиосвязи.
6. Среди их подчиненных были смелые и решительные люди, но они не были выдвинуты на ключевые посты. Их занимали политические и партийные креатуры, которые по неудачному стечению обстоятельств, не обладали военным талантом.
7. Вполне можно согласиться с Леви: пользы от Рабина ждать не приходилось. Но трудно согласиться с Паилем. Бойцу важно знать, что командир готов разделить с ним опасности боя. Немало командиров демонстрировали личный пример, лично рисковали, лично шли впереди и готовы были умереть вместе со своими бойцами. Личная храбрость является необходимым качеством боевого командира. Поэтому принципиально важно, что Рабин не вернулся к своим солдатам, блокированным у Баб эль-Вад. Табенкина тоже не видели на поле боя.
8. То есть была идея атаковать арабов через холмы. Она не была осуществлена. Взгляд на карту показывает, что эта атака не могла иметь большого значения.
9. В словах Михаэли слышен сарказм. Цви Замир был командиром батальона. Вспомним бой у Хульды, когда командир бригады Шаул Яфе действовал в качестве тракториста.
10. Один из броневиков "принадлежал" 4-му батальону, другой - бригаде "Эциони". Предполагалось, что они останутся в тайнике (склад соломы) в Кирьят-Анавим до полной эвакуации англичан. История броневика свидетельствует о панике и растерянности командиров (Рабина, Табенкина и прочих) и об общей анархии, воцарившейся в Кирьят-Анавим. Через 3 дня при сходных обстоятельствах (бой за Нэбэ-Самуэль, гл.30.3) был "потерян" и второй броневик.
11. Следовательно, Наркисс не вышел в атаку на высоты, занятые арабами. Дальнейший рассказ может пролить свет на причины его интереса к муке.
12. Излишне говорить, что мука, шоколад и пр. "принадлежали" не водителям и не бойцам 5-го батальона. Они предназначались для голодающего населения Иерусалима. Что касается Узи Наркисса, то он в последствии стал героем следующей истории. 6 июня 1948 г. патруль 4-го батальона под его командованием остановил джип, в котором был офицер разведки бригады “Эциони" и 68 винтовок для бригады. Джип и винтовки Наркисс конфисковал, а офицера побили и оставили на шоссе. Оправдывая Наркисса, Игаль Алон, прежде всего, упомянул о нехватке оружия в ПАЛЬМАХе (в бригаде "Эциони" его тоже не хватало) и затем напомнил, что Наркисс спас Гуш-Эцион 14 января (на самом деле это сделал Теппер) и дважды брал Кастель (на самом деле это сделал Раанана, и оба раза в Кастеле не было арабов). История 68 винтовок передана по протоколам правительственной комиссии расследования (Комиссия Гринбойма", Анита Шапира,1984,стр 99,119,181,186).
Глава 29. План операции “Йевуси”
Мы вернемся на несколько дней назад в киббуц Хульда, где начинались приготовления к отправке 3-го большого конвоя, последнего в операции "Харэль". Конвой должен был выйти в путь через несколько дней, но внезапно приехал Бен-Гурион и изменил все планы. Бен Дункельман: "Вечером 19 апреля появился Бен-Гурион со своими помощниками. Их приезд считался глубочайшей тайной. Состоялось совещание. Некоторые из участников возражали, утверждая, что поспешная отправка будет самоубийством, что арабы смогут уничтожить много грузовиков и водителей. Но Бен-Гурион был непреклонен. Он сказал: "Судьба Иерусалима брошена на чашу весов. Если конвой не придет, городу угрожает голод и капитуляция. Колонна должна пройти любой ценой". Бен-Гурион сказал, что он готов пойти на риск последующий блокады".
Аргумент Бен-Гуриона не может считаться убедительным. Всего несколько дней тому назад город получил два больших конвоя (1). 3-й конвой мог бы подождать несколько дней, пока бригада "Харэль" не очистит район Баб эль-Вад. Следующие решения Бен-Гуриона были не менее удивительны. Несмотря на возражения (почти ультиматум) Ядина и Галили, он решил лично подняться в Иерусалим, рискуя "застрять" там, если арабы перекроют шоссе. Затем Бен-Гурион потребовал, чтобы в конвое 20 апреля поднялся в Иерусалим и весь 5-й батальон.
Результаты поспешных изменений в планах мы видели в предыдущей главе. Бен-Гурион не знал, что Рабин "склонен к панике" (2)и не способен нормально функционировать в напряженной ситуации. Но и помимо этого, решения Бен-Гуриона требуют объяснения. Логичнее всего предположить, что Бен-Гурион предвидел (а, скорее всего, и планировал) генеральное сражение в районе Иерусалима.
Прежде всего, мы должны понять военное положение района. Решение ООН выделило Иерусалим в особую зону под международным управлением (3) . Формально ишув признал интернационализацию Иерусалима, однако уже 9 декабря Бен-Гурион высказался в несколько ином духе: "Столицей еврейского государства будет Тель-Авив, но Иерусалим остается центром сионизма и еврейского народа. Там будут расположены центральные учреждения народа и сионистских организаций". Неясно, как представлял себе Бен-Гурион реализацию этой идеи. Она осталась в области чистой теории, потому что ООН не сделала ничего для осуществления решений от 29 ноября.
В начале 1948 г. Бен-Гурион заключил секретное соглашение с королем Иордании Абдаллой. Иордания получила Иудею и Самарию, ишув - Галилею и Негев (4). "Интернациональный район Иерусалима" остался неподеленным. Бен-Гурион считал его как бы "ничейной территорией", где каждый имеет права захватить, сколько сможет. В середине апреля разведка ишува получила сведения, что англичане собираются эвакуировать Иерусалим. Следовательно, было необходимо упредить арабов и захватить позиции, оставляемые англичанами. Впоследствии выяснилось, что сведения эти были ошибочны, но 19 апреля Бен-Гурион этого еще не знал. Бен-Гурион всегда считал, что в Иерусалиме находится центр тяжести всей кампании, сейчас он решил, что пришло время дать генеральное сражение.
Перед началом операции командование должно, прежде всего, оценить собственные силы и силы противника. После операции "Нахшон" и боев в Галилее Бен-Гурион верил в превосходство Хаганы (и особенно ПАЛЬМАХа) над местными арабами и Армией Спасения, но он опасался Арабского Легиона. Впрочем, действительной картины Бен-Гурион не имел. Например, считалось, что батальон Ласкова "плохо показал себя" в операции "Нахшон". Причиной этому был критический и честный отчет командира батальона. Бен-Гурион не обладал достаточными знаниями и/или интуицией, чтобы отличить стиль Ласкова, выдержанный в традиции британской армии, от "блефа", принятого в ПАЛЬМАХе.
Тем не менее, Бен-Гурион не вполне слепо полагался на отчеты своих офицеров. Анализируя результаты боев на иерусалимском шоссе и в Галилее, он пришел к выводу, что ПАЛЬМАХ и Хагана не умеют концентрировать силы и вообще "действуют недостаточно решительно". В Иерусалиме находились (после 20 апреля) бригада ПАЛЬМАХа ("Харэль") и бригада Хаганы ("Эциони"). Из докладов и взаимных обвинений Бен-Гурион знал, что они не способны действовать согласовано (5). Бен-Гурион "решил" эту проблему путем создания специального штаба операции, которому были подчинены обе бригады. Командиром операции был назначен Ицхак Садэ. В 1937 г. Садэ первым преодолел традиции пассивной обороны, создав "подвижную роту", затем он был первым командиром ПАЛЬМАХа (1944-1945). Его любили командиры и бойцы. Это было известно Бен-Гуриону, но он не понимал, что Садэ уже достиг своего “потолка". Согласно отчетам, он хорошо зарекомендовал себя, командуя сложными боями за киббуц Мишмар hа-Эмек, но отчеты были далеки от действительности. Бен-Гурион не имел представления об истинных способностях Садэ, и назначение, мягко говоря, не оправдало себя. Крупные соединения были ему не по силам (6). Садэ нигде не создал эффективного штаба. Штабную и административную работу делали за него другие: Бен-Хур, Алон, Авидар. В Иерусалиме Садэ не смог решить своей главной задачи: свести обе бригады в единую боевую единицу. Большинство боев велось силами одной только бригады "Харэль" (7). Только в боях за квартал Катамон обе бригады действовали более ли менее совместно, но тогда Садэ уже был смещен (гл.32).
Предполагалось, что Шалтиэль станет начальником создаваемого штаба операции. Но (по словам Шалтиэля) Садэ игнорировал это назначение. Фактически начальником его штаба был Шалом Эшет, офицер штаба Шалтиэля, а до этого советник Бен-Гуриона. Весь штаб состоял из двух человек: Садэ и Эшета. Эшет: "Садэ не создал настоящего штаба. Встречи с Шалтиэлем не были регулярными. Командиры операции и командиры бригад не имели точных данных о том, какое оружие и какие силы имеются в их распоряжении. Командиры руководствовались противоречивыми соображениями, которые подчас определялись личными амбициями. Не было общего оперативного плана. Сражение проводилось как ряд не связанных друг с другом операций". Сходный стиль царил и в бригаде "Харэль" под командованием Рабина. Это не было случайно. Слайтер уже объяснил нам (гл.27), что Рабин почитал Ицхака Садэ в качестве мифологического героя (основателя и первого командира ПАЛЬМАХа!). Он считал "стиль ПАЛЬМАХа" идеальным и не был в состоянии отнестись к нему критически. Новый фактор добавился к общей военной ситуации. Иерусалим продолжал находиться в блокаде, и конвои нельзя было прервать на длительное время. Не только "гражданское снабжение" населения, но и боеспособность войск зависела от снабжения извне. Операция “Йевуси” как бы игнорировала проблему транспорта. Предполагалось, что операция будет успешно закончена через несколько дней, после чего ПАЛЬМАХ и Хагана вновь “откроют” иерусалимское шоссе
Бен-Гуриона вела лишь общая идея: сконцентрировать силы в Иерусалиме. Точного плана операций у него не было. Сначала он полагал, что, прежде всего, надо будет захватить английские позиции в центре города, но англичане все не уходили, и ждать их явно не имело смысла. Пока что хотелось использовать силы ПАЛЬМАХа. Так операция, задуманная (Бен-Гурионом) как концентрированный удар в решающем месте сражения, превратилась в серию мало связанных между собою боев. Первым на очереди стало плато, возвышающееся над Иерусалимом с севера, ключом к нему была высота Нэбэ-Самуэль (8).
Этот план имел свою историю. Решение о проведении операции "Нахшон” было принято 31 марта на совещании в доме Бен-Гуриона в Тель-Авиве. В совещании участвовали военные советники Бен-Гуриона Ицхак Садэ и Йоханан Ратнер. Остаток ночи они провели на квартире Садэ, обсуждая военное положение Иерусалима. Оба пришли к одному выводу: чтобы победить арабов в горном районе, где каждая вершина является естественной крепостью, нужно нанести серию ударов, быстрых и глубоких, насколько это будет возможно (9). Они планировали прорваться вглубь арабского района к северу от Иерусалима, захватить Нэбэ-Самуэль, соединиться с блокированными поселениями Нэвэ-Яаков и Атарот, установить прямую связь с горой Скопус и перекрыть шоссе Иерусалим - Рамалла. Таким образом, планируемая серия ударов была сражением за северную периферию Иерусалима.
Стратегическое значение этой территории было доказано военной историей: войнами Авраhама, Йеhошуа (Иисус) Бин-Нуна и Маккавеев. В 1917 г. генерал Алленби оценил стратегическое значение плато. Он атаковал Иерусалим из Яффо, поднимаясь по трем дорогам, но главной целью было северное плато. Сражение было окончено штыковым боем на горе Скопус: англичане отбросили турецкий арьергард и окружили Иерусалим с трех сторон. После этого турки оставили Иерусалим (10). Алленби использовал основной принцип "стратегии непрямых действий": маневр на открытой местности предпочтительнее прямой атаки на укрепленную позицию. Для осуществления этой стратегии мало желания и теоретического знания. Необходимо твердое и, вместе с тем, гибкое командование, а также умелые и упорные войска, способные выносить физические трудности длительного маневра. Все это было у Алленби в 1917 г. Этого не было у ишува в 1948 г., поэтому подражание Алленби было проблематичным. Но в целом идея шла в русле классического правила тактики: наступление предпочтительно проводить на открытой местности, обходя и блокируя населенные пункты.
Существуют разные версии относительно целей операции. Различия показывают, что не было твердого централизованного командования. С другой стороны, операция сопровождалась тяжелыми поражениями, поэтому необходимо считаться с возможностью, что в своих воспоминаниях командиры будут стремиться "выгородить" себя и принизить значение целей, которые они не смогли взять.
Игаль Ядин рассказывает, что целью операции была осуществление плана "Далет", т.е. захват позиций (в самом городе), эвакуируемых англичанами. Только после того, как стало ясно, что эвакуация состоится не ранее 10 мая, было решено перенести центр тяжести на "периферию". Это изменение не противоречило общему духу операции, но внесло важное изменение. Темп плана "Далет" определялся англичанами, атака на севере Иерусалима была инициативой ишува, и ее можно было организовать без излишней поспешности.
Цион Эльдад, оперативный офицер "Эциони" вспоминает, что, прибыв в Иерусалим, Ицхак Садэ изложил офицерам штаба общие идеи операции. Главной задачей он считал захват треугольника Шоафат/Кирьят-Анавим/Иерусалим (северное плато), кроме того, предполагалось взять квартал Шейх-Джарах и больницу Августа Виктория. Иначе выглядят свидетельства Табенкина и Рабина.
Табенкин: "Ицхак Садэ приехал ко мне в Кирьят-Анавим. Я предложил ему занять плато, овладеть северным Иерусалимом, захватить Нэбэ-Самуэль, Шоафат и деревню Бейт-Ханина, соединиться с Атарот и Нэвэ-Яаков и укрепиться на главном шоссе. Тогда мы вышли бы на северные и западные подходы к городу и отрезали его с севера. Я планировал эту операцию еще раньше, после захвата Сариса (15.04) и Бейт-Сурик (19.04). Он принял мое предложение, но сказал, что осталось очень мало времени на его осуществление".
Рабин: "Ицхак Садэ возложил на меня задачу составить план захвата Иерусалима. Мне было объяснено, что местные силы прикованы к позициям, и главные наступательные усилия должна будет осуществить бригада "Харэль", состоящая из двух батальонов под моим общим командованием. Мой план исходил из посылки, что ключом к Иерусалиму является северный хребет, тянущийся от Августы Виктории, через Шейх-Джарах до квартала ПАГИ ("Поалей Агудат Исраэль"). Желательно было захватить район Нэбэ-Самуэль и Бейт-Ханина, чтобы установить связь с Нэвэ-Яаков и Атарот. Одновременно план включал обход Иерусалима с юга, захват квартала Катамон и соединение с блокированным кварталом Мкор-Хаим. Затем я намеревался продолжить наступление через вокзал на кварталы Тальпийот, Арнона и на киббуц Рамат-Рахель и взять Иерусалим в клещи с севера и югаЭ (11).
21 апреля Бен-Гурион, Садэ и Эшет решили, что назавтра силы "Йевуси" атакуют Шейх-Джарах и Шоафат и затем продвинутся к Августе Виктории и одновременно попытаются прорваться к кварталу Тальпийот на юге. Садэ встретился с Шалтиэлем, затем с Рабиным и приказал им быть готовыми к ночи. Ядину он послал телеграмму: "Действуем сегодня ночью". Садэ поехал в Кирьят-Анавим и встретился с Табенкиным и с его оперативным офицером Элияhу Сэла (Раанана). По словам последнего Садэ сказал, что действия 5-го батальона будут ответом на уничтожение конвоя "Хадаса" (вырезан арабами 13 апреля в качестве мести за Дир-Ясин), в то время, как 4-й батальон должен оттянуть арабские силы к Иерусалиму, чтобы помочь атаке на Хайфу.12 было решено, что этой ночью батальон займет Бейт-Икса и Нэбэ-Самуэль и продвинется к шоссе Иерусалим - Рамалла.
В 12:00 22 апреля Бен-Гурион, Садэ и Эшет еще обсуждали новый план. Затем к ним присоединились командиры бригад Шалтиэль и Рабин. Совещание продолжалось до 18:30. Рабин и Шалтиэль были скептичны, они опасались трудностей управления войсками в сложной операции, подобной которой еще не проводили силы ишува. Бен-Гурион твердо надеялся на успех. Начало операции было назначено на 20:00. На подготовку остались лишь несколько часов.
Бои операции "Йевуси"
1. 23 апреля.
Нэбэ-Самуэль (гл.29)
2. 25 апреля
Шейх-Джарах (гл.30)
3. 27-30 апреля
Катамон (гл.31)
4. 3 мая
Августа-Виктория (гл.33)
------------------------
1. По версии Рабина, или один - по версии Левицы (гл.28.1)
2. По определению Ядина, (гл.27)
3. Предполагалось создать нечто вроде парламента на паритетных началах равенства трех общин: еврейской, мусульманской и христианской. Следовательно, евреи, будучи большинством, получили бы только треть мест в парламенте. Это не смущало "западные демократии".
4. Даже после победы в Войне за Независимость Бен-Гурион был готов отдать Абдалле город Яффо и связать его с Иерусалимом коридором, разделив этим надвое территорию государства. Переговоры со стороны Израиля вел Моше Даян. Они были прерваны после того, как мусульманский фанатик убил короля кинжалом после пятничной молитвы.
5. Имело место открытое соперничество партии и "военных школ". Командир "Эциони" Давид Шалтиэль был креатурой Бен-Гуриона и адептом регулярной армии.
6. Садэ, в частности, противился созданию батальонов ПАЛЬМАХа. Он предпочитал не выходить за рамки рот.
7. Отношения внутри бригады уже описаны нами (гл.27).
8. Там якобы находится могила пророка Шмуэля (Самуила), рядом с которой была построена высокая мечеть.
9. Возможность осуществить эту идею открылась после побед в Кастеле и Дир-Ясине, и мы уже видели выше, что она не была реализована из-за недостаточной оперативной подготовки командиров ("Не знаю как воевать днем" - И.Табенкин, см. выше, глава 28).
10.Делегация "отцов города", вышедшая сдавать город Алленби, повстречала двух английских сержантов, которые и приняли (де-факто) капитуляцию Иерусалима. Сержанты заблудились, разыскивая яйца для утренней яичницы своему командиру, и совершенно случайно оказались в районе современного квартала Ромема. Так они попали в историю.
11. Тяжелый стиль соответствует подлиннику. Важно остановиться на различиях. Бен-Гурион считал, что при правильном планировании можно было бы использовать силы "Эциони" в операции. В недостатке координации между бригадами, он видел одну из главных причин ее провала. Мы видим, что Рабин сознательно пренебрег сотрудничеством с "Эциони". Рабин определил основную цель операции ("северный хребет") и дополнительную (Шейх-Джарах). Северное плато и Нэбэ-Самуэль упомянуты только в связи с прорывом блокады Атарот и Нэвэ-Яаков. Наступление на юге описано как равноценное наступлению на севере. Другими словами, перед нами план, отличный от плана Садэ.
12. Обычно стараются отвлечь силы противника с главного театра на второстепенный. Если верить Садэ, то он хотел притянуть силы Каукджи к Иерусалиму, который (согласно мнению Бен-Гуриона) был критической точкой войны. Армия Спасения пришла в район Иерусалима относительно поздно. Она вмешалась только в ходе боев за Бейт-Махсир/Латрун (операция “Маккаби”, гл. 35), и благодаря ей Латрун и Дир-Айуб не были взяты еврейскими силами (до 1967 г.).
Глава 30. Нэбэ-Самуэль
Схема боя у Нэбэ-Самуэль 23 апреля 1948 г.
1.Роты Бен-Пората и Познанского (Позы) подходят к Бейт-Икса. Бен-Порат атакует. Поза остается в резерве
2. Поза подходит к Нэбэ-Самуэль, он ждет Банера и броневиков, которые должны подвести минометы
3. Банер подходит к Нэбэ-Самуэль, опоздав на 4 часа. Поза и Банер ждут броневиков
4. Броневики не могут подняться к Бейт-Икса. Они возвращаются и пытаются подойти через английскую позицию “Радар”
5. Поза атакует. Атака захлебнулась. Поза убит, рота в беспорядке отступает к Бейт-Икса
6. Броневики не могут прорваться через завалы на дороге. Четыре броневика уничтожены, остальные возвращаются в Маале hа-Хамиша
1. Тактический план
Разведывательных данных не было, предварительных учений не было. Табенкин просил выслать самолет для разведки. Скорее всего, самолет не был послан. Точных приказов тоже не было. Ури Банер, комроты Табенкина, сказал потом, что это было обычное положение в 1948 г.: "Не было упорядоченных приказов. Были “встречи”. Говорил Табенкин, говорил Узи (Наркисс), говорил Амос (Хорев), говорил Бени Маршак ("политрук"). Полагались на карты. Не делали разведки. Мы встречались в полдень, получали цели для ночных действий. Смотрели на карты и решали, кто, что и как будет делать. Планировали нечто вроде "встречного боя", потому что не было информации о противнике".
Оперативный план, разработанный в "верхах", следовало перевести на язык тактики. Трудность состояла в том, что войска и командиры были обучены только одному виду боевых действий: внезапной атаке ночью на спящую деревню. Только однажды (19 апреля) в одну ночь были захвачены две деревни. В ночь на 23 апреля предстояло атаковать сразу три (!) цели: Шоафат, Бейт-Икса и Нэбэ-Самуэль. Одновременная атака была практически нереальна: она требовала слишком высокой степени координации и точного соблюдения графика движения.
Табенкин построил бой по схеме последовательного прорыва линии обороны. Сначала рота Бен-Пората ночным ударом возьмет деревню Бейт-Икса (передовая позиция). Затем по дороге через захваченную деревню подойдут броневики с артиллерией (минометами). Они начнут обстрел главной позиции (Нэбэ-Самуэль). Атаковать ее будет рота Познанского (Поза), рота Банера оседлает дорогу на Биду и поддержит Позу огнем.
Прилагаемая карта иллюстрирует географию района. Высота Нэбэ-Самуэль представляет собой главную позицию и находится как бы во второй полосе обороны. Ее прикрывают три деревни - Биду, Бейт-Сурик и Бейт-Икса. В ночь с 19 на 20 апреля 4-й батальон взял две из них (гл.28,2). Сначала была взята деревня Бейт-Сурик (после обстрела из 3-дюймового миномета). Затем по дороге через “Радар” к деревне Биду подошли броневики и подвезли “Давидку”. После короткого обстрела взяли и эту деревню. План атаки на Нэбэ-Самуэль поразительно напоминал этот бой. Снова предполагалось атаковать сначала одну деревню без помощи “Давидки”, затем броневики должны были подвести эту “тяжелую артиллерию”, и с ее помощью предполагалось взять вторую (главную) цель. Узи Наркисс: "План захвата Нэбэ-Самуэль строился "по обычной схеме": мы занимаем исходные позиции, готовимся, посылаем пару мин из "Давидки", пугаем арабов. Они бегут, мы атакуем, занимаем цель и взрываем деревню”.
Два момента существенно отличали ситуацию.
1) В Биду не было регулярного гарнизона, поэтому фактор внезапности, потерянный после атаки первой деревни, не имел решающего значения. В Нэбэ-Самуэль сидели сирийские и иракские добровольцы - солдаты регулярной армии под командованием офицеров.
2) Дорога через “Радар” была в хорошем состоянии, дорога через Бейт-Икса была непроходима (как это выяснилось в ходе боя). Следует обратить внимание на один принципиальный момент. Операция 19/20 апреля “прорвала первую линию обороны”. Используя образовавшуюся брешь, должна была выйти к Нэбэ-Самуэль рота Банера. Можно было бы послать не одну, а две роты и начать операцию ударом по главной цели, захватив ее внезапной атакой. Тогда на втором этапе следовало захватить Бейт-Сурик и подтянуть в Нэбэ-Самуэль броневики для отражения контратаки противника. Этот альтернативный план имел следующие трудности.
1) При атаке на Нэбэ-Самуэль пришлось бы отказаться от помощи “Давидки”.
2) При атаке деревни Бейт-Икса желательно было иметь в резерве одну роту. Итого, в операции должны были принять участие четыре пехотные роты, тогда как в батальоне их было только три. Впрочем, этот момент оставался проблематичным и в плане Табенкина. Второстепенную цель (Бейт-Икса) атаковали две роты (одна в резерве). В атаке на главный объект участвовали также две роты (одна для атаки, другая блокировала возможные пути подхода подкреплений противника). Резервной роты (4-й по счету) не было. Поэтому реализация этого плана потребовала дополнительного маневра 2-й роты от Бейт-Икса к Нэбэ-Самуэль. Если бы бой за Бейт-Икса принял затяжной характер и потребовал участия резервной роты, то главную цель (Нэбэ-Самуэль), несомненно, нельзя было бы атаковать. Рота Банера оказалась бы в очень тяжелом положении.
Видимо, Табенкин не понял проблематичности своего плана. Он был так уверен в своих силах, что послал на отдых приданный ему взвод бригады "Александрони". Взвод провел весь день в Кирьят-Анавим и не участвовал в бою.
Бейт-Икса. Начало операции
Рабин отдал приказ атаковать в полночь, но приказ не был выполнен. Только после полудня заменили пулеметы на броневиках. Вместо привычных брэнов получили новенькие MG-34 (маглады), доставленные "Норой" (гл.20). Инструктора прошли ускоренный курс и в еще более ускоренном темпе обучили пулеметчиков. Одед Зельцер: "После инструктажа я был уверен, что с этими пулеметами мы без труда победим в войне. Кто-то спросил: "А если заклинит?" Инструктор ответил: "MG?! Ты думаешь, что это брэн?! MG "поливает" без проблем". Когда потом в бою у "Радара" начало заклинивать гильзы, мы не знали что делать”.
Табенкин планировал выйти в 20:00, но "последние приготовления", как всегда, заняли больше времени, чем предполагалось. Рафаэль Шефер, командир отделения у Позы: "Мы сидели на баскетбольном поле в Кирьят-Анавим и ждали, когда нам привезут каски из Иерусалима. Пели русские песни. Броневики прибыли с опозданием в полтора часа". Так началась череда опозданий, которые, в конце концов, привели к катастрофе. В 21:00 все три роты вышли из Кирьят-Анавим. Бен-Порат и Поза пошли вместе. По шоссе они доехали до Кастеля и оттуда начали движение в пешем строю. Они пересекли вади а-Луз и вышли на исходные позиции. Солдаты Бен-Пората наткнулись на труп. Ханох Косовский: "Тело было без штанов, с отрезанными конечностями, и начало разлагаться. Кто-то сказал: "Не хватает только, чтобы это был Ариэли". После боя мы нашли тело, и в кармане рубашки были документы на имя Ариэли". Нахум Ариэли был одним из лучших командиров 4-го батальона. Он пропал без вести после отступления с Кастеля (гл.21).
Маршрут был очень тяжел. Ицхак Браун: "Дорога была ужасная. Мы шли долго". Гидон Шафран командир отделения роты Познанского: “Было два крутых подъема. Не было тропы. Шли по азимуту". Неизвестно когда точно началась атака. Бен-Порат сказал потом, что план не оговаривал точно исходного времени: "Моя рота первой вышла из Кирьят-Анавим. Люди Познанского шли за нами. Бейт-Икса не сопротивлялась".
Минометчики обстреляли деревню из 3-дюмового миномета. Дов Хаклай: "Мы видели попадания. Деревню заняли довольно быстро". Яаков Эцион, командир взвода: "Мы лежали за террасами уйму времени. Видимо потому, что остальные роты еще не вышли на позиции, или потому, что не было связи с ними. В конце концов, получили приказ атаковать. Ворвались в деревню. Почти не было сопротивления. Увидели признаки поспешного бегства: теплые чайники и пр.". Косовский и Браун вспоминают, что жители убежали на холмы и вели оттуда слепой огонь, минометный огонь разогнал их. Было несколько раненых, к двум часам ночи деревня Бейт-Икса была взята.
Рота Позы не участвовала в бою, и он сразу же повел ее к Нэбэ-Самуэль. Там он должен был встретиться с ротой Банера, которая двигалась другим маршрутом. Между тем, следовало предполагать, что защитники Нэбэ-Самуэль уже были разбужены выстрелами и взрывами в Бейт-Икса. Поза занял исходную позицию на высоте Хирбет-Ламун в 3:00 немедленно запросил разрешения на атаку. Табенкин приказал подождать, пока не подойдет Банер и не перекроет дорогу на Биду. Он же должен был принести пулеметы для поддержки атаки. Кроме того, должны были подойти (через Бейт-Иксу) броневики с минометами и "Давидкой". Банер пришел только в 5:30. Броневики не пришли вообще. Поза и бойцы лежали на мокрой земле под моросящим дождем и ждали приказа. Мордехай Рон: "Руки и ноги окоченели. Мы лежали и дрожали от холода. Хотели только, чтобы атака уже началась". Бен Дрор: "Я думаю, что Йоселе колебался, и что Поза добился разрешения, несмотря на опоздание". Табенкин подтвердил, что он задержал роту Позы, чтобы дождаться броневиков.
Отряд броневиков. Миха Пери
Броневики были частью вспомогательной роты, которой командовал Миха Пери. До этого он командовал ротой моряков. Командир взвода броневиков Гершон Агмон и его заместитель Шмуэль Фастенберг (Абдул) тоже были моряками. У Табенкина были ветераны боев в броневиках и сопровождения конвоев, но он, как и Рабин, интересовался, прежде всего, политическими, а не военными аспектами назначений. Так оказалось, что 23 апреля моряки повели в бой броневики. Результат этих назначений был катастрофичен, и его последствия сказывались до конца войны, и даже позднее, поскольку поражение 23 апреля определило границу государства Израиля до 1967 г. По сути дела, оно сказывается и теперь, поскольку Арафат, США и левые Израиля требуют возврат границы на "старое место".
Вернемся к ночи 23 апреля 1948 г. Броневики свернули с главного шоссе на грунтовую дорогу, круто поднимавшуюся к Бейт-Икса. Шел дождь, и земля размокла. Никто не удосужился проверить проходимость дороги. Броневики с трудом взбирались по крутому подъему. По свидетельству Пери, они остановились перед большой канавой, перерезавшей дорогу. Заместитель Пери Гавриэль Раппопорт (Гаврош) не помнит канавы. Он помнит завал из камней, который не смогли преодолеть броневики. Командир первого броневика Одед Зельцер не помнит ни канавы, ни завалов: "Были обычные глубокие борозды от дождя, и не было возможности продвигаться. Развернуться тоже было невозможно, поэтому мы вернулись задним ходом". Что бы там ни было: канава, завалы или борозды - броневики вернулись на шоссе, где был командный пункт Табенкина. Он присоединился к броневикам, и по его приказу они выехали к Нэбэ-Самуэль через Маале hа-Хамиша, Радар и Биду. Между Радаром и Биду колонна была разгромлена.
Что делать дальше?
Мы оставили роту Позы на исходных позициях перед Нэбэ-Самуэль. На рассвете подошел Банер, и тогда встал вопрос: атаковать или не атаковать? Согласно приказу Рабина атаковать следовало в полночь. Полночь давно прошла. Табенкин несколько раз откладывал атаку, но не отменял ее. Теперь начинался день, ситуация принципиально изменилась. Однако есть свидетельства, что атака сознательно планировалась на предрассветные часы. Шафран: "Сарис атаковали на заре, Биду взяли на заре. Тогда это вышло случайно. В Нэбэ-Самуэль уже был план. Учли уроки прошлых успехов. Даже если не было плана, был опыт, и была логика: в часы раннего утра бдительность защитников ниже всего". Рассуждение Шафрана в принципе логично, но не следует забывать, что шум атаки на Бейт-Икса не оставлял места фактору внезапности.
Получил ли Поза разрешение на атаку? На этот счет также существуют противоречивые свидетельства. Табенкин в это время находился в броневике на пути в Биду. Переговоры велись по радио. Большинство свидетельств говорит о том, что Поза поднял людей, не дождавшись приказа Табенкина. Банер прямо говорит, что Поза обманул комбата. Меир Зореа (о нем см. ниже) утверждает, что Табенкин оставил Позе возможность решать самому. Одно несомненно: вся система вспомогательного огня действовала согласно плану. Это говорит о том, что атака не была чистой импровизацией, хотя, возможно, что Банер и Табенкин предпочли бы вернуться обратно, как это было у Цовы. С другой стороны, тогда уже совершенно не понятно, зачем продвигался отряд броневиков к Нэбэ-Самуэль. Скорее всего, здесь "столкнулись" две концепции: Табенкину была важна артподготовка минометов и Давидки, для Позы ключом к операции была внезапность. Поза пошел в атаку. Его решение можно было предвидеть заранее. Поза (Хаим Познанский) был одним из самых смелых командиров ПАЛЬМАХа, он с презрением отзывался о нерешительности, которую проявил Амос Хорев в операциях против Цовы (гл.28).
Хаим Познанский (Поза)
Меир Авраhам вспоминает: "Поза был полон энергии и отважен до безумия. В 1947 г. планировалась атака на базу Арабского Легиона в Хайфе. Поза пошел в разведку. У самого забора была свалка. Он зарылся в мусор и просидел там целый день, ведя наблюдения. Его каждую минуту могли обнаружить". Поза участвовал в налете на автобусную станцию в Рамле и в похищении оружия из лагеря Тель-Летвинский; командуя ротой, брал деревни Сарис и Бейт-Сурик. Во всех этих боях он отличался смелостью и стремлением выполнить боевую задачу. Яаков Заhави, близкий друг Познанского, вспоминает: "Поза был не такой, как большинство командиров того времени. Он действительно шел впереди своих людей. Слова "За мной!" и "Выполнить задание!" не были для него пустым звуком". Такие командиры могут быть бесценным кладом для армии, если они командуют сплоченным и обученным подразделением.
Но не такова была рота Позы. Она была создана поспешно в первые дни операции "Нахшон". Гидон Шафран: “В моем подразделении все бойцы были новичками, тель-авивцы без среднего образования. Плохой материал с военной точки зрения. Они ничего не умели, и я не полагался на них (1). До отъезда в Иерусалим мы только один раз стреляли из стэнов. Я не полагался на моих солдат. Когда мы шли на Сарис, я взял себе все 8 гранат отделения. Они шли без гранат и не стреляли. Я один воевал за все отделение". За 10 дней до описываемых событий Табенкин сделал важные перемещения в своем батальоне. Бен-Порат, который до этого был заместителем у Позы, стал командиром роты, а Познанский получил нового заместителя - Ицхака Генигера. Все командиры в батальоне были членами партии “Ахдут hа-Авода”, только Генигер был членом МАПАЙ. У него не было шансов “прижиться в роте”. Ввиду неформальных отношений, традиционных в ПАЛЬМАХе, Генигер не мог выполнять свои обязанности, что и проявилось в ходе боя. Исраэль Зак командир отделения: "Генигера поставили "сверху". Мы не любили его. Он не прижился, не стал своим".
2. Бой за Нэбэ-Самуэль
Банер и Поза встретились утром в небольшой каменоломне метрах в 800 от Нэбэ-Самуэль. Взвод Ицхака Раhава расположился к юго-западу от цели. Остальные два взвода Банера перекрыли дорогу в направлении Биду. Расчет пулемета Шварцлуза (рота Банера) занял позицию на высотке в 2 км к югу от цели. На такой дистанции огонь пулемета не мог быть координирован с атакой, поэтому было решено, что Поза атакует с запада, вне зоны огня Шварцлузы.
В 6:30, спустя 2 часа после восхода, Поза начал продвигаться к Нэбэ-Самуэль. Впереди шел сам Поза, связной Йоханан, радист Биньямин Зис, Яаков Заhави, подрывник Мордехай Рон и двое "гостей" - Меир Зореа и Йохай Бин-Нун. Зореа командовал батальоном в Хагане, а до этого - ротой в Еврейской бригаде. Он присоединился к операции, чтобы познакомиться с "тактикой ПАЛЬМАХа". Бин-Нун командовал кораблями нелегальной алии. Опыта "сухопутной войны" он не имел. Слева продвигался взвод Аhарона Файгенблата (Файгош), справа - взвод Цви Мунша. В тылу остался взвод резерва и прикрытия под командованием Генигера. Атакующие несли три ручных пулемета брэн и два 2-дюймовых миномета. Зореа: "Я хотел увидеть, как воюет ПАЛЬМАХ, и как он берет деревни. Рабин послал меня к Табенкину, но Йоселе командовал боем с шоссе. Оттуда нельзя было влиять на ход боя, и я попросил присоединить меня к атакующему взводу. Табенкин послал меня к Позе. План Йоселе показался мне странным. Я не понял, почему они сначала атакуют Бейт-Икса, если главная цель это Нэбэ-Самуэль. Я не понял, почему маршрут подкрепления проходит через Радар, где сидит иорданское (?) подразделение. Поведение Позы мне тоже не было понятно. Он шел во главе атаки без авангардного расчета и без обеспечения флангов. Солдаты шли за ним в слишком плотной и слишком длинной колонне - прекрасная цель для засады и минометного огня. Я спросил у Йохая: "Это и есть особая тактика ПАЛЬМАХа?" Он ответил: "Я здесь гость, как и ты". Можно предположить, что ни Зореа, ни Йохай не знали "великой тайны": немалая часть пальмахников были необученными новобранцами, бесполезными в бою. Мы увидим, что они были не только бесполезны, но и опасны (для своих товарищей).
Густой утренний туман прикрывал атакующих. По дороге они встретили арабских бойцов, и те приветствовали пальмахников по-английски (солдаты Позы были одеты в форму английских десантников). Затем Зореа увидел араба, приподнимавшегося с земли, и застрелил его. Продвижение было обнаружено, и пришлось начать атаку раньше времени. Еще два араба показались в поле. Мордехай Рон: " До сих пор я не знаю, кто отдал приказ. Это не был голос Позы. Все встали и начали беспорядочную стрельбу по двум арабам. Абраша сказал мне: "Позор! Не могут попасть!" Я присел на колено и уложил обоих". Так начался бой за Нэбэ-Самуэль.
Большой "брох"
Сколько арабов было в Нэбэ-Самуэль? Мухтар деревни рассказал в 1987 г., что общее число жителей было 350. Табенкин считал, что в деревне было самое большое 40 вооруженных мужчин. По словам мухтара в деревню вошло около 60 сирийских солдат под командованием офицеров. Это была значительная сила, о которой не имели представления. Тем временем, из окрестных деревень уже начало стекаться ополчение ("фаз`а").
Файгуш начал обход с севера, Поза продвигался с запада с взводом Мунша. Пули свистели вокруг. Познанский послал связного к Генигеру с приказом обстрелять деревню и мечеть из 2-х дюймовых минометов. Откуда стреляли? Об этом тоже есть разные предположения. Возможно, что иракские и сирийские солдаты стреляли из мечети, но их огонь не мог быть эффективным из-за топографии местности (Поза поднимался по крутому склону). Возможно, они попали под огонь Шварцлузы или отделения Заhави. Вполне вероятно, что атакующих обстреляли брэны Генигера. Генигер не знал, что Файгуш атакует с севера. Его пулеметы вели огонь по людям к северу от мечети, пока кто-то не сказал: "Может это наши?"- и тогда огонь перевели на мечеть. Ицхак Раhав: "Я не знал плана атаки. На рассвете мы услышали выстрелы. Я пытался соединиться с Позой. Там был балаган, я не мог понять, что происходит. Сказал ребятам стрелять поверх голов. Связался с Йоселе, но он был занят и не ответил мне" (о том, что происходит у Позы, Табенкин все равно ничего не знал).
Итак, бой запутывался все больше и больше. Управлять им было некому. Табенкин находился в колонне броневиков, которая вскоре сама попала под обстрел. Комбриг (Рабин) сидел еще дальше: в пансионе Райх в Иерусалиме. Он слушал бой по радио. Впоследствии Рабин сказал, что он был последним, кто разговаривал с Познанским. Но и тогда Рабин не покинул пансионат, хотя он уже должен был бы понять, что пришло время спасать своих бойцов. Как и три дня назад, Рабин оставил своих людей самим выбираться из беды.
Взвод Файгуша обходил Нэбэ-Самуэль с севера. Шафран: "Когда начались выстрелы, мы были на последнем подъеме к деревне. Был балаган. Файгуш побежал вперед, и я за ним. Мои солдаты исчезли. На террасе перед мечетью собрались только Файгуш, Дубов и я, (т.е. командир взвода и два командира отделения). Мы заметили позицию слева и бросили туда гранату. Арабы стреляли из мечети и из окопов вокруг. Йохай добрался к нам, но пуля поцарапала ему лоб, и он убрался. Я продолжал сражаться. Я услышал крики: "Поза ранен. Отступать! Отступать!" Я получил пулю в челюсть и потерял сознание. Очнулся на груде камней. Рядом со мной Файгуш и Дубов. Файгуш шепчет: "Мама, мама!" Дубов молчит. Слышу крики: "Отступаем! Не брать раненых!".
Пуля попала Заhави в предплечье. Заhави: “Я сказал Познанскому: "Я не владею левой рукой". "Это рана для тебя?" - ответил Поза. "Продолжаем!" Поза послал меня и Рона обойти мечеть с юга и взорвать ее. Мы отошли метров на 50, и тут я слышу голос Позы: "Ай-я-яй! Я ранен. Ребята стреляют". Я перевернул его и увидел два входных отверстия на спине. Наши люди попали в него. Я закричал: "Йохай! Поза ранен! Принимай командование!" Йохай ответил: "Я сам ранен". Рикошет оцарапал ему лоб. Текла кровь. Он растерялся и не принял командования".
Подрывник Рон увидел арабскую позицию между последней террасой и мечетью. Рон: "Позади стреляли наши ребята. Я крикнул им, чтобы перестали, и бросил туда пять кило взрывчатки. Вернулся, и тогда Заhави сказал мне, что Поза ранен. Мы вместе побежали к нему, чтобы вынести его из-под огня".
Взвод Мунша продвигался к мечети. После первого залпа Мунш упал. Санитар пытался перевязать его, но он был мертв. Заhави доложил Табенкину: "Йохай убит (2), Поза ранен. Мы отступаем. Вышли броневики для эвакуации". Спустя несколько минут погиб радист и передатчик вышел из строя. "Отступаем к дереву!" - закричал Заhави. У дерева Заhави и Рон уложили Познанского на землю. Заhави обмыл ему лицо из фляги и расчесал волосы. Познанский сказал: "Мне больно. Там камень, и это больно". Заhави и Рон перевязали его.
Авраhам Бен-Дрор принял командование над взводом Мунша и со своим отделением атаковал мечеть. Но два других отделения не поднялись в атаку. Позади кричали: "Отступать к дереву! Все пропало!" Бен-Дрор остановил атаку, и тогда были ранены или убиты солдаты его отделения. Бен-Дрор начал отступление под огнем. "Люди прятались за скалами, не использовали брэны для прикрытия. Стреляли из стэнов по кустам и просили меня оставить их умирать. Я угрожал им винтовкой. Кое-кто встал и начал отступать. Половина людей были ранены".
Рафаэль Шефер командир отделения Файгенблата услышал крики Заhави: "Что случилось? - "Большой "брох". Много убитых. Йохай убит. Сними с него револьвер". Три отделения (Поза, Мунш и Файгуш) атаковали мечеть с трех сторон. Все три атаки захлебнулись. Из резервного взвода (Генигер) никто не пришел на помощь.
Резерв: Генигер и Меир Зореа
Когда начались выстрелы, Зореа был у Генигера. Он пытался криками связаться с Познанским, но ничего не получилось. Он стрелял в сторону мечети и убил четырех арабов. Зореа был командиром батальона в Хагане, командовал ротой в Бригаде, но он не взял на себя командования в момент кризиса. Впоследствии он объяснил: "Я не давал приказов и распоряжений. Все равно никто не стал бы их выполнять" (см. ниже).
Бойцы Генигера прижались к земле и стреляли из-за скал. Авизоhар Нахшон: "Мы видели, как двое идут навстречу друг к другу у мечети. Один был в европейском костюме, другой - в арабской галабие. Они встретились. Кто-то приподнялся и закричал: "Они сдаются". Ударом я уложил его на землю, прежде чем он получил пулю. Огонь был плотный. Арабы стреляли из пулемета, а мы отвечали из стэнов".
Впоследствии Зореа говорил, что он предложил Генигеру взять мечеть: "Возьми два отделения. Обойдем справа и атакуем. Третье отделение будет прикрывать". Генигер ответил, что это будет самоубийство. Связи с батальоном у него не было, и он искал добровольцев добежать до Банера и получить указания. Зореа вызвался. "Ты здесь гость, что мне скажут, если тебя убьют?" - "А так я что: нюхаю розы?" Он снова предложил атаковать - Генигер отказался. Добровольцев идти к Банеру не находилось, так что, в конце концов, все же пошел Зореа. Зореа: "Я добрался до Банера и описал ему ситуацию. Сказал ему, что можно взять деревню, и что заместитель командира роты не владеет боем. Банер спросил Йоселе по радио, что ему делать, и Йоселе приказал отступать". Банер пишет, что Табенкин предложил им решать самим. Было решено, что Зореа будет командовать отступлением роты Познанского (3). Рафаэль Шефер тоже прибежал к Банеру (по собственной инициативе). Шефер: "По дороге я встретил Гидона Шафрана, он был ранен. Он сказал мне: "Я умираю, возьми мой пистолет". Я усадил его под скалой и обещал подобрать его на обратном пути. Банеру я сказал: "Надо дать нам прикрытие, мы отступаем". Банер ответил: "Нет проблем". Я вернулся к моему отделению, но не нашел Гидона".
Мордехай Эфрати командовал взводом у Банера. Он видел, что происходит у Нэбэ-Самуэль и послал туда своего заместителя Ури Шалема. Шалем: "У Нэбэ-Самуэль я видел паническое отступление. Генигер сидел на земле. С ним еще несколько человек, но не было прикрытия. Я сказал ему: "Комбат приказал отступать немедленно и не выносить раненых". Он ответил мне речью в том духе, что ПАЛЬМАХ не оставляет раненых на поле боя. Тут все убежали, и тогда Генигер убежал вместе с ними". Зореа вернулся и пытался организовать отступление, но его не слушали. Он вспоминает, что бойцы говорили друг другу: "Не слушайте его, он не из ПАЛЬМАХа". Зореа: "Я хотел провести их через мертвую зону, но они пошли напрямую и были ранены".
Генигер отступил в Бейт-Икса. Туда же отошли все, кто не был ранен. Немногих раненых спасли командиры отделений - Бен-Нун, Зак, Шефер, санитар Авраhам Клар (из роты Банера) и Мордехай Рон. Они прикрывали отступление огнем. Большинство раненых остались на поле боя. Их добили арабы, или они покончили с собой. Среди них был и Файгуш. Банер не вышел спасать их. Рота Бен-Пората не вышла спасать их.
Около дерева Поза потерял сознание, и Заhави сказал, отчаявшись: "Ничего не поделать! Поза умирает!" Арабы приближались к дереву. Заhави был ранен в ногу, он вынул гранату и освободил чеку. Рон забрал гранату и бросил ее в арабов. Те, кто не был убит, убежали. Заhави положил руку на плечо Рона и начал ковылять под огнем. Пуля попала Рону в плечо, но он не сказал об этом Заhави. У Заhави в ноге сидело шесть пуль.
Гидон Шафран: "Я лежал раненый недалеко от мечети. Я понял, что меня не подберут. У меня был пистолет, мой брат выиграл его в карты у английского офицера в Бейруте. Я положил его на ногу. Вспоминал родителей, брата. У меня была дырка на лице. Было мокро и тепло от крови. Я встал и начал идти. Я был, как в тумане, как пьяный. Стреляли со всех сторон. Пули пели вокруг. Мне было все равно. Потерял силы, упал, снова встал и пошел. Видел раненых. Дошел до следующего холма и там встретил Авизоhара. На шоссе встретила меня Хана Яфе. Булавкой приколола мне язык к щеке, чтобы я его не проглотил, и послала в больницу в Иерусалиме. Я уверен, что у Нэбэ-Самуэль мы оплошали. Не было разбора боя. Я живу в киббуце Тель-Йосеф. Йоселе - в Эйн-Харод. До сегодняшнего дня (июль 1987 г.) мы не говорили об этом".
Командиры отделений Авизоhар Нахшон, Шломо Эрез и Гилель Шиглов прикрывали отступление из брэна, потом сами начали отступать. Арабы стреляли по отступавшим. Авизоhар: "Я видел красную кафию за скалой. Поднял стэн, подошел и увидел, что это Шафран, раненный в челюсть. Кто-то перевязал его. Это была не кафия, а бинты, красные от крови. Гидон сказал: "Авизоhар, не оставляй меня!" Он был большой, а я маленький, но я взял его на спину и понес. Не только арабы стреляли по нам, но и бойцы Банера. Они думали, что прикрывают отступление. Я уложил Шафрана на носилки, и мы отнесли его на шоссе". Шимон Яhалом: "Мы оставили много раненых на поле боя. Мы бежали, и арабы бежали за нами. Вдали я видел Ури Банера. Он стоял на скале и отдавал приказы". Авраhам Клар: "Банер послал меня выносить раненых. Когда я пришел к Нэбэ-Самуэль, уже началось паническое отступление. Собрал раненых в ложбинке. Туда принесли и Йохая. У Заhави было шесть пуль в ноге. Он кричал: "Поза, я не могу оставить тебя!" Принесли 10 носилок. Я перевязал всех, и мы пошли. Был сильный огонь. Носильщики бросили носилки с ранеными и убежали. У меня был парабеллум Абд Эль-Кадара эль-Хусейни. Я нашел людей между скал и угрожал убить их, если они не возьмут носилки. Они испугались и вернулись. У носилок Йохая один носильщик был убит, а Йохай получил пулю в ногу. Йохай сказал: "Авраhам, оставь меня, дай мне гранату!" Мне было не до него. Йохай продолжал кричать. Тогда я сказал ему: "Ты большой командир, но сейчас я здесь командую. Одного тут уже убили, так ты молчи". Многих раненых мы не вынесли. Тех, кто был у мечети, не вынесли. Мотке Бен-Порат и его люди не вышли на помощь. Я был в Европе, все мои родственники погибли в лагерях, только я и мой брат уцелели. И я говорю тебе, что арабы были хуже нацистов. Они отрезали головы, заталкивали людям член в рот перед тем, как убить их. Это не люди. После боя не было разбирательства. Никто не спрашивал меня, как выносили раненых, и почему вынесли не всех. Но люди рассказывали друг другу, что я там делал, и после боя меня назначили начальником медслужбы батальона".
Ноам Ранан (рота Банера): "Мы не помогли Позе, потому что не было рации. Мы добежали до Бейт-Икса через отрог холма и оттуда на иерусалимское шоссе. Там увидели Йоселе. Он не владел боем". Меир Зореа: "Я вышел на шоссе. Там стоял Йоселе со своими людьми. У меня на плече было 10 ружей, брошенных бойцами. Я сказал Йоселе: "Я хочу поговорить с тобой с глазу на глаз". Но и сейчас (1981) мы еще не говорили об этом бое, и не потому, что я не хотел. Я много раз встречал Йоселе. Я думаю, что он увиливал от разговора. Потом я поехал в Иерусалим на совещание командиров у Шалтиэля. Немного опоздал и не успел переодеться. Шалтиэль отчитал меня за опоздание и за неряшливость. Я сказал ему, что мы заняли Бейт-Иксу и "провалили" Нэбэ-Самуэль. Он не спрашивал о деталях и сразу же начал обсуждать дела моего батальона. До конца войны никто не говорил со мной об этом бое".
3. Броневики у деревни Биду
На этом мы кончаем описание атаки на Нэбэ-Самуэль. Но одновременно у деревни Биду происходил другой бой, почти совсем неизвестный в Израиле. Мы помним, что броневики под командованием Пери не смогли подняться к деревне Бейт-Икса. Табенкин послал их в обход, и сам присоединился к колонне. Броневики должны были подойти к Нэбэ-Самуэль через английскую позицию Радар и деревню Биду. За три дня до того ПАЛЬМАХ атаковал эту деревню, и жители бежали. Не было известно, есть ли там сейчас арабские силы, но Табенкин знал, что подкрепления стекаются к Нэбэ-Самуэль, что началась фаз'а (арабское ополчение). Опыт мартовских конвоев и "кровавого конвоя" 20 апреля должны были показать Табенкину, какой опасности он подвергает свои броневики. Но срыв первоначального плана вывел его из душевного равновесия, он уже не был способен здраво оценивать ситуацию. Снова, как и 20 апреля, в панике вывели из укрытия в Кирьят-Анавим второй (и последний) броневик Даймлер, украденный у англичан. "Настоящий броневик" с вращающейся башней должен был обеспечить победу (как в бою 20 апреля, гл.28,4). Около Радара англичане опознали его и конфисковали. “Сэндвичи" продолжали движение к Биду, навстречу своей судьбе. Авангардным броневиком командовал Одед Зельцер, в нем находился Шмуэль Фирстенберг (Абдул), заместитель Пери. Броневик натолкнулся на завал и застрял. Пери: "Я обошел авангардный броневик и прорвал завал. Потом еще два. На четвертом завале мой броневик застрял. Со всех сторон летели пули. Остальные броневики тоже застряли (около Радара). Я не знал, что происходит позади". Зельцер: "Кроме Абдула, в броневике был пулеметчик Рахамим, девушка-стрелок Михаль Долориче, санитар, который понимал только идиш и польский, водитель Ами и Элиэзер Левита. Обстрел начался приблизительно в 300 метрах от Биду. Рахамим пытался высунуть ствол пулемета наружу, но оказалось, что прицел MG не проходит через бойницу, рассчитанную на брэн. Я приказал ему выйти и занять позицию между скал. Он не решился, остался в броневике и вел неприцельный огонь. Результаты были сомнительные". Абдул: "Йоселе ехал во втором броневике. Он приказал броневикам возвращаться в Маале hа-Хамиша. Его водитель не смог развернуться и впал в панику. Йоселе ругал его, но толку не было". По словам Абдула, Табенкин пересел в другой броневик и вернулся в Маале hа-Хамиша.
Командир “отделения охраны штаба" Меир Авраhам: "С первыми выстрелами Йоселе решил оставить поле боя. Он приказал мне выйти с людьми и занять позиции на склоне холма Радар, установить станковый пулемет и не дать арабам из Биду и Эль-Кубейба приблизиться к Маале hа-Хамиша. Он ничего не сказал о тех, кто впереди, и исчез. Мне это показалось странным: комбат исчезает при первых выстрелах". По дороге Табенкин встретил командира отделения минометов (Дов Хаклай). Хаклай: "Я спросил, что происходит. Он ответил: "Броневик с "Давидкой" наткнулся на скалу, невозможно идти вперед. Отступаем в Маале hа-Хамиша". Он уехал, а я остался ждать приказа от моего командира Михи Пери".
Все броневики Пери вернулись в Маале hа-Хамиша, кроме четырех. Один из них (четвертый в колонне) вез "Давидку" и 3-дюймовый миномет. Командовал им Менахем Кауфман: "Первые броневики застряли, мы остановились за ними. По нам вели редкий огонь издалека. Водитель Шалом Цури хотел развернуться, но получил пулю в руку. Броневик сполз в вади и уткнулся в скалу. Из всех нас только Бенц умел водить машину. Он сел за руль и почти что спас броневик. Два колеса уже были на шоссе, но тут броневик застрял и не хотел двигаться. Там мы и остались до конца боя. Молодой парень прибежал к нам с весточкой от Йоселе: "Не отчаиваться. Держитесь. Идут спасать вас". Мы ответили: "Ладно". Он исчез и вернулся с новым известием. Снова исчез и снова вернулся. Кто-то сказал ему: "Скажи Йоселе, чтоб не посылал тебя больше. Опасно вертеться здесь". Но Йоселе послал его в пятый раз, и он погиб. Больше не было связи с Йоселе". Эзра Ницан: "Броневик наклонился, и снаряды "Давидки" рассыпались вокруг. Мы боялись, что они взорвутся от удара. Когда мы немного успокоились, Шалом (водитель) передал мне бумажник: "Отдай его маме и скажи, что я прошу прощения за все". Я ободрил его и сказал, что он вернется вместе со всеми".
Табенкин рассказывал, что он вернулся к своему штабу у Моцы, когда узнал, что происходит у Нэбэ-Самуэль. "Я приказал Узи Наркиссу послать взвод, чтобы облегчить отступление. Взвод вышел из Кирьят-Анавим, наткнулся на огонь и вернулся".
Помощь не пришла
Заместитель командира батальона Узи Наркисс был в Маале hа-Хамиша. Он готовил колонну с компрессором и материалами для строительства укреплений на Нэбэ-Самуэль после захвата. Получив приказ Табенкина, он послал взвод, но не присоединился к нему. Командовал взводом Йосеф Яhалом. Рассказывает его заместитель Бэреле Зильбергер: "Утром пришел кто-то, разбудил нас и сказал, что ребят бьют у Нэбэ-Самуэль. Надо выйти и помочь им. О броневиках у Радара нам не сказали. Мы вышли, 15 человек. Дороги мы не знали. Между Маале hа-Хамиша и Радаром начали стрелять. Яhалом: "Мы встретили английский броневик, он приказал нам остановиться. Мы игнорировали его. Броневика пострелял в воздух и исчез. Вдалеке мы увидели застрявшие броневики и отступающих ребят. Заняли позиции и начали прикрывать их огнем. Арабы обстреливали нас, и мы отступили в каменоломню". Зильбергер: "Командир взвода Меир Теппер (брат Арье Теппера) шел впереди. Он был убит. Кроме Теппера у нас никто не пострадал. Мы вернулись на базу, и больше нас не задействовали в этот день".
Одед Зельцер: "Пули пробивали крышу и прыгали от стенки к стенке. Пуля рикошетом ранила кого-то в руку. Санитар перевязал его. Михаль тоже получила рикошет, кровь лилась у нее по лицу. Она была в задней части броневика, а мы в передней. Санитар показал на крышу и сказал на идиш: "Стреляют!" Я сказал: "О`key! Но ты - санитар!" Он встал и пошел. Я увидел, как кровь брызнула у него из спины. Он упал на Михаль. Я пополз к ним по полу. Увидел у него на спине два отверстия. Он сказал на идиш: "Я умираю". Он стонал, Михаль утешала его. Мне передали индивидуальный пакет, и я перевязал его. Михаль гладила его по лицу. В броневике уже были лужи крови. Стоял резкий запах пороха и крови. Водитель впал в панику и сводил с ума Рахамима, который стрелял по арабам. Абдул сидел и молчал. Пулеметчик начал вопить. Я дал ему пощечину. И тут мы услышали голос снаружи: "Есть раненые?"
Броневик Пери, как мы помним, застрял у четвертого завала, и водитель не сумел завести его вновь. Пери решил вернуться в Маале hа-Хамиша. Его заместитель Гавриэль Раппопорт (Гаврош) добрался до броневика и завел его на обратной передаче. Пери: "Мы ехали задним ходом, с пробитыми шинами. По дороге подбирали людей и пытались спасти один броневик. В Маале hа-Хамиша я встретил Йоселе и сказал ему, что отвожу раненых в Кирьят-Анавим. Отделение вышло для спасения броневиков. Я не участвовал в этом". Командир роты и его заместитель поступили в точности, как и командир батальона: оставили своих бойцов в трудную минуту. Они только заварили кашу, расхлебывать ее они предоставили другим.
Зельцер: "Миха крикнул: "Что у вас?" Я доложил ему о раненых. Он приказал перевести их в его броневик. Мы открыли бронедверь справа, а он - слева. Получилась защитная стенка. Мы переправили к нему Михаль и санитара. Водитель с раненой рукой предпочел остаться с нами. Абдул спросил: "Что дальше?". Пери ответил: "Оставайтесь здесь и продолжайте защищаться. Я вернусь из Кирьят-Анавим с подкреплением". Я смотрел вслед броневику командира, который уезжал в безопасное место. Теперь мы стали авангардом. Ближайший броневик был в 300 метрах. На горизонте я видел три наших броневика и больше ничего. А вокруг полно арабов. У меня стало черно в глазах. Абдул прижался к задней амбразуре и не делал ничего. Рахамим продолжал строчить из пулемета".
Гаврош: "Броневик с "Давидкой" уткнулся в скалу, и мы не могли забрать людей. Когда мы приехали в Маале hа-Хамиша, я хотел вернуться на Радар, но кто-то из штаба батальона сказал, что уже послали отряд. Только потом мне стало известно, что отряд вернулся. Вместе с Пери я поехал в Кирьят-Анавим, и там мы сдали раненых. Миха послал меня спать. Я спросил: "А подкрепление?" Он ответил: "Поедем туда завтра". У меня там были товарищи, я беспокоился за них. Потом мы вернулись в Маале hа-Хамиша. Там мне сказали, что подкрепление уже вышло, и что нет смысла идти туда одному. Я принял душ, первый раз за месяц, без мыла. Хотел заснуть, но не мог. Вечером принесли убитых".
Дов Хаклай: "У нас было два 3-дюймовых миномета. Впереди ехал броневик с подрывниками, а позади - броневик со станковым пулеметом. Вдруг начался сильный огонь. Колонна остановилась. Был густой туман. Вдруг туман рассеялся, и огонь сразу усилился. Водитель был ранен. Я тоже получил легкое ранение. Для меня это была травма, так как впервые у меня было ранение в бою. Я вышел наружу и пошел вперед. Около одного броневика сидел парень и кричал: "Разворачиваться и ехать назад!". Я сказал ему, чтобы он побежал назад и передал приказ по колонне. Он был в истерике и продолжал кричать не сходя с места. Я побежал назад и завернул небронированные машины. Потом встретил Йоселе, вскоре подошел и Пери. Я спросил: “Куда ты едешь?” Он сказал: “Привести подкрепление” - “Зачем подкрепление? Вытащим отсюда всех". Мы поспорили. Он сказал: "Я еду. Теперь ты здесь командир". Он исчез. Я снял с броневика расчет станкового пулемета и сказал им: "Прикроем ребят и отойдем последними". Заняли позиции на склоне Радара. Мимо нас проходили броневики и отдельные бойцы. Англичане стреляли из Радара. У меня было чувство, что они стреляют по арабам, чтобы отпугнуть их. Я был уверен, что они помогут нам спастись. Потом больше не было броневиков и людей со стороны Биду. Я был уверен, что мы последние, и мы стали отходить в Маале hа-Хамиша. По дороге встретили санитара Михаила Кутика. Он перевязывал раненого. Он сказал, что доберется в Маале hа-Хамиша. В Маале hа-Хамиша я встретил Йоселе и сказал ему: "Миха сбежал. Надо разобраться в этом". Он сказал: "Разберемся". С тех пор я не видел Миху до похорон Йоселе, через 40 лет. Никто ни в чем не разбирался".
Ури Бугин (броневик с "Давидкой"): "Мы видели, как исчезает броневик Михи Пери. Мы просили его подтолкнуть нас, чтобы задние колеса поднялись на шоссе. Он сказал, что тут же вернется. Мы остались одни. Около нас был убит связной Йоселе. Арабы начали приближаться. Мы не оставили броневик: не хотелось бросать "Давидку". Эзра Ницан: "Командир броневика Менахем Кауфман предложил пойти к Михе, спросить, что делать. Броневик Михи стоял в 100 метрах от нас. Стоял и стоял, потом убрался в Маале hа-Хамиша. Я вызвался идти. Вылез через донный люк, побежал перебежками, схлопотал рикошет в руку. Вполз в броневик и спросил Миху, что нам делать. Он посоветовался с кем-то и ответил: "Скажи Менахему, чтобы прорывался любой ценой, отступал с "Давидкой" и минометом". Я рассердился. Что это - прорываться любой ценой? Я объяснил ему, что броневик не может ехать, но он повторил приказ. Я вернулся. Люди уже были снаружи. Менахем сказал, что мы отступаем".
Бугин: "Через два часа мы устроили "симпозиум" и решили идти пешком. Четверо вышли из грузовика: Бенц, Хаим Лидор, Захария Мизрахи и я. Вынесли раненых и уложили их в ложбинки. Санитар остался с ними. Мы вчетвером пошли по вади и пришли в Кирьят-Анавим. Йоселе вызвал Бенца и меня в штаб и начал ругать нас за то, что мы оставили "Давидку". Там были еще штабисты, и все, кроме Раананы, согласились с ним. Раанана сказал, что мы поступили правильно. Я ответил им, как надо, и заставил их замолчать. Йоселе был для нас как полубог, но иногда он разочаровывал нас. Это был один из этих случаев".
Водитель Шалом Цури: "Я был ранен и потерял много крови. Со мною было двое ребят, они хотели нести меня. Я сказал им, чтобы они заботились о себе и оставили меня. Я лежал в поле пшеницы. Стреляли со всех сторон. Я скатился в вади и потерял сознание. Под вечер я услышал, как четыре легионера переговариваются по-арабски. Я помахал им рукой. Они спросили, кто я. Я им сказал по-арабски, что я из Абу-Гош. Они взяли меня на одеяле на базу на Радаре. Я попросил воды. Дали мне чай с молоком, и врач сделал мне укол морфия от боли. Я пришел в себя. Они хотели послать меня в больницу, говорили, что в Рамалле есть хорошие врачи. Я им говорил, что хочу домой в Абу-Гош. Снова потерял сознание и очнулся в больнице в Иерусалиме". Англичане поняли, что Цури - еврей, и положили его в армейский броневик, который отвозил трупы в Абу-Гош.
Двое из "броневика Давидки" остались с ранеными: Эзра Ницан и Йорам Канюк, ныне писатель, известный крайнелевыми взглядами. Канюк: "Нам сказали, что мы должны отвлечь врага, чтобы помочь Позе в Нэбэ-Самуэль. Где-то мы застряли, и наш броневик вышел из строя. Я видел Гавроша. Я знал, что он хороший и смелый водитель. Я помню его приключения, но я не помню, когда и где это было. У меня провал в памяти. Много чего в этом бою я не помню. Я должен сказать: этот бой у Радара, в нем причина почти всех моих душевных проблем. Семь психиатров должны выгонять из меня бесов, чтобы однажды я смог понять. Я прошел тяжелые бои, но там это было иначе. Здесь я видел, как командир отказался взять раненых. Я видел раненых, мы их перевязывали, и они умирали у нас на руках. Я лежал между Биду и Радаром, и не было командира. Мы не знали, что делать. Не было ни приказов, ни указаний. Невозможно было отступать, и невозможно было наступать. Стреляли до последнего патрона. Я притворился мертвым. Это я помню: я притворился мертвым, и вокруг свистели пули. Арабы стреляли в трупы. Миха Пери бросил раненых. Сначала было мало убитых. Большинство погибло потом. Мы лежали около "Давидки", не могли двинуться. Я помню броневик. Гаврош разворачивается. Я помню заднюю стенку броневика. Кто-то кричит: "Возьмите хотя бы раненых!" А Миха говорит: "Мы идем за подмогой". Я помню это, и я этого не забуду. Раненых мы перевязывали нашей одеждой, а они говорят: "Мы не можем, мы торопимся". Я помню, как удирает броневик, его стенку, а потом уже не было никого, кто мог бы отдавать приказы, и мы не знали, зачем мы там.
Я не был ранен - ни царапины. Это удивительно, ведь сотни пуль пролетели рядом. Я помню запах кофе. В 20 метрах от нас сидели арабы и пили кофе. Они боялись подойти, потому что между нами лежал снаряд "Давидки", и они думали, что это атомная бомба. Я не видел арабов, я видел только стволы ружей. Араб наводит на меня ружье. Я жду, что он попадет в меня, и я знаю, что я еще жив. В какой-то момент я встал. Вместе со мной встали еще двое, один из них Мизрахи. Мы побежали в Маале hа-Хамиша. Там Мизрахи хотел убить Миху. Он взял мой десантный нож и сказал, что зарежет Миху. Потом Мизрахи погиб, может быть, у Бейт-Махсира. Вскоре Миха исчез. Говорили, что его переправили в Негев. Там он тоже был командиром.
Однажды ночью Садэ поехал в броневике в Тель-Авив. Кто-то решил дать мне отпуск, и я поехал с ними. Мама рассказывает, что я пришел домой, и все были в шоке. Сидел на стуле часами, не говорил ни слова, потом заснул. Потом встал и ушел, сел на броневик и вернулся в Иерусалим. В той поездке, вместе с Садэ, мы видели по дороге араба верхом на осле. Кто-то из "больших" хотел застрелить его. А я не понял, почему надо застрелить араба, который едет верхом на осле".
Я дал пинка Кутику и побежал с Абдулом
Одед Зельцер: "Миха исчез, а бой все шел и шел. Нас мучили голод и жажда. Горло сжимал дым. Рахамим стрелял, а мы набивали пустые ленты. Я заметил, что нас атакуют иракские солдаты в зеленых беретах и пятнистых куртках. На винтовках были штыки, и солнце блестело на клинках в просветах тумана. Огонь нашего пулемета прижимал их к земле. Абдул начал говорить сам с собой. Он стучал кулаком по железу: "Миха, приходи! Миха, сколько можно? Миха, вернись!" Я говорил с ним, но он не слышал. Я понял, что он в шоке. Вдруг пулемет замолк: заклинило патрон. Надо было разобрать ствол, но никто не знал, как это делают. Только за день до этого мы получили эти пулеметы вместо знакомых брэнов. Вдруг водитель закричал в истерике: "Они уже бегут!". Я взял стэн, сел на место пулеметчика и начал строчить. Дистанция была слишком велика для стэна, но они думали, что это пулемет, и снова прижались к земле.
Нас спас парень с раненной рукой. Он сумел разобрать пулемет. Ему мы обязаны жизнью. Рахамим отказался прикасаться к пулемету. Он сказал: "MG - говно! Где брэн? Какой идиот сменил пулеметы?!" Я взял пулемет на себя, и иракцы не смели приблизиться. Рахамим хотел выйти через донный люк и бежать за помощью в Кирьят-Анавим. Я сказал: "Беги!" Остальные, кроме Абдула, сидели на полу и набивали ленты. Иракцы подошли на 70 метров. Мне на плечо положили последние четыре ленты. "Одед, ты прикрываешь, мы отходим!", - и я кивнул головой. Абдул, Левита и остальные исчезли. Я строчил по иракцам дугой. Когда вышел последний патрон, я почувствовал, что кончил свое дело, и откинулся на сидении. Стало тихо. Тогда я понял, что я остался один”.
Абдул: "Наш броневик застрял на скале. Броневик Махи прошел рядом с нами. У меня не было связи с остальными. Мы ждали Миху, он должен был вернуться с подкреплением. Огонь арабов ослаб. Утренний туман рассеялся, и арабы приблизились. Мы стреляли, но они не остановились. Мы подождали новой волны тумана, выпрыгнули из броневика и убежали".
Зельцер: "Я взял английское ружье и пачку патронов. Вышел через донный люк и побежал изо всех сил. Пули свистели вокруг и прыгали по земле. Вдали я увидел ребят. Они кричали: "Беги сюда". Я пробежал с 200 метров и добрался до них, тяжело дыша. Они сидели за скалами и стреляли. У меня в куртке нашли три дырки и царапину на теле. Мы слышали вопли, горизонт почернел от арабов. Они размахивали мечами и кричали: "Итбах эль-яhуд!" (убить евреев). Другие бежали с ружьями и пистолетами. За ними, визжа, бежали женщины. Я понял, что это "фаз`а". Они бегут, чтобы прикончить нас и забрать добычу.
Мы побежали к последнему броневику с "Давидкой". Вдруг Абдул остановился, сел на землю и сказал: "Бегите, я не бегу, я остаюсь здесь!" Я видел, что он в шоке, и поднял руку для пощечины. Он улыбнулся и сказал: "Одед, не бей, я знаю что я делаю. Жаль тратить силы, какая разница, умрем здесь, или умрем там". Я ответил: "Абдул, если ты останешься, я останусь, и остальные тоже". Мы уговорили его взобраться мне на спину, и я пробежал с ним несколько десятков метров. “Дыхалка” у меня кончилась. Он засмеялся и сказал: "Я бегу с вами, спусти меня".
В броневике с "Давидкой" сидели теперь экипажи двух броневиков, всего человек 15. Среди них два командира отделения. Мы обсудили положение. Водитель попросил, чтобы мы подняли тамбон броневика. Тогда он попробует сдвинуть его. Стреляли без перерыва. Мы перестали обращать внимание на пули и все вместе пытались поднять переднюю часть броневика (переднее колесо было в канаве). Водитель освободил сцепление, броневик рванулся вперед и перевернулся. Чудом никто не пострадал. Мы знали, что мы все обречены. Мы были всего лишь командиры отделений. От Абдула толку не было. Кто-то сказал: "Теперь каждый за себя".
Абдул: "Санитар Элиэзер Левита и я убежали вместе. Прибежали к броневику с "Давидкой". Там был мой товарищ Менахем Кауфман. Он погиб потом. Он спросил, что делать с "Давидкой?" Я сказал, что помощь скоро прибудет. Снова начался огонь. Элиэзер и я побежали к Радару. Пули возле меня поднимали столбики пыли. Я встретил Меирку Авраhама с его людьми. Я рассказал ему об оставленных броневиках. Меирке сказал, что он прикроет отступление. Элиэзер и я сидели в ложбинке, потом побежали и на бегу убеждали друг друга, что мы не имеем отношения к отряду Меирки".
По пути они встретили санитара Кутика, он лежал раненый. Левита: "Я перевязал Кутика, а Абдул сказал мне, что я спятил. Он звал меня бросить Кутика и бежать. Огонь усилился, и я побежал. Кутик схватил меня за одежду и просил не бросать его, а Абдул тянул меня за руку. Я оттолкнул ногой Кутика и побежал с Абдулом. Кутик потом покончил с собой. Абдул утянул меня в укрытие и дал мне воды. Мы потащились в Маале hа-Хамиша".
Абдул: "Был только один вопрос: как сохранить жизнь. На горе были толпы арабов. Они стояли в своих кафиях (арабских головных платках) и стреляли. Зрелище не веселило душу. Как командир, я должен был решать: остановиться или продолжать бежать. Не было укрытия, не было, куда тащить Кутика. Оставаться около него было опасно. В этом был вопрос: две жизни, или раненый товарищ".
Весь день Меир Авраhам был на склоне холма Радар и перестреливался с арабами. Авраhам: "Арабов мы не видели. Они стреляли издалека. Беспокоящий огонь, не эффективный. У меня погиб только связной Рафи Мельц. Из Радара не стреляли. Мы прикрывали отступающих. Под вечер вернулись в Маале hа-Хамиша. Никто не задавал мне вопросов, ни тогда, ни по сей день".
Англичане и девушки привезли убитых
В бою 23 апреля ПАЛЬМАХ потерял 44 бойца: 27 у Нэбэ-Самуэль и 17 у деревни Биду. Хагана обратилась к англичанам с просьбой привести тела. По всей видимости, им заплатили за эту "работу". Три девушки из ПАЛЬМАХа присоединились к англичанам. Ноа Лейбович: "Мы поехали с английскими парашютистами подобрать тела. Они были в страшном состоянии. Один был еще жив и умер потом. Тела мертвых уложили в амбары в Кирьят-Анавим". Хаим Косовский: "Ночью англичане разрешили нам подобрать убитых. До утра 40 тел пролежали в амбаре. Меня поставили почетным караулом". При свете фонариков бойцы находили трупы друзей. Авизоhар Нахшон: "Там были новые репатрианты, только я знал их имена. Я переходил от одного к другому и прикреплял булавками записки. Арабы вскрывали ножами животы и клали туда камни. Это было ужасно". Два дня спустя Яаков Пурники записал в дневнике: "Воскресенье, 25 апреля. Кирьят-Анавим. Роем могилы. Похороны. Учения".
4. Заговор молчания
Бой 23 апреля во многом похож на “кровавый конвой” 20 апреля. Снова командиры "поехали за помощью" и не вернулись. Снова бой развивался хаотически без управления и командования. Разница была в том, что "кровавый конвой” в основном прорвался. Но 23 апреля 4-й батальон был разбит, ряд последовательных просчетов (начиная от неудачного плана и кончая назначением неподходящих командиров) привела к полному поражению. Довершил всё приказ об эвакуации Бейт-Икса и Шоафата (см. ниже). Все жертвы были напрасны.
Теперь перед идеологами ПАЛЬМАХа стояла важная задача: найти виновных и скрыть подлинные размеры поражения. Легче всего было найти виновных: ими стали Поза и англичане. Ицхак Садэ опубликовал в 1950 г. статью в военном журнале "Маарахот" ("Военные кампании"): "И вот перед нами пример вредной инициативы (я специально выбираю в качестве примера командира, который отличался способностями и инициативой). Одной из целей атаки была высота Нэбэ-Самуэль, господствующая над всей окрестностью. Может быть, внезапной ночной атакой можно было взять эту цель, однако, рота по независящими от нее обстоятельствам задержалась с выходом на исходные позиции до рассвета. Несмотря на это, командир решил атаковать. Он пошел впереди всех. Он погиб, и вместе с ним многие из его людей. Попытка прийти на помощь не удалась. Она стоила больших жертв ввиду огня англичан и подразделения Арабского Легиона, находившихся поблизости".
Постфактум мы, конечно, знаем, что атака Позы не удалась. Однако, действительно ли виноват Поза? Ицхак Садэ не был ни в штабе 4-го батальона, ни на поле боя. Его статья полна неточностей и прямых извращений. Вне всякого сомнения, Садэ стремился затушевать ошибки командования операцией (т.е. себя самого, Рабина и Табенкина). Аргументация Садэ построена на тезисе, что "внезапная ночная атака" была единственной возможностью взять Нэбэ-Самуэль. Остается только напомнить, что план, разработанный Садэ и Рабиным предусматривал, что, прежде всего, будет атакована деревня Бейт-Икса и только затем - Нэбэ-Самуэль. Более того, согласно плану, рота Позы должна была служить резервом для первой атаки и лишь потом выйти на исходные позиции у Нэбэ-Самуэль. Следовательно, вне всякого сомнения, план атаки на Нэбэ-Самуэль исключал фактор внезапности. Его предполагали заменить массированной (в понятиях 1948 г.) поддержкой минометным огнем. Но броневики не сумели подойти через Бейт-Икса, и тогда их послали через "Радар" и Биду. Их послали именно для поддержки атаки, а не для спасения роты, попавшей в беду. И это совершенно очевидно. Из радиопереговоров ясно, что во время начала атаки Табенкин уже находился около Радара.
Вопреки словам Садэ, Поза вышел на исходные позиции в 3:00, а не на рассвете. Однако тут действительно вмешались независящие от него обстоятельства: во-первых, рота Банера пришла с опозданием в два часа и, во-вторых, командир батальона Табенкин приказал задержать атаку до прибытия броневиков. Итак, план предполагал, что Поза будет атаковать ночью (или перед рассветом) при поддержке минометного огня. Действовать по плану было невозможно. День уже начинался, а когда придут броневики (и придут ли они вообще) - не было известно. Зато было очевидно, что с рассветом начнется фаз`а.
Поза решил атаковать, используя последнюю возможность для неожиданности - утренний туман. Поза был известен стремлением выполнять задание и дерзостью: этого решения можно было ожидать от него. Исход боя у Нэбэ-Самуэль зависел от решимости одного человека и от его "боевого счастья". Точно так же, исход операции у моста Алленби зависел от одного человека (Арье Теппера) и его "счастья". Позе могло бы "повезти", точно так же, как могло и "не повезти" Тепперу. Тогда слава победы, несомненно, досталась бы Садэ, Рабину и Табенкину. И можно предположить, что атака Позы получила бы у Садэ совсем другую оценку.
Альтернативой для Позы был отход. Но если бы Поза и Банер отошли от Нэбэ-Самуэль, то весь поход броневиков Пери потерял бы всякий смысл и стоил бы еще бульших жертв. Фактически единственным шансом этой колонны было предварительное взятие Нэбэ-Самуэль. Остается только добавить, что участие англичан и солдат Арабского Легиона в разгроме колонны Пери не подтверждается ни одним свидетельством. Оно является теоретическим домыслом, который должен оправдать "позорный факт" разгрома ПАЛЬМАХа нерегулярным ополчением местных арабов (ср. гл.18.1).
Как мы уже говорили, постфактум выяснилось, что решение Позы было неправильным (или слишком рискованным). И на первый взгляд именно за это критикует его Садэ. Но при этом он обходит молчанием главный вопрос (и главный урок): организацию системы командования операцией. Мы начнем обсуждение этого вопроса со слов Банера (интервью автору): "Если бы Йоселе (Табенкин), по крайней мере, был около перекрестка (где совещались Банер и Поза), он мог бы предотвратить атаку". Здесь Банер сказал половину правды (в своей книге он снова скрыл ее целиком), но мы не ограничимся этой половинкой. Взгляд на план операции показывает, что в ходе ее дважды создавались боевые группы: две роты для взятия Бейт-Икса и три роты (включая роту броневиков) для атаки на Нэбэ-Самуэль. Аксиомой является положение, что такая группа должна иметь командира, назначенного заранее (мы не говорим о возможности смерти, ранения и т.п.). Именно этот командир должен принимать решения, если реальный ход сражения перестанет соответствовать предварительному плану. Табенкин не назначил командиров боевых групп. В его распоряжении были три заместителя командира батальона, и еще командир батальона (Хаганы) Эмиль Зореа. Но Табенкин расположил всех таким образом, что решения "на местности" должны были принимать командиры рот в ходе импровизированных совещаний (8). Это был, видимо, главный урок сражения, его обошел молчанием Садэ, и “полунамеком” - Банер. Вместо этого виновными были объявлены Поза и англичане.
Мифотворческий базис был готов, теперь осталось только скрыть правду. После войны Табенкин редактировал "Книгу ПАЛЬМАХа". Он решал, что и как будет там освещено. Мати Мегед, один из составителей книги, рассказал в 1987 г.: "Мне поручили написать главу о Нэбэ-Самуэль. У меня не было никакого образования в области военной истории и научного анализа боев. Я сидел с Табенкиным, Бени Маршаком и еще двумя. Кажется, это были Узи Наркисс и Банер. Они говорили, а я писал. Мы сидели часами. Они спорили, что было на дороге в Бейт-Икса: камни или канава? Это было единственное спорное место. В конце концов, Исраэль Галили и Игаль Алон решили ничего не писать о Нэбэ-Самуэль. В книге будет только официальный отчет и воспоминания командиров отделений".
Воспоминания командира отделения подписаны именем Игаль Перах. Но в 4-м батальоне не было командира отделения по имени Игаль Перах. Воспоминание написал Игаль Наор (рота Банера). Впоследствии Ноар рассказал, что редакция так обкорнала его рукопись, что он отказался поставить свою подпись под "воспоминаниями". Тогда редакция пошла на подлог, а он промолчал.
В 1988 г. ветераны ПАЛЬМАХа составили две видеокассеты о бригаде "Харэль". Консультировали картину проф. Гавриэль Коhен и д-р Меир Паиль. В отрывке о Нэбэ-Самуэль приводится только свидетельство Табенкина, и он во всем обвиняет Хаима Познанского. Офицеры отдела истории ЦАХАЛа составили "Историю Войны за Независимость". Бою 23 апреля в ней посвящено 9 строк, и все, что написано в них - неверно. Проф. Слуцкий написал монографию "История Хаганы". И снова - 9 строк о бое 23 апреля, и снова они частично не верны. В 1988 г. Министерство образования опубликовало брошюру "Харэль" в 1948 г." (автор Ури Банер). Там написано: "4-й батальон занял в бою деревню Бейт-Икса и атаковал Нэбэ-Самуэль. В этой атаке были потери, среди них раненые, которые были убиты английскими солдатами из позиции Радар”. Такова "история", которой учат израильтян историки Израиля.
Сегодня (в 1996 г.) Миха Пери является секретарем амуты "Поколение ПАЛЬМАХа", которая передает народу наследие ПАЛЬМАХа. Он также член руководства "Центра по исследованию Хаганы имени Исраэля Галили" (Рамат-Эфаль, в двух шагах от дома автора). Этот центр готовит вместе с университетом курс "История Хаганы до создания ЦАХАЛа". Амута "Поколение ПАЛЬМАХа" строит в Тель-Авиве "Дом ПАЛЬМАХа", для чего министерство строительства выделило изрядную сумму денег. Это решение вызвало критику государственного контролера г-жи Мирьям Бен-Порат (9). Во главе амуты в 1983 г. было 10 человек, из которых четыре имели прямое отношение к бою у Нэбэ-Самуэль: Ицхак Рабин, Йосеф Табенкин, Узи Наркисс и Амос Хорев. В 1994 г. к ним присоединился и Миха Пери.
Судя по всему, будущее амуты обеспечено. Ведутся переговоры о заключении договора с Министерством обороны. Оно будет содержать на свой счет "Дом ПАЛЬМАХа" в качестве Музея министерства. В свое время Орвелл ("1984") сформулировал великий принцип преемственности власти: "Тот, кто владеет настоящим, владеет прошлым. Тот, кто владеет прошлым, владеет будущим".
Под руководством партии “Авода” на наших глазах осуществляются принципы Орвелла. На деньги налогоплательщиков, предназначенные на оборону страны, будет содержаться "Дом ПАЛЬМАХа". Он будет издавать "исторические исследования", в которых народу Израиля будет объяснено, что ПАЛЬМАХ - это звучит прекрасно. Народ Израиля, веря своим ученым, вновь изберет “преемников великого пальмахника" Ицхака Рабина на пост главы государства. Следовательно, Орвелл был прав!
Семь психиатров Канюка (вставка переводчика)
Не Ури Мильштейн первым нарушил молчание о бое у Нэбэ-Самуэль. Это сделал "левый" писатель Йорам Канюк. Он сказал: "Это был Миха Перельсон (Пери), и он убежал!" Канюк понял, что разговоры о пальмаховской смелости, о пальмаховском умении, о пальмаховском товариществе - это миф и блеф. Что ему было делать с этим пониманием? Он мог бы пойти дальше и понять, что его слишком долго "водили за нос", что слишком многое, чему он верил и поклонялся, является мифом. Это - не просто, но и оставаться в прежнем состоянии Канюк, видимо, уже не мог. Он пошел еще дальше "налево", трансформируя свои комплексы (когнитивный диссонанс) в слепую ненависть к "правым". Так поселились "бесы" в его душе, и это - парадигма душевного неистовства всех израильских "левых". Не семь психиатров, и не семьдесят, и не семьдесят семь не выгонят этих бесов. Выгнать их может только правда. Предчувствуя эту опасность, Меир Паиль, военный комментатор радиостанции РЭКА сказал, что Ури Мильштейна "следует послать в психушку".
Что изменилось бы в Израиле, если бы была известна правда о Нэбэ-Самуэль, Хульде или Дир-Ясине? Исчез бы миф о "хорошем ПАЛЬМАХе" и "плохих сектантках". Миха Пери не стал бы секретарем своей амуты, Йосеф Табенкин не был бы в числе основателей "Движения за целостный Израиль", возможно, Ицхак Рабин не стал бы начальником генерального штаба и, почти наверняка, не стал бы главой правительства в 1992 г. Скорее всего, "правые" пришли бы к власти не в 1977 г., а лет на 10 раньше. Вот почему так упорно оберегается "святое имя" ПАЛЬМАХа. Вот почему торжествует "чертова триада" Орвелла. На этом чертовом колесе Израиль неизбежно скатится в пропасть, если только избиратели Израиля каким-нибудь чудом не узнают правду. Это просто. Это ясно. Это очевидно. Поэтому "солнце народов", по чьему пути поклялась идти партия МАПАМ, отправил бы Мильштейна в лагерь по 58-й статье (и был бы прав), в брежневские времена его посадили бы в психушку (как и рекомендует Меир Паиль), а в современном демократическом Израиле его всего лишь бойкотируют в академических кругах и средствах массовой информации. Все же налицо некоторый прогресс.
5. Взятие Шоафата
В ночь с 22 на 23 апреля бригада "Харэль" вела два боя. Пока 4-й батальон Табенкина атаковал Бейт-Икса и Нэбэ-Самуэль, 5-й батальон Русака взял северный пригород Иерусалима Шоафат. Затем он должен был уничтожить деревню Бейт-Ханина и продвигаться на север, к радиостанциям Рамаллы, или на юг, на соединение с блокированной горой Скопус через Французский холм (Гива Царфатит) или через квартал Шейх-Джарах.
Атаковала Шоафат рота Исахара (Иска) Шадми. Иска: "Сопротивление было несерьезным. Я полагаю, что в деревне было от 15 до 20 стволов. Все жители бежали и начали слепой обстрел с окружающих холмов. Подрывники приготовили дома к взрыву. Ицхак Садэ находился в штабе Русака в квартале ПАГИ. Отсюда он связался с Рабиным и Табенкиным и узнал от них, что Нэбэ-Самуэль не удалось занять. Он приказал отступить в Иерусалим, чтобы бойцы не остались на поле боя при свете дня. Русак был удивлен, он не понял связи между Шоафатом и Нэбэ-Самуэль" (10). Итиэль Амихай говорит, что Садэ приказал отступить, потому что англичане не хотели, чтобы Хагана контролировали шоссе из Иерусалима на Рамаллу, по которому эвакуировалась английская армия.
Подрывники взорвали шесть домов вместо 60 по плану. Рассвело, и арабы стреляли по отступающим. Шадми докладывал по радио: "Мы потеряли контроль над подразделениями". Трое были ранены. Подрывники оставили неиспользованную взрывчатку и унесли раненых. В докладе Шадми говорится: "Боевой дух упал при виде раненых и при слове "отступление". Надо любой ценой избегать отхода в светлое время". Менахем Урман (гл.28) был одним из трех раненых Шоафата, он рассказал в интервью переводчику: "Мы должны были взять Шоафат, все взорвать и уйти" (11). Так мы тогда, в 1948 г., воевали. Занимать деревни не могли, так мы их взрывали. Я был у пулемета с моим вторым номером. Вдруг подходит английский солдат и говорит мне что-то по-английски. Я же не понимал английский, ответил ему: "Иди ты на Пиккадили". У него в руках “томиган”, я повернулся к нему спиной, и вдруг мне рикошетом - пуля в спину. 12 мм - большая дырка, чувствую - течет из меня юшка. Тут уже и арабы стали сильно стрелять. Меня отнесли на руках к забору, там у них такие каменные заборы. Слышу, говорят между собой: "Перелезем, потом возьмем его". Я думаю: так не пойдет. Собрался с силами и первый перепрыгнул. Они говорят: "Он не раненый". Больше я ничего не помню. Очнулся уже в больнице".
Узнав о катастрофе у Нэбэ Самуэль, Рабин не покинул пансиона Райх, где был его штаб, и не поехал командовать боем, в котором погибали его бойцы. Но он отдал приказ Русаку выслать подкрепление Табенкину. Давид Сегаль, командир отделения: "Перед полуднем мы пришли к штабу Йоселе. Я спросил его: "Что делаем?" Он ответил: "Ждите здесь". До конца дня мы стояли и не делали ничего". Еще одно отделение 5-го батальона пришло в Бейт-Икса и тоже не приняло участия в бою. В 13:00 Табенкин послал телеграмму Рабину: "Люди устали. Есть убитые и раненые. Прошу перенести ответственность на 5-й батальон". В 14:30: "Наши люди и люди 5-го батальона оставили Бейт-Икса". Ноам Ранан: "Йоселе был на шоссе в английской каске и с американским автоматом, но "калибром" был Раанана".
6. Совещание в штабе "Йевуси"
Перед полуднем 23 числа Ицхак Садэ уже знал о поражении. Он собрал совещание в своем штабе. Присутствовали командиры бригад (Рабин и Шалтиэль) и их оперативные офицеры (Итиэль Амихай и Цион Эльдад), а также командир батальона "Михмас" Йешурун Шиф и командир штаба "Йевуси" Шалом Эшет. Цион Эльдад: "Садэ доложил о событиях у Нэбэ-Самуэль и в Шоафате. Кто-то из бригады "Эциони" спросил о судьбе "Даймлера", принадлежавшего бригаде. Потеря "Даймлера" тяжело подействовала на Эшета, он начал кричать: "Таких командиров, как Табенкин, надо отдавать под суд!" Председателем совещания был Ицхак Садэ, он сказал: "Оставь!" - и вернулся к повестке дня. Спустя несколько минут Эшет снова закричал: "Отдать Табенкина под суд!" Садэ продолжал обсуждение. Нам казалось, что Эшет успокоился. Но потом он снова встал и сказал: "В организации, где не судят офицера за такие дела, я не хочу работать". Бросил об стол папку и ушел. Садэ догнал его в соседней комнате и ударил кулаком в плечо или в затылок. Мы остановили драку. Эшет ушел, и заседание продолжалось".
"Операция против деревень на севере Иерусалима не удалась" - доложили Бен-Гуриону в полдень 23 апреля, - "Много убитых и раненых, и мы потеряли "Давидку". Садэ сказал Бен-Гуриону, что Эшет жестоко критиковал ПАЛЬМАХ "за незнание военного дела", и что он, Садэ, дал ему пощечину. Бен-Гурион пригласил Садэ и Эшета выяснить инцидент. Эшет не критиковал своего начальника, но отметил, что число убитых много больше, чем доложил Садэ. Бен-Гурион поехал в штаб бригады "Харэль" за точными данными. Он приехал в пансион "Райх" и нашел Рабина спящим. Бен-Гурион не позволил будить. В ночь на 24 апреля начинался праздник Песах. "Седер" Бен-Гурион провел в лагере Шнеллер, днем он встретился с Шалтиэлем. Шалтиэль был резок. Штаб "Йевуси" он назвал катастрофой, а Ицхака Садэ - безответственным нахалом. Командование Хаганы поставило Садэ командовать операцией только для того, чтобы ПАЛЬМАХ не оказался под его, Шалтиэля, началом. Атака на Нэбэ-Самуэль было ошибкой с самого начала. "Давидка", которая досталась арабам, была послана бригаде "Эциони", и 4-й батальон украл ее. Отступление из Шоафата было ошибкой. Надо полагать, что все эти события и беседы повлияли на Бен-Гуриона, но понадобились еще семь дней неудачных боев, чтобы Бен-Гурион решился выступить против "клики" командиров ПАЛЬМАХа и Хаганы. ть комбрига, требуемые сведения сообщил ему Итиэль Амихай. Возможно, Рабину повезло: у Бен-Гуриона в тот час были более важные заботы, чем разбираться, почему спит комбриг.
-----------------------
1.Вот когда могла понадобиться "конвейерная система" обучения, которую с пренебрежением отвергли Рабин и его товарищи ради "оригинальности" ПАЛЬМАХа.
2.
Заhави по ошибке считал, что убит Йохай Бин-Нун.
3.
В своей книге Банер (Бен Ари) вывел Зореа под псевдонимом "Хаим". Участие Зореа в бою 23 апреля 1948 г. не могло быть военной тайной в 1994 г., когда вышла в свет книга Банера. Речь идет о традиционной для историографии ПАЛЬМАХа тенденции анонимности, которая позволяет сохранить корпоративную солидарность. Имя Табенкина тоже не упомянуто в книге. Критикуя его, Банер употребляет неопределенный термин "комбат". Отсутствие точных идентификацией есть один из верных признаков мифологической литературы.
4.Так делают при ранении полости рта.
5.
Конвой 20 апреля тоже мог спастись сам, и Рабину следовало организовать бой вместо того, чтобы ехать к Табенкину выпрашивать помощь.
6.
3-дюймовый миномет весил 40 кг. "Давидка" весила около полутонны. Ясно, что приказ Пери был нелеп.
7.Скорее всего, это позднейшая реконструкция. Во всяком случае, броневики, пробиваемые пулями и продвигающиеся по узкой дороге, не пригодны для этой цели.
8.
Авраhам Бен-Дрор, командир роты: "На всех курсах ПАЛЬМАХа нас учили, что командир должен находиться там, где он будет иметь наибольший контроль над своими подчиненными. Я не понимаю, почему в бою за Нэбэ-Самуэль комбат был так далеко?"
9.
Со свойственной ему солдатской прямотой, Рабин задал риторический вопрос: "Кто она такая (г-жа Бен-Порат), чтобы заниматься ПАЛЬМАХом?"
10.
Можно было бы удержать Бейт-Икса, Бейт-Ханина и Шоафат, создав плацдарм для будущих военных действий (включая повторную атаку на Нэбэ-Самуэль).
11.Следовательно, цель операции не была известна бойцам.
Глава 31. Шейх-Джарах
1. Продолжить наступление
Итак, наступление на северном плато провалилось. Надо было решать, что делать дальше. Командование “Йевуси” еще тешило себя надеждой, что англичане вот-вот оставят город и, отчасти, не хотело признать, что потерпело поражение. Было решено продолжать операцию, перенеся боевые действия в Иерусалим. Как правило, опытные командиры предпочтут боевые действия на “открытой” местности боям в городе, но таково было решение командования “Йевуси”, и Бен-Гурион поддержал его. Бен-Гуриона особенно тревожили политический и психологический аспекты неудачи ПАЛЬМАХа. До сих пор только “сектанты” проводили в Иерусалиме успешные наступательные операции, заставив арабов очистить несколько кварталов. Эти успехи представляли в невыгодном свете Хагану и ПАЛЬМАХ, особенно после поражения 23 апреля. Бен-Гурион сказал Галили: "Если ЭЦЕЛЬ действительно планирует вторжение в (арабский) город, мы должны опередить его. На это есть две причины: предотвратить (новый) Дир-Ясин и не дать награды "сектантам". Не возможные убийства арабов тревожили Бен-Гуриона, а перспектива новых успехов ЭЦЕЛя и ЛЕХИ на фоне поражений ПАЛЬМАХа и бездействия Хаганы. Чтобы остановить рост симпатии к “сектантам” и ревизионистам, Бен-Гуриону срочно нужна была победа.
Бен-Гурион хотел немедленной атаки и исходил из того, что ПАЛЬМАХ нанесет удар в пасхальную ночь 23 апреля. В эту ночь радиостанция Хаганы передала его речь: "Еврейскому Иерусалиму мы говорим: вся тяжесть боев легла на твои плечи, ибо здесь сердце всей войны. Три опорных пункта на западе и на севере города последовательно разрушаются и занимаются нашими бойцами". По-видимому, он не понял размеров и значения катастрофы, которая постигла бригаду "Харэль" всего лишь несколько часов до этого. Батальоны ПАЛЬМАХа не пошли в бой в пасхальную ночь. Их, правда, перевезли из Кирьят-Анавим в город, но они остались в лагере Шнеллер, в гимназии "Рехавия" и в частных домах. Ночью они участвовали в пасхальном седере, а днем тренировались в технике уличного боя. Атаку перенесли на ночь 24/25 апреля. Бен-Гурион записал в дневнике: "Решено действовать этой ночью в Шейх-Джарах. Надо захватить Шоафат. Его эвакуация была ошибкой. Следует освободить Невэ-Яаков и Атарот".
Обдумывая операцию “Йевуси”, Бен-Гурион исходил из предположения, что англичане собираются оставить город в конце апреля. Тем временем выяснилось, что это предположение было неверным (1). Правда, англичане перенесли главное командование в район Хайфы (26 апреля), но в Иерусалиме осталось тактическое командование бригадира Сэфлаша Джонса. Джонс имел в своем распоряжении около 2000 солдат, включая подразделения артиллерии и танков. Этот "кулак" мог победить и арабов и евреев (в Иерусалиме), но англичане хотели "уйти с миром", сохраняя хотя бы подобие порядка в городе. Поэтому они с удвоенной нервозностью относились к своим коммуникациям. Для ишува это имело почти роковое значение, потому что изолированные поселения и анклавы (гора Скопус, Невэ-Яаков и Атарот) находились по “арабскую” (восточную) сторону главного шоссе. Командование Хаганы не поняло ситуации, несмотря на первый урок в Шоафате (2).
Данные разведки не убедили еврейское руководство. По-прежнему считали, что англичане уйдут в течение пасхальной недели (23-30 апреля). В соответствии с этим предположением планировались военные действия на ближайшие дни. Похоже, что Бен-Гурион на время потерял всякие реальные пропорции. Он писал: "Если англичане придут на помощь арабам, мы отнесемся к ним как к арабам. Перед нами будет стоять проблема военная, а не политическая: до какой степени имеет смысл стоять против этой силы?" Развитие событий показало, что
1) ПАЛЬМАХ не имеет ни малейших шансов устоять в бою против английской армии, и
2) что англичане будут любой ценой удерживать под своим полным контролем маршрут эвакуации из Иерусалима. Политическое и военное руководство ишува (и Бен-Гурион в том числе) не поняло "кода поведения" англичан. Это привело к самым тяжелым последствиям, особенно через несколько дней в бою за Латрун (гл.36).
Еще одного момента не учел Бен-Гурион, не понимавший, как работает "военная машина". Уже операцию 23 апреля штабы готовили "на скорую руку", тем более, не были разработаны планы последующих боев. Начинать операцию, имея всего несколько часов на подготовку, приготовление и передислокацию сил, было опасно, даже если отвлечься от самого факта поражения в предыдущем бою. Новую операцию снова готовили второпях.
Бригада "Харэль" должна была вести бои, окружая арабский город с севера и с юга, а бригада "Эциони" по-прежнему оставалась пассивной, она все еще ожидала начала эвакуации английских учреждений. Садэ вызвал в свой штаб Табенкина и Раанану. Табенкин предложил повторить атаку на Нэбэ-Самуэль или взять Бейт-Махсир (т.е. возобновить бой за Баб эль-Вад) Но Садэ ответил ему: "С этим покончено. Мы прикованы к Иерусалиму, потому что англичане могут уйти. Мы не сумели пробиться к Иерусалиму с севера, но мы добьемся своего в самом городе". Его план был таков: Русак (5-й батальон) атакует на севере (квартал Шейх-Джарах и больница Августа Виктория), Табенкин (4-й батальон) атакует на юге (квартал Катамон) и доходит до киббуца Рамат-Рахель. По словам Табенкина, Садэ намекнул, что бои в городе он ведет против своей воли.
Раанана описывает встречу несколько иначе: "Йоселе пришел и сказал: "Идем к старику". Вошли в комнату. Он хотел произвести впечатление. Вытащил карту 1:100.000, поднял очки, положил на карту палец и сказал: "Видите, ребята, - это Катамон. Я хочу, чтобы вы его взяли. Я дам вам 2-фунтовое орудие (3) и 3-дюймовый миномет. А теперь идемте есть". Он не объяснил, что и как, только указал цель и оружие. Я был разочарован". Стиль Садэ мог объяснить причины поражения у Нэбэ-Самуэль и не предвещал ничего хорошего будущим операциям.
Сначала предполагали, что Табенкин и Русак будут атаковать одновременно, но после поражения 23 апреля, 4-й батальон нуждался в отдыхе. Поэтому Шейх-Джарах и Катамон были атакованы поочередно. Теоретически это было опасно, но на практике не имело никакого значения: арабское сопротивление в Шейх-Джарах не было серьезным.
2. Квартал Шейх-Джарах
Через Шейх-Джарах проходит шоссе Иерусалим-Рамалла, по которому эвакуировались англичане. Кроме того, через Шейх-Джарах осуществлялась связь с анклавом на горе Скопус. Здесь 13 апреля был вырезан конвой, направлявшийся в больницу "Хадаса". Профессор Райфенберг посредничал между англичанами и Хаганой, он обратился к майору Черчиллю, шотландскому офицеру, который спас остатки конвоя, и вообще был известен симпатиями к евреям. Он сообщил ему, что, скорее всего, Хагана постарается установить связь с горой Скопус. Он просил его предотвратить прямое столкновение с английской армией. Черчилль спросил: "Вы собираетесь мстить?" - "Мы собираемся открыть дорогу". - "Открыть дорогу значит занять Шейх-Джарах. Там нет гражданских лиц. Я не вижу причин для вмешательства армии, но я не могу решать за мое начальство".
Начальство решило, что весь маршрут эвакуации (кроме Хайфы) должен находиться на арабской территории, поэтому английская армия "вмешалась" в Шоафате, по той же причине она “вмешалась” в бою за Шейх-Джарах. Английское командование сообщило Хагане, что темп эвакуации увеличивается, и что, начиная с 20 апреля каждый день будут оставлять Иерусалим два конвоя. Они должны были проходить через Шейх-Джарах. Англичане нервничали. Они требовали, чтобы Хагана не мешала им. Тем не менее, в ночь на 25 апреля 5-й батальон ПАЛЬМАХа атаковал Шейх-Джарах.
Оперативный офицер бригады Итиэль Амихай: "Приказ был ясен: этой ночью мы должны взять Шейх-Джарах и удержать его, даже если англичане вмешаются. Теперь сразу же - за работу! Мы произвели рекогносцировку вдоль линии обороны в городе, чтобы собрать данные и выработать "костяк плана". Наши силы, как всегда, приняли приказ с радостью и готовностью. Они уже устали от учений и от игры на губной гармонике (4). К полудню подразделения были уже вооружены и готовы".
Атака была назначена на 0:30 в ночь на 25 апреля. Два взвода 2-й роты Аhарона Шмидта (Джимми) вышли пешком из лагеря Шнеллер к южному концу квартала Шейх-Джарах. Взвод 1-й роты (Зиви Цафрири) вышел к северному концу. 4-й батальон обстрелял Катамон, чтобы отвлечь внимание арабов, а "Эциони" и ЭЦЕЛЬ перестреливались с арабскими позициями в Шейх-Джарах. Атакой с юга командовал Шмуэль Глинка: "Вторая рота в течение двух часов ждала, пока 1-я рота выйдет на свою позицию". В 10:30 Цафрири доложил, что он готов к атаке. Британскому офицеру в Меа Шеарим сообщили по телефону: "Хагана откроет дорогу на гору Скопус, потому что английская армия не в состоянии обеспечить безопасность конвоев. Решение Хаганы окончательное. Хагана предлагает британцам не вмешиваться. Пулеметы установлены напротив здания английской полиции. Они откроют огонь, если англичане попытаются мешать Хагане". Немедленно после звонка, з а полчаса до назначенного срока был отдан приказ атаковать.
Глинка: "Рота Джимми быстро пересекла открытое пространство и заняла первый ряд домов. К полуночи весь квартал уже был в наших руках. Противник торопливо отступал. Было ясно, что вскоре начнется контратака. Поэтому все взводы получили приказ организовать круговую оборону. Вскоре противник начал интенсивный обстрел. Арабы получили помощь от английской части, расположенной в "Доме Антониуса", на расстоянии в несколько сот метров от квартала. Плотный пулеметный огонь продолжался почти всю ночь". В 3:40 разведка донесла: "Колона Арабского Легиона подошла к Шхемским воротам (старого города). В колонне 120 машин, включая легкие танки".
В квартале Меа Шеарим был установлен пулемет Браунинг, который прикрывал атаку. Английский офицер пришел и потребовал очистить позицию. Командир расчета: "Мы связались по радио с Глинкой. Он выдал букет сочных ругательств и попросил передать их англичанину (4)и . Нам он приказал продолжать огонь. Офицер повысил голос, начал кричать, угрожать и, в конце концов, исчез. Мы продолжали поддерживать атаку огнем".
Взвод Цафрири занял дом семьи Нашашиби, который господствовал над всем кварталом. В перестрелке погиб один пальмахник, и четверо были ранены. На крыше дома захватили 5 арабских снайперов. Всего в квартале Шейх-Джарах было 150 арабских бойцов. Ими командовали три офицера: иракец, немец и югослав.
За день до боя отделение Рафуля украло у англичан броневик, вооруженный 2-фунтовым орудием. Он занял огневую позицию в Меа Шеарим, и Бен Дункельман прикрывал огнем атаку Шафрири. В горячке боя пальмахники обстреляли английские позиции, и солдаты ответили им огнем из личного оружия. Перед рассветом англичане и солдаты Легиона обстреляли из легких орудий Шейх-Джарах и квартал ПАГИ. Трое гражданских лиц были убито и семь человек ранены. Рабин приказал Джимми взорвать квартал и отступить. Тем самым он отказался от первоначального плана. Отчет Джимми: "В 3:45 началось отступление из западной части квартала. В конце отступления были раненые минометным огнем. Мы взорвали пять домов. Прикрытие не было эффективным, несмотря на некоторые попытки корректировать огонь пулеметов и минометов. Мы взорвали меньше домов, чем предполагали. Видимо, нельзя взорвать целый квартал тем количеством взрывчатки, которые могут нести на себе носильщики. Бойцы сражались хорошо во время атаки, но не во время отступления".
3. Британский ультиматум
Сэр Ален Канингhэм, последний губернатор "Палестины", докладывал 25 апреля в Министерство колоний в Лондоне: "Есть признаки, что евреи готовят большое наступление в Иерусалиме". Он просил оказать нажим через делегацию Сохнута при ООН. Одновременно он потребовал у Бен-Гуриона согласиться на перемирие в Иерусалиме. Бен-Гурион ответил: "Не евреи, а арабы мешают заключению перемирия". Министр иностранных дел Англии Эрнест Бевин выразил опасение за судьбу святых мест в Иерусалиме: весь мир обвинит Англию, если они пострадают. Бевин просил американцев оказать нажим на Сохнут. Британские посольства в арабских странах получили указания постараться предотвратить вторжение в Палестину.
Но в Иерусалиме обстановка требовала от английских властей действий немедленных и более конкретных. Бен Дункельман: "Прежде чем окончился отход роты Джимми, я увидел на холме группу английских офицеров. Не трудно было догадаться, что они там делали. Полковник производил рекогносцировку - почти театральные движения его рук не оставляли места для сомнений: он отдавал боевые приказы. Англичане собирались атаковать наши позиции в Шейх-Джарах! Я вызвал на связь командира батальона (Менахем Русак), чтобы предупредить его. Я просил утвердить мне атаку на полицейскую станцию, которая контролировала подходы к кварталу. Таким образом можно было предотвратить атаку английской армии. Станцию удерживал один взвод. У него были два 6-фунтовых противотанковых орудия, два 3-дюймовых миномета и отделение пулеметов. Это не волновало меня. Командовал станцией офицер, который симпатизировал нам, и, скорее всего, сопротивление не было бы слишком сильным. Но для проведения прямой атаки на британскую позицию, мы должны были получить "добро" от руководителя Сохнута. Время шло. Английская атака приближалась, и я с нетерпением ждал ответа. Ответ был отрицательным. Руководство запретило нам атаковать. Можно было понять их. Несмотря на то, что в тайне англичане были на стороне арабов, они, как правило, воздерживались от прямой атаки на подразделения Хаганы. Было бы опасно спровоцировать изменение этой политики".
Утром в 9:00 прибыл джип с двумя английскими офицерами. Рая Трауб из отряда Цафрири: "Один из них был артиллерист, другой - пехотинец. Я знала английский, поэтому я отрекомендовалась заместителем командира роты и вела с ними переговоры. Они сообщили, что есть ультиматум оставить позицию до 18:00, в противном случае - они атакуют. Они сказали, что ночью они помогли нам орудийным огнем (6). Один из них имел значок Хаганы на лацкане. Они согласились убрать с крыши арабских снайперов, у которых уже кончились патроны, но еще были гранаты. Мы связались со штабом батальона. Оттуда нам сказали, что англичане не собираются действовать против нас. Мы продолжали готовиться к обороне против арабов. Оборона против англичан не планировалась". Русак приказал Цафрири: "Продолжать взрывать дома. Удерживать дом (Нашашиби)".
Перед полуднем бригадир Джонс вызвал в свой штаб Йоселе Шани, который осуществлял связь Хаганы с армией. Джонс командовал парашютно-десантной бригадой, расквартированной в "немецкой колонии" (Бак'а). Шани: "Джонс просил меня убедить Садэ, Шальтиэля и Рабина очистить Шейх-Джарах. Он поставил ультиматум: "Вывести ПАЛЬМАХ до 18:00, иначе англичане выбросят его силой". По словам Шани, Садэ и Рабин согласились принять ультиматум, но Шалтиэль утверждал, что англичане не посмеют открыть огонь, и что Шейх-Джарах необходим для связи с горой Скопус (7). В последствии Рабин писал, что он предложил отвергнуть ультиматум: "Если Хагана исполнит требование англичан, она уже не сможет действовать без их согласия".
Так или иначе, Шани вернулся в штаб Джонса и сказал, что если англичане исполнят свою угрозу, пальмахники встретят их огнем. Джонс сказал, что решение англичан окончательное. "Он, прямо таки, умолял, чтобы мы ушли добровольно". С согласия Бен-Гуриона еврейские командиры отвергли ультиматум. В 15:00 танки, артиллерия и парашютисты начали движение к дому Нашашиби. Пальмахники на позициях не знали, что англичане собираются атаковать. Им не сообщили, что есть такая опасность. В 18:00 начался артиллерийско-минометный огонь. Бен Дункельман: “Их танки остановились вне эффективной дистанции нашего оружия и прямой наводкой начали молотить дом Нашашиби. Не имея возможности что-либо предпринять, я смотрел, как уничтожают наши позиции. Атака была ужасна. За короткое время рота ПАЛЬМАХа перестала быть боевой единицей". Рая Трауб: “Британцы открыли огонь из танковых орудий и пулеметов. Я передала командиру батальона, что наше положение тяжелое. Был отдан приказ отступать. Отделение за отделением, мы пробирались в сторону квартала Санhедрия". Ицхак Садэ доложил Игаэлю Ядину, что 5-й батальон понес тяжелые потери (2 убитых и 26 раненых), и что условия англичан приняты. Пальмахники отступили из двух первых этажей, оставив бтльшую часть оружия. Они отошли на гору Скопус и в Санhедрию. Но на третьем этаже остались бойцы, и они продолжали вести огонь. Англичане взяли их в плен.
Шани обратился к бригадиру Джонсу с просьбой освободить пленных и вернуть ПАЛЬМАХу оружие, оставленное в доме Нашашиби. Джонс обещал ему, что арабы не вернуться в Шейх-Джарах, и что он передаст квартал евреям незадолго до окончательной эвакуации (см. ниже). Все остальные вопросы мог решить только Мак-Лауд, командир шотландского батальона, расположенного на севере города. Рабин и Дункельман сняли офицерские погоны и поехали с Шани в штаб Мак-Лауда на улице Сент-Джон (в Восточном Иерусалиме). Мак-Лауд согласился освободить пленных. Он сказал: "Джонс спятил, если он хочет вернуть вам оружие". Танковое отделение вернуло бойцов Цафрири с горы Скопус в Западный город. Около дома Нашашиби танки остановились и осветили его прожекторами. Британцы помогли бойцам собрать оружие. В числе помогавших был капитан Функер, командир роты, ответственной за Старый город. Он считался антисемитом.
В бою за Шейх-Джарах погибло 45 арабов и 40 было ранено. Командующий английской армии в Палестине генерал Мак-Милан объявил квартал закрытой военной зоной. Новое положение было выгодно Хагане. В ограниченных размерах была возобновлена связь с университетом на горе Скопус. 14 мая англичане передали Шейх-Джарах евреям. Квартал удерживало подразделение ЭЦЕЛя. 16 мая Арабский Легион при поддержке броневиков вновь занял Шейх-Джарах. До 1967 г. гора Скопус оставалась отрезанной от Западного города.
Оценивая возможные действия английской армии, высшее командование Хаганы и политическое руководство ишува постоянно колебалось между необоснованным оптимизмом и полным пессимизмом. Оно не могло понять “зигзагов” британского мышления и “чересполосицы” действий командиров на местах. Порой предполагали, что англичане хотят сорвать создание Еврейского Государства. Иногда думали, что англичане помогут евреям, или хотя бы будут считаться с их интересами. Политическое руководство ишува не смогло понять главного мотива англичан. Между тем, он был достаточно прост. До определенного момента Англия надеялась сохранить свое присутствие в Палестине. Затем она решила раз и навсегда оставить ее.(8) Отныне поведение английских властей определялось соображениями престижа и желанием "выпутаться" из палестинской проблемы по возможности без потерь. К несчастью ишува, по крайней мере, в двух географических точках - в квартале Шейх-Джарах и в Латруне - его интересы и интересы эвакуации англичан противоречили друг другу. Поэтому операция в Шейх-Джарах была столь же политической, сколь и военной. "Не раскусив" главного мотива английской политики, военное и политическое руководство почти неизбежно допускало грубые ошибки, особенно трагически проявившиеся в бою за Латрун.
----------------------
1. Разведка Хаганы даже сумела добыть копию приказа об эвакуации 14 мая.
2. С взятием Шоафата ПАЛЬМАХ вышел к шоссе Иерусалим - Рамалла. Для англичан это была дорога для эвакуации, для Хаганы - дорога, по которой арабские войска устремятся к Иерусалиму.
3. Легкое орудие калибром 40 мм.
4.
“Тяжело в ученье, легко в бою” - говорил Суворов. Это правило существует для офицеров, а не для рядовых. Как правило, рядовые не любят учений и потому “быстро устают” от них. У 5-го батальона было самое бтльшее два дня (23-24) на учения. Следует обратить внимание на “риторический стиль” отрывка.
5.
В ПАЛЬМАХе обычно применялся русский мат. Как перевели его на английский?
6.
Как мы знаем, англичане обстреляли еврейский квартал. Воспоминания Трауб не точны, или англичанин не был в курсе дела, или пытался обмануть пальмахников.
7.
А также для эвакуации англичан из Иерусалима.
8. Американское давление и борьба ишува, включая теракты ЭЦЕЛя и ЛЕХИ, "доказали" английскому правительству, что британское присутствие в Палестине нельзя обеспечить приемлемой ценой.
Глава 32. Катамон (монастырь Сен-Симон)
1. Квартал Мкор-Хаим
Еврейский квартал Мкор-Хаим на юге Иерусалима был отрезан от Нового города. Гражданское население давно уже покинуло его, оборону держало подразделение бригады "Эциони", снабжение осуществлялось под охраной английской армии. Командир квартала Хаим Даниэли: “В квартале жило 40 семей. С началом войны все ушли. Осталось только три семьи. Я мобилизовал восемь молодых ребят, обучил их, и мы вместе выходили на дежурства. В январе пришел религиозный взвод из Тель-Авива. В феврале их сменили 60 иерусалимских добровольцев. Я организовал роту, и мы охраняли Мкор-Хаим до начала мая". Нахум Бен-Хур командир отделения из Тель-Авива: "В квартале было два взвода. Мы звали их "Досим" и "Тасим" (1). Тель-авивцы говорили мне: "На что нам Иерусалим? Давайте прорвемся и уйдем в Тель-Авив". Арабы стреляли все время. Однажды я был ранен, и английская санитарная машина перевезла меня вместе с другими ранеными в Западный город. Мы остановились у арабского поста. Иракский офицер беседовал со мной. Я думал, что пришел мой конец. В госпитале я лежал две недели, пока мне не надоело. Я ушел из госпиталя и ночью вернулся в броневике Хаганы в Мкор-Хаим. До сих пор я страдаю от раны, которую не залечил тогда. Мои бойцы плакали, увидев меня. Несмотря на боли, я командовал северным сектором вплоть до взятия Катамона".
10 раз арабы атаковали квартал и 10 раз были отбиты. 27 раз они подвергли Мкор-Хаим усиленному обстрелу. Защитники похоронили трех товарищей, 25 человек было ранено. Тяжелораненых эвакуировал английский броневик, трое из них умерли. 21 апреля Даниэли докладывал: "На пасхальный седер у нас нет ничего. Нет ни вина, ни мацы". 23 апреля: "Телефон отрезан, нет пенициллина, нет нефти, нет еды. Положение крайне тяжелое. Не хватает боеприпасов. Нужно действовать". Неудачи у Нэбэ-Самуэль и в Шейх-Джарах ухудшили моральное состояние бойцов. 25 апреля, в самый разгар боев на севере города Даниэль доложил, что его люди начинают самовольно оставлять позиции: "Сегодня удалось остановить их, завтра, может быть, не удастся".
2. План операции
Катамон расположен на высоком холме, господствующем над всем югом города. Основали квартал греки, они же построили монастырь Сен-Симон. Арабы переделали это имя в "Катамон", и так стал называться весь квартал. Самые богатые арабы страны жили в нем, там располагалось несколько консульств. В Катамоне было несколько еврейских семей, но все они ушли с началом боев. Вооруженные силы евреев не раз совершали налеты на квартал. Хагана взорвала там отель “Семирамис” (2). ЛЕХИ тоже взорвали там несколько домов. 14 марта разведка доносила: "Жители Катамона оставили квартал". В апреле полурегулярные части арабов вошли в квартал. Командовал ими иракский офицер.
24 апреля в ночь, когда 5-й батальон готовился атаковать Шейх-Джарах, командиры Хаганы и 4-го батальона произвели рекогносцировку. Они решили начать бой захватом монастыря Сен-Симон и затем, передвигаясь к северо-востоку, занять весь квартал. Табенкин: "Мне было ясно, что в уличном бою мы не выстоим. Я предпочел сосредоточенную атаку на Сен-Симон через "долину Креста"(3), осуществляя одновременно давление со стороны квартала Рехавия". Йосеф Ами, командир 4-го округа Иерусалима, приводит важное уточнение: "Считалось, что главные силы арабов находятся около монастыря. Захватив его, мы приведем арабские силы к полному распаду". Данные разведки говорили о 150 арабских бойцах, вооруженных ручными пулеметами и личным оружием.
Стоит рассмотреть план подробнее. Идея его была в том, что ПАЛЬМАХ наносит внезапный удар по основной базе врага, после чего противник в панике рассыпается во все стороны. Внезапность обеспечивается продвижением через труднодоступную местность. Вопрос заключался в том, что случится, если противник сумеет достаточно быстро реорганизовать свои силы?
В принципе, возможно несколько решений. Прежде всего, логично продолжать наступление. При этом атакующая часть окажется окруженной превосходящими ее (в целом) силами противника. Преимуществом атакующих будет концентрация и инициатива. Естественной тактикой будет быстрое маневрирование и нанесение коротких решительных ударов, в ходе которых противник будет разбит по частям. По этой схеме было построено наступление Бонапарта в Италии в 1796 г. (6 побед в 6 дней). Впоследствии Наполеон сказал, что он выиграл эту кампанию одними маневрами. Но в действительности она включала несколько решительных сражений. Бонапарт показал в них пример личной дерзости и беспримерной отваги, предписав этим стиль действия всей армии (4).
Другой вариант - отступление. Этот вариант очень проблематичен. Опыт войны показывает, что именно на этапе отхода резко возрастает опасность потерь и поражения, при этом топографические трудности превращаются из союзника во врага. Почти классическим примером является рейд "чиндитов" Вингейта в Бирме (1943). Вингейт обучил свои войска двигаться напрямую через "непроходимые" джунгли и за счет этого тактического новшества получил психологическое и тактическое преимущество. Однако, когда рейд затянулся, японцы оправились от психологического шока и нашли ответы на тактику Вингейта. Основные потери чиндиты понесли при отступлении, в частности, и сам Вингейт лишь чудом остался жив. Интересно отметить, что меньше всего потерь было у колонны, которая продолжала движение вперед до соединения с войсками Чан Кайши в Южном Китае.
Наконец, существует и третья возможность: перейти к обороне. Речь идет о том, чтобы занять важную позицию и вынудить противника атаковать в невыгодных для него условиях (5). Однако длительный оборонительный бой потребует регулярного снабжения едой, боеприпасами, медикаментами и т.п. Все это будет затруднительно из-за топографических условий, входящих в исходную посылку операции. Фактически перейти к обороне, значит "сесть в осаду". Такая возможность допустима только в самых крайних случаях, и должна быть тщательно взвешена. Примером такого точно рассчитанного хода является удержание города Бастони (американской армией) во время Арденнского сражения 1944 г. Менее известный пример был осуществлен в крепости Бейт-Баци во время войн Маккавеев. Отряд Шимона сознательно "сел в осаду". Он приковал к себе армию селевкидов, и этим развязал руки Йонатану, который вел параллельные активные действия (6).
Мы увидим в дальнейшем, по какому варианту развивалась операция в Катамоне. Но, прежде всего, надо было взять монастырь Сен-Симон.
3. Первая попытка
В ночь с 26 на 27 апреля в 22:00 два взвода 4-го батальона спустились в долину Креста и начали продвигаться к монастырю. Операцией командовал Мордехай Бен-Порат. Бойцы несли с собой два 2-дюймовых миномета, 56 мин и взрывчатку. Было холодно, и шел дождь. Издалека слышались выстрелы. Около полуночи, когда отряд уже был в несколько сотнях метров от монастыря, его обстреляли из пулеметов и легких минометов. Огонь не был прицельным. Один боец был ранен. Бен-Порат: "Стреляли издалека, отряд был обнаружен. Йоселе следил за происходящим из Нэвэ-Шаанан, он приказал мне вернуться". Рафуль: "Арабы заметили нас и стреляли в воздух". Ицхак Ашкенази: "Были выстрелы. Ничего особенного. Никто не пострадал. Не было боя". Табенкин: "Было ясно, что мы не успеем атаковать до рассвета. Я отменил атаку".
Но есть свидетельства, которые придают событиям совсем другой оттенок. Ноам Ранан, сержант отделения минометной поддержки: “Люди сбились в кучу, и Мотке (Бен-Порат) сказал командирам взводов: "Ребята, в самом деле, скажите им рассыпаться по местности". 56 мин мы выпустили в один присест. Я спрятался за скалой не от выстрелов, а от ветра и дождя". Командир отделения Игаль Наор: “Минометчики получили приказ прекратить огонь, но они отстреляли все мины, как будто хотели освободиться от них". Шарон Лев-Тов: "Не было желания атаковать. Если бы был приказ продолжить атаку, мы взяли бы Сен-Симон. Потом говорили, что это всего лишь разведка боем, чтобы выявить систему огня арабов. Мы могли бы дойти до монастыря".
Свидетельства участников боя рисуют довольно типичную картину: военная часть не хочет выполнять боевую задачу. Схема поведения довольно проста. Формально все делается в точности согласно приказу и уставам. Разумеется, не все идет гладко (не бывало еще в мире операций, где все шло бы гладко!). Первая же подходящая трудность объявляется непреодолимой, и операция прекращается. Описание может показаться оскорбительным для ПАЛЬМАХа и для тех, кто верит в него как в идола. Но мысль принадлежит не кому иному, как самому Табенкину. За несколько лет до смерти он описал это явление автору и даже дал ему "поэтическое" название: "круговая атака". Он сказал, что сознательно применял технику "круговой атаки" (действовать по приказу, но не выполнять задание), когда приказы Ядина, Рабина или Садэ казались ему нелогичными. Примеры читатель без труда найдет в предыдущих главах. Атака 27 апреля имеет много характерных признаков "круговой атаки". Оперативный офицер 4-го батальона Элияhу Сэла (Раанана) писал, что после поражения Нэбэ-Самуэль командиры потеряли веру в боеспособность своих людей. Игаль Наор много лет спустя подвел свой личный итог атаке 27 апреля: "Не было причин отказаться от атаки в ту ночь. Видимо командиры заранее решили не атаковать монастырь". Иными словами, и он определяет атаку как "круговую".
Между тем, Яаков Эцион с взводом 4-го батальона проводил отвлекающую операцию. Он вошел в Катамон со стороны квартала Кирьят-Шмуэль. Бойцы заняли руины дома семьи Шаhин (7), чтобы отвлечь на себя арабов. Берл Зильберг: "Мы проверили дом, оказалось, что он пуст. В 24:00 сообщили командиру батальона, что мы взяли цель и ждем указаний. Нам было сказано, что основные силы подходят к монастырю по долине под прикрытием дождя, тумана и оливковых деревьев. Сообщение кончалось словами: "Все в порядке". В 01:00 мы получили приказ открыть сильный огонь. Начали ружейный огонь. К нему присоединился 3-дюймовый миномет. Ответ не заставил себя ждать. По дому прямой наводкой били "виккерсы" (станковые пулеметы). Было уже два часа ночи, и до рассвета оставалось только несколько часов. Мы знали, что была запланирована "непрерывная" операция, но мы еще никогда не участвовали в дневном бою. Мы не слышали выстрелов и обычного шума боя из района монастыря. Начали тревожиться за судьбу роты, которая вышла к монастырю, и за судьбу операции. Из штаба - ни ответа, ни привета. В 2:50 пришел приказ отходить. Причины отхода мы не знали. Вернулись в гимназию (откуда вечером вышли на операцию). Там сказали, что операцию отменили из опасения, что не успеют завершить ее до рассвета" (ср. с “непрерывной операцией” выше).
4. Худшее время ПАЛЬМАХа
Ицхак Садэ был уверен в успехе операции и даже пригласил журналистов наблюдать за ней из своего КП в Нэвэ-Шаанан. Но вместо успеха ПАЛЬМАХ вновь потерпел поражение. Арье Хашия один из командиров батальона "Мория": "После неудачи настроение было самое мрачное. Все считали ПАЛЬМАХ чем-то совершенно особенным: ПАЛЬМАХ никогда не отступает и берет любую цель. Если ПАЛЬМАХ не взял Катамон - значит эту важную цель взять невозможно"(8). Командиры отпустили людей отдыхать, а сами поспешили в штаб Садэ. Штаб размещался в квартире Эрста (командир батальона "Мория") в квартале Рехавия. Как будет реагировать "старик" (т.е. Садэ)? С любовью и страхом Йоселе, Раанана и Бени ("политрук" - Бени Маршак) предстали перед Садэ и передали ему точный отчет (9). Садэ посмотрел каждому из нас в глаза и сказал: "Ничего. Мы пойдем еще раз, и Катамон будет наш. Любой ценой. В ваших руках судьба западного Иерусалима".
В 8:30 Садэ доложил Ядину: "Операция в Катамоне не удалась. Подразделения вернулись на базы. Нет потерь". Но Садэ провел ночь в Рехавии, на квартире Эрста. Его доклад только пересказывал "точные доклады" командиров-интересантов. После встречи с командирами Садэ решил вернуть 4-й батальон из Иерусалима в Кирьят-Анавим и Маале hа-Хамиша для отдыха и реорганизации. Он не встретился с командирами и бойцами, которые непосредственно участвовали в операции. Генеральный штаб утвердил решение Садэ и приказал Табенкину явиться в Тель-Авив для разбора, поскольку бригада "Эциони" жаловалась, что 4-й батальон не возвращает оружие, взятое у бригады "на время". Рабин полагал, что Табенкин отстранен от командования. Он запросил штаб ПАЛЬМАХа, верно ли его предположение. Ответил ему оперативный офицер Морис Бен-Дрор (который замещал Алона). В штабе ничего не было известно об отставке.
Кроме того, Рабин представил штабу ПАЛЬМАХа отчет о бое. Причину неудачи он видел в отсутствии тяжелого оружия (10). "Рота атаковала Катамон и отступила. Вывод: "Невозможно взять укрепленную цель без серьезного, предварительного обстрела. Успех в Шейх-Джарах и неудача в Катамоне доказывают это". Морис Бен-Дрор представил Ядину отчет, где развивалась та же мысль: "Укрепленные кварталы и дома невозможно взять без тяжелого оружия. (Без него) новая атака не даст результатов". Бен-Дрор предложил перебросить в Иерусалим две "Давидки" и мины для 3-дюймовых минометов и только тогда снова атаковать Катамон. Не следует забывать, что с 20 апреля связь с Иерусалимом осуществлялась только легкими самолетами. Они доставили мины, но в очень ограниченном количестве.
Но атака на Катамон сорвалась не из-за отсутствия тяжелого оружия. Она сорвалась из-за того, что Бен-Порат и его бойцы не горели желанием вступить в бой, а также потому, что командир 4-го батальона, судя по всему, еще не оправился от шока поражений у Хульды и Нэбэ-Самуэль. Командир бригады (Рабин) и командир операции (Садэ) находились далеко от места боя и не могли вмешаться, даже если бы они этого хотели. Разумеется, в целом вывод Рабина и Бен-Дрора о необходимости тяжелого оружия справедлив, и он проливает новый свет на технику боя, принятую в ПАЛЬМАХе. Эта тактика восходила к "полевым ротам" Вингейта, которые действовали без тяжелого оружия. Но подразделения Вингейта выполняли роль боевых патрулей и егерских частей. За их спиной стояла регулярная армия, которая не стеснялась применять артиллерию и авиацию против арабских деревень (11).
В начале Войны за Независимость в распоряжении ишува был только ПАЛЬМАХ, т.е. патрули без регулярной армии. Он действовал в знакомых ему рамках “малой войны”, не понимая, что этим нельзя решить стратегических задач (12). Не имея достаточного военного кругозора, доморощенные теоретики ПАЛЬМАХа (в том числе Табенкин и Рабин) превратили тактическую необходимость в догму и идеал. Ишув остро нуждался в регулярной армии, в условиях весны 1948 г. построить ее можно было только на базе ветеранов Бригады и людей МАХАЛа (гл.15). В ПАЛЬМАХе видели в них конкурентов и относились с пренебрежением к самой идее ведения регулярной войны.
Но арабская сторона тоже совершенствовалась в ходе войны, и к апрелю 1948 г. ПАЛЬМАХ уже был вынужден поступиться идеологией и начать усваивать элементы техники ведения регулярной войны. Этот процесс происходил стихийно и, что было почти неизбежно, сопровождался догматизацией “новых приемов боя”. Атака Нэбэ-Самуэль была провалена из-за того, что слишком долго ждали подхода минометов (13). В квартале Шейх-Джарах роль тяжелого оружия была второстепенной. О серьезной огневой поддержке вообще трудно было говорить в блокированном Иерусалиме из-за постоянной нехватки боеприпасов. Собственно ПАЛЬМАХ в основном рассчитывал на психологический эффект обстрела, именно поэтому так ценились "Давидки", создававшие при выстреле и при взрыве страшный шум (14).
Между тем, генеральный штаб Хаганы делал свои выводы. Ядин уже побывал в Иерусалиме, и ему были известны "особенности" штаба Садэ. 27 апреля достиг апогея кризис в отношениях между Шалтиэлем и Садэ. Оба прилетели в Тель-Авив, чтобы изложить свои претензии. Исраэль Галили: "Отношения между ними были таковы, что надо было решить, кто из них останется в Тель-Авив. И тогда было решено, что Садэ остается". Можно считать, что в генеральном штабе поняли, что Садэ не способен командовать операцией "Йевуси". Эшет свидетельствует, что Бен-Гурион принял решение отстранить Садэ. Впоследствии Ядин говорил, что назначение Садэ на должность командира "Йевуси" было ошибкой. Несколько туманная формулировка Галили, видимо, вызвана желанием "спасти честь" основателя ПАЛЬМАХа.
Командиром операции "Йевуси" был назначен Давид Шалтиэль (заметим: не Рабин!). Бен-Гурион прилетел в Иерусалим и оставался там три дня, до второй атаки на Катамон и взятия квартала. Шалтиэль должен был вылететь вслед за ним, но из-за плохой погоды, он "застрял" в Тель-Авиве и прибыл в Иерусалим только после начала боя. Рабин получил следующее извещение: "Штаб "Йевуси" распускается с получением этой телеграммы. Командир операции "Харэль" (Рабин) действует по указаниям "Эциони" (Шалтиэль)". Таким образом, 27 апреля ПАЛЬМАХ был подчинен Хагане. С таким положением не желали мириться ни штаб ПАЛЬМАХа, ни его политические патроны. Все политические, партийные, моральные и прочие аргументы были брошены на борьбу против Шалтиэля и Бен-Гуриона. В этой борьбе идеологи ПАЛЬМАХа в итоге одержали победу. Ее результаты проявляются и сегодня в скверном состоянии системы безопасности Израиля. Побочным результатом "победы" является непререкаемый военный авторитет Ицхака Рабина.
В день неудачной атаки на Катамон, 27 апреля, комиссия ООН обсуждала положение в Иерусалиме, и представитель Сохнута Моше Шарток заявил, что "Сохнут согласен на немедленное прекращение огня". В самом Иерусалиме Элиэзер Каплан встретился с комиссией по перемирию, созданной консулами. Госдепартамент требовал от представителей Сохнута в Америке объявить перемирие во всей "Палестине" на основе территориального статус-кво и отсрочки объявления независимости. Высший арабский совет рекомендовал принять условия прекращения огня в Иерусалиме, и госсекретарь Джордж Маршалл поспешил объявить: "Обе стороны согласны на перемирие".
Силы местных арабов, и Армия спасения стояли перед полным развалом и поражением. Перемирие было выгодно только им. Мало того: немало еврейских поселений и городских кварталов находились в изоляции. Перемирие в существующих "границах" было равносильно их падению или, по крайней мере, эвакуации. Разумеется, при этом пали бы и некоторые блокированные арабские точки, как пал целый ряд деревень до этого. Но это не было существенно для арабов, в то время, как падение всякого еврейского поселения рассматривалось ишувом как катастрофа и начало полного поражения. Следовательно, предлагаемые условия прекращения огня, с точки зрения ишува, противоречили основному принципу ведения войны (15).
Отсюда понятно, что военное руководство ишува не было заинтересованно в прекращении огня в Иерусалиме до того, как будет прорвана блокада еврейских кварталов на юге города и блокада всего Иерусалима у Баб эль-Вад. Нужна была быстрая победа в обоих секторах. Более того, интуитивно они понимали, что победа изменит и политическую обстановку. Американцы увидят, что им не придется посылать войска в Палестину ради спасения или эвакуации евреев, и одновременно они убедятся, что арабские силы слабы и не способны изменить равновесие сил между Западным и Восточным блоком. Победа позволит ишуву вести более решительную и самостоятельную политику (16). Командование ПАЛЬМАХа и партия МАПАМ тоже были заинтересованы в немедленной победе. Перемирие, заключенное на фоне неудач и поражений ПАЛЬМАХа, неизбежно ослабило бы их позиции в военной и политической структуре будущего государства.
Таким образом, оказалось, что все главные "составляющие" руководства - политическая, военная, партийная - на этот раз были объединены в желании активных действий. Мы уже видели, что Ицхак Садэ был отстранен от командования, несмотря на стаж и заслуги в прошлом. Ядин не позволил отвести 4-й батальон в Кирьят-Анавим. 28 апреля в 19:40 он послал Рабину телеграмму с приказом немедленно атаковать Катамон “с Давидкой, или без Давидки". 30 апреля Бен-Гурион записал в дневнике, что батальоны ПАЛЬМАХа останутся в Иерусалиме "до взятия кварталов Катамон и А-Тур". Полным диссонансом в этой атмосфере было поведение Рабина. В штаб ПАЛЬМАХа он послал телеграмму: "4-й батальон не может действовать без тяжелого оружия. Без него нет смысла атаковать Катамон". 29 апреля он снова докладывал, что 4-й батальон выдохся, и что следует послать в Иерусалим 120 новых бойцов: "Это необходимое условие для продолжения операции". Коль скоро Иерусалим был в блокаде, приход пополнения было делом долгим, т.е. практически Рабин предлагал отложить операцию на неопределенное время (17). Об этом свидетельствует и сам факт обращения в штаб ПАЛЬМАХа, несмотря на то, что бригада "Харэль" давно уже была в прямом подчинении генерального штаба.
За всеми этими "высокими причинами", нельзя забывать о положении в блокированном квартале Мкор-Хаим. 28 апреля командир батальона "Мория" Зальман Март передал командиру квартала Хаиму Даниэли: "Держитесь. Вскоре мы прорвемся к вам. Квартал важен нам из-за квартала Тальпийот и киббуца Рамат-Рахель. Указание врачу: сшей артерии ниткой. Перекрыть артерию шнурком и попытаться сшить артерию. Обвести льняную нить вокруг артерии. Если не удастся, наложить давящую повязку". Даниэли ответил: "Нет льняной нитки. Высылай санитарные машины. Шломо Гелер умер. Пятеро ранены. Положение ухудшается. Если не придет помощь, будет катастрофа. Люди падают от усталости. Оставляют позиции". И снова: "Положение критическое. Обнаружили попытку дезертирства. Ответь немедленно". И 29 апреля: "Люди не спали и не ели".
На этом фоне разворачивался второй бой за Катамон.
5. Вторая атака и бой за Сен-Симон
Новая атака была назначена на ночь с 29 на 30 апреля. Табенкин, выжатый и подавленный, не изменил основного плана боя. Атаку должны были поддержать 3-дюймовые минометы и пулеметы. В последний момент к ним присоединился броневик с 2-фунтовым орудием (40мм). На этот раз роты Бен-Пората и Банера должны были атаковать монастырь одновременно. Это не обязательно означало увеличение мощи атаки. В условиях ночного боя на тяжелой местности командиру трудно держать под эффективным контролем большое число бойцов, а неуправляемые солдаты способны скорее помешать бою, чем помочь ему.
Бригада "Эциони" выделила для операции батальон "Мория" и силы местной обороны, но Рабин и Табенкин не поставили им боевой задачи на первом этапе боя. Арье Хашбая писал, что Табенкин представил план операции командирам в зале гимназии в Рехавии: "Бени Маршак сказал: "Судьба еврейского Иерусалима в наших руках, и мы не имеем права разочаровать". Табенкин сказал: "Взять Катамон легко. Ночью возьмем монастырь. Назавтра возьмем хребет до домов Шаhин и вскоре очистим весь квартал от нечисти". Следовательно, ночной успех в монастыре предполагалось развить последующим наступлением. Но то была (если была!) лишь общая идея. Инструктаж ограничился общими фразами, не перейдя к подробностям и точному планированию. Батальонный фельдшер Авраhам Клар: "Не было объяснений, не было подробных инструкций, не было анализа возможных действий в соответствии с развитием боя. Не было сказано, что будем делать после прорыва в Сен-Симон. Будем ли мы атаковать квартал дальше или соединимся с батальоном". Игаль Наор: "Мне не было ясно, что мы собираемся делать".
Тем временем началась операция. Стемнело. Разведчик Дов Эйтан повел роты Бен-Пората и Банера из Рехавии через долину Креста в Катамон. Боевая группа насчитывала от 150 до 200 человек. Командовал ею оперативный офицер батальона Элияhу Сэла (Раанана). Отделение Ашкенази должно было атаковать с тыла позиции арабских пулеметов, которые могли блокировать огнем долину. Яаков Эцион со своим взводом снова занял дом Шаhин и здания вокруг.
Около полуночи Раанана доложил в КП Табенкина в квартале Нэвэ-Шаанан: "Мы у подножья холма. Ждем приказа". За несколько минут до этого броневик с орудием прибыл в квартал Баит-ва-Ган. в 12:17 началась артподготовка: броневик выстрелил три снаряда и 3-дюймовый миномет выпустил три мины. На этом кончился боезапас. Игаль Наор: "Арабы тоже открыли огонь. Пули пролетали высоко над нашими головами. Мы остановились. Орудие прекратило огонь. Мы спрашивали друг друга: "И это все?" Мы были разочарованны. Это не показалось нам серьезным". Минометчики атакующей группы открыли огонь из 2-дюймовых минометов, которые они принесли с собой. Раанана запросил штаб: "Где артиллерийская поддержка?"- "Уже дана. Атакуй" - ответил ему Табенкин.
Бен-Порат начал движение к монастырю с двумя взводами. В это же время Ашкенази атаковал с тыла арабские пулеметы. "Мы уничтожили их гранатами и ружейным огнем. Убили двух иракских офицеров". Трое его бойцов были ранены огнем арабских минометов. Ашкенази полагал, что на этом он выполнил свою задачу: "Я вернулся с бойцами в Нэвэ-Шаанан. Мы не очистили всех позиций".
Арабы открыли ружейный огонь по взводам Бен-Пората. Один боец был убит, несколько ранено. Бен-Порат потерял контроль. Раанана послал вперед Банера. Банер был ранен осколком гранаты и остановился. Бойцы Банера и Бен-Пората перемешались, они продвигались к цели самостоятельно, разрозненными группами. Арабы думали, что это только отвлекающая атака, что основной удар там, где атаковал Ашкенази. Туда они послали большинство защитников монастыря.
Рафаэль Эйтан (Рафуль) командовал взводом у Банера, он шел во главе своих людей. Игаль Наор (командир отделения у Эйтана): "Рота Бен-Пората застряла. Там был балаган. Мы обошли их и добрались до хозяйственного здания монастыря. Первым вошли Янкеле Метвицкий и его отделение. Мы шли за ними. Со всех сторон нас обстреливали, но в доме не было арабов, и мы очень быстро захватили его. Тогда Рафуль приказал нам прикрыть огнем атаку на сам монастырь". Йоселе Ронен привел свой взвод (рота Бен-Пората) к самой стене монастыря. Хаим Винклер, командир авангардного отделения Ронена: "Десять арабов приближались к нам. Мы забросали их гранатами и убили. Взорвали дверь в монастырь. В самом монастыре не было боя. У входа нас встретили две молодые женщины. Они сказали, что в монастыре нет мужчин, но мы нашли нескольких. Они не были солдатами".
Женщины-монахини занялись ранеными. Йекутиэль Шор: "Они промывали и перевязывали раны. Они были потом убиты. Я полагаю, что кто-то застрелил их". Йосеф Яhалом: "Нижняя часть тела одной из женщин была оголена. Очередь прошила его в районе таза и бедер. Это было жуткое зрелище крови, мяса и половых органов. Я натянул ей платье, чтобы прикрыть этот ужас. Они лежали у входа в главный зал монастыря. Никто не убрал их в течение всего дня боя. Мы только перепрыгивали через их тела". Дов Дорон пришел в монастырь на следующий день в составе батальона "Мория": "У входа в монастырь лежали две убитые женщины. Пальмахники сказали мне, что это бл-ди".
Ноам Ранан из роты Бен-Пората: "Я вошел в монастырь одним из первых. Мы столпились во дворе. Одна минометная мина могла бы прикончить всех. Снаружи бил по нам пулемет. Были раненые. Я предложил Дадо (Давид Эльазар, в будущем начальник генерального штаба) организовать расчет, чтобы заглушить пулемет. Он не ответил". Шмуэль Розенфельд: "Меня вместе с подрывником Арье Хайкиндом послали очистить один из двух домов против монастыря. Мы бросили внутрь гранаты, и они подожгли дом. Мы не смогли погасить пожар. Весь дом загорелся. При свете пожара арабы обстреливали пальмахников во дворе монастыря".
В 0:50 Раанана доложил Табенкину: "Монастырь взят. Пятеро арабов убиты (включая монахинь?). У нас несколько раненых. Противник ведет минометный обстрел. Просим боеприпасов". Две роты оставались на территории монастыря, не делая попыток продолжать наступление. Не имеем ли мы дело с еще одной "круговой атакой"? Монастырь был взят практически без боя, и последующее бездействие невозможно списать на этот счет. Впоследствии Раанана рассказал Отделу истории ЦАХАЛа, что после взятия монастыря, атакующие отделения перемешались, и что командиры не сумели организовать их заново. "Мы решили обороняться в захваченных зданиях и произвели ознакомление с местностью". Табенкин утверждал, что планировалось только взятие монастыря. В свидетельстве Раананы можно услышать иные намеки. Возможно Табенкин оставил окончательное решение на рассмотрение командиров на месте. Это предположение согласуется с тем, что мы знаем о стиле ведения операций в 4-м батальоне. Представляется логичным, что потеряв контроль над своими подразделениями и не сумев восстановить боевые порядки рот, командиры предпочли "сесть в осаду" (см. выше). Если это так, то они сами обрекли себя на тяжелый бой в невыгодных условиях.
Арабское командование в Иерусалиме получило известие об атаке на Катамон после первых же выстрелов. В 12:15 командир иракских добровольцев Эль-Фадель позвонил в Амман и попросил помощи у секретаря Арабской Лиги. Азам-Паша послал приказ Каукджи: "Приди с орудиями, обстреляй Иерусалим из Нэбэ-Самуэль и Бейт-Сурик. Евреи запросят прекращения огня. Мои бойцы устали. У нас тяжелые потери. Если ты не придешь на помощь, евреи перейдут в наступление". В квартале Катамон находились солдаты Арабского легиона Иордании: они охраняли там арабские консульства. Из Аммана был выслан приказ сосредоточить их у монастыря, солдаты сменили иорданскую форму на гражданскую одежду и поспешили на поле боя. Еврейская разведка докладывала: "Утром к арабам пришло подкрепление с минометами. Командует ими один из высших иракских офицеров района. Еще одна арабская рота послана в 9:30. В 11:50 из деревни Малха арабы вышли пешком и на машинах в Катамон. У них чувствуется военный порядок".
В 4:40 Раанана доложил Табенкину о начале перестрелки. В 1953 г. Элиаhу Сэла (Раанана) писал ("Книга ПАЛЬМАХа"): "Мы решили остаться на месте, организовать круговую оборону и ждать темноты (т.е. следующей ночи!). Но атака началась прежде, чем мы успели как следует подготовиться к обороне. Положение было тяжелым. Арабы вели бешенный огонь, позиции еще не были подготовлены, люди не распределены, место неудобно для обороны (sic!). Арабы, видимо, поняли, что бой определит их судьбу не меньше, чем нашу. Поэтому они сконцентрировали против нас все лучшее, что было у них из людей и оружия. Снова мы видели арабов, атакующих наши позиции с яростью и упорством, как после боя за Кастель, когда они пришли забрать тело Абд эль-Кадера эль-Хусейни (18). Чувствовалось твердое военное командование, атаки прикрывались огнем. Так они смогли подойти к нам на несколько шагов. Их прикрывали каменные заборы, и мы не видели дальше 20 метров.
Порядки взводов и отделений перепутались, но всегда находилось резервное отделение. Атака противника захлебнулась, но наше положение было тяжелым: боеприпасов в обрез, много раненых и не было ясно, когда мы сможем их вынести" (19).
В 6:00 Рабин доложил Ядину: "Этой ночью монастырь занят нашими войсками. Рота удерживает позицию. Противник сопротивляется отчаянно. Использую станковые пулеметы (?). Мы продержимся до ночи. Необходимо немедленно послать самолет, десантировать боеприпасы в монастырь. Самолет может приземлиться здесь".
Рабин не понимал, что происходит на местности, и не усвоил опыта предыдущих месяцев войны. Не могло быть и речи о том, чтобы самолет приземлился в Катамоне. Десантировать боеприпасы парашютами на столь малую площадь тоже было невозможно. Возможно, Рабин имел в виду не сам Катамон, а взлетную полосу в Иерусалиме. Об ее существовании, генеральный штаб разумеется, знал и без Рабина.
Так или иначе, уже утром положение осажденых стало критическим. В 8:40 Табенкин послал подкрепление из 60 бойцов бригады "Эциони" под командованием Шмуэля Гилата. Бойцы должны были принести с собой продукты и боеприпасы. Дов Дорон, один из бойцов Гилата: "Нас спустили в долину, показали издалека дом в Катамоне и приказали бежать туда. Этот дом находился в 300 метров от монастыря. Я был ранен в ногу, но стеснялся сказать об этом. Мы бежали по долине. Командир роты был с нами, но командир взвода исчез в самом начале. Ремень моего ранца лопнул, ранец упал, и я вслед за ним. Кто-то протянул мне мое ружье и исчез. Я остался один. Несколько часов я мотался по долине, не зная, где я. После полудня добрался до Нэвэ-Шаанан. Потом товарищи рассказали мне, что они дошли до деревни Малха и удрали оттуда почем зря". Такова история пополнения, посланного Табенкиным. У Раананы и его людей осталось мало боеприпасов и почти не осталось еды.
Первая контратака была отбита. Арабы начали обстрел из минометов и пулеметов. Небольшие группы арабов все время пытались просочиться в монастырь и время от времени предпринимали большие атаки. Число раненых росло, ими занимался батальонный фельдшер Авраhам Клар. У него не было необходимых материалов, и он не мог помочь тяжелораненым.
Ури Шалем: "Во время первой атаки я занял позицию у главных ворот. У меня был “стэн” и гранаты. Огнем я отражал арабские атаки. В монастыре было много людей, было очень тесно. Время от времени появлялся Бени Маршак с 2-дюймовым минометом и выпускал мину. Это облегчало ему совесть. Мы прикрывали огнем одну из вылазок под командованием Рафуля”. Хаим Винклер: "Арабы залезли на деревья и стреляли оттуда. Монастырь был слишком маленький. В нем было много людей". Шарон Лев-Тов: "Я стоял в нише, наверху было окно. Мы поднимались к окну и отвечали огнем. Кто поднимался на крышу, получал пулю. Мы были в шоке".
Рафаэль Эйтан (Рафуль): "Дадо приходит ко мне и говорит, что положение тяжелое. Нашему взводу приказано атаковать с северо-запада. Мы вышли небольшой группой: пулеметчик, Дадо, 2-3 бойца и я. Пошли в атаку, пулемет прикрывал нас. Пуля попала в защитную дужку курка, отхватило пулеметчику несколько пальцев, и пулемет вышел из строя. Когда мы дошли до калитки, я увидел араба. Он встал из-за камня и направил на меня ружье. Следующее воспоминание: я лежу на земле с пулей в голове. На всю жизнь я запомню этого араба. У него была вязанная шапочка на голове. Он поднял винтовку, прицелился, выстрелил и попал. О чем думает молодой парень с пулей в голове? Вчера вечером Моти Эфрати дал мне теплый шарф укрыть шею от иерусалимского холода. И вот теперь кровь из моей головы стекает на его шарф. Как я верну ему шарф, испачканный кровью? Дадо затащил меня в монастырь. Там перевязали мне голову и уложили в комнате, забитой убитыми и ранеными".
Первые сообщения из монастыря Табенкин получил около полуночи, но он не вмешался в ход боя. Только к утру, с известием о первой контратаке он послал взвод батальона "Мория" (те самые 60 человек, которые не сумели дойти до Сен-Симона). Затем он послал офицера за помощью в штаб 5-го батальона. Характерно, что мы нигде не находим упоминания о Рабине. Комбриг, как всегда, находился где-то далеко, там, откуда он не мог влиять на ход боя.
Как всегда, не было готовых резервов. В ночь атаки два взвода 5-го батальона производили диверсионные вылазки на шоссе Иерусалим-Иерихон. Часть батальона находилась на горе Скопус и готовилась к атаке на больницу Августа Виктория. Остальные сидели в лагере Шнеллер в ожидании приказа занять центр города, если англичане, паче чаяния, оставят его. Овед Михаэли был в лагере Шнеллер: "Йоханан Зариз приехал по поручению Йоселе в 5 утра и разбудил меня. "4-й батальон попал в беду. Бери свой взвод, ты идешь первым. За тобой пойдет Йеhуд Сегев. Придется атаковать днем. Там 200 ребят дают кранты". После Хульды и Нэбэ-Самуэль мы боялись дневных боев. Я пошел, как на верную смерть. В Нэвэ-Шаанан располагался штаб Йоселе. Он сказал нам: "Надо идти!" - но сам он не пошел. Йоханан Зариз привел меня к долине и сказал: "Двигай в темпе. Вот твое направление". Монастырь я не мог различить, видел только оливковые деревья. У меня были три пулемета. Йоханан сказал: "Оставь пулеметы здесь. Ты не сможешь атаковать с ними. Я позабочусь о прикрытии". Он открыл огонь, а я повел дальше три отделения. Пулеметы давали хорошее прикрытие. Йоханан сказал, что мы получим огневое прикрытие из Нэвэ-Шаанан, но я его не видел и не слышал. На склоне перед монастырем начали стрелять минометы и станковые пулеметы. Ребята были в шоке. Я с трудом удерживал их от бегства. Переходил от одного к другому и показывал, куда надо стрелять. У нас было шестеро раненых. Я видел арабов в 50 метрах. Они подходили, прикрываясь каменным забором. Их командир был увешан оружием, я бросил гранату и убил его. Сегев и его люди стреляли. Они спасли нас и все это дело. Я сказал Бени Йерушалми: "Возьми максимум патронов и доберись до монастыря". Он пришел туда с шестью бойцами,- все живые и здоровые. Мы остались на открытом пространстве. Пришел связной и сказал, что мое отделение уничтожено. Я пошел туда и увидел, что арабы атакуют. Мы забросали их гранатами, и они отошли. Перевязали раненых. Тут пуля попала мне в рот. С трудом я смог сказать ребятам, что я немного отступаю. Меня положили в броневик и увезли в больницу". В 11 часов подкрепление подошло к монастырю. Зариз: "Последние 20 метров мы шли по тропинке, простреливаемой арабами. Я приказал, чтобы, кто может, передвигался перебежками. Из всего отряда только я и еще семеро дошли до монастыря". Взвод "олим" с Кипра вышел вслед за взводом Зариза и Михаэли. Командовал им Ашкенази: "Мы видели взвод Михаэли. Все ранены. Остановились и оказали им помощь. Я получил пулю в колено, вернул людей и был эвакуирован в больницу". 20 человек под командованием Бен-Маймона пришли в монастырь без потерь. Последние 20 метров они преодолели ползком. Бойцы несли на себе только обычную выкладку, они не доставили осажденым ни продовольствия, ни патронов.
Арабы продолжали обстрел и атаки. Фельдшер Авраhам Клар: "Арабы блокировали огнем переход из монастыря к двум домам. Мы прозвали его "переулок смерти". Дадо и я вытаскивали раненых под прикрытием дымовой завесы. Мики был ранен в обе ноги. Дадо поставил дымовую шашку, и я пополз. Дадо связал ему руки бинтом. Я заложил его связанные руки себе за голову и пополз на спине, волоча его за собой. Сержант Авраhам Висар побежал в монастырь принести боеприпасы. В "переулке смерти" он упал. Дадо поставил шашку, я пополз к нему и оттащил в монастырь, но он был уже мертв".
В полдень Раанана оценил положение как безнадежное: "С точки зрения военной логики нет никаких шансов удержаться. Половина людей ранены, нет подкрепления". Но трудно было решиться на отступление, было ясно, что будет невозможно вынести раненых, и что отход потребует новых больших потерь. Йосеф Яhалом: "Споры об отступлении продолжались часами. Арик Хайкинд был тяжело ранен, но в полном сознании. Он сказал: "Оставьте нам по гранате и уходите". Так родилась идея отступать без раненых". Ханох Бартов: "Резче всех возражал Бени Маршак. Он цитировал любимое изречение Ицхака Садэ: "Когда идет дождь, помни, что он идет и у противника". Шло время, и количество раненых все прибавлялось. Сам Бени был легко ранен в губы. Он ходил с перевязанным ртом. Даже агитировать бойцов он больше не мог!"
Тем временем арабы начали большую атаку. Азария Раппопорт: "На этот раз появились два броневика с 2-фунтовыми орудиями. Они подошли по дороге с юга и свернули к монастырю. Пытались прорваться через ворота, но ворота были слишком узки. Броневики опрокинули столб, подошли к зданию. Мы открыли огонь из пулемета бронебойными пулями. Броневик остановился. Им не хватало пехоты. Издалека бил арабский пулемет. Оба наших пулеметчика были ранены. Раненый пулеметчик стрелял по броневикам. Они развернулись и ушли”.
Эта атака доказала необходимость принять какое-то решение. Яhалом: "Раанана считал, что не следует откладывать отступление. Йоселе требовал дожидаться темноты". Дадо: "Мы воевали с нерегулярными частями, они убивали пленных. Решили, что останется отделение командиров. Оно прикроет отступающих". Банер: "Собрали всех раненых в одну комнату. Было решено взорвать монастырь вместе с ранеными. Бросили жребий, вышло, что взрывать будем я и Дадо".
Рафуль был среди тяжелораненых: "Раздали гранаты. Я тоже получил мою гранату. Я обдумал все: как выну чеку, как подложу гранату под себя. Надо не зажать предохранитель. Я видел, что арабы делают с пленными, и граната была лучшим выходом. Я не помню, прощался ли я мысленно с родными. Все было так ясно. Арабы снаружи, мы внутри. Они входят, нам некуда уходить. У нас есть только граната. Потом мне стало известно, что Клар подложил взрывчатку под матрацы".
Рабин пишет в своей автобиографии: "После полудня положение стало еще хуже. Кончался боезапас, число раненых росло. В определенный момент командир (Раанана) попросил разрешить отход. Я был в пути в штаб батальона (где он был раньше?). Я услышал, что разрешение дано. Я был огорчен. Но трудно (!) было изменить это". Итак, Рабин сам подтвердил, что он не участвовал в командовании боем и, что все важнейшие решения принимались без него.
"Когда у тебя идет дождь, он идет и у противника"
Арабы в Катамоне воевали упорно, но неумело. Противник (ПАЛЬМАХ) вклинился в их оборону, захватив важную позицию. Следовало смять его решительной и координированной атакой или отрезать от основных сил. Можно было также измотать его длительным обстрелом и большими потерями на коммуникациях. Вместо этого арабы растрачивали силы в атаках, которые пальмахникам удавалось отразить (хотя и с большим трудом). Это напоминало бездарную тактику (и стратегию) Антанты на Западном фронте Первой мировой войны (20). Следует помнить, что, как правило, атакующий несет бульшие потери, чем обороняющийся (пока не удается сломить оборону). Неудачные атаки вымотали арабов, привели к потерям и разочарованию. Это спасло защитников монастыря. В полдень Ицхак Навон, командир иерусалимской разведки докладывал: "Арабы просят подкреплений. Чувствуют, что не удержатся. Просили вмешательства армии. Неясно: английской, или Арабского легиона". Через англичан пришло следующее известие: "Командир Катамона просил помощи у командира Старого города. Тот ответил: "Не могу помочь. Если ты не можешь выстоять - отступай". Табенкин не мог передать эту обнадеживающую весть в монастырь: батарея рации в монастыре выдохлась, и с полудня связь почти прекратилась.
Подкрепления, организованные арабами были задержаны в пути. Из квартала Мкор-Хаим обстреливали "немецкую колонию", и поэтому командир Старого города боялся послать своих бойцов. Но самым важным было действие сил Гуш-Эцион. Дневник Кфар-Эцион: "По приказу иерусалимского штаба мы атаковали сегодня арабскую колонну на дороге Хеврон-Иерусалим. Более 15 машин застряли на шоссе. Среди арабов началась паника, и они оставили машины. Противник вызвал подкрепление. Броневики Легиона и английской армии атаковали русский монастырь и другие позиции огнем из орудий и пулеметов. К счастью, никто не пострадал". Подкрепление из Хеврона в Иерусалим не пришло 30 апреля. Боевой дух бойцов Гуша повысился, после того, как они сделали нечто полезное. Вполне возможно, что этой вылазкой Гуш-Эцион спас положение в Катамоне, но она же стала причиной атаки и падения Гуша 12 дней спустя.
6. Взятие квартала Катамон
Перед полуднем 30 апреля Давид Шалтиэль вернулся в Иерусалим и взял в свои руки командование боем. Он послал в Катамон взводы батальона "Мория" и гарнизонных частей 4-го района Иерусалима. Вместе с взводом Эциона (4-й батальон ПАЛЬМАХа) эти части составили сводную роту, которая атаковала Катамон из квартала Кирьят-Шмуэль. Шалом Эшет был с ними, он принес 3-дюймовый миномет и на скорую руку обучил командира взвода иерусалимской Хаганы, как пользоваться им. Затем рота была усилена взводом 5-го батальона (под командованием Амоса Хорева); взвод принес с собой "Давидку". Сводная рота, организованная Шалтиэлем, осуществила то, что казалось невозможным Табенкину: она захватила Катамон в ходе дневного уличного боя. (Следует, однако учесть, что большие арабские силы и внимание арабских командиров были прикованы к монастырю).
Рота прорывалась на соединение с монастырем, и она должна была прийти прежде, чем монастырь падет. Шалтиэль знал об упадке боевого духа пальмахников в Сен-Симоне и принял совершенно необычные меры. Он приказал командиру квартала Мкор-Хаим послать ложное донесение, как будто он видит отступление арабов из Катамона. Донесение было послано и по счастливой случайности оказалась правдой! Наблюдатели доложили Табенкину, что арабы действительно отступают! Гаврош пытался добраться до монастыря на мотоцикле (!). В 4 часа, оставив мотоцикл, он взобрался на крышу одного из домов: "Мы видели, что арабы уходят из окрестностей монастыря. Целые подразделения бегут. Я доложил по радио: "Йоселе, я вижу, что арабы бегут. Сообщи ребятам в монастырь. Пусть продержаться еще немного".
По счастливой случайности рация в монастыре на время ожила, и там приняли передачу. Клар: "Получили новый приказ: "Не отступаем. Все на позиции!" Бойцы кричали от радости, бежали к позициям, стреляли и бросали гранаты. Арабы уже дошли до стен монастыря. Они были убиты там или бежали. С этого момента кончилась осада". Возможность победы вдохнула новые силы в бойцов. Самолеты доставили из Тель-Авива мины к 3-дюймовым минометам. Дов Хаклай огнем из квартала Баит-ва-Ган блокировал деревню Малха. Это еще более ухудшило положение арабов. Сводная рота продолжала бой. Йеhошуа Гаркави: "Я получил приказ послать взвод на соединение с монастырем. Взвод не смог пробиться. Тогда я решил попробовать прорваться одним броневиком. Мы сбились с дороги и оказались в центре Катамона. Наткнулись на группу арабов, которые стреляли по монастырю. Они были поражены. Мы быстро обошли их и добрались до монастыря. Возможно, что рейд броневика напугал арабов и решил исход боя". Йосеф Нево, командир роты батальона "Мория": "Положение пальмахников в монастыре было тяжелым. Мы получили приказ доставить им боеприпасы. Мы двигались от холма Шаhин, вдоль улицы. Пехота шла впереди, броневики сзади (21). Когда мы пришли к монастырю, пальмахники удерживали позиции вокруг центрального здания. Никто не знал, что происходит, и где противник. Фруктовый сад был ничейной территорией. Моя рота, прежде всего, заняла два дома к югу от сада. Этим мы обеспечили контроль над подходами к монастырю".
Залман Март, командир батальона "Мория": “Силы пальмахников были на исходе. Табенкин просил меня привести подкрепление. Я вызвал роту Кнолера. Он хотел отложить операцию до темноты, но я послал его в Сен-Симон при свете дня. Рота двигалась по долине Креста. Арабы все еще контролировали огнем пути подхода. Рота сумела прийти в монастырь с одним убитым. Она сменила ПАЛЬМАХ. Взвод Дадо остался там".
В 17:30 Эмиль Гури, командир арабского Иерусалима, сообщил в Амман, что евреи обстреливают Катамон из тяжелых орудий (акустический эффект "Давидки"?) и атакуют остальные арабские кварталы. Если Легион не придет на помощь, евреи займут Катамон, после чего, несомненно, падет весь Иерусалим. Ответ: "Вышлем подкрепление через 3-4 дня. Пока что держитесь". Гури: "У нас убиты 31, среди них 3 легионера, и еще 50 ранены" (22). Ответ: "Продержитесь любой ценой. Ночью придут пополнение и пушки. Они обстреляют Иерусалим из Нэбэ-Самуэль, Шоафата и Биду". Подкрепление и пушки не пришли.
Когда арабы оставили Катамон, Залман Март послал роту Яакова Салмана в квартал Мкор-Хаим. Даниэли послал навстречу группу из 30 бойцов. Командир группы Нахум Бен-Хур: "В темноте я увидел фигуры. Я не знал, кто это: евреи, или арабы. Я пошел на риск и приказал не открывать огня. Мы сошлись и увидели, что это Салман. Он пошел в Мкор-Хаим, а я в монастырь. Оттуда автобусом мы поехали в Шнеллер, и там нас присоединили к батальону "Мория".
Подразделения "Эциони", "Харэль" и гарнизонные части 4-го района завершили взятие Катамона. Теперь сопротивление было слабым. Части Легиона некоторое время обороняли посольство Ирака, но потом оставили его. 2 мая Рабин доложил штабу ПАЛЬМАХа: "Катамон полностью в руках "Эциони". Это не вполне точно. После полудня 1 мая части английской армии под командованием бригадира Джонса вошли в Катамон и остановили наступление Хаганы. Англичане снова защищали свои коммуникации.
7. Грабеж
Мы уже говорили, что Катамон был кварталом богачей. Многие евреи устремились в Катамон и грабили оставленные дома (23). Они искали и находили спрятанные сейфы. То, что не могли унести - уничтожали. Среди мародеров были командиры Хаганы и ПАЛЬМАХа.
Яаков Эцион: "Ночью 30 апреля мы заняли некое здание. Под утро я увидел, что наши ребята под огнем грузят в броневик ковры. Я видел, как Х нес ковры. От изумления я не знал, что сказать, потом начал кричать: "Под огнем грузить ковры?!" Комната у Y в Маале hа-Хамиша была полна дорогим хрусталем".
Гавриэль Раппопорт (Гаврош): "Йоселе назначил меня "ответственным за батальонное имущество". Я привез из Катамона два грузовика с роялями и коврами. Мне сказали, что это для раненых. Мы привезли трофеи в Кирьят-Анавим и затем в Црифин. Мне стало известно, что часть награбленного попала в Эйн-Харод (киббуц Табенкина). После войны я слышал, что частные люди забирали вещи себе". Яаков Эцион: "Я видел, как Z бежит с мешком на спине. Мне рассказали, что он заплатил старику-арабу, чтоб он сторожил ему склад награбленного. После Катамона мы стали циниками, с трудом могли слышать об идеологии" (25).
Элияhу Арбель оперативный офицер бригады "Эциони": "Я видел пальмахников, укутанных персидскими коврами. Когда днем стало жарко, они бросали их посреди улицы. В 3 часа ночи прибежал связной и срочно вызвал меня в Катамон. Я увидел броневик. Он резко остановился. Я с опаской подошел к нему: а вдруг в нем сидят арабы? Я увидел, что он набит холодильниками, патефонами, коврами - всем, что хочешь. Водитель сказал мне: "Оставь мне адрес, я привезу тебе все, что угодно". Я не знал что делать: арестовать его? убить его? Я сказал ему: "Провались ты ко всем чертям!" И он уехал. Потом, во время перемирия, я получил зарплату. Соседка рассказала жене, что в таком-то магазине есть дешевые холодильники. Я пошел в магазин и нашел там водителя того броневика. Он сказал мне: "Для тебя - за сто лир!" Я сказал ему: "Тебе не стыдно?" Он ответил: "Если ты идиот, я должен стыдиться?!" Мне также известно, что наши солдаты уничтожали произведения искусства в монастырях и церквях". Командир военной полиции Нааман Стави получил приказ от Давида Шалтиэля не пускать гражданских лиц в Катамон. Стави: "Я увидел машину, груженную всяким добром. Она выезжала из Катамона. Водитель прорвал заграждение. Я знал этих людей. Доложил Шалтиэлю. Он сказал: "Что ты предлагаешь?" Я ответил: "Обыскать их дома и арестовать!" Шалтиэль не согласился".
Игаль Алон: “Когда планировалась операция "Йорам" (26), я и Давид Маркус приехали в Иерусалим и были в штабе у Шалтиэля. Он рассказал нам со всеми подробностями о грабежах в Иерусалиме". Шалтиэль упомянул имена командиров ПАЛЬМАХа, но Алон, который все еще считался командиром ПАЛЬМАХа не наказал их. Они продолжали продвигаться по служебной лестнице ЦАХАЛа.
В Иерусалиме, как и в Тверии, и в Цфате, мародеры не были наказаны. Кое-кто из них уже и тогда был среди военной элиты, иные поднялись наверх в последующие годы. Сейчас прошло уже 47 лет, но они по-прежнему заинтересованы, чтобы об этом никто не знал, и не без успеха используют свое влияние и авторитет, чтобы блокировать попытки серьезного изучения Войны за Независимость.
Из протоколов “комиссии Гринбойма”
Грабежи в квартале Катамон обсуждались на "Комиссии Гринбойма" ("Комиссия пяти”). Перед нами протокол 4-го заседания (4 июля 1948).
Аhарон Цизлинг: "Верно ли, что 4-й батальон ПАЛЬМАХа взял с собой из Иерусалима трофеи, награбленное добро, увез из Иерусалима и этим перекрыл дорогу конвою с продовольствием?" Игаль Алон: "Известно, что необходимое оборудование и продукты берет себе атакующая бригада, остальное передается специальной комиссии. Так обстояло дело, когда я командовал взятием Цфата. Мы взяли холодильники, медицинские препараты, машины (Ицхак Гринбойм: и рояли?) - и рояли. Холодильники я взял для батальонов, которые там сражались. Холодильники для кухонь, радио - для комнат культуры. Я считал это законным делом. Это делалось в соответствующих рамках. В Иерусалиме это делалось в согласовании с иерусалимским аппаратом. Подробности об этом может передать Ицхак Рабин, который командовал бригадой". Феликс Розенблит: "Нельзя ли уточнить детали этих ”законных трофеев?" Игаль Алон: "Мне они не известны". Ицхак Рабин: "Два рояля, 3 холодильника, 6-7 радиоаппаратов". Моше Шапира: "А также ковры?" Ицхак Рабин: "Один ковер был символически вынесен из дома Верховного арабского совета. Все вещи были оприходованы. У нас было 600 раненых. Мы должны были заботиться об их здоровье и удобствах".
Добавление переводчика:
Операция "Йорам" состоялась в июне 1948 г., и тогда же Алон узнал от Шалтиэля о мародерстве в Катамоне. Сопоставление дат показывает, что Алон сознательно лгал правительственной комиссии. Что касается Рабина, то теоретически остается открытой возможность, что он просто не знал, что происходит в его бригаде и в Иерусалиме. Однако уверенный стиль его ответов и "точные цифры", приводимые им, с трудом согласуются с этим предположением.
------------------------
1. "Досим" - религиозные (сленг). "Тасим" - дураки (сленг) от арабского "тас" - на иврите - таиш - козел.
2.
По ошибке предполагалось, что в нем расположен командный пункт, на самом деле там погибли лишь гражданские лица.
3.
Глубокая долина, ограничивающая Катамон с запада. В долине находится греческий (ранее грузинский) монастырь, в котором похоронен Шота Руставели.
4.При взятии мостов Арколи и Лоди. Ничего подобного нельзя было ожидать от "политических" командиров ПАЛЬМАХа.
5.
См. “правило Мольтке”, гл.21,1
6.
С развитием технических возможностей был выработан новый вариант операции. "Осажденная" армия меняет топографические условия. Так американские десантные части, высаживаясь на островах Тихого океана, первым делом строили аэродромы. Высадившись в Нормандии (1944), союзники привезли с собой из Англии два плавучих порта.
7.
Дом был взорван в одной из вылазок ЛЕХИ
8. Это - квинтэссенция мифа о ПАЛЬМАХе. Этот миф был весьма успешно "маркетирован" до и после Войны за Независимость, внутри Израиля и вне его. Кое-кто верит в него и сейчас. Нет сомнения, что успех в создании, упрочении и поддержании этого мифа является главной победой ПАЛЬМАХа. После 1967 г. миф “всесилия” перекочевал в ЦАХАЛ. Идеологи “мирного процесса” сознательно раздувают его, чтобы объяснить, что в ходе переговоров с арабами можно идти на любой риск. “Миф о непобедимости” способен в известной степени поднять боевой дух своих войск и запугать противника. С другой стороны армия, слишком верящая в свою силу, будет спустя рукава готовиться к операциям и к войне в целом. Одновременно возрастет опасность паники и депрессии в случае неудачи. Именно это случилось в Израиле в ходе Войны Судного дня и интифады, и тогда возник лозунг: “возможно только политическое решение”. Поэтому следут с большой настороженностью относиться к распространению мнения о “неодолимой силе” нашей армии.
9.
Точных отчетов не было в 1948 г. Стиль рассказа полностью выдержан в традициях официальной историографии, но он проливает некоторый свет на то, как осуществлялось командование в бригаде "Харэль". В частности, характерно, что Рабин не упомянут в рассказе.
10.
В 1948 г. тяжелым оружием считались 3-дюймовые минометы, "Давидки" и станковые пулеметы. Садэ обещал еще 2-фунтовые орудия, но их не было в бою 27 апреля.
11.
В Шхеме (Наблусе) английская армия сознательно организовала резню мужского населения города. Этот факт документально доказан после открытия британских архивов.
12.
Арабы тоже вели “малую войну” и были готовы на большие жертвы. Такого рода войны могут продолжаться практически до бесконечности, но в 1948 г. фактор времени был на руку арабам, кроме того, ишув был связан необходимостью снабжать Иерусалим. С другой стороны после Второй мировой войны было несколько примеров, когда партизанские силы побеждали регулярную армию. Наиболее известны: Вьетнам, Афганистан, интифада. Характерные условия этих побед. (1) Регулярная армия продолжает действовать в рамках сложной структуры, не соответствующей гибкой и децентрализованной структуре противника. (2) Политическая и военная элита больше всего боятся, что гражданам страны станет известно об их ошибках. Поэтому они предпочитают не менять тактику и нести все новые и новые поражения. Когда “цена победы” становится слишком большой (в результате их ошибок) они сдаются. Но им важно, чтобы это можно было проделать под эгидой “пристойного” политического соглашения. (Вьетнам нарушил свое соглашение в течение года, теперь очередь за Арафатом).
13. Глава 30,2,4
14.
Такое отношение к тяжелому оружию отчасти до сих пор сохраняется в ЦАХАЛе.
15.
“Вести военные действия ради одержания победы приемлемой ценой". В соответствии с этим, современная война ведется в двух планах: в классическом военном (для того чтобы одержать победу, или чтобы не дать ее противнику) и в морально-психологическом (чтобы понизить границу приемлемости у противника и повысить ее у себя).
16.
Здесь мы имеем дело с важной коррекцией классической формулы Клаузевица. Война не есть "продолжение политики иными средствами", но "политика невозможна без военной силы".
17. Только в конце мая 120 человек поднялись пешком по "тропе Теппера", обходя Латрун. Это было первое подкрепление, полученное Иерусалимом с 20 апреля.
18.
Это чрезвычайно многозначительная оговорка. В ночь с 3 на 4 апреля ПАЛЬМАХ фактически без сопротивления взял деревню Кастель. С точки зрения пальмахника-Раананы на этом бой кончился, и многодневные арабские атаки имели место после боя. Поэтому реакция арабов в Катамоне была для него неожиданной.
19.
Перед нами классическая картина боя в окружении, т.е. осады
20. Главнокомандующий британской армии следующим образом определил свою стратегическую линию: “В конце у нас останется 500 человек в строю, но у Германии останется 100 - и мы победим”.
21.
Эффективный боевой порядок мотопехоты в уличном бою.
22.
В боях за Сен-Симон ПАЛЬМАХ потерял 17 человек убитыми и 78 ранеными. В уличных боях за Катамон потери составили: убитыми 1, ранеными 2.
23.
Переводчик нашел свидетельство о грабеже еврейских квартир в Мкор-Хаим. Хозяева квартир вернулись после прорыва блокады и нашли бойцов Хаганы, занятых вывозом мебели. Они прогнали хозяев угрозой оружия. Для этого существовал специальный термин: "стэнократия".
24.
X командир ПАЛЬМАХа. Затем офицер высокого звания в ЦАХАЛе, по выходе в отставку занимал престижные должности в гражданской структуре Израиля. Имя известно автору книги. Y - также командир ПАЛЬМАХа и ЦАХАЛа, занимавший потом престижные должности. В Маале hа-Хамиша располагался штаб 4-го батальона Табенкина.
25.
Это психологическое явление типично для "крушения идеологии". Честные идеалисты (которых, разумеется, было много в ПАЛЬМАХе) верили официальной пропаганде. Они считали, что "пролетарский и сионистский характер" их армии исключает мародерство (и прочие черные стороны войны). Столкновение с действительностью привело к когнитивному диссонансу. Лишь немногие разрешали его, поняв, что неверна была исходная (марксистская в своей основе) идеологическая установка. Большинство предпочло разрешить диссонанс тотальным отрицанием всякой идеологии ("постидеология"). Эта схема постоянно воспроизводится в Израиле, насыщенном социалистическими мифами. Не зная этого явления, невозможно разобраться в духовной жизни современной израильской интеллигенции. (Ср. "бесов" писателя Канюка, гл.30.).
26.
Третья попытка взять Латрун. Две бригады ПАЛЬМАХа ("Харэль" и "Ифтах") атаковали, но были отбиты. Командовал боем Игаль Алон. Рабин, уже отставленный от командования бригадой, был у него оперативным офицером.
Глава 33.Бунт генералов
1. Перемирие в Иерусалиме
Бои в Иерусалиме вызвали оживленную деятельность на уровне политическом и дипломатическом. В 1946-47 гг. в Америке верили, что раздел “Палестины” произойдет более ли менее “гладко”. В ходе событий эта наивная мечта разбилась. Теперь Америка отказалась от поддержки идеи создания Еврейского государства, хотела сохранить статус-кво и, прежде всего, остановить военные действия(1). Ареной американской деятельности была Организация Объединенных Наций, где Сохнут имел своих представителей.
Англичане хотели "благополучно" закончить эвакуацию и доказать самим себе и всем, кому это было интересно, что они до последней минуты были способны поддерживать порядок в стране (2). Поэтому англичане пытались, прежде всего, добиться хотя бы временного прекращения огня. Посол Британии в Аммане Ален Керкбрайд обратился к королю Абдалле с просьбой использовать его влияние для достижения перемирия на несколько дней. Абдалла ответил послу: "Евреи нападают на арабские деревни. Если евреи не будут атаковать, мы тоже не будем". Генеральный секретарь английской администрации сэр Генри Гарней заявил (2 мая) казначею Сохнута Элиэзеру Каплану, что английская армия готова силой обеспечить линию прекращения огня в Катамоне. Английское командование пошло на беспрецедентный шаг. Оно ввело в Палестину дополнительные английские силы, чтобы заставить евреев прекратить борьбу. 30 мая из Бенгазии (Ливия) по воздуху перебросили 250 морских пехотинцев. С Кипра корабли привезли 1000 солдат в Хайфу, и из базы в городе Рафиах (Египет) тяжелые танки поднялись в Иерусалим.
Организация Объединенных Наций тоже начала самостоятельную игру. Ее усилия были сосредоточены на Иерусалиме, коль скоро резолюция от 29 ноября отдавала город и его окрестности “под суверенитет” этой организации. Пока еврейская сторона находилась под угрозой поражения, ООН "соблюдала нейтралитет". Она не торопилась организовать снабжение (еврейских) граждан подведомственного ей района. Конвои грузовиков прорывали арабские заслоны кровью еврейских бойцов. Но положение изменилось после того, как наметились определенные успехи Хаганы. В Иерусалиме организовался "совет консулов". Он принял на себя задачу реализовать "суверенитет ООН". Прежде всего, совет хотел бы остановить еврейское наступление и увековечить блокаду изолированных еврейских кварталов(3). Консулы договорились с английскими властями и предложили обеспечить гражданское снабжение города при условии, что не будут переправляться военные грузы. Для Бен-Гуриона, который предвидел вторжение регулярных арабских войск, это означало обречь еврейский Иерусалим на гибель или капитуляцию.
Арабы, потерпев ряд поражений, находились в тяжелом положении. Арабские силы в Иерусалиме были ослаблены, отношения между местными арабами и добровольцами Армии Спасения становились натянутым, начала просыпаться старая вражда между религиозными общинами. Вместе с тем, через две недели ожидалось вторжение арабских армий. В этих условиях перемирие было выгодно арабам. Посол США в Египте докладывал госдепартаменту, что Арабская Лига согласна на прекращение огня в Иерусалиме при условии, что в городе и его окрестностях полностью прекратятся все военные действия, обе стороны будут разоружены и будет зафиксирован статус-кво. При этом разумеется, арабы не забывали о своей главной цели. 1 мая, уже после падения Катамона, Ален Керкбрайд сообщал из Аммана в Лондон: "Ответственные офицеры всех арабских армий собрались в Аммане. Они потребовали, чтобы Арабский Легион вторгся в Палестину немедленно, не дожидаясь остальных. Глава правительства отверг их требования (4). Арабские руководители опасаются, что евреи овладеют всей Палестиной еще до окончания мандата".
Все эти планы сходились в одном: в конкретном требовании прекращения военных действий и фиксации сложившегося статус-кво. Именно это было неприемлемо для еврейской стороны. Перемирие означало бы, что еврейские кварталы останутся в блокаде накануне вторжения Арабского Легиона. Этого больше всего боялось Верховное командование ишува. Именно поэтому оно торопилось захватить Катамон. Бен-Гурион понимал, что в случае реализации этих “мирных планов” Еврейское Государство не будет создано. По его мнению, “симпатии всего мира” следовало обеспечить военными победами, а не покорностью Совету консулов, или диктату американских друзей.
Позиция ишува была достаточно слаба, потому что операция “Йевуси” не принесла кардинальных успехов. Начиная операцию, Бен-Гурион, видимо, слепо верил в военные таланты и знания Ицхака Садэ и считал, что ПАЛЬМАХ способен одержать решительную победу. Уже первые поражения 20 и 23 апреля показали, что он ошибался, дальнейшие операции только усугубили положение. Операция, задуманная как генеральное сражение, проводилась вяло, нерешительно и неумело. Между тем, арабы уже доказали, что они быстро оправляются от поражений.
В создавшемся положении у еврейского руководства не было особого выбора. В 16:00 2 мая было объявлено о прекращении огня в Иерусалиме на 48 часов. За это время должны были начаться переговоры о перемирии. Переговоры не начались, но крупных военных действий в Иерусалиме не было до полной эвакуации англичан (14.05.48). Однако и прекращение огня в точном смысле этого слова не соблюдалось ни одной из сторон. В ночь с 2 на 3 мая ПАЛЬМАХ атаковал (безуспешно) больницу Августа Виктория, арабы подтянули к Иерусалиму орудия и начали обстреливать город, время от времени к ним присоединялись и англичане. Было немало убитых и раненых среди бойцов и мирного населения.
Среди всей этой политической, дипломатической и военной “лихорадки” особняком стоят отношения между ишувом и королем Иордании Абдаллой. У каждой из сторон были свои интересы, но было и нечто общее: они были (в принципе) готовы разрешить обоюдные проблемы без войны. Еврейское государство, ограниченное территорией, отведенной ему решением ООН, не могло быть жизнеспособным. Присоединение Галилеи и Негева тоже не решало вопроса. Главной проблемой была ширина “центрального коридора". Укрепившись на западных склонах гор Самарии, арабские армии, без труда, могли бы разрезать страну пополам и взять Тель-Авив. Поэтому Легион был главной угрозой ишуву, не говоря уже о том, что он справедливо считался лучшей армией арабского мира (в 1948 г.), и в глубине души Бен-Гурион серьезно побаивался его, не слишком полагаясь на мощь ПАЛЬМАХа и Хаганы.
Король со своей стороны не хотел допустить крупного “кровопускания” своей армии. Арабский легион (как и прочие арабские армии) не имел значительных резервов. Победа над еврейским ишувом (может быть, приятная сама по себе) могла обойтись королевской армии слишком дорогой ценой: тогда пришлось бы опасаться и своих подданных и, что было еще опаснее, - своих соседей. Поэтому обе стороны были готовы “без шума” разделить между собой “Западную Палестину”, но Абдалла был также связан принципами арабской солидарности.
Уже давно сионисты вели тайные переговоры с Абдаллой. В принципе было достигнуто соглашение: евреи могут взять себе территорию, отпущенное им решением ООН (плюс еще кое-что), Абдалла аннексирует Иудею и Самарию. Галилея и Негев его не интересуют. Статус Иерусалима остался открытым. Бен-Гурион трактовал это в том смысле, что он имеет "право" захватить, сколько ему удастся. Вскоре выяснилось, что Абдалла вынашивал более обширные планы.
10 мая Голда приехала в Амман. 11-го числа она вернулась в Тель-Авив и привезла "черные вести": Абдалла сказал, что войну можно предотвратить только, если евреи откажутся от идеи провозглашения своего государства. По словам Голды, король "не отрицал, что имелась договоренность, но теперь он - только один из пяти. Он предложил следующий план: единое государство Палестины с автономией для еврейских областей. Через год вся страна переходит под его власть". Король был по-королевски щедр и обещал хорошо относится к еврейской общине. Сионистское руководство действительно было тогда сионистским и отвергло это предложение. Но теперь было ясно, что Легион примет участие в боях в Иерусалиме. Баланс сил резко изменился.
Для Бен-Гуриона это означало полное крушение его старых планов. Он надеялся с помощью дипломатических комбинации и уступок Абдалле нейтрализовать Легион. Теперь было необходимо изменить приоритеты фронтов и распределение сил. Бен-Гурион немедленно собрал Верховное командование и потребовал: "Превратить наши войска в подвижную (мобильную) силу, ускорить занятие иерусалимского шоссе и арабских "кантонов", готовиться к тотальной кампании против арабских армий". В этой программе можно услышать ясные нотки непонимания действительности. До конца мандата оставалось три дня. Ясно, что за три дня невозможно превратить армию из статичной в мобильную. Думать об этом нужно было раньше, исходя из принципа "планирования для худших условий".
Бен-Гурион правильно определил “центр тяжести” всей проблемы. И Америка, и ООН, и Абдалла вели бы себя иначе, если бы военное преимущество ишува было неоспоримо. ПАЛЬМАХ был сильнее своего противника (местных арабов и Армии Спасения), но не настолько, чтобы позволить сионистскому руководству вести успешную дипломатическую игру.
Мы уже знаем, что Бен-Гурион был невысокого мнения о боеспособности ПАЛЬМАХа. Но, судя по всему, он верил, что с местными арабами ПАЛЬМАХ в состоянии справиться. Мартовские поражения на иерусалимском шоссе принесли ему жестокое разочарование. Затем последовали победы начала апреля в Иерусалиме и Галилее, и престиж ПАЛЬМАХа снова поднялся. Бен-Гурион рассчитывал, что первые успехи будут развиты, но операция "Йевуси" вновь разочаровала его. В Иерусалиме следовало не просто победить, но победить быстро и убедительно. Однако на решающем “фронте”, в Иерусалиме ПАЛЬМАХ (под командованием Рабина) не приносил решительных успехов. Бен-Гурион начал чувствовать, что (как говорил Шекспир) "какая-то гниль завелась в королевстве” ПАЛЬМАХа и Хаганы. У него было только общее ощущение, что командование неправильно ведет войну, и что в существующей системе он нейтрализован. Бен-Гурион пришел к выводу, что он должен активнее вмешаться ведение войны. Он задумал и начал осуществлять серию реформ. Самой знаменитой из них был "роспуск" ПАЛЬМАХа, но и до него были осуществлены важные преобразования.
Первой "жертвой" Бен-Гуриона стал Исраэль Галили, и это можно было предвидеть заранее. В созданной самим Бен-Гурионом системе руководства войной Галили был "буфером" между ним и генеральным штабом. Поскольку Бен-Гурион хотел активно вмешаться в ведение войны, "буфер" начал мешать ему. 21 апреля на заседании руководства Сохнута Бен-Гурион объявил об упразднении должности главы Центрального командования и об отставке Галили. На заседании руководства Бен-Гурион говорил о деморализации в Иерусалиме. "Упадок боевого духа в Иерусалиме может повлиять на всю страну". Для поднятия морального духа населения нужно было, прежде всего, разрушить "ощущение блокады". Были необходимы регулярные конвои. Ему ответили, что сначала надо взять Дир-Айуб. Но с другой стороны, утверждали, что Дир-Айуб пока взять нельзя. Не чувствовалась и концентрации усилия, подобной, скажем, операции "Нахшон". Командование потеряло контроль над событиями, оно не понимало значения и возможных последствий дипломатической кампании вокруг Иерусалима. Он, Бен-Гурион, понимал это, но не знал, что же в точности происходит в его армии, и не мог влиять на нее. Таковы были основные аргументы Бен-Гуриона. Он думал, что генеральный штаб сознательно дезинформирует его, он не знал, что на самом деле положение было еще хуже. Никто не знал, что на самом деле происходит в Иерусалиме.
Игаль Алон все еще был командиром штаба ПАЛЬМАХа. 22 апреля он телеграфировал Рабину: "Сообщи, где ты, и как связаться с тобой. Три раза в день высылай отчеты о происходящем. Ни мы, ни генеральный штаб не знаем, что происходит там у вас". На следующий день, с опозданием, пришел первый отчет о поражении в Нэбэ-Самуэль. Алон начал догадываться, что Рабин находится в шоковом состоянии, и что на него нельзя полагаться. "Не посылай конвоев, даже на броневиках, без согласования с бригадой "Гивати" - приказал ему Алон. Такое согласование было нелегким делом, потому что "Гивати" была подчинена генеральному штабу, а "Харэль" - штабу ПАЛЬМАХа. Рабин нашел уникальный выход из положения - он не посылал никаких конвоев. Так началась блокада Иерусалима.
Рабин не посылал отчетов потому, что он был растерян, не знал что делать и боялся доложить о своей неудаче. Это была типичная инфантильная реакция. Таким же инфантильным образом реагировала и вся Хагана (и ПАЛЬМАХ) на требования Бен-Гуриона. Но Бен-Гурион в отличие от других, прежде всего, действовал. Уже 23 апреля, узнав о поражении при Нэбэ-Даниэль, он послал телеграмму Галили в Тель-Авив: "Пусть Ядин прибудет сюда для обсуждения действий против Дир-Айуб и открытия шоссе". Галили игнорировал это распоряжение. Когда Бен-Гурион это понял (что тоже потребовало времени), он обратился непосредственно к Ядину и потребовал его прибытия. Шесть дней провел Бен-Гурион в Иерусалиме, он беседовал с Шалтиэлем и получил от него отрицательную оценку действий бригады "Харэль" и штаба "Йевуси". К штабу "Харэль" был прикомандирован Бен Дункельман офицер канадской армии во Второй мировой войне. Бен-Гурион несколько раз приглашал его к себе. Дункельман крайне отрицательно оценил и ПАЛЬМАХ и Хагану. Эти оценки соответствовали мнению Бен-Гуриона, как оно сформулировалось в результате "семинара" 1947 г. Что касается Иерусалима, то Бен-Гурион понял, что центр тяжести следует вновь перенести на борьбу за шоссе, необходимо избавиться от “латрунской пробки” и возобновить конвои в Иерусалим.
25 апреля на заседании руководства Сохнута Бен-Гурион снова отмечал: "Колонна, прибывшая в Иерусалим в прошлый вторник (“кровавый конвой”), все еще не вернулась. Хагана должна очистить определенный участок шоссе. Это займет, наверняка, еще несколько дней". 26 апреля Бен-Гурион вернулся в Тель-Авив. Он конечно не предполагал, что "несколько дней" превратятся в семь недель. Но день шел за днем, а шоссе оставалось закрытым. Бен-Гурион должен был понять, что созданная им система командования неэффективна. Если он не понял этого сам, то ему "помогли".
Еще 9 апреля для участия в заседании Исполнительного Комитета сионистского движения в Иерусалим приехала делегация сионистского руководства. Члены фракции общих сионистов Америки и Англии потребовали создать "военный кабинет", который будет состоять из ограниченного числа представителей коалиционных партий. То была структура, опробованная в ходе Второй мировой войны в демократических странах. Члены делегации были потрясены тем, как ишув ведет войну, и хотели навести элементарный порядок. Для Бен-Гуриона это предложение было неприемлемо. Оно означало, что социалистические партии (МАПАЙ и МАПАМ) должны будут уступить часть своей власти несоциалистической партии Общих сионистов и религиозной партии МИЗРАХИ. Бен-Гурион выдвинул ряд формальных возражений и в конце намекнул, что может подать в отставку. "Военный кабинет" так и не был создан. Следует заметить, что для создания кабинета были и вполне объективные препятствия. В политическом руководстве фактически не было людей, подготовленных для этой роли. Снова выяснилось, что нельзя в последнюю минуту подготовить квалифицированные кадры для военно-политического руководства. Это надо было делать заранее, на протяжении многих лет. Кадры не были подготовлены из-за неверных идеологических установок социалистических партий в соединении с брутальным стремлением к абсолютной гегемонии. Вина за это полностью ложится на теоретиков (таких как Берл Каценельсон) и практиков (таких как Бен-Гурион) социалистического и “прогрессивного” сионизма. Но в 1948 г. говорить об этом уже было поздно. Не могло быть коллективного руководства, потому что не было квалифицированного коллектива. Был только Бен-Гурион - "единственный в поколении".
Теперь надо разобраться в структуре командования вооруженными силами ишува. В центре его находился генеральный штаб с его отделами. Одним из самых удивительных фактов Войны за Независимость было то, что Хагана и ЦАХАЛ имели генеральный штаб, но не имели начальника генерального штаба! Формально им был Яаков Дори, назначенный Бен-Гурионом летом 1947 г. Но Дори был болен и не мог исполнять свои обязанности. Как ни странно, это положение, по-видимому, устраивало Бен-Гуриона. Во всяком случае, он довольно скоро оставил попытки найти ему замену.
Генеральный штаб имел в своем подчинении бригады Хаганы и батальоны ПАЛЬМАХа. Но ПАЛЬМАХ (ударная сила ишува), был подчинен кроме того своему собственному штабу (по "странной ассоциации”, называемому Советом), во главе которого стоял Игаль Алон. Формально штаб ПАЛЬМАХа подчинялся генеральному штабу, но на деле, он мог вести (и вел) "самостоятельную политику", тем более, что он был связан с партией МАПАМ, пользовался ее политической защитой и руководствовался ее идеологией. Бойцы (и особенно командиры) ПАЛЬМАХа были воспитаны в духе элитарности. Они не хотели подчиняться приказам генерального штаба, и существовавшая структура командования предоставляла им широкие возможности в этом смысле.
Над генеральным штабом находилось Центральное командование во главе с Исраэлем Галили. В течение многих лет Галили был связан с Хаганой, но он не был командиром и не имел военного образования. Через него осуществлялась связь между Хаганой (подпольной организацией в эпоху мандата) и легальными политическими партиями. Сам Галили был тесно связан с партией “Ахдут hа-Авода”. В январе 1948 г. эта партия вместе с другими ультралевыми партиями образовала партию МАПАМ, противостоящую более умеренной партии Бен-Гуриона (партия МАПАЙ, ныне Авода). С этого времени порвалась "нить доверия" между Бен-Гурионом и Галили. Вся общественная жизнь ишува была пропитана духом партийности, партийной принадлежности и борьбы (обычно весьма грубой) между партиями и блоками партий (5). Поэтому Бен-Гурион не то, чтобы подозревал Галили в партийной протекционизме, - он просто не сомневался в нем (и был прав!), потому что и сам не был чужд этой “политической системе”(6).
Центральное командование подчинялось Совету обороны, который был создан на паритетных началах (в соотношении 50:50) социалистическими партиями и Гистадрутом (!). Эта структура автоматически означала, что Совет будет многочисленным, рыхлым и не способным к решительным действиям в трудных ситуациях. Рядом с Советом и чуть выше него стоял Бен-Гурион как человек, ответственный за "портфель безопасности" в Сохнуте (7).
Вся эта многослойная громоздкая структура была как будто специально создана не для эффективной работы, а для партийных дрязг и личной борьбы, которые, естественно, в ней и процветали. Единственным критерием в этой структуре были "личные отношения". На них все и строилось. Ветераны Хаганы и командиры ПАЛЬМАХа сплотились в довольно четко оформленную "клику" (8), противостоящую политическому руководству. Руководство "кормили" оптимистическими отчетами, а оно и не стремилось разобраться в том, что происходит на самом деле. Его вполне удовлетворяла партийная верность военных структур и их готовность в случае необходимости встать на борьбу с "сектантами".
До поры до времени не вмешивался в военные дела и Бен-Гурион. В 1946 г. он, наконец, понял, что ишуву предстоит реальный военный экзамен, а не очередной идеологический семинар Берла Каценельсона на тему, этично или не этично перейти от народной милиции к профессиональной армии. Поняв этот кардинальный факт, Бен-Гурион бросил в "мирный улей" Хаганы два увесистых камня. Первый - были ветераны Еврейской бригады. Его Хагана более ли менее сумела отразить. Второй камень был потяжелее первого - это был сам Бен-Гурион. Он присвоил себе мистический "портфель безопасности", потребовал отчетов и начал раздавать указания.
Нужно отметить, что стиль Бен-Гуриона всегда был диктаторским. Чувство такта у него отсутствовало, и общаться с ним было крайне тяжело. Он также любил вмешиваться в детали, которые обычно оставляют на усмотрение "специалистов". Приведем интересный эпизод. Бен-Гурион потребовал у Игаэля Ядина перебросить в Иерусалим два 3-дюмовых миномета. Ядин отказался: "Миномет не эффективен в горах". Бен-Гурион ответил с присущим ему сарказмом: "Я тоже читал книги". Профессиональный уровень этой “дисскуссии”, разумеется, ниже всякой критики. Миномет, безусловно, эффективен в горах, кроме того, никакой альтернативы минометам у Хаганы просто не было. Таким образом, Ядин всего лишь отстаивал свою “сферу влияния”, а Бен-Гурион, несмотря на все “прочитанные книги” (т.е. свой “семинар”) не нашел, что возразить Ядину по существу (9). В других случаях категорические требования Бен-Гуриона бывали просто катастрофичны. Во всем сказывалась “необкатанность” системы: структуру военно-политического руководства нужно было создавать за много лет до начала войны.
Вернувшись в Тель-Авив, Бен-Гурион пригласил к себе Галили, Эшколя и Эзриэли (представитель МАПАЙ в Центральном командовании). Он резко критиковал ПАЛЬМАХ, Хагану и систему командования. Стало ясно, что Бен-Гурион начал "большую игру". Будущее Галили и ПАЛЬМАХа оказалось под вопросом. Встреча четырех, организованная Бен-Гурионом, окончилась личной беседой с глазу на глаз с Галили.
Дневник Бен-Гуриона: "Я сказал ему, что я все время был недоволен структурой Хаганы, которая не соответствует требованиям войны. Но насколько это было возможно, я избегал изменений, чреватых партийными последствиями. Но сейчас мы стоим перед решающим этапом борьбы, и необходимо внести исправления, не считаясь ни с чем.
1) ПАЛЬМАХ - это армия частная, партийная и фракционная.
2) Есть командиры, которые не соответствуют своим должностям, и есть командиры, не использованные должным образом.
3) Нет военной дисциплины и достаточного военного обучения.
Имеется еще один недостаток, который, может быть, не связан с партийными платформами - малая агрессивность и неиспользование людей для наступления. Мы оставили аэродром в Лоде, и это была катастрофа, отсрочка атаки на Дир-Айуб не оправдывается отсутствием сил. Слишком много людей мы выделяем для целей пассивной обороны"(10).
Вечером Галили вернулся к Бен-Гуриону. Он предложил компромисс. Галили был согласен передать бригады ПАЛЬМАХа в прямое подчинение генеральному штабу и усилить военную дисциплину. Он рассыпал похвалы командирам бригад ПАЛЬМАХа (Ицхак Рабин - "Харэль" и Нахум Сариг - "hа-Негев"), а также командиру бригады "Кармели" (Моше Кармель). Все они были членами партии МАПАМ. Галили предложил сместить командира бригады "Голани" (Моше Дан, - “hа-Шомер hа-Цаир”) и командира бригады "Эциони" (Давид Шалтиэль - креатура Бен-Гуриона). Одновременно он предложил продвинуть двух офицеров Еврейской бригады (Шломо Шамир и Мордехай Маклеф). Не было прямой связи между предложениями Галили и успехами командиров на поле боя. Галили, видимо, не знал фактов, или, что не менее вероятно, руководствовался партийными соображениями. Касательно себя, Галили сказал, что "без достаточных полномочий он не видит смысла в своей работе".
Бен-Гурион ответил, что предлагаемые изменения не достаточны. На следующий день Бен-Гурион созвал новое совещание. Присутствовали руководители МАПАЙ и МАПАМ (11). Бен-Гурион повторил старые обвинения: ("ПАЛЬМАХ - партийная армия, генеральный штаб недостаточно агрессивен") и пригрозил отставкой. Галили объяснил положение отсутствием времени на подготовку к войне и слабостью военного руководства. Другими словами, Галили снова предложил компромисс. Атаковал Бен-Гуриона один из лидеров МАПАМ (в будущем генсек Гистадрута) Бен-Аhарон. Он, как и все, разгадал, куда направлял Бен-Гурион свой удар, но в отличие от других, не постеснялся "назвать ребенка по имени". Бен Аhарон требовал сохранить идеологический контроль над армией. Для этого армия должна была оставаться подчиненной партиям и Гистадруту: "Может случиться, что во главе правительства встанет кто-то, кто не будет представителем класса" (12). Бен Аhарон был прозорлив и честен, но он оказал Галили медвежью услугу. Бен-Гурион только и ждал этих слов. Теперь у него было доказательство партийности Хаганы и ПАЛЬМАХа. Подобную откровенность можно было позволить себе только в узком кругу единомышленников, но не перед Бен-Гурионом, который вел "политическую атаку" с целью уничтожить гегемонию МАПАМ в вооруженных силах. Но были и более объективные обстоятельства. После полудня Бен-Гурион получил известие о неудаче первой атаки на Катамон. Он записал в дневнике: "Получены тяжелые известия из Иерусалима". Вполне вероятно, что новая (можно сказать: очередная) неудача бригады “Харэль” (под командованием Рабина) побудила Бен-Гуриона пойти на риск немедленных реформ.
2. “Кризис Галили” и бунт генералов
2 мая Бен-Гурион письменно уведомил Галили, что с завтрашнего дня он, Галили, перестает исполнять свою должность. Галили ответил Бен-Гуриону также в письменной форме: он подтвердил, что прекращает исполнять функции главы Центрального командования. Таким образом, у Бен-Гуриона не было проблем с Галили. У него были проблемы с партией МАПАМ. Партия отказалась смириться с отставкой одного из ее лидеров и вынесла дискуссию на суд широкой публики. Партийный орган МАПАМ, газета "Аль hа-Мишмар" ("На посту") писала: "Действие Бен-Гуриона имеют целью превратить людей, которые годами стояли во главе сил безопасности (и вели их от провала к провалу! У.М.(13)), в актеров на вторых ролях и лишить их влияния на определение политики Хаганы". Во внутренних документах партийные лидеры выражались более четко: "Есть основание опасаться, что это только начало. Все признаки указывают на усиление тенденции к единоличной власти(14) и построение армии, как у всех(15)". Есть веские причины предполагать, что вскоре последуют новые увольнения командиров (в том числе и Рабина! У.М.) и попытка уничтожить ПАЛЬМАХ (16). Можно ожидать серии действий, направленных против позиций МАПАМ и “hа-Киббуц hа-Меухад” внутри Хаганы. Политическая комиссия МАПАМ решила бороться против новых тенденций внутри Хаганы. Одним из средств этой борьбы будет выражение вотума недоверия против единоличного ведения войны. Мобилизованные члены партии также должны выразить свое недоверие имеющимися у них средствами”. Еще не так давно "сектанты" обвинялись в том, что они осмеливаются не подчиняться руководству. При этом это руководство не было избранным (17), и ишув не был в состоянии войны. Сейчас МАПАМ, по сути, предлагала бунт армии против политического руководства во время войны. Впрочем, до "бунта в низах" дело не дошло.
"Дело войны" с Бен-Гурионом взяли на себя генералы генерального штаба (18). Третьего мая к Бен-Гуриону пришли четверо: заместитель начальника генерального штаба Цви Айалон, начальник оперативного отдела Игаэль Ядин, начальник отдела обучения Элияhу Бен-Хур и начальник отдела мобилизации Моше Цадок. Они заявили, что ввиду продолжительной болезни Дори Галили фактически являлся начальником генерального штаба, и что без него им будет “трудно работать”.
Два дня спустя они снова пришли к Бен-Гуриону. На этот раз к ним присоединился начальник отдела кадров Йосеф Авидар и Ицхак Садэ. Все шестеро убеждали Бен-Гуриона отменить увольнение Галили. Бен-Хур (член МАПАМ) угрожал подать в отставку. 6 мая (за 8 дней до провозглашения Государства Израиля и до вторжения арабских армий) Ядин, Бен-Хур, Аялон, Цадок и Авидар подали требование вернуть Галили в течение 12 часов. В противном случае они "будут вынуждены сложить с себя ответственность".
В своем дневнике Бен-Гурион назвал письмо безответственным актом, но, тем не менее, он был вынужден пойти на компромисс: Галили стал его советником. Впрочем, Бен-Гурион не определил точно, чем Галили должен был заниматься. Фактически он отложил решение кризиса на несколько недель.
Военно-политический комплекс ПАЛЬМАХ/МАПАМ пока что продолжал свое существование. Более того, несмотря на натянутые отношения между генеральным штабом и ПАЛЬМАХом, к нему присоединился даже Игаэль Ядин. Их общей целью была защита существующей системы от попыток реформ и изменений, задуманных Бен-Гурионом. В этой борьбе бюрократических сил за сохранение существующих должностей и иерархий, казалось, забыли о том, что идет война. Внутренний враг (Бен-Гурион) на время оказался не менее важным, чем враг внешний.
Со своей стороны Бен-Гурион не смог одержать победу по двум причинам. Прежде всего, он не подготовил альтернативного руководства вооруженными силами. Только эти люди имели практический опыт работы, поэтому они были "незаменимы" (тем более в ходе боев), в силу чего они, в известной мере, могли диктовать Бен-Гуриону.
В плане политическом Бен-Гурион был связан необходимостью коалиции. Вместо МАПАМ он мог бы опереться на ревизионистов и религиозные партии. Но такой коалиции противоречила вся предшествующая деятельность Бен-Гуриона ("Сезон", например). Руководство его партии (МАПАЙ) всегда предпочитало союз с левыми. Наконец, рядовых членов партии приучили ненавидеть ревизионистов и презирать религиозных (большинство и по сей день не освободилось от этих чувств). Иными словами, Бен-Гурион сам "загнал себя в угол", лишив себя возможности серьезного политического маневра.
Заплатил за все это ишув - поражениями, кровью и территорией.
----------------------
1.Подробнее см. гл.1.
2.
В гл.31 мы уже видели примеры активного вмешательства английской армии. Предлагалась и значительно более жесткая линия поведения (Монтгомери), но она не была принята. На местах, как и прежде, многое зависело от низовых командиров.
3.
Интересно проследить подробности предложений и аргументации консула Франции Рене Невила: "Совет консулов установит перемирие без условий и обсуждений будущего статуса города. Переговоры будут вестись под эгидой Совета в течение 3 месяцев. Целью переговоров будет прекращение огня на полгода. В течение этого времени страна будет управляться чиновниками, подчиненными Совету. Арабы, разумеется, примут это предложение (ибо такова была политическая цель всей их борьбы в течение 5 месяцев), а евреи сделают глупость, если отвергнут его. Они могут потерять поддержку Запада, и у них останется только сомнительная помощь Восточного блока. Кроме того, появится опасность прямого военного конфликта с Британией. Даже, если предположить, что вы сумеете занять территорию, отведенную вам ООН, вы потеряете ее потом. Если вы примете предложение, даже не на очень легких условиях, вы сможете опереться на симпатию всего мира и постепенно увеличить свои силы. Арабы ослабнут, если им нечего будет делать".
4.
Иордания вела особую игру, см. ниже.
5.
Готовясь к созданию государства, партия МАПАЙ заранее составила списки кандидатов на разные должности. В картотеке имелась важная графа "партийность". Кандидаты отмечались как "беспартийные”, “члены партии", или "старые члены партии". Ответственным за эту операцию был Шрага Нецер, отец уже знакомого нам Моше Нецера. Понятие civil service (служба интересам всего общества) не было принято в ишуве. Жаботинский пытался бороться за него - и потерпел поражение. Бегин, придя к власти в 1977 г, пытался действовать, как будто оно есть - и получил саботаж чиновников. Особенно четкой партийной настроенностью отличаются средства информации Израиля. И это не случайно, если учесть, что значительная часть журналистов страны выросла в газете “Аль hа-Мишмар” (“На посту”), партийном органе партии МАПАМ.
6.
Справедливости ради нужно сказать, что Бен-Гурион был "менее партиен", чем Галили, и Галили был "менее партиен" чем МАПАМ. Принцип "чем левее, тем ближе к (ленинско-сталинской) диктатуре" безусловно, верен в ишуве 1948 г., равно как и в Израиле наших дней.
7.
В 1946 г. Бен-Гурион "придумал" этот портфель и тут же взял его в свои руки.
8.
По отношению к "внешнему миру". Внутри велась борьба между ПАЛЬМАХом и генеральным штабом.
9. Инстинктивно мы ищем в диалоге одного “правого” и другого “неправого”. Но в этом (реальном!) эпизоде обе стороны “в основном неправы” и “чуть-чуть правы”. Из-за этого эпизод нелегок для восприятия, но зато он дает хорошее представление об атмосфере и уровне военного мышления в еврейском командовании 1948 г.
10.
Бен-Гурион, без сомнения, ошибался. Примат оборонительной (пассивной) ментальности был прямым следствием многолетнего идеологического воспитания. Бен-Гурион не понимал этого, потому что он сам находился внутри круга той же идеологии. С другой стороны он все же чувствовал, что определенная связь с идеологией существует и поэтому упомянул ее, а заодно и “партийные платформы”. О фактической стороне дела. 22 апреля рота "Гивати" невзначай заняла аэропорт в Лоде. Она не использовала "случайную победу" - и аэропорт пришлось брать вторично. О том, как не брали Дир-Айуб, мы узнаем в следующей главе. Забегая вперед отметим, что 16 мая "Гивати" и "Харэль" заняли на один день Латрун и Дир-Айуб. Оба стратегических объекта были оставлены (!) и только через 2 дня были заняты Арабским Легионом. После этого ЦАХАЛ предпринял четыре наступления на Латрунский выступ. Сотни людей погибли, но Латрун остался в руках арабов до победы 1967 г. По соглашениям в Осло его вновь передадут арабам.
11. С точки зрения Бен-Гуриона все реформы были внутренним делом "социалистического крыла сионизма".
12.
В знакомой системе ишува 1948 г. это значило: "не член социалистической партии". Предвиденное Бен-Аhароном "несчастье" случилось только в 1977 г.
13. ”Аргументация стажем” характерна для загнивающих бюрократических систем. Вступив в правительство Рабина бывший начальник генштаба Эhуд Барак сказал: “Когда Биби (Натанияhу) был в пеленках, Рабин уже командовал бригадой”. Определяющая идея (посылка) “апелляции к стажу” состоит в том, что система якобы всегда права, не может быть, чтобы командир бригады плохо командовал бригадой, коль скоро он был назначен руководством. Высказывание Барака очень важно: оно весьма точно определяет уровень его интеллектуальности и заодно способно объяснить, почему он не был в состоянии справиться с интифадой.
14.
Ситуация, действительно, несколько напоминала классическую греческую тиранию. Напомним, что тираны от имени народа отнимали власть у аристократии. При этом тирания в точном историческом значении слова достаточно быстро превращалось в то, что называется тиранией на современном политическом жаргоне (т.е. бесконтрольную власть лидера, часто сопровождаемую репрессиями).
15.
В подлиннике "как у всех народов" . Партию интересовал контроль над вооруженными силами, а не эффективность ведения войны.
16.
Который партия считала своей верной милицией.
17.
Сионистское руководство избиралось функционерами сионистских партий и спонсорами. Требование демократизации выдвигалось Жаботинским и отвергалось социалистическими партиями. В 1939 г. эта тема "всплыла" на встрече Каценельсона с Жаботинским. Предвидя Катастрофу, Жаботинский сказал: "За вами стоит богатое еврейство Америки (т.е. буржуазия поддерживает социалистов), а за мной только нищее еврейство Польши. Теперь нет и его". (Это сильно напоминает связь Бегина с нищим еврейством "восточной алии"). Он предложил провести после войны выборы на основе покупки "сионистского шекеля", но этот "шекель" должен быть чисто символическим. Каценельсон согласился(!), но после войны в Европе уже не осталось избирателей. Может быть, из-за этого "смена власти" в Израиле оттянулась до 1977 г. (Изложено по книге А.Шапира "Берл Каценельсон", Библиотека Алия, 1987).
18.
Интересно поведение Алона. Он сообщил Рабину, что уезжает в Галилею руководить операцией "Ифтах", и заклинал его не нарушать приказов, даже если ему придется воевать с британской армией (как в Шейх-Джарах, гл.31). В вместе с тем он просил Рабина всеми силами помогать Галили против Бен-Гуриона.
Глава 34. Августа Виктория и итоги операции "Йевуси"
1. Августа Виктория. (2/3 мая)
В первоначальные планы операции “Йевуси” включалось взятие немецкой больницы "Августа Виктория" и квартала Абу-Тор. Владея ими, можно было блокировать или перерезать шоссе Иерусалим-Йерихон. Однако предварительным условием была ликвидация блокады университета на горе Скопус, откуда должны были быть атакованы оба объекта (1). Опыт боев за Катамон показал, что за первым удачным ударом Хаганы немедленно последуют яростные арабские контратаки. Положение атакующей боевой группы, отрезанной от основных сил, могло окончиться катастрофой. Как мы уже знаем, квартал Шейх-Джарах остался под контролем английской армии, связь с горой Скопус хотя и улучшилась, но зависела от доброй воли английского командования. Тем не менее, было решено произвести запланированный бой.
Пока продолжался бой за Катамон, бойцы 5-го батальона просочились на гору Скопус. Ночью на 2 мая рота Дрекслера и рота тяжелого оружия прошли под носом у иракских добровольцев севернее квартала Шейх-Джарах. Они присоединились к роте Джимми на горе Скопус. Тяжелое оружие состояло из одной “Давидки” (+ 3 мины), одного 3-дюймового миномета (+ 16 мин) и станкового пулемета Шварцлуза с изношенным стволом. Гору Скопус и Августу Викторию разделяют 600 метров и глубокая долина. Больницу окружал высокий каменный забор, перед которым было еще проволочное заграждение. Защищали больницу солдаты Арабского Легиона.
Барух Бен-Анат: "Бен Дункельман сказал, что нет смысла использовать “Давидку” и миномет. Они только разбудят арабов. Лучше атаковать, используя фактор внезапности. Русак объяснил Дункельману, что такова ментальность арабов: "Они убегают, когда стреляют". Он решил использовать минометы перед атакой". Русак признал впоследствии, что о цели и о противнике было мало информации. Оперативный офицер Оли Гивон сказал, что перед атакой не провели рекогносцировку.
Была еще одна трудность - англичане. По словам Дункельмана, английский офицер сказал ему по телефону: "Если вы пойдете в атаку, мы задействуем тяжелое оружие и раздавим вас". Русак хотел отложить операцию и запросить новых указаний у Рабина, но Дункельман убедил его атаковать, несмотря на угрозы. Ни Русак, ни Дункельман не знали, что на горе Скопус специально разместили подразделение английской морской пехоты, чтобы блокировать любую военную инициативу Хаганы. Перед выходом на операцию Дункельман позвонил английскому офицеру: "Ты можешь прийти сюда, но я даю тебе слово, что никто из твоих людей не вернется назад". Рисковать людьми "под занавес" мандата англичане не хотели, но они предупредили арабов в Августе Виктории, и этого оказалось достаточно.
Рота Джимми продвигалась к цели, и минометчики поддерживали ее огнем, выпустив 16 мин. Одна из них упала неподалеку от миномета. Взрывом был убит пальмахник, шестеро ранено, и "Давидка" вышла из строя (по другой версии мина взорвалась в стволе “Давидки”). Джимми не знал об этом. Шмуэль Глинка со своим взводом подошел к проволочному заграждению и прорезал проход. Отделение Нахума Хазаза пошло в атаку, но наткнулось на второй проволочный забор, о котором не было известно. Бойцы пытались разрезать забор, и тогда по ним был открыт сильный огонь из здания больницы. Ручной пулемет брэн испортился. Изношенный ствол Шварцлузы рассеивал пули и поражал своих же бойцов. Хазаз и двое бойцов были убиты, другие были ранены. Джимми приказал отходить. Шалтиэль требовал повторить атаку на следующий день. Русак сказал Рабину, что он не будет атаковать, если не будет полностью уверен в успехе. Рабин согласился, вопреки мнению Шалтиэля, которому он был подчинен.
2. Анализ операции "Йевуси"
В ходе операции "Йевуси" бригада "Харэль" понесла тяжелые потери. В круглых цифрах, имея 1000 человек в начале операции, бригада за неполных две недели потеряла 300 бойцов, из них 66 убитыми. Из строя выбыл “цвет бригады”: лучшие бойцы и значительная часть командного состава (2). Картина будет еще более тяжелой, если присоединить к этим потерям убитых и раненых “кровавого конвоя” 20 апреля. Между тем успехи операции были невелики.
Бригада “Харэль” была сконцентрирована в Иерусалиме 20 апреля для операции по захвату центра города, эвакуируемого англичанами. Но англичане эвакуировали Иерусалим только 14 мая! Следовательно, операция "Йевуси" провалилась, еще не начавшись. Тогда бригада была поспешно переключена на решение других задач - взятия северного плато, соединения с изолированными кварталами на севере и на юг и на попытку охватить город, блокируя основные магистрали. Но и тогда большие силы были растрачены впустую ожидая эвакуации центральной части города(3). Успешное проведение операции “Йевуси” оказало бы существенное влияние на ход войны. Угроза еврейской победы в Иерусалиме оттянула бы на него значительную часть арабских армий, которые растратили бы силы и время в атаках на превосходящие оборонительные позиции Хаганы (принцип Мольтке, см. гл.21). Но ПАЛЬМАХ не одержал особо выдающихся побед. Из четырех боев два окончились полным провалом, в квартале Шейх-Джарах был достигнут лишь частичный успех. Даже победа в Катамоне не была использована до конца ("эксплуатация успеха" по Мольтке). Не были атакованы юго-западные подступы к Иерусалиму: Малха, Эйн-Карем, Цова, Бейт-Цафафа - и не была создана необходимая стратегическая глубина (оперативный тыл) для последующих боев. Еврейское командование (включая Рабина) не проявило гибкости. Оно продолжало действовать по однажды принятому плану и атаковало Августу Викторию, находившуюся к востоку от шоссе. Даже если бы атака удалась, конечный результат еще не был бы определен: англичане могли блокировать гору Скопус, а арабы начали бы атаковать захваченный район. Бой в Катамоне уже показал, к чему приводит такое сочетание.
В ходе операции выяснилось, что ПАЛЬМАХ не преодолел своих недостатков. Глубокие, планомерные и длительные операции по прежнему были не по плечу его командованию. Помимо этого бригада "Харэль" особо отличалась слабым командованием и натянутыми отношениями между командирами. Рабин не сумел навязать свою волю Табенкину, он не командовал войсками в бою и не участвовал в разработке планов операций. Что же он делал в качестве командира бригады? В архиве ЦАХАЛа хранятся записи всех радиопереговоров между штабами. Анализируя их, приходится прийти к выводу, что главная функция Рабина заключалась в передаче докладов от батальонов в генеральный штаб, штаб ПАЛЬМАХа и обратно, т.е. он выполнял роль курьера. Другой стороной его деятельности была непрекращающаяся борьба за "честь" ПАЛЬМАХа, что практически означало доносы на Шалтиэля и нейтрализацию бригады "Эциони". Со своей стороны, Табенкин вел себя, наподобие "обиженной примадонны". Он не подчинялся никому (ни Рабину, ни Шалтиэлю), третировал командира бригады и, как и его комбриг, всегда "командовал издалека". Даже Банер (Бен-Ари) в книге "За мной!" счел необходимым упомянуть "странный стиль командования батальоном", но он нигде не упомянул имени Табенкина и не сделал попытки проанализировать ошибки - в том числе и свои собственные. Вместо этого книга заполнена беллетристической ерундой, восхваляющей "стиль ПАЛЬМАХа". Таков уровень жанра военных воспоминаний в Израиле. Нет нужды говорить, что честные, откровенные и нелицеприятные мемуары являются необходимым условием для анализа истории войн.
Немало говорилось о том, что операция "Йевуси" якобы сломила арабское сопротивление в Иерусалиме. В 1979 г. Рабин писал, что со дня боя за Катамон "и до вторжения Арабского Легиона по сути дела не было серьезных арабских попыток атаковать в районе Иерусалима". Фактически это верно: попыток не было. Но факты требуют анализа и сопоставления. В самом Иерусалиме арабы всерьез не атаковали и раньше (с февраля!). Основная борьба велась за дороги: арабы в основном нападали на конвои. После 20 апреля не было конвоев в Иерусалим (по вине Рабина, как мы увидим ниже!